Марин Тирский и Птолемей были представителями иного на­правления, восходящего к Полибию и Гиппарху (а в известнойРис. 2. Схема карты мира Птолемея, II в. (реконструкция 1490 г.).

мере даже к Геродоту), согласно которому суша простирается неопределенно далеко, притом не только на север и восток, но и на юг. Согласно Птолемею, и Каспийское море, и дажг Индий­ский океан представляют собой замкнутые бассейны (рис. 2). По Марину Тирскому (см. Птолемей, I, 7), известная суша прости­рается с севера на юг от Туле до южного тропика, т. е. приблизи­тельно на 87° по широте, что составляет 43,5 тыс. стадий (считая, согласно Посидонию, по 500 стадий в Г). Птолемей сократил южный предел до 16 ⁵/i2° ю. ш. и получил общую широтную про­тяженность в 80°, или 40 тыс. стадий (I, 10). С запада на восток Марин «растянул» известный мир (от островов Блаженных — Канарских до страны серов и Каттигары) на 225°, т. е. 90 тыс. ста­дий; Птолемей уменьшил эти цифры соответственно до 180° и ~) 72 тыс. стадий (1,14), но и в этом случае долштная протяженность / материка превысила у него действительную ,на 40—50°. В сочета- ч нии с ошибочным представлением о размерах планеты эти j- цифры создавали иллюзию близости западных берегов Европы и < восточных Азии (для друдах материков в этих широтах у Марина ! и Птолемея, по-видимому, не оставалось места), что впоследствии ! сыграю тою роль в подготовке Великих географических откры- / тий.

Ученые Римской империи удаляли известное внимание неко­торым традиционным естественнонаучным пробле­мам, перешедшим к ним в наследство от болез древних грече­ских авторов. Страбон писал о смене суши и моря, исчезновении и возникновении гор, рек, озер, О деятельноети морских волн (ко­торые п|Ш^стйуют~рёкай 'датета^выносить свой наносы). Не соглашаясь со Стратоном, Страбон доказывал, что тзчения в про-

лавах нельзя ставить в связь с наклоном морского дна, и видел их причину вслед за Посидонием в поднятиях и опусканиях само­го дна (I, 3, 5). Он считав 'возможным поднятие островов и це­лых материков из-под уровня моря. «Относительно Сицилии, —> писал Страбон, — можно в равной степени предположить, что она является обломком Италии или что она была выброшена силой огня из глубины Этны... то же самое можно сказать о Ли- парсиих и Пифекусских островах» (I, 3, 10). У него имеется ряд других примеров изменений суши и моря в результате «творче­ской дгятельности природы» (I, 3, 17).

Этот же автор указывал на разные причины климатических изменений, и в частности отмечал, что «даже в южных широтах горы холодные, и вообще в землях, расположенных высоко, кли­мат холодный, даже если это — равнина» (II, 1, 15). В его «Геог­рафии» .говорится о снеговой линии, ледниках. Но некоторые представления Страбона имели фантастический характер. Так, подобно Посидонию и другим стоикам он полагал, что морские испарения «сдерживают» небесные тела и, «чем больше масса воды будет разливаться вокруг Земли, тем лучшэ небесные тела будут сдерживаться морскими испарениями» (I, 1,/).

Проблемам естествознания лоавящен трактат Сенеки «Questio- nes naturales», в котором затрагиваются и некоторые географи­ческие явления ( деятельность воды, разливы Нила, землетрясе­ния, ветры, град и др.). Автор в большинстве случаев придержи­вается толкований Аристотеля и Посидония. Его объяснения во многих случаях наивны, поскольку не вытекают из научных на­блюдений. Но Сенека верил в неограниченные возможности по­знания мира, в то, что люди откроют новые планеты, материки и явления.

Особое место занимает «Historia naturalis» Плиния Старшего. А. Гумбольдт писал, что этот труд «обнимает вместе и небо и землю: положение и движение небесных тел, метеорологические процессы в атмосфере, вид земной поверхности, все относящееся до земной жизни, от растительного покрова до моллюсков океана и до самого рода человеческого» (Гумбольдт, 1862, стр. 206). Ха­рактеризуя сочинение Плиния как «очерк физического землеопи­сания», Гумбольдт, однако, отмечает, что в нем элементы всеоб­щего естествознания рассеяны без всякого порядка. «Перед остроумным автором носилась целостная, великая картина; но, развлеченный частностями, при недостатке собственного живого созерцания природы, он не умел удержать эту картину» (там же).

Отдельные замечания о географических явлениях содержатся в сочинениях различных писателей, но часто они не имеют ничего общего с научными фактами. Так, латинский историк Квинт Руф Курций (I в. н. э.) писал, что в Индии времена года обратны на­шим, там будто бы выпадает снег, когда в других странах стоит жара и т. п. (Томсон, 1953, стр. 477—478).

