Литература по Идеологии / Европейская перспектива Беларуси

Адкрытае грамадзтва і спосабы яго замыканьня

У вышэйпрыведзеным разумаваньні можам добра заўважыць, якім чынам «бунт супраць эпістэмалягічнага Абсалюту» вядзе да інтранізацыі «палітычнага Абсалюту». Усё пачынаецца ад «нявіннай» заўвагі, цалкам кагерэнтнай з сучаснымі эпістэмалёгіямі, што няма «нэўтральнага пазнаньня», асабліва калі аб’ектамі пазнаньня зьяўляюцца такія «ненэўтральныя» сфэры, як соцыюм і палітыка. Тэза (1)

ўідэалягічным дыскурсе Мельніка становіцца падставай для сфармуляваньня выразна антылібэральнай тэзы (3). Згадкі пра «бясконцыя спрэчкі» і суцэльны вэрхал, які паўстае ў сытуацыі адсутнасьці ідэалягічнай «скрэпкі», – гэта ўлюбёны прыём праціўнікаў дэмакратычнай культуры і ідэйнага плюралізму. Паколькі апошнія згаданыя паняткі (дэмакратыя і плюралізм) было б вельмі рызыкоўна выкінуць зь ідэалягічнага лексыкону, ім папросту надаецца іншае, вывернутае значэньне, аб чым сьведчаць тэзы (2) і (5). У «па-сапраўднаму дэмакратычных» краінах, – кажа Мельнік, – дзяржідэалёгія не навязваецца, а аб’ектыўна займае прыярытэтнае месца. Ужо апэраваньне функтарам «па-сапраўднаму» без паясьненьня, што значыць у гэтым кантэксьце «сапраўднасьць», выклікае падазрэньне

ўтым, што выказваньне носіць прапагандысцкі, а не інфармацыйна-выясьняльны характар. Супрацьпастаўленьне «не навязваецца, а аб’ектыўна займае» пацьвярджае гэтае падазрэньне: водле якога крытэру тут вызначаецца «аб’ектыўнасьць» месца, якое займае дадзеная ідэалёгія? Ясна, што водле ўладнага, то бок сілавога, крытэру. Вось як: кожны абавязаны вызнаваць гэту ідэалёгію і паўтараць пры тым, што яна не навязана, а «дабраахвотна» прынята. Вось дакуль можа пасунуцца ідэалягічны імпэрыялізм. Навязваньне камусьці чаго-небудзь і пераконваньне яго

ўаб’ектыўнасьці навязванага – гэта неад’емная рыса таталітарнай нарацыі. Таталітарны характар дзяржідэалёгіі ў Мельнікавай вэрсіі пацьвярджаецца наяўнасьцю пагрозьлівых намёкаў на «калябарацыянізм» і «кампрадарства», якія будуць выяўлены ў кожнага, хто, прыкрываючыся плюралізмам, захоча адыйсьці ад дзяржаўнай артадоксіі. І зусім ужо абсурдальнай і чыста дэмагагічнай ёсьць заўвага Мельніка, што нявернасьць дзяржідэалёгіі быццам бы «ўва ўсіх краінах перасьледуецца па закону».

Такім чынам, няма нічога дзіўнага ў тым, што «плюралізм» трактуецца Мельнікам цалкам па-гегельянску (гл. тэза (5)). Паасобныя дыскурсы могуць выконваць функцыю складовых частак абсалютнага (пануючага) дыскурсу, але ня могуць існаваць аўтаномна, гзн. утвараць альтэрнатыўны варыянт апісаньня і інтэрпрэтацыі рэчаіснасьці. У замкнёным грамадзтве няма аўтаноміі дыскурсаў, гэтаксама як няма ў ім аўтаноміі чалавечай асобы.

