Книги / Platonov

выступления. Как сейчас вижу его на кафедре: невысокого роста, плотно сбитый, гладко выбритый (усов и бороды он не носил), лысеющий со лба, редковатые волосы зачесаны назад, пенсне... Грим артиста Горбачева в роли Якушева в фильме «Операция “Трест”», если бы убрать бородку, мне несколько напоминает наружность Исаака Навтуловича.

Несмотря на все свои обширные и разносторонние знания, а так3 же руководящую роль в советской психотехнике, И. Н. Шпильрейн был очень прост в обращении, что и неудивительно для истинного интеллигента. Уже из этих моих записок можно видеть, как легко доступны были тогда крупные ученые!

ОШпильрейне3полиглоте ходили анекдоты. На конференции

вБарселоне испанцы поражались его знанию различных диалектов этой страны. На съездах он свободно изъяснялся как с западными, так и с восточными немцами, хотя сами они не всегда понимали друг друга! Ныне здравствующий психолог Владимир Михайлович Коган, его многолетний ближайший сотрудник и друг, рассказывал мне, как как3то вечером Шпильрейн затащил его на какое3то выступление цыганского хора, «чтобы проверить, не забыл ли он их язык». И, когда он обратился к ним на их наречии, те в восторге увлекли его куда3то с собой, забыв о его спутнике!

Тот же В. М. Коган свидетельствует, как, проводя отпуск вместе

вЗвенигороде, в Доме отдыха, помещавшемся в монастыре, Шпиль3 рейн, обычно просыпавшийся очень рано, будил соседей по палате тем, что учил вслух японские слова и фразы. Там же, в Звенигороде, он встретил супружескую пару из Мордовии и тоже нашел с ними общий язык.

Творческое, беспокойное искание путей и способов психологиче3 ского усовершенствования трудовой деятельности людей и неуемный талант организатора — вот что поражало при любой встрече с Иса3 аком Навтуловичем. Одних, как меня, это привлекало, но других настораживало. Ведь чем больше человек делает, тем больше у него шансов и ошибаться, а если он ведет за собой людей, то еще неизвест3 но, куда он их приведет! В такую формулу можно было бы уложить эту встречающую его настороженность.

131

Из его идей я прежде всего безоговорочно «взял на вооружение» активно пропагандируемое им различие полезной автоматизации навыков и всегда вредного автоматизма. Пока я работал на заводах, вносить ясность и уточнение в широко распространенную в те годы формулу «доводить навыки до автоматизма» было не так уж трудно. Многим труднее это оказалось несколько позже, в военно3воздуш3 ных силах, где эта ошибочная формулировка вошла в приказы и утвержденные наставления.

«Вы что? Учите не выполнять приказы?» — такая постановка вопроса мне дорого стоила в 1937 г., когда я в первом пособии по психологии для летчиков — изданном в 1936 г. в Качинском авиационном училище «Конспекте курса психологии» — записал: «От автоматизированных действий следует отличать автомати3 ческие, которые, раз начавшись, уже до своего окончания не под3 контрольны воле».

Это было одно из положений, вызвавших возражения «поправ3 лявшего» меня В. Н. Колбановского, едва не повлекшие за собой моей демобилизации из армии.

Все же позже я, вспоминая беседы с Исааком Навтуловичем, вставил в свою «Занимательную психологию» рассказ под названием «Полезная автоматизация и вредный автоматизм».

Но с двумя доводами И. Н. Шпильрейна, лично от него неодно3 кратно слышанными в его квартире на четвертом этаже дома по Вол3 хонке, 12, я никак не мог согласиться и даже пробовал с ним спорить, что при его эрудиции было нелегко.

Первым и основным положением, его кредо была полная незави3 симость психотехники от психологии. Он их считал двумя самосто3 ятельными науками, приводя в доказательство даже аналогию анатомии и хирургии.

Вторым, взаимосвязанным с первым было положение, что применение теста — это не психологический эксперимент, а только замер, оценка уровня развития определенной способности.

«Цель теста — не установление общепсихологической законо3 мерности, а психологическая квалификация подвергающихся обсле3 дованию тестом коллективов или отдельных лиц»,— эти слова

132

я не раз слышал от него прежде, чем прочел их*, готовясь к занятиям с военными врачами о правильном и неправильном применении тестов.

