Книги / Platonov

постоянно думающий человек. Я не помню в его жизни каких3нибудь случайных, неосмысленных действий. Все, что совершалось, было глубоко и обстоятельно для себя решено. Об этих чертах его харак3 тера говорила и вся его очень интеллигентная внешность: среднего роста, пропорционально сложенный, он был хорош какой3то умной, ненавязчивой мужской привлекательностью.

Встретились мы с Григорием Гавриловичем в 1936 г. на Каче, где он на курсах инструкторов впервые читал методику летного обучения, а по существу, вел первый в ВВС курс авиационной педагогики. Уже тогда мы «согласовали» не только содержание наших лекций, но и всю нашу совместную работу. В наших с Л. М. Швар3 цем «Очерках психологии для летчиков» немало мыслей Григория Гавриловича. Написанное им на Каче методическое (а точнее, психолого3методическое) пособие было с его согласия в несколько переделанном виде издано его сослуживцем М. Ф. Пешковским, переведенным в Москву, как книга «Основы методики летного обучения» (М., 1945). В ней много результатов наших споров.

Вообще, когда после военного перерыва мы опять начали встре3 чаться в процессе нашей авиационной работы, мой остроумный сотрудник3психолог и математик Юлий Иосифович Шпигель про3 звал нас с Григорием Гавриловичем «заклятыми друзьями». Ни с кем я так горячо, но вместе с тем и так продуктивно и интересно не спо3 рил, как с моим «Г3»!

В 1953 г. вышла лучшая для того времени и не устаревшая и по3 ныне его книга «Вопросы методики летного обучения». На подарен3 ном мне экземпляре он написал: «Моему научному руководителю». Но я, право, не знаю, кто кого больше учил. Уверен лишь, что, если бы не «Г3», я очень многого не сумел бы сделать из выполненного мною в авиационной психологии!

Немало летчиков до сих пор с благодарностью вспоминают эту книгу и лекции Г. Г. Голубева, считая его, как, например, один из ру3 ководителей нашей современной авиации генерал3лейтенант Виктор Иванович Новиков, своим учителем.

С 1950 по 1954 г. Григорий Гаврилович работал начальником авиационного училища в Чугуеве под Харьковом. Справедливый,

211

благожелательный и расположенный к людям человек, он пользо3 вался непререкаемым авторитетом у курсантов. «Гонял» он их, прав3 да, без снисхождения, но всегда учитывая их реальные возможности. И если начальник сам летает и работает «от зари до зари», то оправ3 данна и его требовательность к другим.

Помню, вызывает Голубев к себе курсанта. Тот, трепеща, входит

взаветный кабинет, Григорий Гаврилович сидит за письменным столом и приглашает юношу тоже сесть. Поскольку он смущен и мнется, Голубев повторяет: «Садитесь. Я не привык смотреть на своих подчиненных снизу вверх!»

Лед сломан, и начинается нормальный разговор.

Чугуевское авиационное училище было основной летной базой моего психологического отдела НИАМ. Именно там эксплуатиро3 вался оборудованный в Ленинграде мой первый самолет3лаборато3 рия ЯК311. (Позже в других местах были самолеты3лаборатории УТИ3МИГ315, МИГ317, УИЛ328.) В Чугуеве мы с Григорием Гавриловичем впервые в 1951 г. отработали методику «радиоре3 портажа» и исследовали навыки посадки самолета.

Потом совместно с ним организовали в ряде летных училищ работу по чтению приборных досок и тренировку этого навыка с по3 мощью фотомакета и тренировочных (именно тренировочных, а не просто учебных!) кинофильмов. В результате появилась наша совместная статья «К теории обучения ориентировке в полетах по приборам»*.

Когда в сентябре 1955 г. Григорий Гаврилович был признан негодным по здоровью к летной службе и демобилизован, я, понимая, что он без творческой работы жить не сможет, «сосватал» его

всистему Госпрофобра. Он тогда уже жил в Грозном. И здесь в ка3 честве методиста Чечено3Ингушского управления профтехобразо3 вания началась, как он говорил, его «третья жизнь» (после комсо3 мольской и летной).

Итог этому периоду подвела его книга «Секреты воспитания» (Грозный, 1973). Этот маленький томик, с обложки которого,

*Вопросы авиационной медицины. М., 1958.

212

нахмурившись, смотрит веснушчатый паренек, а содержание прони3 зано теплотой к «оступившейся» молодежи, я ставлю на полке в один ряд с трудами Макаренко, Сухомлинского, Корчака и Бенджамина Спока! Я горжусь, что, даря его мне, он на нем написал: «С благодар3 ностью за “Карты” личности и метод обобщения независимых характеристик, давших возможность написать эту книгу».