151

Пётра Рудкоўскі

* * *

Беларусь усьцяж прабывае ў статыцы замкнёнага грамадзтва. Усялякі «рух», «зьмена», «трансфармацыя» магчымы толькі настолькі, наколькі дазволіць улада і толькі тады, калі дазволіць. А аўтарытарная ўлада здольная да руху толькі тады, калі гэтага патрабуе яе самазахаваўчы інстынкт; ува ўсіх астатніх выпадках яна аддае перавагу status quo. Яна панічна баіцца ўсякага аддольнага руху ды рэфарматарскіх парываў і душыць іх у зародку. Інэрцыя, псыхалёгія пешкі, пачуцьцё глябальнай залежнасьці ад вонкавых фактараў становяцца найбольш прэфэраванымі рысамі палітычных паводзінаў грамадзян, гэтыя рысы аўтарытарная ўлада старанна выхоўвае і замацоўвае. А ў якасьці мацавальнікаў гэтага стану (інэрцыя нізоў – абсалютызм вярхоў) служаць ідэалы стабільнасьці, міру і дабрабыту.

«Стабільнасьць», «мір» і «дабрабыт» утвараюць свайго роду «канчатковы слоўнік» беларускай ідэалёгіі, пры тым, што ў ідэалягічным дыскурсе сэмантыка гэтых тэрмінаў набывае пачварны выгляд. Ідэал стабільнасьці маскіруе ня што іншае, як палітычны манізм, які дасягаецца шляхам вернасьці лідэру і замацоўваецца афіцыйнай ідэалёгіяй. Афіцыйная ідэалёгія ў сваю чаргу задае бескрытычнае, дагматычнае ўспрыманьне рэчаіснасьці, нэўтралізуе парасткі самастойнай думкі і касуе інтэлектульную незалежнасьць.

Мір – гэта тое, што замацавана ў Мельнікавай тэзе (3), а мяноўна: адсутнасьць публічных дыскусіяў, кансэрвацыя маналягічнай культуры. Канцэпцыйныя спрэчкі ў варунках палітычнага манізму і ідэалягічнай манаполіі амаль загнаны ў падпольне, схаваныя ад вачэй і вушэй шырокай публікі, паколькі яны мабілізуюць да самастойнага мысьленьня і зьяўляюцца маторам культурнага разьвіцьця і асновай адкрытага грамадзтва. Самастойнае мысьленьне і аўтаномія культурнай сфэры зьяўляецца пагрозай для вэртыкальна-герархічнай сыстэмы.

Дабрабыт – гэта перадусім сталы кантроль над гаспадарчымі працэсамі, спалучаны з элімінацыяй неляяльных і занадта самастойных гаспадарнікаў ды бізнэсоўцаў.

* * *

На Беларусі пасьпяхова прыжыўся ідэал замкнёнага грамадзтва, зьмест якога мы паспрабавалі раскрыць вышэй. Беларуская дзяржаўная ідэалёгія зьяўляецца ў значнай ступені трансьляцыяй антылібэральнай традыцыі, якая паўстала і сфармавалася ў сваёй клясычнай вэрсіі менавіта ў Эўропе. Яе абгрунтаваньне пачынаецца ад сьцьверджаньня прынцыповага пазнаўчага рэлятывізму і заканчваецца апалягетыкай улады «моцнае рукі».

152

Адкрытае грамадзтва і спосабы яго замыканьня

Пэрспэктыва «інтаксыкацыі» адкрытага грамадзтва застаецца актуальнай для ўсяе Эўропы. Бо нікому насамрэч невядома, ці Беларусь – гэта «апошняя дыктатура» ў Эўропе, ці наадварот – вястун вяртаньня «абсалютнага панаваньня» ў Эўропе. Плятонаўская візія ідэальнай дзяржавы, кіраванай шляхетным мудрацомманархам, заўжды спакушала і спакушае як візія дасканалага (у этычным і эстэтычным пляне) грамадзтва, «не сапсаванага» «дэмакратычнай разбэшчанасьцю» і «лібэральнай сваволяй».

