Литература по Идеологии / Европейская перспектива Беларуси

Другая Европа. Беларусь как уникальный случай двойной трансформации

ночным отношениям не способствуют созданию среднего класса – основного участника гражданского общества. В результате следует говорить о том, что слабость гражданского общества Беларуси обусловлена отсутствием работающей рыночной экономики. Во-вторых, политические репрессии в отношении белорусских НГО приводят к тому, что организации вынуждены попросту бороться за выживание. Государство в белорусских реалиях обладает монополией на репрезентацию общественных интересов и подвергает жёстким репрессиям любые формы гражданской мобилизации. Таким образом, можно говорить о проникновении государства в логику работы институтов и установлении контроля над любыми видами формальных и неформальных интеракций.

Гражданское общество в Беларуси, как и средний класс, существует как бы в двух параллельных модусах: один – аутентичный, другой – являющийся идеологическим конструктом власти. Аутентичное гражданское общество, увы, является лишь виртуальным набором НГО без серьёзной региональной «вмонтированности». Уровень доверия и кооперации в белорусском обществе крайне низок, что логически приводит к непреодолимым сложностям в мобилизации населения для коллективного действия. В этом плане нельзя не согласиться с Робертом Патнамом38, который объяснял наличие работающей демократии через гражданскую культуру, в упрощённом варианте – присутствие развитых социальных сетей, основанных на общественном доверии и большом количестве интеракций. Положение гражданского общества в Беларуси можно уподобить эффективному Конституционному суду в стране, где конституции не существует в принципе…

Итак, меры ЕС по поддержке и развитию гражданского общества не ра-

ботают в Беларуси в связи с тем, что не работает само гражданское общество. Опять же, longue durée страны, которая являлась образцом социализма в совет-

ские времена и в которой сетевые отношения (networks) не смогли сложиться в связи с турбулентностью истории, не позволяет эффективно мобилизовать население на любую борьбу – будь то борьба за евроинтеграцию или борьба за права вымирающего зубра.

Что касается среднего класса, то в Беларуси он является симулякром среднего класса, идеологической номинацией, дополняющей проект власти по улучшению жизни работников бюджетной сферы. Подобный средний класс, не являющийся ребёнком рынка (petite bourgeoisie) и отцом демократии (перефразируя импликации Алмонда и Вербы39), состоит из традиционного пролетариата и бюджетников, которые если и обладают подобием экономического капитала, присущего аутентичному среднему классу, то при этом обнаруживают полное отсутствие адекватного символического, культурного и социального капиталов. Иначе говоря, псевдосредний класс как иждивенец государства выбирает

211

Алексей Пикулик

«гуляш-социализм», тогда как аутентичный средний класс выбрал бы безвизовую поездку в Испанию и возможность отправить детей на учёбу в Лондонскую школу экономики по общему европейскому конкурсу.

Ситуация в Беларуси осложняется и российским влиянием. И здесь мы переходим к анализу второй группы проблем, препятствующих интеграции Беларуси в ЕС. Во-первых, Беларусь гораздо ближе к Москве, чем к Брюсселю, и здесь нельзя не принимать в расчёт корреляцию между географическим расстоянием до столицы «империи» и политической демократизацией. «Зависимость от пути» делает Беларусь гораздо ближе во всех смыслах к столице России, если вынести за скобки чисто экономические аргументы (ориентация белорусского экспорта, зависимость от энергоресурсов). Другими словами, развал СССР означал для Беларуси не только обретение независимости, но и потерю центра координации институциональных механизмов и коллапс экономических секторов. Долгое время залогом существования белорусского режима являлось перераспределение рент, полученных благодаря экономическим отношениям с Россией, и в этом плане белорусская модель напоминает «петро-государство» без ресурсов, способное, однако, получать необходимые ресурсы из России как из своей колонии.