«Секреты воспитания» принесли ему членство в Союзе советских писателей!

Когда в 1971 г. Госпрофобр заказал мне учебник психологии для мастеров ПТУ, я предложил Григорию Гавриловичу сделать его вместе, и он согласился. Я дал ему несколько моих уже изданных книг

исказал: «Возьми, Гриша, мои определения психических явлений

инапиши, зачем они нужны твоим педагогам».

Апотом август 1971 г. мы провели с ним в его «дедовской избе» в Ерофеево под Никологорами и весь месяц опять ругались, как «заклятые друзья». Мы спорили, бродя по лесам, знакомым ему с детства; мы препирались, сидя у речной запруды, сделанной его руками, и за столом, врытым в землю в гуще старого терновника! Но в конце концов книга вышла и была одобрена в качестве учебного пособия для индустриально3педагогических техникумов.

Оценить ее позволит следующая непредвиденно возникшая ситуация: ею вскоре стали пользоваться инженерно3педагогические факультеты политехнических вузов! На ученом совете Госпрофобра было, однако, сказано: «Давать студенту вуза пособие, рекомендо3 ванное для техникума, не только непедагогично, но и неприлично!»

И тогда Госпрофобр заказал нам учебник психологии для инсти3 тутов повышения квалификации своей системы.

И мы опять провели август уже 1974 г. в «дедовской избе». Перед нами стояла задача, несколько сложно, но точно сформу3 лированная в предисловии вышедшей затем книги: «Все психоло3 гические положения этой книги как можно более педагогизированы, для того чтобы в дальнейшем все освоившие ее могли бы психологи3 зировать свою педагогическую работу»*.

*Платонов К. К., Голубев Г. Г. Психология. М.: Высшая школа, 1977. С. 4.

213

VII. СОВЕТСКИЕ ПСИХИАТРЫ

Мое «промежуточное» положение между психологией и меди3 циной определило ряд знакомств с крупнейшими советскими психиат3 рами, о которых я также хочу рассказать. Первое место здесь, конечно, принадлежит В. М. Бехтереву. Встреча с ним, собственно, и определила в дальнейшем это мое «промежуточное» положение.

ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ БЕХТЕРЕВ

Заочно профессора Бехтерева я знал с раннего детства, так как в кабинете отца на самом почетном месте висел его портрет. Правда, я, бывало, путал его с Львом Толстым, висевшим у него в спальне: оба, на мой взгляд, были старыми и «бородатыми», с устрашающими кустистыми бровями. Хотя на фотографии у папы Владимир Михай3 лович был снят еще довольно молодым, но уже заросшим своей, как он сам говорил, «мужицкой» бородой. Русская наука всегда была богата колоритными фигурами, но и среди них Бехтерев выделялся силой и яркостью.

Родился он 2 февраля 1857 г. в семье мелкого служащего (кол3 лежского секретаря) в селе Сорали (теперь Бехтерево) в нескольких километрах от Елабуги Вятской губернии. Владимир Михайлович, вспоминая родителей, говорил о той любви к природе и особенно к птицам, которую ему успел на всю жизнь привить отец, умерший, когда Бехтереву было восемь лет.

В «Большой советской энциклопедии» о Владимире Михайло3 виче справедливо сказано как о «выдающемся русском невропа3 тологе, психиатре, психологе, морфологе и физиологе нервной системы». Уже в 1893 г. его книга «Проводящие пути спинного и го3 ловного мозга» обеспечила ему мировое имя, а всего им было опуб3 ликовано более 600 научных работ. Плодовитость и разносторон3 ность Владимира Михайловича столь велики, что в 19303х годах

215

была с успехом защищена кандидатская диссертация, посвященная только библиографии его работ.

Я не останавливаюсь подробнее на его биографии, поскольку она широко освещена в целом ряде очерков*.

Для психологии имела большое значение его работа 1886 г., в ко3 торой он доказал, что все двигательные навыки, приобретенные собакой, связаны с двигательной зоной коры головного мозга, так как исчезают при разрушении последней. В то время это открытие имело большое философское значение.

Им была организована в 1885 г. первая в России экспери3 ментально3психологическая лаборатория при медицинском факуль3 тете Казанского университета, что явилось толчком к возникновению подобных же лабораторий в Петербурге, Москве, Харькове, Юрь3 еве. Он был создателем «объективной психологии, или рефлексоло3 гии», которую рассматривал как развитие взглядов И. М. Сеченова.

«Неправильно было бы противопоставлять В. М. Бехтерева И. П. Павлову... Хотя в некоторых вопросах В. М. Бехтерев пер3 воначально расходился с И. П. Павловым,— пишет его ученик В. Н. Мясищев, разбирая дальше эти расхождения и заканчивая так: — Однако их свободная, столь же принципиальная, сколь и страстная дискуссия содействовала дальнейшему развитию науки»**.