Мэтай нашых разважаньняў было паказаць, што (пасьля)сучасны стан эўрапейскай культуры зусім не гарантуе перамогі ідэяў open society. За гэтыя ідэі ўвесь час трэба змагацца і ўвесь час абгрунтоўвась іх выбар. Парадаксальнасьць такога выбару ў тым, што ён прадугледжвае гатоўнасьць заакцэптаваць недасканалую мадэль грамадзтва. Бо «адкрытасьць» – гэта, бадай, тое самае, што «недасканаласьць». Гэта, канешне ж, ня значыць, што існуе якаясь альтэрнатыўная вэрсія «дасканалага» грамадзтва, бо «замкнёнае» ёсьць таксама недасканалым грамадзтвам, з тым толькі адрозьненьнем, што ўсе недасканаласьці ў ім кансэрвуюцца і маскіруюцца; замкнёнае грамадзтва робіць немыгчымым выяўленьне недасканаласьцяў і ў выніку становіцца немагчымым іх пераадольваньне. Многія людзі ў нова-дэмакратычных краінах кажуць: «Заўжды ведама было, што там, на версе, усякае творыцца. Але нашто яны гэта ўсё публічна па тэлевізіі паказваюць?»

Спэцыфікай адкрытага грамадзтва ёсьць тое, што яго недасканаласьць становіцца ўсьвядомленай, калі хібы і недахопы могуць быць паддадзены сумеснаму абмеркаваньню і пошукам іх элімінацыі. Але гэта патрабуе інтэлектуальнай сьпеласьці і шмат добрай волі. Як трапна падкрэсьлівае цытаваны вышэй Мацей Земба, неабходнай умовай дэмакратыі ёсьць наяўнасьць этычнага і інтэлектуальнага аптымізму.

«Беларускі казус» вельмі павучальны для ўсяе Эўропы. Ён ёсьць жывым папярэджаньнем, што можа стацца, калі будзе занядбана культура дыялёгу і ўзаемапавагі.

Заўвагі

1Падзел на «палітыку» і «мэтапалітыку» ўвёў польскі дамініканец Мацей Земба: Kościół wobec liberalnej demokracji // Michel Novak, Anton Ruscher SJ, Maciej Zięba OP. Chrześcijaństwo, demokracja, kapitalizm. Poznań, 1993. S. 115–116.

2Popper K. Open Society and its Enemies. New York, 1962. P. 185.

3Цытата паводле польскага перакладу: Popper K. Społeczeństwo otwarte i jego wrogowie, tom I. Tłum. H. Krahelska, oprac. A. Chmielewski. Warszawa. 1993. S. 251.

153

Пётра Рудкоўскі

4Тамсама. S. 237.

6Тамсама. P. 101–102.

7PopperK.Drogadowiedzy.Domysłyirefutacje,tłum.S.Amsterdamski.Warszawa, 1999. S. 585–586.

8Цытата паводле: Zięba М. Demokracja i antyewangelizacja. Poznań, 1997. S. 40.

9З iтал. «этыка бяз праўды».

10З лац. «хай жыве розьніца!»

11Popper К. Wiedza obiektywna. Ewolucyjna teoria epistemologiczna, tłum. A. Chmielewski. Warszawa, 1992. S. 166.

12Цытатата паводле: Wilkoszewska К. Wariacje na postmodernizm. Kraków, 1997. S. 26.

13Хоць «аб’ектыўны» і «абсалютны» – нятоесныя паняцьці, у дадзеным кантэксьце няма проціпаказаньняў, каб ўжываць іх узаемазамяняльна.

14З ангел. «усё пройдзе» – у сэнсе: якая-кольвечы тэза, нават самая абсурдальная, пры наяўнасьці пэўных умоваў будзе закваліфікавана як навуковая.

15Гл.:BerlinI.Dwiekoncepcjewolności,wybóriopracowanieJ.Jedlicki.Warszawa, 1991. S. 130–131.

16Тамсама. S. 131.

17З ангел. «стан спыненасьці» альбо «спыненая дзяржава».

18Popper К. Społeczeństwo otwarte i jego wrogowie… S. 102.

