Братья_Лоутон

Братья Лоутон

…По пыльной дороге пустынных окрестностей Лондона неслась карета, задрапированные черным полотном окна стремились укрыть прятавшегося за ними путешественника не то от пыли, не то от назойливых глаз попадавшихся по пути крестьян. Лишь изредка тонкая сильная рука с мертвенно-бледной кожей легко касалась ткани, обнажая взору сияющее небо.

Генри с любопытством и некоторым волнением представлял себе скорую встречу с кузеном, единственным его братом и богатым наследником поместья Лоутон. Они не виделись уже два года, на протяжении которых 20-летний Генри проходил обучение в кадетском корпусе при дворе короля.

Несколько лет назад семейство Лоутон приобрело поместье недалеко от Йоркшира. Их единственный сын Томас, являющийся и единственным наследником огромного состояния также, рос вдали от окружения сверстников. Большую часть времени он проводил либо с гувернантками, специально выписанными из Лондона и тщетно пытающимися занять голову мальчика более важными вещами, чем музицирование и живопись, либо с кузеном Генри, к которому были расположены все члены семьи, включая самого лорда Лоутона, которого юноша простодушно звал дядей.

Томас и Генри проводили вместе большую часть отпущенного времени, и, в конце концов, стали самыми что ни на есть близкими друзьями. Проделки Тома забавляли Генри, который был старше на год, а, соответственно, значительно опытнее. Вместе они могли запросто уехать кататься на лошадях куда-нибудь в поле на целый день, прятаться за каминной стойкой от грозных тетушек-воспитательниц, забираться на крышу дома и смотреть оттуда на беснующихся борзых, сведенных с ума звуком горна.

И все эти воспоминания наполняли теперь сознание Генри приятной одержимостью, волнением от мысли о скорой встрече. Но лишь одна вещь смущала его крайне, до дрожи в пальцах, нервно стискивающих черный шелк драпированной кареты.

Поместье Лоутон находилось близ берега реки, в которой часто можно было наблюдать то бедные рыбацкие лодки, то небольшие суда, сплавляющие груз. Поблизости находился крупный город, но в самой старинной усадьбе царила атмосфера необычайного покоя. Глава семейства, лорд Лоутон, служивший некогда при дворе короля и отличающийся изысканным вкусом, солидным состоянием и большим расположением местного общества, был человеком весьма незаурядным, увлекался науками, страстно любил охоту. Его единственный сын Томас, переживший в десятилетнем возрасте потерю матери, был воспитан и обучен в родном поместье, отец не жалел никаких денег, если была необходимость найма целой толпы гувернанток и слуг. Единственным утешением его жизни был сын, которого он любил, но не слишком баловал.

В день получения вести о приезде Генри всполошился весь особняк. Лорд Лоутон полагал устроить пышный прием, пригласив всех ближайших соседей и наиболее именитых граждан, чтобы отметить приезд своего племянника. Целый день по комнатам носились служанки, сдувая малейшие крупицы пыли, перекладывая подушки на диванах и выбивая ковры. На кухне также все кипело. Сам же лорд распорядился выслать лучшую карету в ближайший город, чтобы встретить Генри подобающим образом. Приезд его намечался на вторую половину дня, и, поскольку дорога была достаточно ухабистой, никто не мог точно предположить о времени визита.

А в это время в комнате, расположенной дальше всех остальных и находящейся на втором этаже дома, украшенной немыслимым количеством картин, что чуть не казалось безвкусицей, стоял молодой человек, прислоненный к огромному, в человеческий рост, массивному зеркалу. Юноша был облачен в неброский черный костюм и внешне являл собой образ безукоризненной красоты и обаяния, о котором сам даже не подозревал. Взгляд его был устремлен не на свое отражение, а будто сквозь него, казалось довольно сложным вывести его из состояния задумчивости. Поправив изящной рукой длинную светлую прядь волос, он вздохнул, и из уст его вызвалось: «о, mon cher ami..».