Не остался без внимания и вопрос о влиянии природной сре­ды на жизнь разных народов. Ряд замечаний по этому поводу имеется у Страбона. Европа (в особенности же Греция), по его мнению, обязана своим превосходством в развитии цивилизации не только умеренному климату, но и большой расчлененности бе­реговой линии и разнообразному рельефу (II, 5, 26). Но все жг Страбон в отличиг от многих своих предшественников не был склонен к категоричеоиим суждениям и даже критиковал Посидо­ния. «Что касается различных искусств, способностей и человече­ских установлений, — писал он... — то большинство из них про­цветает под любой широтой, а в иных случаях даже несмотря на широту; поэтому одни местные особенности народа возникают от природы, другие жг приобретаются привычкой и упражнением» (II, 3, 7). Именно в силу привычки и упражнения, а не от приро­ды афиняне были любителями литературы, а вавилоняне и згип- ,, ,тяне — философами.

Некоторые ученые шли, однако, много дальше, приписывая даже небесным телам влияние на судьбы людей. Сенека не отри­цал зависимости судьбы народов от пяти планет, а Птолемей на­писал специальное сочинение в защиту астрологии.

В этот период черты кризиса античной науки проявились в стремлении некоторых авторов уйти от попыток научного объяс­нения естественных явлений и прибегнуть к божественному вме­шательству. Около 40 г. еврейский философ Филон Александрий­ский (конец I в. до н. э. — начало I в. н. э.), стараясь примирить иудаизм с греческой идеалистической философией, утверждал, что греческая мудрость происходит из того же «божественного разума», что и мудрость Моисея; он заимствовал взгляды Плато­на, стоиков и числовой мистицизм пифагорейцев, но Земля у него плоская и сотворена за шесть дней. Это «учение» полностью вос­приняли затем христианские авторы. -у-.-

Можно считать, что античная география получила^свое завер- i, щениев работах Ств^она и Птолемея. В'то'жёврёмя, труды на- ’ званных ученых выражают два разных взгляда на предмет, - содержание и задачи этой н¥укиГ“’'

Страбон видел в географии прежде всего ее прикладное или, точнее, даже утилитарное значение (в чем, по-видимому, сказа­лось влияние Полибия и общий дух римской науки). Отметив в| самом начале своего сочинения, что география входит в круг за-i нятий философа и что все первые географы — Гомер, Анакси­мандр и Гекатей, затем Демокрит, Эвдокс, Дикеарх, Эфор и их; преемники Эратосфен, Полибий и Посидоний — были «в некото­ром смысле философами» (I, 1, 1), Страбон в дальнейшем стара-1 ется убедить читателя в той практической пользе, которую может; принести знание географии. «...Большая часть географии,— гово-1 рит он,—служит нуждам государства, ибо арена деятельности государств — земля и морг—местообитание человека»; «...геог-

рафия как целое имеет прямое отношение к деятельности вла­стителей: >ведь она размещает на карте материки и моря... И раз­мещение, которое дает география, имеет значение для людей, заинтересованных в том, чтобы знать, так ли или иначе располо­жены страны и моря, известны ли они или еще не исследованы. Ведь государи могут лучше управлять каждой отдельной стра­ной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы» (I, 1, 16).

Польза географии, говорит далее Страбон, очевидна и в ма­лозначительных делах, например в охоте, и особенно в великих предприятиях, «поскольку и награды за победы, и расплата за поражения, которые являются результатом знания и невежества, еще более велики» (I, 1, 17). Он приводит примеры военных ус­пехов, достигнутых благодаря знанию местности, и больших по­ражений, причиной которых явилось ее незнание. Страбон счи­тает, что его книга должна 'быть «одинаково полезной и для го­сударственного деятеля, и для широкой публики» (I, 1, 22), но все же предназначена «преимущественно для людей, занимающих высокое положение» (1,1,23).

Мы впервые встречаемся со столь ясно сформулированным взглядом на географию как на прикладную науку. Однако Стра­бон довел этот взгляд до крайности, он лишил географию теоре­тического содержания и свел ее к утилитарному описанию одной лишь ойкумены. Он полагал, что географу «не следует занимать­ся областями за пределами нашего обитаемого мира» (II, 5, 34), ибо «для правительственных нужд нет никакой пользы от знаком­ства с такими странами и их обитателями, особенно если послед­ние живут на таких островах, что не могут ни вредить нам, ни приносить пользы...» (II, 5, 8).

Правда, Страбон не может не признать, что «было бы смешно, если ктр-:нибудь_истр©мясь точно описать обитаемый" МИ']р “лдна- ко, не обратил бы внимания на землю как целое (часть Шюрого состаМяет оЩташый .мирни на ее „величину, характер, .поло­жение во'вселенной. ни даже на то, обитаем ли мир только в од­ной части, в которой,мы живем, или во многих частях и (если эго' так) сколько таких частей. Как велика необитаемая часть Щр‘37'каков ее характер и почему она необитаема?» (I, 1, 15). «Далее,—(продолжает он, — к этому разнообразному знанию при­бавим еще собственно историю земли, т. е. историю животных и растений и всего полезного или вредного, что производит. земля или"море...» (I, 1, 16)

Страбон подчеркивает, что «для занятия географией необхо­димо широкое образование» (I, 1, 12), особенно ж,е важно знать геометрию и астрономию П. 1, 20). Но все, что касается Земли в целом, географ должен принять на веру без доказательств, пола­гаясь на геометров, астрономов, физиков. Для изучения геогра- фи,и необходимо «принять, в качестве гипотез много основных по­ложений физики и математики...» (II, 5, 1).

