4. 6. Язык «Жития протопопа Аввакума»

Протопоп Аввакум Петрович (1621–1682) – глава старообрядческой оппозиции, писатель, автор около 80 сочинений (книги бесед, книги обличений, послания к различным общественным деятелям).

По традиции произведения подобного рода создавались на славянизированном литературном языке, выдерживались в нормах высокого, торжественного стиля. Аввакум был начитанным человеком, хорошо знал русскую оригинальную и переводную церковную литературу, сочинения «отцов церкви», он в совершенстве владел книжным литературным языком. Но манера его творчества была своеобразной: для нее характерно соединение книжного славянизированного литературного языка и живой разговорной речи, высокого стиля и стиля устного народного творчества. Язык и стиль произведений Аввакума противоречив. Он отстаивал старые дониконовские обряды, тем самым защищая тот извод церковнославянского письменного языка, который был принят в Московском государстве XVI– началаXVIIвв., а сам смешивал этот старинный книжный язык с живым просторечием и северновеликорусской диалектной речью.

С именем Аввакума связывается зарождение индивидуального литературного стиля. Новаторство Аввакума состоит прежде всего в том, что он деформирует традиционное житие с его стилистическими и тематическим шаблонами в полемически заостренную автобиографию, в рассказ о себе самом, о своей жизни. Это было новым явлением в литературе.

В его «Житии», написанном в 1672–1673 гг., живая русская речь либо перебивает книжную, либо совсем ее вытесняет. Ведущая роль принадлежит стихии разговорного языка, которая господствует не только в лексике и фразеологии, но и в синтаксисе, в морфологических формах, в правописании.

Аввакум сам называл язык своих произведений «просторечием», «природным» русским языком, «вяканьем», противопоставлял его «философским виршам», т.е. ученому церковнославянскому языку книжников. Он противопоставлял свой язык и высоким «еллино-славянским» стилям ученого литературного языка той эпохи, и ухищрениям юго-западной книжной риторики; риторической, изощренной манере изложения, насаждавшейся писателями «московского барокко».

Тяготение к «просторечию» у Аввакума было своеобразным протестом против слога «плетения словес» старой житийной литературы. Он сознательно отказывается от житийной традиции «извития словес». Аввакум провозглашает себя сторонником свободной, непринужденной манеры изложения и противопоставляет «просторечие» «красноречию» – риторической литературе, изощренной, сложной, затуманенной манере изложения.

Свои взгляды на русский язык Аввакум излагает в обращении к царю Алексею Михайловичу: «Вздохни-тко по старому … добренько и рцы по русскому языку: господи, помилуй мя грешнаго… А ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком, не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос учил, так и подобает говорить. Любит нас бог не меньше греков, предал нам и грамоту нашим языком Кириллом святым и братом его. Чево же нам еще хощется лутше тово? Разве языка ангельска?»

Отличительная черта «Жития» – столкновение единиц двух языковых систем, т.е. употребление элементов живой разговорной речи и книжного славянизированного литературного языка, что обусловлено содержанием произведения.

Фрагменты текста, где Аввакум излагает свое религиозное кредо, полемизирует с защитниками новой веры, создаются за счет средств книжного языка. Но ведущая роль принадлежит стихии разговорного языка. Аввакум переходит в процессе речи с объективной, божественной точки зрения на личную, и этот переход обозначается сменой языка. Чередование типов языка обусловлено у Аввакума отношением говорящего к предмету речи – позицией, с которой ведется повествование (изложение событий).

Аввакум резок и груб в обращении к своим духовным противникам. Выражая свою ненависть к патриарху Никону, он вводит в свое «Житие» грубую, порой даже бранную лексику, называет Никона поганым кобелем. А его письма к друзьям – к боярыне Морозовой и княжне Урусовой – полны нежности и заботы.

В «Житии» Аввакума используется эмоционально-экспрессивная лексика для передачи субъективного отношения автора к тому, о чем он пишет. Широко используются разговорные синтаксические конструкции; просторечная фразеология представлена пословицами и поговорками – «Из моря напился, а крошкою подавился», «Отольются медведю коровьи слезы», «Не умеет трех свиней накормить, а губит людей», «Разделим грех-то на части: мне часть, тебе часть, ему часть, а четвертую на бога положим», «Аще бы не были борцы, не бы даны быша венцы» – которые используются как средство оживления речи.

Аввакум искусно воспроизводит диалогическую речь. В «Житии» обильно представлены диалоги. Иногда маленькая реплика рисует существенные особенности характера персонажа.

В языке «Жития» представлен ряд морфологических особенностей, русских по своей природе: (1) существительные мужского рода с окончанием «-у»в род. пад. ед. ч.: #«запасу небольшое место осталось», «прежде его приезду»; (2) прилагательные мужского рода с окончанием«-ой» в имен. пад. ед. ч.: #«понеже люблю свой русской природной язык».

В произведении Аввакума немало диалектных черт говора владимирско-поволжской диалектной группы:

1. постпозитивный артикль, т.е. формы местоимения «-от», «-та», «-то», «-те», согласуемые в падеже и числе с предшествующими существительными;

2. употребление повторяющегося глагола «не знаю»в своеобразной функции разделительного союза, если высказывается сомнение;

3. часто встречается оборот «именительный дополнения при инфинитиве» типа «творить молитва».

В сочинениях Аввакума ясно проступает стремление упростить стиль своего писания. Можно отметить три основных приема сочетания народно-разговорных и церковнославянских элементов в языке его сочинений:

1. Церковно-книжные выражения, употребляемые Аввакумом, тут же поясняются при помощи обиходных русских выражений, как бы переводятся с церковнославянского языка на русский: # «Бысть же я в третий день приалчен, – сирчь есть захотел»; «ангелы… древле восхитили Авраама выспрь, сиречь на высоту к небу»; «зело дерево уханно, еже есть вони исполнено благой»; «обратилось солнце к Востоку – или назад отбежало».

2. Церковнославянская фразеология сочетается с просторечной и утрачивает свою высокопарность, сливается, ассимилируется с разговорной речью. Рядом со старославянскими словами употребляются слова простонародные, даже вульгарные (# вскрался). Происходит своеобразная нейтрализация церковнославянизмов приемами их конкретно-бытового осмысления.

3. Церковно-религиозные образы, в частности, образы дьявола, беса, включаются в бытовое описание, в систему повседневных образов, и благодаря этому утрачивают свой отвлеченный, абстрактный характер, конкретизируются, материализуются. Черт превращается в щеголя-соблазнителя.

Старославянские слова меняют свои стилистические функции, начинают употребляться с новыми целями: для создания иронии, для отражения юмористического отношения автора к изображаемому.

Быстрый темп повествования, создаваемый лаконичной, простой фразой, богатой глаголами, беспрерывная смена картин перебивается короткими, эмоционально насыщенными восклицаниями: «О горе мне! Увы мне! Ох, времени тому! И смех и горе!»

Важным средством эмоционального воздействия на читателя и выделения особо драматических мест в повествовании является искусно применяемая Аввакумом ритмическая организация речи, что часто подчеркивается рифмой (чаще всего глагольной) или созвучием.