Внезапный стук в дверь прервал затянувшуюся тишину. «Мой лорд, позвольте вас предупредить, ваш кузен будет здесь с минуты на минуту». Джеймс был всегда учтив и выполнял малейшие приказания господ. Старый дворецкий прожил в этом доме не меньше двадцати лет и знал нравы и привычки всех его обитателей. И сейчас, унося поднос с нетронутым Томом завтраком, он заметил необычный взгляд и волнение юного хозяина. «Благодарю, Джеймс, больше ничего не нужно». Отпустив слугу, Том уже серьезно принялся разглядывать свое отражение.

Званый ужин, на который съехались все знатные и богатые люди близлежащих поместий, был в самом разгаре. Залы сверкали великолепием, начищенные до блеска полы казались зеркальной поверхностью, пышные вазы с цветами были уставлены вдоль стен. И в центре всего это празднества – лорд, любезно приветствующий своих гостей и легко заводящий пустые светские разговоры. Внезапно вбежал слуга и доложил о прибытии кареты виновника торжества.

Генри никогда не был склонен к подобного рода весельям, родители же его слишком много проводили времени на чужих балах, чтобы устраивать свои. В свете Генри чувствовал себя то непринужденно, то скованно, и сейчас ждал лишь одного момента, когда можно будет остаться наедине с близкими родственниками. Он вошел в залу, вмещающую в себя целое собрание аристократов, чиновников, светских дам и их кавалеров, но все это показалось ему невыразимо скучным и унылым. Лорд Лоутон и леди Григ первыми поприветствовали гостя, передав ему свое высочайшее почтение. Леди Григ была сводной сестрой Лорда Лоутона и приходилась Генри кем-то вроде тетки. Она была полной бледнолицей женщиной, одетой по последней лондонской моде и безмерно любившая внимание к собственной персоне. Однако ее душевная доброта и чуткость не давали повода для заносчивости, напротив, она обладала легким и веселым нравом.

Когда они втроем подошли к столу, лорд представил своего племянника, а также всех своих гостей. Но взгляд Генри бегал по ним, будто ища кого-то, но не находя. Но, случайно глянув в сторону парадной лестницы, он увидел брата. Взгляды их встретились.

Генри подошел к нему и едва вымолвил: «Том…». Брат сжал его в объятиях и прошептал на ухо: «Рад тебя видеть». Лица обоих выражали смущение и оживленность, в глубине души они давно уже ждали этого момента. Они были не просто друзья, а очень близкие и похожие люди, связанные, помимо всего прочего, еще и кровными узами.

Генри виновато оглянулся на зал, но Том схватил его за рукав дорожного сюртука и потащил наверх со словами: «Им лучше будет и без нас». Остановившись перед комнатой, расположенной напротив дверей художника, Том с важностью объявил: «Ваши покои, мой лорд!». Братья засмеялись и ввалились в пустое, но просторное помещение, убранное давеча горничной. И, пока Том вальяжно устраивался на большой кровати, скрестив ноги и руки на груди, Генри приходил в себя от изумления. Никогда еще он не видел брата таким. Раньше, многим временем назад, он видел перед собой лишь белокурого нескладного подростка, с его вечно веселой ухмылкой на лице и неожиданными замашками. Они очень любили вместе играть, прятаться от толстых и ворчливых гувернанток, иметь общие секреты. К сожалению, в последние годы их встречи становились все более редкими, несмотря на превосходные отношения между их родителями. Все это было так далеко в прошлом, что Генри невольно ахнул, рассматривая своего нового старого брата и практически не находя в нем друга детства. Девятнадцатилетний Том выглядел, словно статуя античного бога, только более живой, человеческий. Длинные светлые волосы были распущены по спине, весь его облик дышал непринужденностью и грацией, лицо казалось одухотворенным и гармоничным, не содержа в себе ни единой резкой черты. Он не был особо женственен, но подчас это немыслимое сходство бросалось в глаза окружающим и близким. Облик Тома завершали огромные голубые глаза, взирающие то с холодностью и скукой, то с небывалым азартом и увлечением.