19Мельник В. Государственная идеология Республики Беларусь. Концептуль-

ные основы. Мн.: ТЕСЕЙ, 2004. С. 45.

20Тамсама. С. 92.

21Тамсама.

22Тамсама. С. 69.

23Тамсама. С. 93.

154

Андрей Горных

Белорусское телевидение:

окно в Европу или зеркало для героя

Документальный сериал «Разъединённые Штаты Европы» (5 фильмов), созданный государственной корпорацией «Общенациональное телевидение» в 2005 г., является первой попыткой систематического взаимосоотнесения Беларуси и «новой Европы» в массовом сознании. Будучи органической частью новейшего официального агитпропа и концентрированно сочетая в себе его стиль и «идейное содержание», этот сериал интересен не столько сам по себе, сколько как визуальный текст. Визуальный текст, который в качестве аналитического объекта конституируется, во-первых, как форма, разнообразные имманентные связи текста, генерирующие «побочные», непредвиденные для автора смыслы. Во-вторых, как феномен рецепции: социальный смысл формы всегда возникает в напряжении, в зоне неопределённости, в отношениях взаимопорождения между авторским замыслом и системой ожиданий публики, задаваемой традиционными культурными схемами восприятия. В современном визуальном тексте, в этой зоне неопределённости на стыке между индивидуальной фантазий авторов (не заходящей, впрочем, слишком далеко) и рецепцией аудитории (в которой локализуется и любой интерпретатор) формирование значения происходит за секунды и доли секунды. С помощью текстуального анализа и психоанализа мы попытаемся выделить в этом процессе некоторые существенные черты как воображения Европы, так и собственной идентификации официальной Беларуси.

155

Андрей Горных

Телевизионная репрезентация Европы и Беларуси

Начнём с того, что каждый фильм сериала, чтобы с самого начала не оставить шансов белорусскому зрителю на «неправильную» интерпретацию, предваряется одним и тем же пространным «эпиграфом», в котором формулируется отчётливый идеологический посыл, а вместе с ним и расширяющий его визуальный текст. Визуальное начало фильма выполнено в космогоническом ключе – начало новейшей политической истории уподобляется началу мира. В первом кадре звёзды Евросоюза, как диск восходящего солнца, подвешены в мрачном «изначальном хаосе» с мерцающими точками и тревожными сполохами тёмно-синего света (напоминающими цвет ночи в триллерах). Застрявшее

на горизонте новое «солнце» не в силах наполнить мир стабильным светом. Это солнце «ущербное», с отсутствующим сегментом, оно так и не обретает полноту своей формы. (В этом смысле телекартинка коннотирует скорее с новым «закатом Европы», словно флаг Евросоюза с тяжкой медлительностью развевается, мерно погружаясь во тьму.) Сами звёзды напоминают вырезанный трафарет, сквозь который струится свет:

они не столько светят сами, сколько заслоняют настоящий источник света, находящийся за ними, в своём вращении вокруг собственной оси и по часовой стрелке вокруг центра круга сдерживая и регулируя световой поток. (Илл. 1)

В этом «доисторическом» пространстве раздаётся Слово, и в кадр вплывает текст. Слова плывущего в кадре текста, с одной стороны, проясняют идею фильма

ипараллельно служат подсознательным объяснением самой картинки – изна- чально постулируемой тревожной неполноценности Единой Европы. В своём объяснительном движении снизу вверх они буквально затыкают «дырку в солнце» – отсутствующий сегмент в звёздном круге Евросоюза. (Илл. 2)

Вот что «гласит» постоянно повторяемый эпиграф ко всему сериалу в целом

ик каждой серии в отдельности: «Идея Единой Европы в последние десятилетия становится весьма популярной. Политики сходятся во мнении, что уравновесить однополярный мир и конкурировать с мировым лидером – США – может только Европейский Союз. По аналогии его иногда называют Соединёнными Штатами Европы. Но Евросоюз весьма неоднороден. Быстрое расширение ЕС