То, что Земля шарообразна, Страбон принимает как гипотезу (II, 5, 5); в качестве гипотезы он принимает и то, что величина еэ окружности составляет 252 тыс. стадий (II, 5, 34). И даже обра­щаясь к самой ойкумене, он пишет, что «для географа безраз­лично, представляем ли мы обитаемый мир островом или просто допускаем то, чему научились из опыта...» (II, 5, 5). По эго мне­нию, лишь немногие участки ойкумены остаются неизвестными, однако «что касается этих участков, то безразлично, ограничены ли они морем или необитаемой землей: ведь географ имеет в виду описание известных частей обитаемого мира, но опускает без рас­смотрения неизвестные его части, так же как он опускает и части, лежащие за пределами обитаемого мира» (там же; выделено мною. — А. И ). В другом месте сказано, что нет надобности 'За­ниматься выяснением вопроса о северных и южных пределах ой­кумены (II, 5, 8). Касаясь проблемы обитаемости экваториаль­ной зоны, Страбон говорит, что «этот вопрос выходит за пределы географии» (II, 3, 3; также II, 5, 34). По той же причине он не считает нужным подробно останавливаться на предположении о существовании других обитаемых миров в северном умеренном поясе (I, 4, 6).

Метод Страбона чисто описательный. Он не стремился к объ­яснению причшГи к теоретическим построениям и даже гордился тем, что только добросозест,но собрал и изложил факты. Объясне­ние природных явлений он предоставлял философам: «Мы вооб­ще не должны обращать внимания на некоторые из этих явле­ний, если только не рассматривать их с точки зрения философа. Другие явления следует принимать на веру, даже не видя осно­вания для этого. Ведь вопрос о причинах явлений принадлежит только компетенции лиц, занимающихся философией, а у госу­дарственного деятеля нет столько досуга для этого или по край­ней мере не всегда бывает» (I, 1, 21).

С этих позиций Страбон критиковал Посидония за то, что тот «много занимается исследованием причин и подражает Аристо­телю— как раз тем, что наша школа [стоиков. — А. И.] избегает делать в силу неясности причин» (II, 3, 8). Многие физико-геогра­фические идеи Посидония он считал относящимися не к геогра­фии, а к физике. Рассуждения Эратосфена казались Страбону «слишком научными», и он называет этого своего великого пред­шественника, «так сказать, математиком среди географов и гео­графом среди математиков» (II, 1, 41). Гиппарх же, по его от­зыву, «не придал своей теории географического характера даже до некоторой степени, но сделал ее всецело математической» (там же).

«География» Страбона рассчитана на определенный социаль­ный заказ, она была призвана обеспечить вкусы и потребности

римской правящей верхушки. С другой стороны, на ней лежит отпечаток кризиса рабовладельческого мировоззрения, упадка натурфилософии :и влияния стоицизма, отвергавшего выяснение причин. Отсюда ее типично описательный страноведческий харак­тер и чисто «размещенческий» подход, в котором содержатся из­вестные черты будущей хорологической концепции.

Элементы математической и общей физической географии, как мы видели, все же имеются в вводной части сочинения Страбо­на. Более того, иногда он как будто забывает о принципах шко­лы стоиков и говорит о явлениях и их причинах. Обычно это по­лучается у наго как бы непроизвольно, когда он увлекается поле­микой с Стратоном, Эратосфеном, Гиппархом и Посидонием. Но именно эта часть труда Страбона представляет особый интерес, так как здесь он попутно знакомит нас с идеями своих предшест­венников.

Теперь рассмотрим, как понимал географию Клавдий Птоле­мей. Согласно его определению, «география есть линейное изо­бражение всей ныне известной нам части Земли со всем тем, что Hf jejj находится» (I, 1). География дает возможность «обозреть всю Землю п одной картине», но лишь в самых крупных ее чер­тах. От географии Птолемей отличал «хорографию», которая, «бе­ря отдельные .местности, рассматривает каждую из них особо, приводя в своих описаниях даже такие мелочи, как, например, , гавани, селения' округа, /притоми главных рек и т. п.» (там же). Различие между хорографией и -географией состоит, следователь­но, в том, что «харографии разумно и полезно передавать даже самые мелкие особенности стран, географии же — только круп­ные черты».