Изначальное следование политике «большого брата», как и «ползание в Россию на коленях», декларированные в первые годы президентства Лукашенко, являлись скорее рациональным выбором политической элиты, стремящейся преодолеть травмирующую экзистенциальную ситуацию первых лет независимости. Дальнейшая интеграционная риторика, направленная на реконструирование синтетической национальной идентичности и идеологизацию социального пространства, в конечном итоге оказалась парадоксальным процессом. В этом смысле «Лукашенко» (как символ белорусской политики) иногда парадоксально хорош именно своими побочными эффектами: преследуя иные цели, политика президента привела к укреплению государственности и формированию (псевдо)национальной идентичности.

Наконец, последняя проблема состоит в том, что институциональная ловушка несёт в себе угрозу, и начинать процесс трансформации после ухода Лукашенко будет сложнее, чем после развала СССР. Во-первых, упущено «окно возможностей», во-вторых, режим консолидирован, в-третьих, произошёл серьёзный процесс обучаемости и настройки авторитарной системы, в-пятых, дизайн экономических и политических институтов стабилизировался. В связи с этим маловероятно, что «Беларусь» захочет и сможет произвести достаточную демократизацию. Боюсь, что построение либеральной демократии попросту не будет рациональным выбором. Ещё менее вероятно, что произойдёт построение общественно-регулируемой рыночной экономики: это, во-первых, отнимет

212

Другая Европа. Беларусь как уникальный случай двойной трансформации

ренту у представителей государственного капитализма, во-вторых, лишит субсидий представителей нереформированного государственного сектора.

Втерминологии данной статьи каждая страна для получения членства в ЕС, кроме всего прочего, должна прийти к состоянию баланса либеральной демократии и общественно-регулируемой рыночной экономики, причём важен не только сам факт эволюции системы в сторону данного идеального типа, но и последовательность самих преобразований. Иначе говоря, важен не только сам факт прихода в пункт назначения, но и то, каким путём данная трансформация будет осуществлена.

Как мне кажется, уход Лукашенко (любым путём) не приведёт к моментальной остановке процесса стагнации системы. В лучшем случае следующей системной конфигурацией станет так называемый «плюрализм по дефолту» и соревновательный авторитаризм, когда ни одна из элитарных групп не сможет установить полный контроль над всеми остальными. Прежде всего потому, что необходимые для этого ресурсы окажутся в руках различных групп. Вполне естественно, что процесс трансформации политического режима будет сосуществовать с процессом номенклатурной приватизации, а значит, многим удастся трансформировать политический капитал в капитал экономический. Во-вторых, проблема заключается в том, что при Лукашенко авторитарный режим сосуществует с персоналистским государством, то есть вся бюрократия, и особенно аппарат государственного насилия, подотчетна только Лукашенко. Здесь необходима трансформация самого государства, и новая организация государства возникнет в результате (а возможно, и по воле случая) борьбы различных групп за право влиять на политику и принимать политические решения. Бюрократическая система, которую наследуют новые белорусские лидеры, едва ли явится пригодной для функционирования в рамках либерального государства в связи с частичной потерей рентных возможностей.

ВБеларуси можно ожидать появления олигархических групп именно из числа нынешней номенклатуры, которые будут обладать значительным влиянием на бюрократический аппарат и смогут устанавливать максимально выгодные, далёкие от прозрачного демократического капитализма, правила игры для себя. Иначе говоря: обладающие экономическими ресурсами элиты (бенефициары от делиберализации экономики) вполне могут заблокировать возможное проведение демократизации и полную рыночную реформу при смене власти. Не будем забывать, что политическая и экономическая власть в Беларуси остаётся централизованной и обладает монополией на репрезентацию народного интереса, что делает государство крайне уязвимым для захвата конкурирующими экономическими альянсами. Оппозиция Беларуси обладает низким мобилиза-

213

Алексей Пикулик

ционным потенциалом, она отказывается понять, что борьба будет проходить не за демократические права, а за установление правил игры в экономике.

