В целом мире нигде

Нету силы такой,

чтобы нашу страну сокрушила

И всегда, и везде

С нами Сталин родной

С нами маршал идёт Ворошилов!

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч и силён

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов! (38)

Поскольку никто лишнего не болтал, не было и панических заявлений о невероятной силе противника, под которым в первую очередь подразумевалась фашистская Германия.

Что меня в то время действительно волновало, так это события во дворе и взаимоотношения с ребятами. Так получилось, что я был заводилой почти всех игр, хотя особо и не выпячивал себя. Своё лидерство уступать никому не собирался. Постоянно что-нибудь придумывал и в чём-нибудь участвовал: например, в драках с мальчишками, проживающих на других улицах нашего посёлка. Моей стихией в этот период жизни было действие – часто стремительное и безрассудное.

Конечно, это не значит, что я жил для себя и только интересами улицы. Когда мама просила, я всегда помогал ей по дому. Иногда она давала задание сходить на Рынок и что-нибудь там купить. В Кунцеве он был один и находился в ста метрах от одноимённого вокзала. Рынок был небольшой – всего несколько рядов столов с навесом от дождя и палящих лучей солнца. Зато на нём было всё то, чего не было у нас, но росло у других в саду и огороде.

Торговали здесь, в основном, женщины и только из ближайших деревень. И поэтому продавали они всё не дорого. Например, картошка и капуста шли по полтора рубля за килограмм, а семечки по 50 копеек за двухсотграммовый гранёный стакан (из него обычно пили чай и водку), а яблоки, особенно в урожайные годы – по 70-80 копеек за килограмм.³ Купив то, что она просила – чаще всего несколько килограммов картошки – я, как правило, возвращался назад через Можайское шоссе. Дело в том, что рядом с ним, недалеко от вокзала, стоял скромный одноэтажный домик, где летом жил знаменитый певец и выдающийся бас страны Максим Дормидонтович Михайлов (39).

Это был скромный и доступный в общении человек. В нашей семье его очень любили и уважали за удивительный голос и интеллигентность. И каждый раз, с волнением подходя к его дому, я надеялся, что увижу его и смогу с ним поздороваться. Но, увы, мне, в отличие от других ребят, никогда не везло. Но потом, уже после войны мне посчастливилось несколько раз видеть и слышать его на сцене Большого театра в знаменитых операх. И сейчас, когда вспоминаю Максима Дормидонтовича, в голове у меня звучит его редкий по силе, красоте и величию бас.

Особое место в жизни семьи занимало чтение книг. Конечно, такого пристрастия к чтению, как, например, у Иосифа Ермуса и Бориса Воронцова (о них рассказ впереди) у меня не было. Тем не менее, читать книги я любил, особенно с картинками. Тут же включалось воображение. Записался в Библиотеку ДК «Заветы Ильича»: она находилась на втором этаже и имела отличный фонд книг, газет и журналов. Только с их помощью мы и могли иногда ответить на сложные вопросы, которые любил задавать мне и моим друзьям мой отец: «Давайте вспомним, – спрашивал он, когда мы сидели на терраске нашего дома, – какие оперы идут сейчас в Большом театре? Кто композитор? Кто автор того или иного рассказа и стихотворения?» и прочее.

Но это было позже, когда мы учились в старших классах. А в мае 1941 года я окончил начальную школу и был переведён в среднюю школу № 1. Она находилась на улице Пионерская, как раз посередине между станцией Кунцево и нашими домами. Начались долгожданные летние каникулы.

Однако начало лета было омрачено следующим трагическим событием «местного значения». В Кунцеве недалеко от нас, в деревне Давыдково, произошла страшная авария. Вечером около Можайского шоссе на Станции распределения электроэнергии, где находились провода высокого промышленного (400 и больше вольт) и бытового низкого (120-220 вольт) напряжения, из-за грозы и ураганного ветра порвались провода высокого напряжения, которые упали на провода низкого напряжения. В результате в жилых домах начался пожар.

По рассказам выживших, вдруг на потолке начали гореть провода. Эта сейчас электропроводка скрыта от глаз и внешнего воздействия. А тогда мало, что в этом понимали: главное, чтобы лампочка в доме горела. Поэтому провода открыто шли по стенам и потолку. И вот люди, особенно не задумываясь, брали в руку кочергу или что-то наподобие этого – длинное металлическое (ведь у всех в домах стояла русская печка) и рвали эти провода. И тут же на кочерге замертво повисали, чернея и обугливаясь от удара высоким напряжением. А кто-то, пытаясь спасти родных, хватался за них руками, чтобы оттащить или освободить от металлических предметов, и тут же погибал сам.

Было убито током, сгорело заживо и задохнулось от угарного газа около 20-ти человек всех возрастов. Такого количества гробов одновременно я раньше никогда не видел. Поэтому в церкви отпевали сразу по несколько покойников. Но я тогда красный галстук носил и в церковь не ходил.

В случившемся было что-то зловещее. Оно стало предвестником куда более страшных событий лета 1941 года.