Но между этими двумя науками имеется еще одно существен­ное различие: «Хорография занимается преимущественно качест­вом, а не количеством: она всегда заботится о сходстве, а вовсе не (О соразмерности положений. География же занята скорее ко­личеством, так как она всегда заботится о соответствии расстоя­ний, а о сходстве только тогда, когда изображает большие части и общие очертания... Она (география) изображает положение и очертания с помощью одних только линий и условных знаков. Вследствие ©того хорография .нисколько не нуждается в матема­тическом методе, а в географии это — самая главная часть» (там же). Отсюда основой географии должно служить астрономиче­ское определение положения пунктов. Содержание птолемеева «Руководства по географии» вполне отвечает представлениям его автора о географии, тогда как «Географию» Страбона, с точки зрения Птолемея, следовало бы назвать «Хорографией».

~— Труды Птолемея часто называют вершиной античной геогра­фии, но это было бы справедливым, если под географией пони­мать только определение мест и их фиксацию на карте. Однако , мы не можем сказать того же, оценивая место Птолемея в раз- в 11т,ии географических идей. Его интересовало только положение нунктов на Земле, но не сущность географических явлений.

А. Гумбольдт (1862, стр. 201) характеризовал «Географическое ^ руководство» Птолемея как «сочинениг более математическое, " почти совсем лишенное физических 1Воззрений и обработанное в сухо-табличной форме», и ставил Страбона как географа выше Птолемея. Но в известном смысле представления Птолемея мож­но рассматривать как реакцию против чисто описательного под­хода к географии и попытку противопоставить ему точные коли- , чественные методы, и в этом состоит его несомненная заслуга пе- ’ ред географией. '

Итак, в античной географии сложились различные направле­ния. О п и с а т е л ь н о - с т р а н о в е д ч е с к о е («х о р о г р а ф и- ч е с к о е») направление, одним из ярких представителей ко­торого был Страбсщ, имело гуманитарный характер и было тесно связано с историей. В "с т р а,н о вед чески х сочинениях основное вни­мание уделялось внешним чертам земной поверхности, описанию народов, политического’строя, городов и различных мест, несу­щих«слгды славных деяний» (Страбон, II, 5, 17), тогда как эле­менты физической географии играли подчиненную роль.

Второе направление, олицетворявшееся . Птолемеем, можно назвать математико-географическим. В его сферу входили вопросы выяснения фигуры и размеров нашей планеты, разработка картограф,ическик'/проекций и, главное, определение географических координат пунктов в целях создания карты Зем­ли. (С точки зрения Страбона, (все это относится к математике.) Птолемеевская география традиционно рассматривается ка,к на-"] чало «общей» географии или общего землеведения. Вряд ли такой ( _/ взгляд правомерен: прямыми «наследниками» так называемой V_ / ' математической географии являются геодезия и картография, ,но S'^I®никак не общее землеведение.

С другой стороны, та же традиция (см., например, Геттнер,

1930; Мартонн, 1939) сводит ©ее содержание античной географии к страноведению и «общей географии» (в птолемеевском смысле),

с чем также нельзя согласиться, у многих древних авторов мы

встречали попытки истолкования различных физико-географиче­ских явлений. Аристотель посвятил их систематическому обзору свою «^Метеорологию», а, З^атосфен^ по-видимому, подцяЛ эту. отрасдь^знанйя. на более, высокий научный уровень и п.ритс?м от­нес непосредственно к географии. В дальнейшем наиболее под­робное ее изложение млПосддонид, но о нем, как и об Эрато­сфене, мы знаем, к сожййбнию, йчзнь мало. Страбон лишь поды­тожил физико-географические представления своих предшествен­ников, но, очевидно, далеко не в полном виде, поскольку для него они имели лишь вспомогательное значение. А. Гумбольдт особен­но ценил эту общеземлеведческую часть «Географии» Страбона и считал ее наряду с трудом Эратосфена началом физического

^щроописания, _Или сравнительного естествознания (Гумбольдт,

1862, стр. 201):

Прогресс физико-географических идей в условиях рабовла­дельческого строя сильно задерживался низким уровнем разви­тия производительных сил и как следствием этого неразвитостью естествознания (и прежде всего экспериментальной физики). Тем ,не менее в рамках естественнонаучных («физических») воз­зрений античности уже зародилось физико-географиче­ское направление, хотя еще и не оформившееся в само­стоятельную законченную концепцию

Еще Гумбольдт заметил, что «великое творение Страбона... оставалось, к сожалению, неизвестным в римской древности до пятого века, и даже многособирающий Плиний не воспользовал­ся им. Только к концу средних веков оно начало оказывать вли­яние на направление идей, однако же в меньшей степени, чем география Птолемея...» (Гумбольдт, 1862, отр. 201)^I. Это заме­чание Гумбольдта очень существенно для оценки влияния гео­графических воззрений античности на последующее развитие географических идей. Труд Птолемея был своего рода библией для географов эпохи Возрождения и Великих географических от­крытий. Вплоть до XVI в. Птолемей оставался главнейшим авто­ритетом в области географии, и это сыграло немалую роль в том, что геопрафы того времени уделяли слишком мало внима­ния природе и придали своей науке чрезмерно односторонний характер.ГЕОГРАФИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ПЕРИОД УПАДКА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ И ПЕРЕХОД К РАННЕМУ СРЕДНЕВЕКОВЬЮ (III—V вв.)