Всё станет гораздо сложнее с началом рыночных реформ. При создании новых институтов акторы наполняют их рациональностью, и зачастую институты перестают служить прямому назначению. Разгосударствление экономики новым президентом не приведёт к желаемому результату. Классические неолиберальные постулаты, применённые к Беларуси, скорее всего встретят сопротивление со стороны старой бюрократии, заинтересованной в отсутствии цивилизованного капитализма (который автоматически лишит их рент). Кроме этого, необходимо учитывать и ещё несколько факторов. Насколько спокойно белорусский народ сможет выдержать первые сложности рыночных реформ (особенно после опыта «белорусского экономического чуда») и не поддаться на провокации ревизионистов использовать демократические права для возврата к предыдущей системе «чарочно-шкварочного социализма», остаётся большим вопросом. Боюсь, что данные настроения могут быть использованы как электоральный капитал ранними бенефициарами от реформ для политической капитализации и захвата власти.

Таким образом, Беларусь, скорее всего, повторит траекторию развития России: к либеральному авторитаризму через захват исполнительной (или законодательной, в случае Украины) ветви власти. Баланс и расстановка сил на данный момент, преодоление longue durée, самоусиливающийся каузальный тренд, слабое гражданское общество и современное состояние политического капитализма никак не смогут способствовать гипотетической европеизации страны – в смысле движения к либеральной демократии и общественно регулируемому капитализму. Это значит, что у современной Беларуси остаётся всё меньше и меньше шансов попасть в Европу. Внутренняя логика развития институтов отдаляет страну от желаемых стандартов и параметров, необходимых для интеграции в наднациональные структуры. Возможно, европейская риторика будет возникать, но, как и в случае Румынии и Болгарии (вплоть до 1999), останется в основном на уровне популизма. Это будет продолжаться до тех пор, пока в Беларуси не сформируются необходимые предпосылки для европеизации.

Какой из этих вариантов наиболее вероятен, покажет время. Очевидно лишь одно: Беларусь остаётся замкнутой (locked-in) в своей «зависимости от колеи», и для преодоления данного тренда сменится не одно поколение граждан и не одно правительство. Поэтому когда Александр Милинкевич заявляет о том, что после смены режима Беларусь вступит в Евросоюз в течение 10–20 лет, хочется лишь дать один комментарий: «А что подумал кролик, никто не узнал, потому что он был очень воспитанный».

214

Другая Европа. Беларусь как уникальный случай двойной трансформации

Примечания

1Я благодарю Ласло Бруста и Ирину Миреа за живой интерес и активное участие в обсуждении основных постулатов данной работы. Кроме того, большое спасибо Филиппу Шмиттеру и Питеру Мейеру за бесценные комментарии к ранним версиям данной статьи.

2См.: Усманова А. Восточная Европа как новый подчинённый субъект. Прим. 14 (в данном сборнике).

3Diamond L. Developing Democracy. Toward Consolidation. The Johns Hopkins University Press: Baltimore and London, 1999.

4См.: Миненков Г. Европейская идентичность как горизонт беларусского воображения. Прим. 32 (в данном сборнике). – Прим. науч. ред.

5Естественно, приход в середине 1990-х левых к власти в некоторых странах бывшего социалистического блока вызывал изменения в проведении экономических реформ, однако данные отступления от намеченного курса были в основном временными.

6O’Donnell G., Schmitter Ph. C. Transitions from Authoritarian Rule. Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. The Johns Hopkins Press Ltd.: London, 1986.

7Offe C. Designing Institutions for Eastern European Transitions.Wien: Institut für Höhere Studien, 1994.

10Bruszt L. Making Capitalism Compatible with Democracy – Tentative Reflections from the East. In: C. Crouch, W. Streeck (eds.) The diversity of democracy, Atribute to Philippe C. Schmitter. 2006.

11Stark D., Bruszt L. Post-socialist Pathways: Transforming Politics and Property in Eastern Europe. New York: Cambridge University Press, 1998.

12Bruszt L. Op. cit.

13Way L., Levitsky S. The Rise of Competitive Authoritarianism // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. № 2.

14Diamond L. Developing Democracy. Toward Consolidation. The Johns Hopkins University Press: Baltimore and London, 1999.

15Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. Unwin University Books: London, 1974. P. 269.

16Dahl R. Polyarchy. Yale University Press: New Haven–London, 1971. Р. 3.

17O’DonnellG.Democracy,Law,andComparativePolitics//StudiesinComparative International Development. Spring. 2001. Vol. 36. P. 7–36.