156

Белорусское телевидение: окно в Европу или зеркало для героя

разделило его на два лагеря: на развитые западноевропейские страны и новичков из Восточной и Центральной Европы. “Здоровое дитя за один месяц не смогут выносить даже девять беременных женщин”, – так комментируют эксперты последнее расширение ЕС, произошедшее в мае 2004 г. Первые итоги жизни стран-новичков в Евросоюзе, провал единой Конституции летом 2005 г., судьба общей денежной единицы “евро”, конкури-

рующей с американским долларом, – об этом в документальном сериале “Разъединённые Штаты Европы”». Гипнотически плывущие в кадре слова, дублируемые чуждым любому сомнению голосом за кадром, как семена, падают и прорастают в визуально удобренной почве. Становится понятно, что «хаос» возник в результате исходной травмы, задающей точку отсчёта повествования: одно «божество» одержало верх, пожрало другое «божество», вместо инь и ян, земли и неба, света и тьмы, СССР и США – остался один термин оппозиции, мир стал дисбалансированным, «однополярным». Отсюда базовая мотивировка всего хода пове- ствования – необходимость «уравновешивания», восстановления утраченного баланса мировых сил.

Евросоюз вводится как неудачный герой в этой мифологической повествовательной схеме. Он изначально не обладает самотожде- ственностью – «весьма неоднороден» (позднее мы увидим кадр с фрагментированной Европой в виде кубиков

функцию «призрачного брата» (О. Ранк) некоего настоящего героя, который и восстановит глобальное равновесие и гармонию.

Визуальная тема ущербности, несостоятельности современного Евросоюза подхватывается и развивается вербально в терминах нездоровья – ЕС шифруется в тексте как создание недоношенное, то есть изначально обречённое быть больным («здоровое дитя не родишь за один месяц»). К фразе «первые итоги

157

Андрей Горных

жизни стран-новичков» тут же прилагается слово «провал» (относящееся к Евроконституции). Вместе с этим «провалом» в качестве темы всего цикла анонсируется судьба европейской «общей денежной единицы», конкурирующей с долларом. Идея Европы, таким образом, кодируется в сознании зрителя как создание неполноценного, нездорового единства, конкретным выражением которого выступает общность денег, а не общность людей. Последующие кадры празднования вступления новых членов в Евросоюз сопровождаются развивающим эту идею комментарием. Сущностью торжественного момента, выдержанного в классическом европейском ключе с симфонической музыкой и фейерверками, объявляется неуклюжее мелкобуржуазное предательство неких революционных идеалов. Это предательство кодируется языком патриотической детской литературы сталинского СССР: «Восьмёрка мальчишей, окончательно растоптав ненавистные будёновки, отправилась в трудный путь за буржуинским варе- ньем», – комментирует голос за кадром. Тезис о попранных идеалах, казалось бы, задаёт основу для принципиальной оценки новой Европы с совершенно особой точки зрения Беларуси. Однако «попранные идеалы» упоминаются лишь в форме ёрнического намёка (что это за люди в будёновках, за что они – в иде- але – боролись?) в первый и последний раз. Все остальные упрёки и разоблачения будут касаться не самого факта смены будёновки на банку варенья, но того, что европейская «банка варенья» оказалась не полнее и не слаще собственной. Белорусская идеология, раз за разом стремясь сходу сформулировать какое-то принципиальное антизападное различие, опереться на некое некапиталистическое прошлое, явно не находит точки опоры и сразу скатывается к сравнительной «аналитике» мелких выгод.