_С

конца II в. рабовладельческое общество переживало глу­бокий кризис. Нашествие готских племен (III в.) и усиле­ние христианства (.которое .с 330 г. становится государст­венной религией и ревностно искореняет «языческую» науку), ускорили упадок римско-греческой культуры и науки. После раз­деления Римской империи на две части — Западную и Восточную {в 395 г.) —на западе начинают забывать греческий язык и гре­ческую литературу. В 410 г. вестготы заняли Рим, а в 476 г. Западная Римская империя прекращает свое существование.

Торговые связи в этот (период сокращаются. Единственным существенным стимулом к познанию дальних стран были хри­стианские паломничества к «святым местам», начало которых относится к первым годам IV в. Первое описание подобного па­ломничества— «Итинерарий от Бордо до Иерусалима» (325— 333 гг.)—долгое время служило путеводителем для желаю­щих отправиться в Палестину. Содержание его не отличается оригинальностью, так как оно повторяет дорожник времен Це­зарей (Beazley, 1897, I, стр. 26). Позднее получили известность так называемые записки Сильвии Аквитанской (около 380 г.), посетившей не только Иерусалим, но и Египет, Аравию и Ме­сопотамию. Затем последовали многие другие подобные же опи­сания. Географическое значение их ничтожно; паломников ин­тересовали лишь места, связанные с библейскими легендами, и разного рода «чудеса».

В этот период появлялись также сочинения, содержавшие описание известного мира, но они представляют собой преиму­щественно компиляции из Плиния, Помпония Мелы и некоторых других прежних латинских писателей. Одно из наиболее извест­ных—(«Collectanea rerum memoriabilium» («Собрание вещей, достойных упоминания») Гая Юлия Солина (первая половина III в.) —представляет описание «чудес», главным образом из области «естественной истории» (звери, птицы, рыбы, камни и т. п.), заимствованных в основном у Плиния. Автор пересказал немало старых небылиц о безголовых людях, людях, доящих со­бак, и т. п. Материал у него изложен по отдельным частям света и областям (Италия, Юго-Восточная Европа, Скифия, Северная и Западная Европа, Африка, Азия).

Другое произведение, пользовавшееся популярностью в ран­нем средневековье, —сочинение по истории (с отдельными геог­рафическими разделами) иола,некого священника Павла Оро- зия (начало V в.) «Historia adversus paganos» («История против язычников»), написанное в защиту христианства. Некоторые географические сведения, также переписанные у старых авторов (притом не всегда верно понятых), приводят историки Гелиодор (III в.) в «Книге об Эфиопии», Аммиан Марселлин (ок. 330— 400) и Руф Фест Авиен (вторая половина IV в.). Последнему принадлежат «Descriptio orbis terras» («Описание круга земно­го»)— переложение сочинения Дионисия Периегета (II в.), до нас нз дошедшее, и «Ora maritima» («Морские берега»), сохра­нившееся лишь в отрывках. Значение подобных сочинений со­стоит в том, что они донесли некоторые фрагменты знаний ан­тичности до средневековья.

Апологеты христианства в борьбе за утверждение своей веры старались доказать, что она совместима с многими истинами «языческой» философии, в частности с идеями Платона. В этом был своеобразный способ «обезвредить» древнюю науку, в ко­торой отцы церкви справедливо усматривали опасность для хри­стианской религии. Еще во второй половине II в. Климент Алек­сандрийский и Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан пытались приспособить отдельные элементы античной науки к христиан­скому учению. Ту же линию продолжал епископ Василий из Ке­сарей (329—379), автор трактата о «шести днях творения», в котором использованы некоторые элементы античной космогра­фии и естественной истории (в духе Плиния) с целью показать мудрость творца и иллюстрировать его деяния.

Христианские писатели стремились опровергнуть идею шаро­образности Земли и представление об антиподах как противоре­чащие Священному писанию. Но эти «языческие» идеи все же не были забыты в средние века — в значительной степени бла­годаря Марциану Капелле (V в.) и Макробию (ок. 395—435), которые, по-видимому, не были христианами. Они писали о пя­ти зонах и необитаемости полярных и тропических зон. Макро- б’ий популяризировал также учение Кратеса о четырех мате­риках ^I.

Таким образом, этот переходный период не внес ничего но­вого в развитие географических представлений. В лучшем слу­чае сохранились старые знания, да и то в неполном и искажен­ном виде — в каком они и перешли в средневековье.