Далеко не все в рефлексологии было верно, причем ее «грехи» механицизма, вскрытые и понятые на рефлексологической дискуссии, начавшейся в 1928 г. и закончившейся на «поведенческом» съезде, исходили больше от молодых «рефлексологов», чем от самого ее создателя. Наиболее ошибочной была его книга «Коллективная рефлексология» (1921), но она была и одной из первых работ,

*См.: Бехтерев В. М. Автобиография (посмертная). М., 1928; Хижняков В. В. В. М. Бехтерев. М., 1946; Осипов В. П. Бехтерев. М., 1947 (серия «Выдающиеся деятели русской медицины»); Мясищев В. Н. Выдающийся русский ученый В. М. Бехтерев. М., 1953; Дмитриев В. Д. Выдающийся русский ученый В. М. Бехтерев. Чебоксары, 1960; Губерман И. М. Бехтерев. Страницы жизни. М.: Знание, 1947.

**Мясищев В. Н. В. М. Бехтерев — замечательный ученый, врач, педагог, общественный деятель. Киров, 1956. С. 28, 30.

216

посвященных объективному изучению коллективов. Неправильным же в этой книге был механистический подход к коллективу с попыт3 кой понять его с позиций закона сохранения энергии, в духе энерге3 тизма В. Освальда.

Бехтерев нередко ошибался. Но нельзя забывать, что автобиогра3 фию он закончил такими своими стихами:

И пусть на месте масс порабощенных В веках живет и крепнет, и цветет Союз всех стран объединенных, Забывших старый тяжкий гнет.

Это он писал, правда, уже при советской власти. Но вот в своем первом публичном выступлении в 1885 г. он доказывал, что все усилия в борьбе с психическими болезнями «должны быть направ3 лены на устранение капиталистического режима». А на II съезде психиатров в Киеве в 1905 г., когда против съехавшихся врачей были мобилизованы не только полиция, но и войска, Владимир Михайло3 вич произнес пламенную речь, назвав ее докладом «Личность в усло3 виях ее развития и здоровья». Закончил он ее под гром аплодис3 ментов стихами:

Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня!

Мой отец, присутствовавший на этом съезде, позже мне расска3 зывал, что после этих слов полиция и войска прикладами и нагайками вытесняли из зала съезда его членов и студентов и рабочих, пришед3 ших «слушать Бехтерева».

Еще более смелым было его выступление на III съезде психиатров в 1910 г. в Петербурге. В своем докладе3речи «Вопросы нервно3пси3 хического здоровья в русском населении», останавливаясь на пере3 числении причин нервно3психических болезней, он не побоялся сказать такие слова: «Капиталистический строй — вот основное зло нашего времени... На место капитала мы должны выдвигать на пер3 вый план труд и служение истине и добру... Все наши усилия должны быть направлены к облегчению последствий существующего ныне

217

капиталистического строя, отягощающего современные условия жизни».

В 1907 г. он добился утверждения устава крамольного для того времени нового научно3исследовательского и учебного учрежде3 ния — Психоневрологического института, поставив его девизом слова, высеченные древнегреческими философами на стене Дельфий3 ского храма: «Познай самого себя».

К работе в этом институте были привлечены лучшие научные силы того времени. Достаточно сказать, что четверо из них стали

всоветское время академиками: ботаник и географ В. Л. Комаров, историк Е. В. Тарле, физиолог А. А. Ухтомский и паразитолог Е. Н. Павловский. Я об этом институте пишу с особым чувством, так как он в дальнейшем разросся в два: учебный — Государствен3 ный институт медицинских знаний (ГИМЗ), который я закончил

в1930 г., и научно3исследовательский — Институт мозга, в котором я работал. Все — как бы «под флагом Бехтерева»!

Но, что бы я ни написал о Владимире Михайловиче, думаю, это будет хуже и беднее тех проникновенных слов, с которыми мой отец, его ученик и друг, отделенный от него почти полутора тысячами километров, но близкий ему по духу, обратился к нему в 403летний юбилей его врачебной деятельности. В этом патетическом послании проглядывает столь любимый отцом слог, средний между гекза3 метром89 и «белыми стихами», очень нравившийся и Бехтереву.

Высокочтимый учитель!

В стремлении своем к познанию человека Вы долго, неустанно творите

шествие вперед, с собою увлекая немало молодых умов, всегда Вас окру3

жавших и в числе преумножавшихся из года в год...

И этому преумножению нет конца...

Научные заветы Ваши горят большим огнем, бросая яркий свет

на путь грядущих поколений...