Оба эти положения Шпильрейна безоговорочно тогда прини3 мались большинством его последователей, и мои два автозаводских сотрудника — «убежденные психотехники» Николай Иванович Морозов и Петр Яковлевич Епишин — много крови мне испортили, борясь с этих позиций с моей линией, проводимой в исследователь3 ском секторе.

Но оба эти положения И. Н. Шпильрейна живы и поныне! Карл Маркс, начиная свою статью «Восемнадцатое брюмера Луи

Бонапарта» словами Гегеля, что «история повторяется», уточнил: «...первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса»**.

Положение о независимости психотехники от психологии было трагедией И. Н. Шпильрейна, ряда его единомышленников и всей психотехники в целом. Именно оно, а не какие3либо внешние директивы явилось внутренней причиной краха психотехники. Но когда сейчас, в 1960–19703х годах, подобные же доводы приходится слышать от лиц, считающих себя «инженерными психо3 логами» и оправдывающих этим свое полное незнание психологии, это уже действительно становится фарсом!

«Зачем мне знать психологию личности, если мне для оценки моих пультов достаточно знать теорию восприятия? Я ведь не пси3 холог, а инженерный психолог!» — заявляют они, даже не задумы3 ваясь над тем, каковы корни и последствия такого мнения, привед3 шего психотехнику к краху. В результате психологическая работа подчас опять оказывается в руках невежественных людей, только дискредитирующих нашу науку!

Живучесть второго положения Исаака Навтуловича подтвержда3 ется словами, которые мне не так давно пришлось прочитать в ре3 цензии на одну из моих последних книг: «Невозможно критиковать

*Шпильрейн И. Н. О прикладной психологии в ее применении военными врачами // Военно3санитарный сборник. М., 1925. Вып. II. С. 47.

** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С. 119.

133

тестирование... и утверждать, что приемлемо использование тестов...

Не стоило уравнивать понятие “экспериментальные методики” с понятием “тест”»*. Вероятно, рецензенты, крупные советские патопсихологи, даже не задумались над тем, что они придерживаются мнения И. Н. Шпильрейна о необходимости «не уравнивать» эти понятия.

Борис Михайлович Теплов любил говорить: «Нет умных и глупых методов, есть умное и глупое их применение!» В контексте этой его мысли можно сказать: «Нет различия между правильным (то есть умным) применением тестов и экспериментально3психологическими методами. Это различие появляется при неправильном (то есть глупом) применении тестов, называемом тестированием». Сущность же тестирования сформулирована в приведенных выше словах Шпильрейна.

Конец жизни Исаака Навтуловпча был трагичным. В начале 1935 г. он был арестован по обвинению в неуважении к прави3 тельству. А дело обстояло так. Он разрабатывал тесты с приме3 нением так называемого «метода коллизий», широко распространен3 ного и сейчас в буржуазной науке. Испытуемому задавался вопрос, правильный ответ на который надо было выбрать среди нескольких других неправильных. Против этого метода возражали многие, в том числе и я, справедливо считая, что непроизвольная память иссле3 дуемого может закрепить эти неправильные ответы. К слову, метод коллизий, к сожалению, применяется у нас и поныне в так называ3 емых «обучающих машинах»!

Но... Исаак Навтулович неосмотрительно вставил в свой тест вопрос «Кто такой Михаил Иванович Калинин?» с четырьмя неправильными ответами.

Скончался И. Н. Шпильрейн в 1941 г. Точная дата его смерти неизвестна.

*Зейгарник Б. В., Рубинштейн С. Я. Методологические проблемы медицинской психологии // Вопросы психологии. 1977. № 6. С. 132.