Одним из интересных памятников позднернмской эпохи служит так назы­ваемая «Tabula peutingeriana» (пейтингерова таблица)—своеобразная марш­рутная карта, получившая название по имени коллекционера из Аугсбурга Конрада Пейтингера (15.0®—'1547). Карта была найдена венским гуманистом К. Цельтесом. Она представляет копию XI—XII в®, с подлинника, выполнен­ного, по-видимому, с оригинала I в., уменьшенного около 050 г., усовершен­ствованного около '350 г. и подвергшегося дальнейшим изменениям иа рубе­же V—VI вв. (небольшие изменения могли быть внесены в нее еще и в VIII—

9. вв.). Карта имеет вид свнтка длиной около 7,6 м, шириной 34 см, на кото­ром изображен в сжатом по широте виде весь мир ■— от Британии и Атлас­ских гор до устья Ганга и Тапробаны. Основное содержание карты — дороги (общая длина их —йолее 100 тыс. км), города (свыше ’500) и станции (око­ло 33100) с указанием расстояний между ними. Перспективными рисунками обозначены города, укрепленные пункты, гавани, горы.

ФЕОДАЛЬНАЯ ЕВРОПА (VI—XI вв.)

Раннее средневековье в Западной Европе характеризуется гос­подством натурального хозяйства и сильным сокращением пря­мых торговых сношений с Востоком (посредниками в торговле служили арабские, византийские и сирийские купцы). Ослабле­ние сухопутных транспортных связей и низкий уровень корабле­строения, .религиозная замкнутость, суеверия и легенды о чудо­вищах препятствовали далеким путешествиям. При таких усло­виях западноевропейская культура существовала обособленно и пространственный кругозор был крайне ограниченным.

Некоторые авторы склонны были преувеличивать значение христианства для развития географических представлений евро­пейцев. К- Риттер характеризовал христианских проповедников как «просветителей языческих народов» и первооткрывателей новых земель; в период с V—VI по X в. это будто бы «бесспорно были самые мудрые, благочестивые и лучшие люди своего вре­мени, наблюдения которых уже сами по себе имеют высокое до­стоинство» (Риттер, 1864, стр. 115). И далее: «...история распро­странения христианства... есть в то же время и история откры­тий и успехов в области географии» (там же, стр. 117). Но А. Гумбольдт, по-видимому, не разделял подобной оценки; во всяком случае у него мы не находим столь лестных слов в ад­рес христианских миссионеров. Современные авторитеты (в том числе Хенниг, II, 1961; Бейкер, 1950) довольно единодушно ха­рактеризуют первые века христианского средневековья в Запад­ной Европе как период застоя и упадка в географии. Большинст­во «открытий» этого -периода были повторными; страны, извест­ные еще древним народам Средиземья, нередко заново «откры­вались» во второй, в третий и даже в четвертый раз.

Путешествия V—X вв., действительно, часто совершались с ■миссионерскими и паломническими целями, но, как пишет Р. Хенниг (1961, II, стр. 24), «миссионеры, за немногими про­славленными исключениями, проявляли гораздо больше рвения к проповеди слова божия, нежели подлинной географической и этнографической наблюдательности».

Христианство в IV в. распространилось в Грузии, Армении, Эфиопии, в V в. — во Франции и в Ирландии, в VI—VII вв. — ib Британии, Рейнских зем­лях, Северной Италии, Фландрии, в VLII в. — в центральногерманских облас­тях, в IX—X вв. — в Скандинавии, западных славянских землях, Венгрии, в

9. в. — на Руси. Некоторые проповедники, христианства доставили сведения о странах Северной Европы. Так, Ансгар (IX в.) проник на территорию Швеции и сообщил достоверные данные о Балтийском маре.

Паломничества в Палестину были главным источником све­дений о странах Востока (подробное их описание дает Beazley, I, 1897; II, 1901), но по своему географическому значению эти паломничества сильно уступали путешествиям античных геогра­фов. Ограниченную роль в ознакомлении западных европейцев со странами внехриетианекого мира играли дипломатические мис­сии (в 797 г. Карл Великий отправил посольство ко двору Харун- ар-Рашида, в 802 г. в Ахен прибыло ответное посольство).

Наиболее искусными мореходами VI—VIII вв. были ирланд­ские монахи; они достигли Гебридских, Шетландских и Оркней­ских островов, около 670 г. открыли Фарерские острова, а око­ло 755 г. (или даже ранее) — Исландию. В ирландском эпосе имеются предания о дальних плаваниях по океану, в том числе

о плавании «святого» Брандана, обошедшего еще в VI в. за семь лет «Западное море» (Атлантический океан) и открывшего боль­шую землю. «Остров св. Брандана» долго не исчезал с карты Атлантики. До сих пор находятся авторы, допускающие, что Брандан плавал к берегам Гренландии и Канады (Ash, 1962) ^!.

В истории открытий конца раннего ■средневековья виднейшее место принадлежит скандинавским викингам (норманнам), ко­торые в VIII—IX вв. своими набегами наводили страх на жите­лей Англии, Германии, Фландрии, Франции и дажэ Средиземья. По русскому пути «из варяг в греки» скандинавские торговцы добирались до самой Византии. Около 875 т. норманн Отер обо­гнул с севера Скандинавию и, по-видимому, достиг берегов Бе­лого моря.