18O’Donnell G., Schmitter Ph. Op. cit.

19Fish S. Democratization’s Requisites: The Postcommunist Experience // PostSovietAffairs. 1998. 14.3. P. 212–247.

20Zakaria F. The Future of Freedom. Illiberal Democracy at Home and Abroad.

W. W. Norton & Company: New York–London, 2003.

21Более подробная концептуальная схема см.: Diamond L. (2005).

22Типология политических режимов:

215

Алексей Пикулик

23Рейтинги, которые Freedom House присваивает различным странам, созданы на основе экспертных интервью и ранжируются между 1 (максимально свободная система) и 7 (максимально несвободная система). В нашей типологии два режима – либеральная демократия и нелиберальный авторитаризм – мо- гут быть охарактеризованы парой похожих индексов (1–3, 1–3 и 5–7, 5–7 соответственно), поскольку они репрезентируют консолидированные типы режимов.

24В западной традиции наиболее успешной парадигмой для сравнения институционального аспекта экономик является т. н. «разнообразие капитализмов» (varieties of capitalism). Однако методология данного подхода не в полной мере подходит для анализа постсоветских капитализмов.

25Weber M. General economic history. New Brunswick: N. J.: Transaction Books, 1981. P. 275.

26Collins Rl. Weber’s Last Theory of Capitalism: A Systematization // American Sociological Review. 1980. 45. P. 925–942.

27Критика ВК для Восточной Европы см.: Kogut B. Critical and alternative perspectives on international assistance to post-communist countries: a review and analysis. World Bank working papers, 2004; Woodruff D. Money Unmade: Barter and the Fate of Russian Capitalism. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1999; Stiglitz J. Whither socialism? Cambridge, Mass.: MIT Press, 1994.

28Balcerowicz L. Socialism, Capitalism, Transformation. Budapest: Central European University Press, 1995.

29Bruszt L. Market Making as State Making: Constitutions and Economic Development in Post-communist Eastern Europe // Constitutional Political Economy. 2002. 13. P. 53–72.

30Majone G. Deregulation or Re-regulation? Regulatory Reform in Europe and the United States. St. Martin’s Press, NY, NY. 1990.

31Bruszt L. Making Capitalism Compatible with Democracy… 2006.

32Staniszkis J. The dynamics of the breakthrough in Eastern Europe: the Polish experience. Berkeley: University of California Press, 1991.

33См.: EBRD «Transition Reports».

34Однако в связи с тем, что ни в одной из трех стран рейтинги не дотягивают до минимальногозначения,данныйаспектяоставляювстороне.Наконец,измерение общественного регулирования экономики является наиболее сложным в связи с отсутствием адекватных рейтингов. Я предлагаю измерять этот вид регулирования через индексы законодательства о конкуренции (competition policies) и банковского регулирования (и то, и другое встречается в индексах ЕБРР). И опять же, как и в предыдущем случае, индексы регулирования являются настолько незначительными, что включать их в исследование не

216

Другая Европа. Беларусь как уникальный случай двойной трансформации

представляется возможным: индекс России, например, не дотягивает до 50% от минимального уровня, начиная с которого можно говорить об общественном регулировании экономики. Таким образом, я опираюсь на следующие индексы (4 – максимально, 1 – минимально либеральная экономика).

35 Таблицы показателей компаративной коэволюции экономической и политической либерализации в период с 1992 по 1994 гг.

36 Таблицы показателей компаративной коэволюции экономической и политической либерализации в период с 1995 по 2005 гг.

37Vachudova M. A. The leverage of international institution democratizing states: Eastern Europe and the European Union. Florence: European University Institute, 2001.

38Putnam R. Op. cit.

39Almond G.A., Verba S. The civic culture: political attitudes and democracy in five nations. Imprint Boston, Mass, 1965.