134

СОЛОМОН ГРИГОРЬЕВИЧ ГЕЛЛЕРШТЕЙН

Ученик, последователь и непосредственный помощник И. Н. Шпильрейна Соломон Григорьевич Геллерштейн был как личность в некотором смысле антиподом ему. Шпильрейн кипел организаторским рвением, а для Геллерштейна характерна была осторожная сдержанность, почти застенчивость. Смолоду отличный спортсмен и прекрасно сложенный гимнаст, он не только наруж3 ностью (пышной шевелюрой волос и чертами красивого лица), но и внутренним содержанием походил на Марка Твена. Свойст3 венный этому писателю горький юмор у Соломона Григорьевича доходил порой до почти трагической ироничности. Изложение своих мыслей он всегда начинал рефреном:

— Если бы меня спросили о (дальше следовал объект обсужде3 ния), то я сказал бы (и дальше излагалась всегда глубокая, но обя3 зательно с оговорками, осторожно выраженная мысль).

Как человек и собеседник он был очарователен. Все, кто его лично знал, неизменно вспоминают о нем с нескрываемой теплотой. От него исходило какое3то неуловимое обаяние, а в глазах светился мягкий юмор. В спорах он не наседал на противника, а пытался убедить его тактично и ненавязчиво.

Таким я его и запомнил начиная с «поведенческого» съезда и на ряде совещаний в Институте труда на Погодинке, куда я при3 езжал с заводов. Я уже упоминал о его дискуссии с А. М. Манд3 рыкой, закончившейся попыткой доказать правоту в физическом единоборстве: кто кому положит руку на столе на глазах у всех участников совещания. А вопрос тогда касался увлечения Соломона Григорьевича трудовым методом изучения профессий, с которым не соглашался А. М. Мандрыка. Поскольку никто из них одолеть другого не смог, проблема трудового метода так и осталась у «вождей психотехники» неразрешенной. Я же для себя решил ее так: «Осво3 ить хорошо каждую изучаемую мною профессию я не могу, да и не должен. Но лично “попробовать” ее обязан». Я так полагал и раньше, когда бросал уголь за кочегара и вел паровоз; потом я мыл золото, работал на прессах. Позже, уже в авиации, прошел курс летного

135

обучения, а на фронте летал на боевые задания за стрелка3радиста

иштурмана. О моем авиационном опыте у меня сложилась пого3 ворка, понравившаяся Соломону Григорьевичу: «Я плохо умею летать, но хорошо понимаю летать». Трудовой метод изучения профессий, которым С. Г. Геллерштейн сам изучал труд наборщика, в предложенном им виде, с очень сложной документацией так

ине привился. Хотя, ссылаясь именно на него, я доказывал (и дока3 зал!) начальнику УВУЗ ВВС комбригу Левину и даже Главкому ВВС Я. Я. Алкснису необходимость для меня пройти курс летного обучения. Но работа Соломона Григорьевича по формированию чувства времени* и его мысли о роли антиципации в трудовой деятельности, так же как его примечания к изданию сочинений И. М. Сеченова, вошли в золотой фонд психологии труда.

Когда я в сентябре 1935 г. уже военным врачом пришел в недавно созданный (в мае 1935 г.) Институт авиационной медицины, я не3 сколько месяцев числился в отделе С. Г. Геллерштейна, мобили3 зованного в армию в 1934 г. Тогда3то и начался наш близкий с ним контакт, но контакт взаимонастороженный, не прерывавшийся до его кончины 14 октября 1967 г.

Ятак и не понял за тридцать лет общения с ним, была ли осто3 рожность чертой его характера или это была маска, так сказать, «faсonde parler» с детства ущемленного человека. Родился он 2 нояб3 ря 1896 г. в Нью3Йорке в семье иммигранта, уехавшего из России в XIX в. от преследований и погромов. После революции 1905 г. отец с семьей вернулся в родную страну, в Екатеринослав (теперь Днепро3 петровск). Соломону Григорьевичу было тогда уже 12 лет, и жизнь в Америке, как и английский язык, запечатлелись в его памяти на всю жизнь. В Екатеринославе он закончил реальное училище и затем поступил в Харьковский технологический институт. Не закончив его, он приехал в 1920 г. в Москву и с 1922 г. начал работать в лаборато3 рии промышленной психотехники при НКТ, которой руководил И. Н. Шпильрейн, одновременно учась и кончая Высшие педагоги3

*Геллерштейн С. Г. «Чувство времени» и скорость двигательной реакции. М., 1958.