Мы, малая и скромная семья, собой являя малую частицу многих

Ваших «поколений» от науки, Вам шлем с далекой Украины привет наш

задушевный и от сердца благодарность за этот путеводный свет.

Вы призываете всех нас к познанью человека с его борьбой за жизнь,

с его порывами к бессмертной истине, к добру и к несравненной красоте...

218

И, Вашим именем слитые, мы идем на этот зов, с благоговением неся в науку вложенное Вами.

Да крепнут Ваши силы, так нужные для общества и Вашей яркой жизни.

Это письмо в свое время отец прочитал мне, поэтому к встрече с Владимиром Михайловичем я был вполне эмоционально подго3 товлен!

Мое личное свидание с Владимиром Михайловичем произошло в начале 1925 г., когда он, приехав в Харьков, остановился у моего отца. Устав, очевидно, от утомительного дня, он, привыкший работать по 15 часов в сутки, может быть, хотел переключиться и стал рас3 спрашивать меня о моих жизненных планах. Узнав, что я, сту3 дент3биолог, увлеченный «Системой природы» Линнея, уже написал «Краткий определитель амфибий и рептилий Украины» и собираюсь стать зоопсихологом, он помрачнел, помолчал, а потом спросил меня:

—Знаете ли вы слова Маркса: «Анатомия человека — ключ

канатомии обезьяны?»

Я сознался, что не знаю.

— Так вот, знайте. И запомните, что познать психику не то что ящерицы, но даже обезьяны, не зная психологии человека и не познав самого себя, нельзя.

И он стал убеждать меня, что только медицинский институт может обеспечить знание психологии человека, являющейся ключом

кзоопсихологии.

Взаключение он сказал слова, которые я записал, вернувшись домой (жил я не с отцом, а с четырех лет с матерью, а к тому времени уже самостоятельно): «Попробуйте когда3нибудь перенести опыт систематики животных и растений на классификацию психологи3 ческих понятий. Ведь там еще долиннеевский хаос».

С того дня этот завет Владимира Михайловича я нес и несу в ду3 ше до сих пор. Он вдохновил меня на все мои книги начиная с «Очер3 ков психологии для летчиков» (1936–1948) и наиболее полно был реализован в небольшой книжке «О системе психологии» (1972), а затем в монографии «Система психологии и теория отражения» (рукопись в данный момент в издательстве «Наука»).

219

Ту часть разговора с Бехтеревым, где он касался положения Маркса, я в тот вечер понял плохо и передаю ее в общих чертах. Вернулся я к ней, когда думал и работал над этими двумя моими книгами. Но вся эта беседа с Владимиром Михайловичем произвела на меня огромное впечатление и в сочетании с другими событиями,

окоторых я уже писал, побудила меня круто изменить свой жизнен3 ный путь. Я перешел с биологического факультета на первый курс Харьковского медицинского института.

24 декабря 1927 г. я поехал на зимние каникулы в Ленинград. В Москве в наш вагон сел молодой врач. Он с воодушевлением рассказывал, как вчера был в Малом театре на спектакле «Любовь Яровая», где видел Бехтерева и даже говорил с ним.

ВЛенинграде я на следующий день утром позвонил на квартиру Владимиру Михайловичу, чтобы узнать, когда он вернется и сможет ли принять меня. Мне ответили, что, уехав несколько дней назад в Москву, Владимир Михайлович там 253го скончался.

Я вернулся к мыслям о Бехтереве в 19503х годах, работая над историей отечественной авиационной психологии и копаясь в архивах и библиотеках. Мне удалось установить, что первые психологические исследования летчиков (первые не только у нас, но и в мире!) были проведены в 1911 г. в клинике Бехтерева. Я вспомнил, как Владимир Михайлович, будучи в 1925 г. в Харькове, «подтолкнул» А. И. Гей3 мановича изучать летчиков. Очевидно, авиация — завоевание воздуха человечеством — увлекала его кипучий ум! Более того, я узнал, что, интересуясь летной деятельностью, Владимир Михай3 лович в декабре 1922 г. (в 65 лет!) лично совершил полет на воздуш3 ном шаре.

Обратился я вновь к мыслям Бехтерева, уже работая в 19503х го3 дах в Институте философии АН над проблемой личностного подхода. Занялся я этим вопросом под влиянием трудов С. Л. Рубинштейна,

очем уже писал. И тут в моей памяти всплыли слова Владимира Михайловича, произнесенные им еще в 1907 г. на Международном съезде врачей в Амстердаме. «Если мы будем подвергать несколько лиц определенным экспериментам,— сказал Бехтерев,— то ока3 жется, что каждое лицо даст свои особые результаты, вытекающие

220