217

Зигмунт Бауман

Незавершённое приключение под названием Европа

Польский поэт Александр Уотa, сполна испытавший вкус сладких грёз и горьких пробуждений прошедшего века – века надежд и разочарований, – оказываясь на протяжении всей своей жизни то на революционных баррикадах, то в концлагерях, усеивавших Европу, заглянул в сокровищницы и тёмные уголки своей памяти в попытке приоткрыть тайну «европейского характера» и набросать портрет «типичного европейца». «Кто такой европеец?» – задался он вопросом. И сам же ответил: «Изысканный, чуткий, образованный, умеющий держать слово; он никогда не украдёт последний кусок хлеба у голодающего и никогда не донесёт на своего соседа охраннику…». И затем, поразмыслив, добавил: «Мне встречался один такой. Он был армянином».

Можно долго спорить по поводу этого описания (в конце концов, это как раз в характере европейцев спорить о своём характере), но трудно не согласиться с двумя утверждениями, вытекающими из рассказанной Уотом истории. Первое: сущность Европы имеет склонность опережать «реально существующую Европу», а сущность «бытия европейцем» («being an European») заключается в том, чтобы обладать сущностью, несколько опережающей реальность, и реальностью, отстающей от сущности. Второе: в то время как «реально существующая Европа» может быть и географическим понятием, и пространственно ограниченным сущим (entity), сама сущность Европы не является ни первым, ни вторым. Нельзя стать европейцем

aАлександр Уот (Wat, 1900–1967) – польский поэт, писатель, теоретик искусства, один из основателей польского футуристического движения в начале 1920-х гг. Здесь и далее в постраничных сносках – прим. перев.

219

Зигмунт Бауман

только потому, что тебе посчастливилось родиться или жить в городе, расположенном на политической карте Европы. Но можно быть европейцем, даже если ты никогда не был в таком городе или в любом другом похожем на него.

Хорхе Луи Борхес, который сам будучи великим европейцем, прожившим большую часть своей жизни по ту сторону великого атлантического водораздела, писал о «недоумении», которое не может не возникнуть при размышлении о «нелепой случайности», привязывающей идентичность к определённому месту и времени. Он утверждает, что при такой привязке идентичность более походит на выдумку, чем на что-то, о чем мы думаем как о «реальности».1 Совсем недавно Алекс Варлейхb вынес приговор замешательству, преследовавшему все современные попытки дать точное определение европейской идентичности2: европейцы (в смысле «стран-членов Европейского Союза») «скорее стремятся подчеркнуть существующие между ними различия, чем то, что их объединяет», хотя, с другой стороны, «говоря о “европейской” идентичности, уже невозможно сузить её охват до членов Европейского Союза, какой бы аналитический подход тут ни применялся». А как утверждает крупный историк Норманн Дэвисc, всегда было сложно и даже невозможно определить, где Европа берёт начало и где она заканчивается – географически, культурно или этнически. С тех пор ничего не изменилось.

Когда мы произносим слово «Европа», то не совсем понятно, говорим ли мы о некоторой сущности в смысле «крови и почвыd», то есть о территориально определённой реальности, или же о свободно парящей идее, которая может возникнуть локально, но, появившись, не знает предела и преодолевает все пространственные узы и ограничения. Упрямая экстерриториальность этой идеи подрывает и размывает прочную территориальность европейской реальности. «Географическая Европа» никогда не имела фиксированных границ, не говоря уже о границах «естественных», и маловероятно, что такие границы когда-либо могут появиться. И всякий раз, когда пытаются обозначить такие границы, запечатлевая их на земле и нанимая стражей для придания им легитимного статуса,

bАлекс Варлейх (Warleigh) – в настоящее время профессор в Университете Лимерика (Ирландия), отделение политики и общественной администрации.

cНорманн Дэвис (Davis) – британский историк, автор ряда работ по истории Польши, Европы и британских островов. Многие из его книг стали бестселлерами.

dНем. Blut und Boden. Выражение, использованное Адольфом Гитлером, было частью немецкой доктрины о превосходстве немцев над другими нациями (в особенности евреями); означало, что люди с немецкой кровью имеют законное право жить на немецкой земле. Выражение пущено в широкий оборот Вальтером Дарре (одним из теоретиков нацизма), который в 1930-х использовал его, чтобы утвердить связь между расой и землёй.

220