Книги / Platonov

из особенностей его личности» (выделено мною.— К. П.). Иначе говоря, при совершенно одинаковых внешних условиях различные лица будут испытывать неодинаковые переживания*.

Мне стало ясно, что приоритет открытия личностного подхода, хотя и без применения этого термина, ввести который мне казалось логичным, принадлежит Владимиру Михайловичу.

Этот опубликованный мною факт** ранее никем не был отмечен.

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ ОСИПОВ

Виктор Петрович Осипов был одновременно и директором Института мозга, и преемником Бехтерева на кафедре психиатрии Военно3медицинской академии, тогда как кафедрой невропатологии там же руководил М. И. Аствацатуров. Бехтерев в свое время возглавлял их обе как единую.

Впериод 1920–19303х годов в медицине преобладал процесс

еедифференциации и модно было мнение, что психиатры и невропа3 тологи — это специалисты разных наук, а психоневрологи — это пло3 хие психиатры или плохие невропатологи! Против такого понимания психоневрологии активно восставал мой отец, говоря, что психо3 неврология — это третья самостоятельная наука, синоним которой — неврозология. К слову сказать, положение неврозов в классификации болезней до сих пор не уяснено в мировой медицине. Несколько с иных позиций защищал психоневрологию Виктор Петрович, считая, что для армии нужны не «чистые» психиатры и невропатологи, а именно психоневрологи, то есть врачи более широкого профиля. Видимо, не случайно я, психолог и психиатр, во время войны был на должностях невропатолога врачебно3летных комиссий, а кончал ее в штатной

*Бехтерев В. М. Объективное исследование нервно3психической деятельности // Обозрение психиатрии и неврологии. 1907. № 9. С. 515. (Отдельная брошюра — СПб., 1908.)

**См.: Платонов К. К. Личностный подход как принцип психологии // Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1969. С. 194.

221

должности армейского невропатолога, как и В. H. Колбановский, о чем я уже писал.

Пикник и циклоид90 В. П. Осипов и астеник и шизоид М. И. Аст3 вацатуров при явном несовпадении их «строения тела и характера», говоря словами Э. Кречмера — автора одноименной книги (М., 1924), безусловно, сходились в их отношении к эмоциям. Моим интересом

каффективной сфере личности я обязан именно общению с этими столь разными людьми. Я быстро «взял на вооружение» идеи М. И. Аст3 вацатурова о принципиальном различии протолатических (таламиче3 ских), локализованных в подкорке эмоций и эпикритических, ло3 кализованных в коре головного мозга. Дополнил я их утверждением В. П. Осипова о наличии безусловно3 и условнорефлекторных эмоций. В дальнейшем я нашел, что эпикритические и обязательно условно3 рефлекторные эмоции в сочетании с соответствующими понятиями, приобретенными человеком в личном опыте, представляют собой более высокую, чем примитивные эмоции, самостоятельную форму пси3 хического отражения действительности — чувства. Ведь прежде чувства любви к Родине у человека должно сформироваться понятие «Родина», условнорефлекторно связанное с соответствующими эмоциями.

Хотя я все это и уяснил давно, начав изучать эмоции летчиков, но из3за программ, всегда отстающих от развития науки, принужден был излагать в своих учебниках эмоции и чувства в одной, общей главе. А против этого возразил еще и В. П. Осипов.

После моего переезда в Ленинград осенью 1929 г. я сразу пошел

кВиктору Петровичу. Институт мозга помещался (как и сейчас) на Петроградской стороне, на набережной у Троицкого (теперь Кировского) моста, чуть выше его по течению Невы. Он занимал дворец бывшего великого князя Николая Николаевича — главно3 командующего русской армией в Первую Мировую войну и дяди царя Николая II. Интересно, что в соседнем доме находилось общежитие бывших политкаторжан с их продовольственным магазином (на тог3 дашнем языке — распределителем) в первом этаже. Как сейчас помню висевшее там в окне и поразившее меня объявление: «Отпускается повидло по полкилограмма, цареубийцам — по килограмму».

222

Но вернусь к тому моему первому приходу. Поднявшись по ши3 рокой мраморной дворцовой лестнице, я на верхней парадной пло3 щадке увидел в нише красивую вазу на постаменте в виде колонны. Это оказалась урна с прахом В. М. Бехтерева, простоявшая там несколько лет.