136

ческие курсы им. Н. К. Крупской и там же читая лекции по психо3 логии, так как на его руках была семья — сестра и мать.

Тяжелое детство и юношество наложили на Соломона Григорье3 вича неизгладимый отпечаток, которого он не скрывал и не маски3 ровал, а, напротив, подчеркивал. Так, в мае 1936 г. он приехал на не3 сколько дней «на Качу», то есть в 13ю Военную краснознаменную школу пилотов им. А. Ф. Мясникова, где я был в то время началь3 ником филиала Института авиационной медицины. Я показывал Соломону Григорьевичу авиационные тренажеры. (Оба мы по всему своему жизненному опыту были тогда глубоко штатскими людьми.) Говоря о своих трудностях и прося его о помощи в Москве, я, бросив взгляд на его петлицы, в сердцах брякнул:

—Эх! Мне бы ваш ромб! (У меня тогда была только одна шпала!)

На это он со свойственной ему иронической флегмой, помолчав, ответил:

—Меняю мой ромб на ваш характер!

Круг научных интересов С. Г. Геллерштейна был очень широк: изучение профессий, исследование утешения, психология в авиации, психология спорта.

Бесспорный интерес представляли и до сих пор не утратившие своего значения исследования Соломона Григорьевича по упражня3 емости функций*. Они нашли особое применение в период его работы с ранеными в Отечественную войну и легли в основу его диссертации, за которую он получил степень доктора биологических наук**.

Но здесь я должен рассказать еще об одном психотехнике — Ана3 толии Абрамовиче Толчинском, с которым дважды встретился в психо3 технической лаборатории Ленинградского института организации и охраны труда (ЛИООТ) — в мае 1932 г., вернувшись из Забай3 калья, и в сентябре 1933 г., приехав из Нижнего Новгорода. А. А. Тол3 чинский был, несомненно, одним из талантливейших психологов труда

*Геллерштейн С. Г. Проблема переноса упражнения // Бюллетень. 1936. № 6.

**Геллерштейн С. Г. Восстановительная трудовая терапия в системе работы эвакогоспиталей. М., 1943.

137

того времени. Именно ему, этому скромному, сдержанному и высо3 кообразованному ученому, прошедшему хорошую подготовку в зару3 бежных психологических лабораториях и отлично знавшему европей3 ские языки, именно ему первому не только в советской, но и в мировой науке принадлежит идея психотренировки!

До Ленинграда Толчинский работал ряд лет в ЦИТ, где и «забо3 лел» любимыми словами Гастева, заимствованными у Крепелина: «Нет ни одной способности, которую нельзя было бы повысить упраж3 нением». В Ленинграде он попытался доказать это и неплохо доказал.

Сейчас, когда я сталкиваюсь с получившей широкое распро3 странение так называемой аутогенной тренировкой или аутотре3 нингом, мне всегда бывает обидно, что так забыт А. А. Толчинский и его исследования по тренировке психических качеств, проведенные еще в 19303х годах на ленинградском заводе «Красный треуголь3 ник». Итогом этой работы явилась его статья «Опыт психотрени3 ровки бракеров»*. В ней он описывал не только метод, но и результат психотренировки. В 1938 г. он пытался организовать психотрени3 ровку дежурных инженеров Ленэнерго. Очень жаль, что эта работа не получила ни должной оценки, ни продолжения.

В этом месте моих воспоминаний я подошел к необходимости рас3 сказать о крахе психотехники и его причинах. Это событие часто не3 посредственно связывают с постановлением ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Такая связь, конечно, была, но она не прямая, а косвенная.

Соломон Григорьевич не раз говорил мне, что после выхода постановления ЦК о педологии он в роли «старшего психотехника» по Психотехническому обществу (Исаака Навтуловича тогда уже не было в Москве) по собственной инициативе пошел в отдел науки ЦК партии.

«Я хотел там узнать, в какой мере это постановление распростра3 няется на общество и вообще на всю работу по психотехнике,— рассказывал он.— Но на мой этот вопрос мне строго и четко ответили, что постановления ЦК всегда точны и конкретны и раз слова “психо3

*Советская психотехника. 1933. № 1.

