Эксплицитное и имплицитное изображение фиктивного читателя

Наррататор, также как и нарратор, может изображаться двумя спосо­бами — эксплицитно и имплицитно.

Эксплицитное изображение осуществляется с помощью грамма­тических форм второго лица или известных формул обращения, как «почтенный читатель», «любезный читатель», «просвещенный чита­тель» и т. п.⁵⁴. Созданный таким путем образ читателя может наде­ляться более или менее конкретными чертами. Возьмем в качестве примера «Евгения Онегина». Когда нарратор, принимающий разные об­лики⁵⁵, выступает как автор, то его адресат предстает как знаток со­временной русской литературы и поклонник Пушкина:

Друзья Людмилы и Руслана! С героем моего романа Без предисловий, сей же час Позвольте познакомить вас (I, 2).

Герой, наррататор и нарратор связаны топосом Петербурга:

Онегин, добрый мой приятель, Родился на брегах Невы, Где может быть родились вы, Или блистали, мой читатель; Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня (I, 2).

⁵⁴ Разные варианты образа читателя обсуждает П. Гёч (1983).

⁵⁵ О разных ролях нарратора в «Евгении Онегине» см.: Семенко 1957; Хиль­шер 1966, 111—162; Бочаров 1967; Мейер 1968; Шоу 1996.

100

Нередко нарратор употребляет первое лицо множественного числа, чтобы подчеркнуть общность среды и опыта с адресатом:

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Так воспитаньем, слава богу,

У нас немудрено блеснуть (I, 5).

Присутствие наррататора активизируется предвосхищающими во­просами:

А что Онегин? Кстати, братья!

Терпенья вашего прошу;

Его вседневные занятья

Я вам подробно опишу (IV, 36—37).

Имплицитное изображение наррататора

Имплицитное изображение наррататора оперирует теми же инди­циальными знаками и основывается на той же экспрессивной функции, что и изображение нарратора. Вообще можно сказать, что изображе­ние наррататора надстраивается над изображением нарратора, потому что первый является атрибутом последнего, подобно тому как аб­страктный читатель входит в совокупность свойств абстрактного авто­ра (см. об этом выше, с. 58)⁵⁶. Выявленность наррататора зависит от выявленности нарратора: чем более выявлен нарратор, тем сильнее он способен вызвать определенное представление об адресате. Однако са­мо присутствие явного нарратора автоматически еще не подразумевает присутствие наррататора в той же степени явного, как и он сам.

В каждом нарративе, в принципе, имеется фиктивный читатель, по­скольку индексы, указывающие на присутствие наррататора, как бы слабы они ни были, полностью никогда не исчезают⁵⁷.

К отражаемым текстом свойствам нарратора принадлежит и его от­ношение к адресату. Для обозначения наррататора существенны два

⁵⁶ В своей влиятельной работе Дж. Принс (1973а) обсуждает «сигналы нарра­татора» (signaux du narrataire), поскольку они выходят за границы «нулевого ста­туса наррататора» (degré zéro du narratairè). Последний конструкт был предметом столь серьезной критики (ср. Принс 1985), что Принс 1982 от него отказался. Но другим законным аргументом, заключающимся в том, что «сигналы наррататора» могут быть расценены и как «характеристика нарратора» (Пратт 1982, 212), Принс (1985, 300) пренебрегает как «тривиальным».

Тем самым я отступаю от ранее выдвигавшегося мною тезиса о возмож­ности неприсутствия в повествовательном тексте наррататора (Шмид 1973, 29; 1986, 308), который подвергся критике, например, у Роланда Харвега (1979, 113).

101

акта, характеризующие это отношение, — апелляция и ориентировка. Апелляция — это чаще всего имплицитно выраженный призыв к адре­сату занять определенную позицию по отношению к нарратору, к его рассказу, к повествуемому миру или отдельным его персонажам. Апел­ляция уже сама по себе является способом обозначения присутствия адресата. Из ее содержания явствует, какие именно взгляды и позиции нарратор подразумевает в адресате, а какие он считает возможными. Апелляция в принципе никогда не становится нулевой, она существует и в высказываниях с преобладающей референтной функцией, хотя бы и в минимальной форме, подразумевающей такие апелляции, как «Знай, что...» или «Я хочу, чтоб ты знал, что...».

Один из особых видов апеллятивной функции — это функция им­прессивная. При ее помощи нарратор стремится произвести определен­ное впечатление, которое может принять как положительную форму (восхищение), так и отрицательную (презрение). (Последнее нередко наблюдается у парадоксалистов Достоевского.)

Под ориентировкой я понимаю такую установку нарратора на адресата, без которой не может существовать сколь-нибудь понятного сообщения. Ориентированность на адресата влияет на способ изложе­ния и поэтому поддается реконструкции.

Ориентировка относится, во-первых, к предполагаемым кодам и нормам (языковым, эпистемологическим, этическим, социальным и т. д.) адресата. Подразумеваемые нормы адресата нарратор может не разделять, но он не может не пользоваться понятным для адресата язы­ком и должен учитывать объем его знаний. Таким образом, всякий нар­ратив содержит имплицитную информацию о том, какое представление имеет нарратор о компетентности и нормах своего адресата.

Во-вторых, ориентировка заключается в предвосхищении поведе­ния воображаемого реципиента. Нарратор может представлять себе адресата пассивным слушателем, послушным исполнителем своих ди­ректив или же активным собеседником, самостоятельно оцениваю­щим повествуемое, задающим вопросы, выражающим сомнение и воз­ражающим.

Нет другого такого автора в русской литературе, у которого нарра­татор играл бы столь активную роль, как Достоевский. В «Записках из подполья», в «Подростке» и в «Кроткой» нарратор каждое слово вы­сказывает с «оглядкой на чужое слово» (Бахтин 1929, 92), т. е. с уста-

102

новкой на активного наррататора. Нарратор, ищущий признания со сто­роны своего слушателя или читателя, оставляет в тексте разные при­знаки апелляции (в частности импрессивной функции) и ориентировки: он желает произвести на читателя или слушателя положительное или отрицательное впечатление (импрессивная функция), учитывает его реакции (ориентировка), предугадывает его критические реплики (ори­ентировка), предвосхищает их (импрессивная функция), пытается их опровергнуть, ясно при этом сознавая (ориентировка), что ему это не удается. Такое повествование, где наррататор воображается как актив­ный собеседник, Бахтин в своей «металингвистической» типологии прозаического слова относит к «активному типу» «двуголосого слова» или «слова с установкой на чужое слово», т. е. слова, в котором одно­временно «слышны» две смысловые позиции. В отличие от пассивного типа «двуголосого слова», где чужое слово остается беззащитным объ­ектом в руках орудующего им нарратора, в активном типе оно воздей­ствует на речь нарратора, «заставляя ее соответствующим образом ме­няться под его влиянием и наитием» (Бахтин 1929, 90).