«Этот беспокойный человек,— говорила потом его бывшая ученица профессор А. В. Ярмоленко,— и после смерти не мог успокоиться. Его урну переносили несколько раз из одной могилы

вдругую, пока наконец она не была навечно захоронена в Трои3 це3Сергиевой лавре!»

Дверь в кабинет директора была на этой же площадке. Я вошел и увидел в зеркальные окна Неву, особенно широкую в этом месте!

Виктор Петрович Осипов, хотя тогда он еще не был академиком и генерал3лейтенантом, как впоследствии, с достоинством вписывался

вэтот великокняжеский покой. Ему было уже под 60 (он родился

в1871 г.), и его несколько грузноватая фигура выдавала все же военную выправку, хотя в Институте мозга он обычно бывал в пид3 жаке. Внешность — профессорская: небольшая бородка, волосы на боковой пробор, очки. Внимательные, не без юмора глаза с готов3 ностью устремлялись на собеседника. Вообще этот парадный дворцо3 вый фон не мешал ему быть простым и доступным человеком. Сотрудники его очень любили.

Вэтом же первом разговоре Виктор Петрович, предупре3 жденный Л. Л. Васильевым, согласился принять меня в аспирантуру, которую в это время уже заканчивал Б. Г. Ананьев. Но потом, разобравшись, предложил мне, с хитрецой в прищуренном глазе, бросить для этого мединститут.

У меня сохранился следующий документ:

Выписка из протокола № 39 от 3/ХII–29 г. заседания правления Института по изуч. мозга

Председательствовал — проф. В. П. Осипов Секретарь — Г. Н. Добрякова

п.8 СЛУШАЛИ: Заявление К. К. Платонова о зачислении его штатным аспирантом Института по отд. физиологии.

223

ПОСТАНОВИЛИ: Просить К. К. Платонова представить дополни3 тельные сведения и выяснить вопрос о возможности одновременного учения К. К. Платонова в ГИМЗ и работы аспирантом Института мозга.

Подписал: Председатель В. П. Осипов С подлин. верно: Секретарь Г. Н. Добрякова

Разговоры об этом продолжались несколько дней. Я чуть было не согласился оставить ГИМЗ, считая, что уже приобрел нужные по совету Бехтерева медицинские знания, а биологический диплом для аспирантуры у меня уже есть! Но моя жена категорически, со свойственной ей экспрессией, воспротивилась. И теперь я думаю, что она была права.

Но должен сознаться, что в группе служащих пятого курса ГИМЗ я плохо прижился. Все они знали друг друга с самого начала учебы. Я же перевелся из другого города на последний курс, к тому же имея уже вузовский диплом, давший мне возможность интересно работать в Институте мозга. В общем я как3то не сумел войти в их студенческую семью и чувствовал себя чужаком и «белой вороной». Особенно косо коллеги стали на меня смотреть, узнав о моем докладе на «поведенческом» съезде и о моих попытках уехать в Арктику. Тогда я думал, что они просто завидуют моему бесплатному проезду на трамвае по билету члена съезда, а главное, моей романтической дружбе с общей любимицей всего курса — Тасей Нецветай! Ее муж, с которым она, впрочем, скоро разошлась, студент, член профкома, люто ревновал ее, так как Тася бывала у меня дома, и, конечно, без него. Моя же жена относилась к этому вполне терпимо, и Тася иногда оставалась у нас ночевать.

Теперь, вспоминая мою учебу в ГИМЗ, я сам удивляюсь моей плохой совместимости с этим студенческим коллективом.

В одном я оказался с ними вполне солидарен: мы все подписали обязательство не оставаться после получения врачебного диплома в Ленинграде, а уехать на глубокую периферию. Правда, я понимал это по3своему, мечтая о поездке в Арктику! А пока, до окончания ГИМЗ, я продолжал работать в Институте мозга, постоянно встречаясь с Виктором Петровичем и его женой В. Н. Осиповой, которая была психологом и работала над проблемой восприятия.