Генри, который в плане внешности был противоположностью брата, до сих пор был обличен в военный сюртук и высокие сапоги, его темные, почти черные волосы, ниспадали до плеч и слегка вились, темно-синие глаза смотрели прямо и осторожно, лицо было напряжено, хотя он не мог подавить улыбку.

Присев рядом с Томом, он сказал: «Как же ты изменился за эти два года! Я бы не смог тебя узнать, увидев в толпе». Том, опустив глаза и взяв в руки какую-то ненужную безделушку с полки, ответил: «Ну что ты, я совсем такой же, как был, скорее, изменился ты, Генри». Вдруг Генри почувствовал его пристальный и внимательный взгляд из-под опущенных ресниц на себе. Это длилось лишь миг, после чего Том поднялся, обошел комнату и сказал, вернувшись к брату и приобняв его за плечи: «Чувствуй себя, как раньше, ведь мы по-прежнему друзья. Я загляну к тебе завтра, есть кое-что интересное!»

После его ухода Генри снял тяжелый сюртук и устало опустился на кровать. Его занимали разные мысли, о поездке, ужине, покинутой жизни, но больше всего он думал о Томе. Они были самыми близкими людьми на свете, но именно сейчас вдруг Генри понял, что это все не то, чего ему хотелось бы на самом деле. Не в силах забыть острый взгляд холодных голубых глаз, он погрузился в сон, услужливо предоставивший ему свои объятия.

Утро встретило пробуждение Генри неожиданной смесью звуков – там был и собачий лай, и суетливые голоса слуг снизу, и чье-то мерное сопение. Оглянувшись, юноша заметил рядом с собой огромного кота черепахового окраса. Улыбнувшись, он погладил посапывающее животное, потянулся и подошел к окну. Погода царила просто изумительная, на белоснежно-голубом небе было ни облачка. Генри быстро оделся и, выйдя из комнаты, замер у соседней двери. «Неужели он до сих пор спит?» - мелькнула мысль в его голове. Чуть приоткрыв дверь, Генри обнаружил забавное зрелище в комнате брата – тот сидел, забравшись с ногами на крохотный табурет, и рисовал что-то на холсте. Лицо Тома было сосредоточено и чуть взволновано, словно в данный момент он жил своим произведением. Он не заметил прихода Генри и чуть не подскочил от неожиданности, увидев его. «Прости, я не хотел тебе помешать. Но, помнится мне, ты обещался сам разбудить меня. Можно взглянуть на картину? Боже, да у тебя настоящий талант!». Том покраснел и поспешно свернул холст: «Ну что ты, просто я рано встал, а пейзаж за окном был столь красноречив, что у меня возникло желание тут же изобразить его…. Я бы разбудил тебя, но ты опередил меня буквально на пару минут». Генри улыбнулся и ответил: «Ну, так что за обещанный сюрприз?». «Гонки, - воскликнул Том. – На лошадях! Нам доставили вчера превосходных скакунов, это лучшие чистокровные английские лошади. Спорим, ты не обгонишь меня, как и раньше?». Это был вызов, и Генри не мог его упустить. Через полчаса юноши уже были одеты в костюмы для верховой езды и давали последние распоряжения слугам. «Нет, в ближайшие два часа не нужно нас ждать. Приготовьте верхнюю залу, мы будем в ней обедать». И вскоре поле поглотило обоих всадников. Генри и впрямь не мог себе позволить обогнать брата, но не потому, что его конь уступал в скорости. Может, ему и не хотелось вовсе спешить. А может, необычайно красиво смотрелся на фоне разъедающего небо рассвета молодой всадник в сером плаще. Они остановились у небольшого ручья у дороги, чтобы напоить лошадей. Том, вытирая со лба пот, пожаловался на невыносимый зной. «Неужели ты разучился ездить верхом?». «Не смейся, Генри, я последние пару лет вообще почти не выходил из дома». «А когда ты увлекся живописью? Не помню, чтобы ты писал при мне раньше». «Конечно. Я всегда пишу, пока ты спишь!» - рассмеялся Том и повернул коня прочь.