138

техника” в постановлении нет, то в административно3организационном плане оно не предусматривает никаких мероприятий, что у советских психотехников есть свои головы на плечах и партийное чутье, чтобы сделать научные выводы о направлении работы по преодолению ошибок тестирования в педологии. Когда же я потом спросил, как нам относиться к статье В. Н. Колбановского в “Известиях” от 26 октября 1936 г.,— продолжал Соломон Григорьевич <а я к этой статье вернусь в рассказе об ее авторе>,— мне ответили, что Колбановский мог написать научную статью, но писать директивы ему никто не поручал. Но и мне,— этими словами Соломон Григорьевич обычно заканчивал свое повествование,— тоже никто не поручал публиковать полученные мною разъяснения, когда статья Колбановского все же была принята руководителями ведомств как директива».

Крах психотехники в 1937 г. Соломон Григорьевич пережил как личную трагедию. Чтобы он ни делал в дальнейшем, все ему казалось «осколками разбитого вдребезги»!

В 1936 г. Соломон Григорьевич был демобилизован и ушел из военной авиации, но В. В. Стрельцов (о нем ниже) привлек его сначала к работе в лаборатории гражданского воздушного флота, а в конце Отечественной войны и к преподаванию психологии авиационным врачам на военфаке Центрального института усовер3 шенствования врачей. Тут наши пути опять пересеклись, так как с де3 кабря 1946 по октябрь 1947 г. на кафедре В. В. Стрельцова работал и я, читая курс врачебно3летной экспертизы и руководя практикой слушателей в авиашколе.

Собственно говоря, наши пути с С. Г. Геллерштейном все время пересекались начиная с моего доклада на «поведенческом» съезде. Отношения наши с Соломоном Григорьевичем были непростые. У нас с ним была общая цель (в этом мы были единомышленниками). Мы оба боролись за психологию в авиации и «получали за это шишки», но добивались мы своей цели с разных позиций (и тут начинались наши разногласия). При этом наши споры с Соломоном Григорьевичем активизировали мою работу. Так, например, вечером 13 декабря 1946 г. Геллерштейн делал «программный доклад» о путях психологии в авиации, к сожалению так ничем и не завершившийся,

139

на заседании президиума Академии педагогических наук. И он, и я возлагали большие, но неоправдавшиеся надежды на этот вечер, так как аудитория была собрана весьма авторитетная: все члены президиума, все основные психологи и ведущие в то время и наиболее прогрессивные авиационные генералы М. М. Громов и Кутасин. Однако Соломон Григорьевич не мог указать другие средства, кроме проверки и заимствования американского опыта, результаты которого он считал «более чем обнадеживающими», а с такой постановкой вопроса не могли согласиться ни психологи, ни работники авиации.

Я же в своем выступлении говорил о необходимости поиска новых, собственных путей, в частности о своем методе обобщения независимых характеристик как существенном дополнении к тестам, над которым я после этого заседания усилил работу.

Помню, как, когда мы вышли на Большую Полянку, Соломон Григорьевич прислонился к стене, вытер лоб и сказал:

— Ну и баня!

На научной конференции военфака ЦИУ 29 января 1947 г. Соломон Григорьевич выступил с докладом «О так называемых молниеносных двигательных реакциях у летного состава». Не со3 глашаясь тогда с его доводами, я вставил в свою книгу «Очерки психологии для летчиков» параграф «Бывают ли “сверхскоростные” реакции?», в котором ввел понятие РДО (реакция на движущийся объект), ставшее впоследствии общепринятым. А в 1954 г. я дал своей аспирантке в МГУ* тему об упражняемости реакций в зависи3 мости от их установки. А в 1959 г. вместе со своим сотрудником Е. А. Деревянко и др. показал, что скорость простой реакции не коррелирует с качеством летной деятельности.

Все свои лекции по авиационной психологии Соломон Григорь3 евич традиционно начинал с ее (по его мнению) «основоположников» французов Камю и Непера, измерявших в 1914 г. время реакции у летчиков.

*См.: Терешкина И. В. Экспериментальное исследование процесса автоматизации реакции выбора: Дис. ... канд. психол. наук. М., 1957. Она же. Материалы совещания по психологии. М., 1957.

140