224

Запомнился мне рассказ Виктора Петровича о том, как после Февральской революции он принимал участие во Всероссийском авиационном съезде, состоявшемся в Петрограде в августе 1917 г. А буквально в первые недели после установления советской власти,

вконце 1917 г., при Военно3медицинском ученом совете была под его председательством организована специальная комиссия по изучению труда летчиков. Помню его слова: «Как психиатру мне в ней нечего было делать, но как психологу — очень много. И на съезде, и в ко3 миссии я активно ставил вопрос о необходимости создания специаль3 ной психофизиологической лаборатории, которая была организована многим позже».

Недавно мне с сотрудницей Е. Я. Серовой удалось найти в архиве резолюцию упомянутого съезда от 25 июля 1917 г., в которой речь шла о лаборатории (ЦГАСА, ф. 29, опись 4, ед. хр. 2).

Как я уже рассказывал, весной 1930 г. я, окончив медицинский ин3 ститут (ГИМЗ), расстался с Институтом мозга и уехал в Забайкалье.

Последний раз я виделся с Виктором Петровичем 27 октября 1937 г. Но об этом лучше рассказать словами заметки Федора Николаевича Шемякина в стенную газету «Психолог» от 31 января 1963 г., посвященной 503летию Института психологии, полная копия которой находится в моем архиве.

Ф.Н. Шемякин вспоминает о трудностях, «стоявших тогда на пути психологической науки»: «А такие трудности были. Вспоми3 нается один эпизод, связанный с первыми шагами авиационной психологии. Зачинателем ее был молодой тогда врач и психолог К. К. Платонов. У нас в институте над ней начал работать еще

в1936 г. Л. М. Шварц. Осенью 1937 г. я был делегирован от нашего института на совещание по вопросам авиационной психологии, созванное Институтом авиационной медицины. По каким3то причи3 нам Л. М. Шварц на этом совещании присутствовать не мог.

Совещание проходило в здании бывшего ресторана “Маврита3 ния”, в котором разместился Институт авиационной медицины. Под лепными карнизами и золочеными люстрами одного из залов, где некогда кутили московские купцы, стоял длинный стол, покры3 тый зеленым сукном, а перпендикулярно к нему был расположен

225

громадный письменный стол начальника института. Мы собрались

вего кабинете. В комнату вошел седой, тучный генерал. Все встали. Это был В. П. Осипов — начальник кафедры психиатрии Военно3 медицинской академии и директор Института мозга им. Бехтерева

вЛенинграде. Основная тема совещания была с современной точки зрения чудовищно нелепой — “Нужна ли в авиации психология?”.

К.К. Платонов обстоятельно доказывает, что она нужна. Он тогда, вероятно, не предвидел, что ему предстоит в течение почти двадцати лет отстаивать права психологии в авиации. К. К. Плато3 нову возражает физиолог Д. Е. Розенблюм: «Авиации нужна не пси3 хология, а учение об условных рефлексах».

С безоговорочной защитой психологии авиационной выступает В. П. Осипов. Мне остается только поддержать его и добавить кое3что об ориентации в пространстве. Затем выступает Ю. М. Волынкин. У него на гимнастерке две “шпалы” (по3нынешнему он майор). Ему явно неудобно возражать генералу В. П. Осипову, но он все же категорически отвергает авиационную психологию. Напоминая о том, что педология встала между педагогом и учащимся, он предрекает, что подобным же образом психология встанет между инструктором и учлетом и между летчиком и машиной. Его буквальные выражения: “Психологи только морочат нам голову”, “Платонов мешает нам работать”. И специально для меня: “Изучать ориентировку должны физиологи и отоларингологи, а психологи будут им только мешать...”».

Перед вышеописанным совещанием Виктор Петрович меня узнал, очень тепло и дружески говорил со мной.

А уходя, крепко пожал мне руку и сказал: «Трудная, но очень нужная у вас судьба. Ананьеву, видно, легче».

Эти его слова я принял с горечью.

Виктор Петрович умер через 10 лет, в 1947 г., и его ученик и мой большой друг главный психиатр Советской Армии Н. Н. Тимофеев описал его жизненный и научный путь*.

*Тимофеев Н. Н. Памяти Виктора Петровича Осипова // Военно3медицинский журнал. 1948. № 9.