На вечер был запланирован очередной прием, однако, молодым людям удалось сослаться на головную боль и не выходить к гостям. Том предложил шахматную партию, в течение которой постоянно жульничал и пытался перехитрить брата. В конце концов, ему это удалось, Генри рассерженно топнул ногой и поднялся, чтобы выйти из комнаты. Неожиданно в дверях он столкнулся со слугой, несшим несколько вместительных коробок. «Что это?». «Юный лорд приказал мне доставить из города еще материалов для картин, – заикаясь, сказал слуга. – Куда прикажите положить?». Генри обернулся на брата и воскликнул: «Новая картина? И о чем же она? Наверное, нечто грандиозное, раз тебе понадобилось столько красок и кистей. О, да тут еще коробка…». Том отвернулся к окну и, надевая рабочий халат, чрезмерно грязный от засохших красок, смущенно сказал: «Это, и, правда, шедевр. На этой картине будет моя мечта».

___________________________________________________________________

Через пару дней был назначен пышный бал у семейства, живущего по соседству от усадьбы Лоутон, и славящегося непомерной щедростью и гостеприимством не меньше, чем высоким положением в обществе. Грейндфилд-парк поражал великолепием и безукоризненной ухоженностью, являя собой настоящее ландшафтное произведение искусства. Дом сэра Грейндфилда не уступал в роскоши и богатстве, множество слуг сновали из угла в угол, чтобы угодить вкусам господ. В этот вечер братья Лоутон имели честь быть приглашенными на сей бал, сопровождать их намерен был сам лорд Лоутон, леди Григ, леди Джейн, капризная и немного заносчивая дама, бывшая замужем за офицером королевского полка, а также многочисленные их друзья и знакомые. Мужчины были во фраках, дамам же полагались изысканные вечерние наряды по последней английской моде. Но все это зрелище мало произвело впечатление на скучающего Тома, он был немного рассеян, не скрывал скуки и чуть ли не зевал открыто при гостях. Генри же был поражен окружающей обстановкой и не скрывал своего восхищения, чем, впрочем, заслужил одобрение со стороны хозяев дома. Они показали себя весьма любезными и учтивыми, стараясь в первую очередь перезнакомить Генри со всеми гостями. Когда тот отвечал поклоном на жест какой-то богатой дамы, Том насмешливо сощурился: «Неужели тебе доставляет удовольствие общение с этими людьми, взгляни, они же просто несносны и порой даже смешны! Все эти любезности, напудренные парики, манеры у меня скоро душу вывернут…». «Не горячись, мой друг, они всего лишь хотят познакомиться, не более!». «Неужели?» - воскликнул Том, когда к ним подошла миловидная дама под руку с лордом Лоутоном, явно старающаяся всем своим видом заполучить внимание Генри, что едва ли не удалось бы назвать откровенным кокетством. Девушка томно обмахивалась веером и являла собой вид смущенный и довольный одновременно. Она была мила, но красотой особо не блистала, что, впрочем, вполне окупалось состоянием, которое оставил ей в наследство почивший дядюшка. Заиграла мазурка и юная леди предложила Генри оказать ей честь, станцевав с ней пару заходов. Том лениво отклонился на парапет и наблюдал за этой комедией с едва заметной улыбкой на губах. Когда усталый и едва переводящий дух Генри все же вернулся к нему, Том сказал: «Ого, да ты пользуешься популярностью! Я как-то не замечал раньше. Что скажешь о ней?». «Том, не говори глупостей, это просто бал, здесь принято танцевать с дамами. Она может быть и недурна, но не настолько, чтобы возмутить мой душевный покой». «Хм, интересно, что же может заставить тебя взволноваться, если столь прекрасные и блистательные леди не удостоены твоего внимания…». «А почему ты сам не танцуешь?». «Я ненавижу танцы! Знаю, я поступаю странно, упуская малопривлекательную для себя перспективу продемонстрировать свои умения высшему свету, но так уж я устроен, прости!». «Ты что-то скрываешь, друг мой, может мне на миг показалось, но говоришь ты не совсем искренне!». «Лучше пойдем отсюда! – воскликнул Том, беря под руку брата и раскланиваясь попутно встречным. – В подвале дядюшки Грейндфилда спрятаны несметные сокровища Вакха, в том числе столетнее выдержанное вино, которое он боится даже выставлять на праздничный стол!». Вскоре молодые люди скрылись за дверью, ведущей в погреб и спустились вниз, помещение было хорошо освещено и впрямь содержало в себе множества стеллажей с бутылями вина. Откупорив одну, Генри удивленно заметил: «Да оно будет лучше даже того, которое мне удавалось отведать при дворе короля, клянусь честью!». Они засмеялись и забрались на большой старый деревянный сундук, обитый железными сковами. Внезапно Том взглянул на брата и увидел, что лицо его было нахмурено и напряжено, словно Генри терзали какие-то смутные сомнения или воспоминания. Так и было. Впрочем, когда рука Тома коснулась его плеча, а голос заботливо спросил, все ли с ним в порядке, Генри ответил устало, но с некоторым волнением в голосе: «Знаешь, я вспоминаю тот день. И не могу его забыть вот уже два года». Том нахмурился и поднялся, отбирая бутылку из рук брата: «Какой день? Пожалуй, тебе хватит пить, любезный друг! Видел бы ты себя сейчас!» Но голос его дрожал. Глаза беспокойно бегали по лицу брата, ища ответы на невысказанные вопросы. Генри поднял голову и посмотрел прямо в глаза Тома. «Я всего лишь хотел спросить тебя…. Так давно хотел…. Что означало это?». Том сердито отвернулся, схватил бутыль и выпил залпом добрую половину. «Забудь!» - и шатающейся походкой вышел прочь.