Около 860 г. норманны повторно открыли Исландию и обос­новались там, а около 983 г. Эрик Рыжий открыл Гренландию, где также возникли поселения норманнов. Около 985 г. Бьярни Херьульфссон на пути из Исландии в Гренландию был отнесен к берегам Северной Америки; около 1000—1002 гг. Лейф Эриксон впервые высадился на этом материке. Открытые земли получили названия Хеллуланд («страна камня»), Маркланд («страна ле­са») и Винланд («страна дикого винограда»).

«Винланду» посвящена огромная литература, его местонахождение ищут уже более двух с половиной столетий между Лабрадором н Флоридой М. А. Коган (119615а) приводит мнения 56 авторов с 1705 по Г96Й г. и оговаривается, что это далеко не полная сводка. Основными источниками об открытии Амери­ки норманнами являются исландские саги о Гренландии и об Эрике Рыжем в записи не ранее XIII в. Согласно преданию, ,в Ы^I21 г. в Винланд отправился гренландский епископЭрик Гнуппсон, и с тех пор о судьбе этой колонии ни­чего не известно. В Г901—(1964 гг. норвежскому исследователю X. Ингстаду удалось обнаружить на северной оконечности о-ва Ньюфаундленд остатки норманнского поселения, относящегося к 1000—НИ 00 гг.

Вследствие слабых экономических связей между странами Северной и Южной Европы открытия норманнов не были извест­ны в большинстве европейских стран (хотя в XI в. о них писал Адам Бременский) и не оказали влияния на географические представления последующих периодов — позднего средневековья и эпохи Великих географических открытий^II.

Тот же Адам Бременский сообщает о плавании (около 1040 г.) неких молодых фризских дворян из Бремена на север. Но это сообщение содержит наряду с правдоподобными деталя­ми фантастические сведения о циклопах и других «чудесах». Он же кратко упоминает о двух морских экспедициях, снаряжен­ных около 1065 г. норвежским королем Харальдом Хард рода (Жестоким) в северную часть Балтийского моря и в Ледовитый окэан.

Насколько смутно в Западной Европе представляли очерта­ния даже этой части света, говорит тот факт, что Скандинавия считалась (с легкой руки историка VI в. Иордана) островом. Еще в 1427 г. Клавдий Клавус Нигер изображал Балтийское мо­ре в виде юродива, и лишь во второй половине XV в. Скандина­вию «соединили» с 'материком В Западной Европе почти не бы­ло достоверных сведений о Восточной; Каспийское море вновь стали принимать за залив океана.

С VIII до XIII в. феодальная Европа была изолирована от Индии и Китая арабскими владениями. Об Индии до начала

13. в. существовали фантастические представления; почти ни­чего не было известно об Африке (даже о северной еэ части).

В первые столетия средневековья относительно широкий про­странственный кругозор имели византийцы. Религиозные связи . «Восточной Римской империи» распространились на Балканский полуостров, позднее — на Киевскую Русь и Малую Азию. Несто- риэнские проповедники доходили до Индии. Они занесли свою письменность в Среднюю Азию и Монголию, а оттуда (не позд­нее второй четверти VII в.) проникли в западные районы Китая, где возникли их колонии. Через их единоверцев, живших в Си­рии, свэдения о Китае доходили до Византии.

В V—VI вв. Византия имела довольно широкие торговые сно­шения с Востоком. В первой половине VI в. александрийский купец Козьма Индикоплов побывал в Эфиопии, Аравии, на Ма- лабарском берегу в Индии и на Цейлоне. Византийский посол Зимарх (Цемарх) совершил в 569—571 гг. путешествие до Алтая с целью завязать посредническую торговлю с Китаем; на обрат­ном пути он обогнул Аральское море и пересек Волгу, подтвер­див, таким образом, что Каспий не соединяется с океаном.

Пространственный кругозор русских, согласно «Повести вре­менных лет», или летописи Нестора (вторая половина XI — на­чало XII в.), простирался почти на всю Европу — примерно до 60° с. ш. и до берегов Балтийского и Северного морей, — на Кав­каз, Бактрию, Индию, Ближний Восток и северное побережье Африки. В летописи более подробные сведения приводятся о Русской равнине. Нестор описывает Оковский лес (Валдайская возвышенность), откуда стекают главные реки, Волок (водораз­дел, примерно соответствующий Северным Увалам, к северу от которого простирается Заволочье), Верх (Среднерусская возвы­шенность) и Низовские земли (Поднепровье и Поволжье).

В IX в. русские предпринимали походы на Константинополь и о. Эгину, в X в. — на Каюпий и земли, лежащие к югу от него (государство Сельджуков), в X—XI вв. они участвовали в похо­дах византийского флота на о. Крит, в Италию, Сицилию, Бур­гундию. Новгородцы в XI в. поддерживали связи со странами Балтийского моря и ходили на Югру; в течение XI—XIII вв. они открыли ©есь Европейский Север от Варангер-фьорда до Югор­ского шара, включая острова Белого и Баренцева морей.