226

МИХАИЛ ОСИПОВИЧ ГУРЕВИЧ

В 1930–19403х годах на небе советской психиатрии сияло немало звезд: П. Б. Ганушкин, Т. А. Гейер, А. Ф. Гоцеридзе, Ю. В. Канна3 бих, Е. К. Краснушкин, В. П. Осипов, Б. А. Попов, В. П. Про3 топопов, М. Я. Серейский, Т. Е. Сухарева, А. С. Чистович, А. С. Шмарьян, Т. И. Юдин, которых уже нет. Но среди них све3 тилами первой величины и авторами основных учебников психиатрии были Василий Алексеевич Гиляровский и Михаил Осипович Гуревич.

Хотя я встречался со всеми названными врачами, слушал их лек3 ции или доклады или консультировался по работе, но расскажу я здесь только о Михаиле Осиповиче Гуревиче, с которым судьба свела меня ближе, чем с другими. Да и его научный путь ближе, чем у других, связался с психологией.

Родился Михаил Осипович 18 сентября 1878 г. в селе Сосницы Черниговской губернии в семье землемера. В Чернигове окончил

сзолотой медалью классическую гимназию, видимо и давшую ему фундамент его языковой эрудиции, а в 1902 г. — медицинский факультет Московского университета. В качестве поощрения за ус3 пехи его посылают за границу, где он знакомится с организацией психиатрической помощи в разных странах. Это облегчалось тем, что Михаил Осипович свободно владел пятью языками. Тогда же он дол3 го работал в психиатрической клинике Крепелина в Мюнхене. Вернувшись, он сочетает научную работу с практикой земского психиатра в Тверской и Саратовской губерниях. Во время рус3 ско3японской войны Михаил Осипович на фронте. И там он начинает интересоваться черепно3мозговыми травмами. Возвратившись

сДальнего Востока, он работает в клинике Военно3медицинской академии в Петербурге и в 1908 г. защищает диссертацию «О нейро3 фибриллях и их изменениях при некоторых патологических условиях» на звание доктора медицины. Уже эта тема показала его интерес к связи мозговой морфологии с психическими нарушениями.

Михаил Осипович — участник Первой империалистической войны. Работая в госпиталях, он по3прежнему уделяет особое вни3 мание травмам головного мозга.

227

После Октябрьской революции деятельность М. О. Гуревича связана главным образом с I Московским медицинским институтом, где он был директором клиники им. Корсакова.

Им написано более 120 работ по различным вопросам пси3 хиатрии. В 1945 г. выходит его монография «Нервные и психические расстройства при закрытых травмах черепа», переизданная и у нас,

иза границей.

С1944 г. он действительный член Академии медицинских наук.

Интерес Михаила Осиповича к нейроморфологии никогда не ме3 шал его связи с психологией, о чем я уже упоминал. Его совместная с В. И. Озерецким монография «Психомоторика» (М., 1930) привлекла большое внимание психологов, для меня же была настоль3 ной книгой.

Его многократно переиздававшиеся учебники психиатрии, снача3 ла выходившие в соавторстве с М. Я. Серейским (М., 1928, 1932, 1937, 1940), начинались сведениями из области не только патопсихо3 логии, но и общей нормальной психологии, даваемой с медицинским уклоном. Поэтому эти разделы его книг, сыгравшие огромную роль в формировании врачебного мышления многих «выпускников», надо рассматривать как одни из первых работ по медицинской психологии.

Я пользуюсь случаем подчеркнуть это здесь, так как роль Михаила Осиповича (как и Виктора Петровича Осипова) в развитии отечественной медицинской психологии из3за вынужденного сокра3 щения объема моей книги «Методологические проблемы медицин3 ской психологии» (М., 1977) в ней отражена не была.

Впервые я увидел, услышал Михаила Осиповича Гуревича и по3 знакомился с ним на «поведенческом» съезде, где он делал доклад «Конституция и моторика». Но для меня он тогда промелькнул в «тол3 пе» других, хотя его тема «Моторика» уже несколько выделяла его.

Близко и часто я встречался с ним в 1938–1941 гг., когда он был официальным консультантом психоневрологического отдела Инсти3 тута авиамедицины, базировавшегося в комгоспитале. Все москвичи знают в Лефортове этот старинный дом с множеством корпусов и парком, на фронтоне которого Петр I приказал вырубить название «Военная гошпиталя» и где теперь находится Главный военный

228

госпиталь им. Бурденко. В те годы мы там виделись с Михаилом Осиповичем не реже чем еженедельно.