Симптоматично в этом контексте, что идея Соединённых Штатов Европы в фильме упоминается в связи с кем угодно (от средневековых королей до Черчилля), только не с Лениным, который своей работой О лозунге «Соединённые Штаты Европы» (1915), собственно, и утвердил её в политологическом обиходе. Это вполне объяснимо, учитывая идеологическую прямоту ленинского марксизма, который последовательно называл любую попытку говорить от имени всего народа (а не от имени своего класса) буржуазной уловкой, а ключевой революционной идеей объявлял фундаментальное изменение структур социально-экономического обмена (подрыв товарного фетишизма, а не просто стабильную сытость). На фоне этих сильных теоретических тезисов центральные положения белорусской идеологии о «народности» и «социальной ориентированности» гегемонистского Государства своей блеклостью и бессодержательностью скорее разоблачают, нежели прикрывают мелкобуржуазную, чуждую любой революционности сущность существующего политического режима. В рамках белорусской идеологии марксизм становится особым объектом

158

Белорусское телевидение: окно в Европу или зеркало для героя

вытеснения: близким, но непонятным и поэтому опасным магическим предметом предков.

После невнятных отсылок к преданной революционной идее в сухом остатке остаётся только одно: основным фактором, движущим народы в Европу, является мелкая – неразумная, нерасчётливая в своей мелочности – ко- рысть без примеси культурной традиции или политических интересов.

Это тут же наглядно демонстрируется на примере Литвы, в которой голос «за» единую Европу фактически покупается всего за одну бутылку пива или пачку стирального порошка. (Илл. 4) Всё последующее развитие сериала превращается в сплошную калькуляцию: кто кому сколько дал и кто от

этого выиграл – «старая» или «новая» Европа. Тщательно подсчитывается баланс субсидий и налогов, дотаций и упущенных выгод, доходов и косвенных убытков. Бесконечно перечисляется, что и насколько подорожало – от колбас до недвижимости. Монтажные перебивки считаемых на машине денег, денежные выкладки в комментариях автора, «простые люди», занятые подсчётом своих купюр и монет, – всё это образует основной лейтмотив фильма.

Начав со слабого тезиса о том, что «неизвестно чего больше – плюсов или минусов» от объединения для новичков Евросоюза, авторы фильма тут же усиливают тезис. Для «простых людей» плюсов не обнаруживается вообще: рост цен – «катастрофичен», последствия расширения – «трагичны», в самом лучшем случае – в Единой Европе «ничего не изменилось». Ключевой приём визуальной репрезентации Европы на фоне такого комментария – монтаж живых общих планов городов и улиц, наполненных прогуливающимися «простыми людьми», и изображений властных институций. Европейские властные институты репрезентированы с помощью монтажных «двухходовок»: внешний вид властных учреждений стыкуется с картинами внутренней жизни в них. И внешний вид, и внутренняя жизнь в данном случае имеют специфический вид.

Снаружи европейская власть напоминает герметичные архитектурные коконы, покрытые зеркально-стеклянным панцирем. (Илл. 5) Эти самодостаточные, глухие и слепые коконы возвращают внешнему миру его искаженные отражения, не пропускают ничего извне и не выпускают изнутри. Моменты, точки и ракурсы съёмки подчёркивают безлюдность и пустоту вокруг европейских «очагов власти». Время от времени у глухих зеркальных или каменных стен симво-

159

комментариев разрабатывают политики и навязывают идущей где-то вдалеке от них жизни, с которой они никогда не смешиваются. (Илл. 6, 7) И внешнее и внутреннее пространство отмечено визуальными знаками власти – знамё- нами, гербами, логотипами. Это как бы публично предъявляемые «благородные» метки постмодернистского политического процесса, сутью которого является постоянное перераспределение невидимых для публики денежных потоков. Собственно постмодернистская политика и сводится к тому, чтобы генерировать и комбинировать эти внешние качества (цвета флагов, рисунки гербов, партийные логотипы, картинно правильные лозунги), чтобы прикрыть «скучную» для массового зрителя (электората) силовую борьбу властных группировок за контроль над денежными потоками.

В итоге монтажный образ Европы складывается из аморфной массы обывателей, безразлично потребляющих товары и услуги или высказывающих индивидуальные жалобы (касающиеся наполнения собственного кошелька), и далёкой чуждой власти, находящейся где-то посреди этих масс. В центре воображаемой

160