Литературные источники раннего средневековья, имеющие отношение к географии, небогаты и научный уровень их низок. Ч. Бизли делит эти источники наследующие группы: 1) труды путешественников (почти исключительно паломников), 2) рас­сеянные замечания миссионеров и торговцев, 3) сочинения «гео- графов-теоретиков», т. е. ученых, большей частью теологов, кото­рые сами не путешествовали; ,к этому добавляются карты и не­которые компиляции о «чудесах» из позднеантичных сочинений (Beazley, I, 1897, стр. 21).

Записки паломников, в которых скудные географические дан­ные рассеяны '.среди сведений о религиозных реликвиях и чуде­сах, практически ничего нового для науки не дали. Французский епископ Аркульф, оставивший одно из наиболее известных сочи­нений этого рода (около 670 г.), уверял, например, что видел вулкан, извергавший днем тучи, а ночью огонь, и особенно ак­тивный по пятницам и субботам. В Иерусалиме он будто бы ви­дел колонну, которая летом не отбрасывает тени («доказатель­ство» того, что Иерусалим находится в центре Земли). Изоби­лует измышлениями рассказ английского паломника Виллибаль­да (721—730 гг.).

Страноведческих описаний типа трудов античных авторов в это время не появлялось. Западноевропейская латинская лите­ратура почти ничего не заимствовала из древнегреческой, и да­же византийское влияние на нее было очень слабым. Примером ученых трудов того времени мажет служить энциклопедическое сочинение Исидора Севильского (умер в 636 г.), основанное на Библии и трудах Солина и Орозия и представляющее смесь ис­тины, ошибочных воззрений и вымысла. Многие более поздние писатели в свою очередь списывали у Исидора.

К VII в. относится «Космография» неизвестного автора из Равенны («Равеннского географа», или «Равеннского космогра­фа»), содержание которой составляет каталог мест (городов, рек, островов и т. п.), основанный главным образом на римских итинерариях (автором особенно широко использована «Пейтин- герова таблица»). Ирландский монах Дикуил составил трактат «Об измерении Земли» (около 825 г.), в котором описал три ча­сти света и затем отдельно большие реки, острова, моря, горы. Основными источниками для него послужили Солин и Исидор Севильский, но он упоминает также некоторых греческих авто­ров, в том числе Геродота, Пифея и др. Хотя Дикуил иногда ста­рался быть критическим, в его сочинении немало явных небы­лиц. Ценным является его сообщение о плавании ирландцев к

Исландии (он же сообщил о посольстве Карла Великого и неко­торых паломничествах).

Одним из лучших страноведческих сочинений этого периода была «Армянская география» (VII в.), в которой описан весь известный мир, и особенно подробно Великая Армения.

Сведения о путешествиях и пространственном кругозоре того времени имеются в трудах историков и летописцев, в частности византийских Прокопия из Кесарей (V—VI вв.) и императора Константина VII Багрянородного (912—959), в хрониках ученого монаха и «отца английской истории» Бэды Достопочтенного (673—735) и английского короля Альфреда Великого (871— 901), который перевел сочинение Павла Орозия и описал неко­торые путешествия, предпринятые в его время. Немецкий летопи­сец Адам Бременский (умер ок. 1080 г.) оставил труд под назва­нием «Gesta hammaburgensis eoclesiae pontificum» («Деяния гамбургских епископов»), в котором имеются данные, представ­ляющие интерес для (истории путешествий и открытий (некото­рые из них упоминались выше). О русском летописце Несторе мы уже говорили.

Поскольку христианское учение не допускало представлений, шедших вразрез со Священным писанием, оно не могло возбуж­дать интереса к оознанию природы: мир и все явления в его пределах есть результаты «работы» творца, поэтому не подлежат научному исследованию, а лишь рассматриваются как иллюст­рации деяний создателя и доказательства его мудрости. Зна­ния, накопленные в античную эпоху, отвергались как языческие. Лишь некоторые их элементы были заимствованы у поздних ав­торов (в особенности Плиния), да и то через последующих ком­пиляторов, которые не восприняли лучшие достижения античной науки, зато прочно усвоили традиционные заблуждения о необи­таемости и непреодолимости жаркого пояса, о горе на севере, за которую ночью прячется солнце, о Каспийском заливе, запад­ном русле Нила, фантастических обитателях и т. д. Из толкова­ния библейских догм и этих остатков позднеримской учености складывались географические представления раннего средневе­ковья.

Подлинные труды античных ученых в Западной Европе не были известны до XIII -в. В Византии греческая литература ча­стично сохранялась, в частности была известна «География» Страбона (ею широко пользовались Стефан Византийский в VI в. и Евстафий в XII в.). Но как уже отмечалось, влияние ви­зантийской культуры на Западную Европу было очень слабым; к тому же и в самой Византии наука находилась в полном под­чинении у теологии.

Земля, в соответствии с официальными христианскими дог­матами, снова становится плоской (правда, некоторые ученые монахи —Бэда Достопочтенный и Адам Бременский — знали