В конце 1937г. к нам в отдел из ВИЭМ пришел Николай Васильевич Самухин, имевший в то время (да, вероятно, и позже, до самой его смерти) самый большой среди всех авиационных врачей партийный стаж (с 1919 г., хотя он был всего на четыре года старше меня!). Михаил Осипович тогда первым «благословил» наши с Са3 мухиным «докторские темы»: «Учение о старом травматическом неврозе, которому я в молодости отдал немало сил и которое так актуально в авиации, требует глубокого пересмотра. Разбейте его на два. Вы, Николай Васильевич, возьмите травмы черепа летчиков, а вы, Константин Константинович,— их психогенные состоя3 ния. Травматический невроз должен заново родиться в этих двух разделах».

Так мы и сделали. Выполняя этот завет, я, использовав фронтовой материал, написал и защитил в 1953 г. докторскую диссертацию на тему «Вопросы экспертизы и профилактики психогенных состоя3 ний у летчиков». Н. В. Самухин много лет работал над проблемой травм черепа, диссертацию подготовил, но по ряду обстоятельств ее не защищал.

Сам Михаил Осипович в 19303х годах занимался очень интерес3 ной проблемой право3леворукости. В беседах об этом он развивал новые мысли об асимметрии полушарий мозга, находящие теперь подтверждение в современных работах на эту тему. Он опубликовал соответствующие статьи — о проблеме «левого и правого» — в од3 ном из первых сборников ИАМ «Вопросы медицинского обеспе3 чения авиации» (М., 1939), в редакционную коллегию которого он входил вместе с В. П. Осиповым. В этом сборнике была и наша с Н. В. Самухиным статья «Врачебная экспертиза летного состава при реактивно3психогенных состояниях».

Михаил Осипович был блестящий эксперт, не только как пси3 хиатр, но и в целом, как специалист по врачебно3трудовой и воен3 но3врачебной экспертизе. Тут сказывался его громадный опыт двух войн — русско3японской и Первой империалистической, к которому позже прибавился опыт Великой Отечественной.

229

С большим интересом он отнесся к двум фрагментам моей работы над диссертацией. Первый из них касался влияния на болезнь преморбидной личности (то есть личности больного до заболе3 вания)91. Эта проблема не находила поддержки у, как тогда говорили, флагманского врача авиации — Леонида Германовича Ратгауза. Громадного роста, в долгополой шинели, с императивными жестами, он имел заглазное прозвище Галдероп. Запомнился мне такой эпизод на разборе больного в присутствии Л. Г. Ратгауза и его свиты,

атакже, конечно, и Михаила Осиповича.

—Опять вы, Константин Константинович, мудрите! Что это за «преморбидная личность»? Вот я — бригврач, а такого слова в медицине не знаю,— говорит Л. Г. Ратгауз. Затем, обращаясь к своему помощнику С. И. Шевцову: — А вы, автор пособия по авиационной медицине, вы знаете?

—Никак нет, товарищ бригврач, не знаю! — последовал ответ вскочившего в стойку смирно «автора».

И тут в разговор вступает М. О. Гуревич. Коренастый, плотный, невысокого роста и сутулый, он имел сугубо штатский вид рядом с величественной выправкой моего начальства. Помолчав, он повора3 чивает свой четкий профиль с удлиненным с горбинкой носом к груп3 пе военных и заключает:

—И стыдно, дорогие врачи, не знать.

Многословием он не отличался!

Остается добавить, что не одобренный тогда фрагмент диссер3 тации был все3таки мной опубликован, правда, спустя 31 год, в виде статьи «Роль преморбидной личности в психогенных состояниях летчиков» в сборнике «Актуальные вопросы клинической и судебной психиатрии», посвященном 703летию главного психиатра МО СССР

профессора Н. Н. Тимофеева.

Другим фрагментом моей будущей диссертации, связанным для меня с Михаилом Осиповичем, была полная подборка всех докумен3 тов, кодифицирующих военно3врачебную, а потом и врачебно3лет3 ную экспертизу.

Строго говоря, это была идея не М. О. Гуревича, а скорее Н. А. Мо3 лодцова — председателя Центральной военно3врачебной комиссии

230