Ночью Генри не давали покоя тревожные сны, в которых все чаще мелькало лицо брата. Среди ночи он проснулся в холодном поту, пытаясь отойти от приснившегося кошмара, в котором он срывается и падает в бездонную пропасть. Генри протер глаза и оглянулся, в комнате больше не было никого, даже черепаховый кот куда-то исчез. Юноша накинул длинный шелковый халат и, запахнувшись, вышел из комнаты. Во всем дома также было тихо. Он подошел к комнате брата и, колеблясь, стоял в двери, раздумывая, не войти ли и не попросить ли прощения за непрошенные слова. «Должно быть, он еще спит…» - зачем-то вслух произнес Генри, как, вздрогнув от неожиданности, обернулся от чьего-то прикосновения. Рядом стоял Том, изрядна сонный, от него все еще пахло старым вином и каким-то пряным ароматом, но чего именно, Генри не мог понять. «Мне не спалось. Прости за мою выходку» - сказал Том, заглянув в глаза брата. Генри ответил не своим голосом: «Это ты меня прости. Наверное, не стоило ни о чем таком говорить». Том улыбнулся, положив руку на плечо брата: «Все хорошо, иди к себе, нам обоим нужно выспаться, ведь в планах дядюшки еще куча званых вечеров, на которых непременно нужно быть». «И это говоришь мне ты, господин скептик?» - рассмеялся Генри. Они слегка поклонились друг другу, но как-то неловко, наблюдая незаметно реакцию друг друга и будто опасаясь чего-то. Вскоре Генри вновь остался один в своей комнате и предался раздумьям. «Как же все изменилось…. Раньше мы все могли доверить друг другу. Мы были так близки, открыты и невинны, что трудно было помыслить, что будет иначе. А сейчас он другой…. И я будто узнаю его заново. Эти два года так сильно изменили нас…». Незаметно проведя рукой по кромке льняного покрывала, Генри с удивлением обнаружил на нем кота, мурлычущего свои бездумные песенки.

Двумя годами ранее. В этот день Генри должен был уехать в Лондон для поступления в кадетский корпус. Как и его родители, он готовился к этому уже давно и мечтал о военной карьере. Он был наивным и смелым подростком, был готов влезть в любую драку или решиться на самый безрассудный поступок. Военная школа, по мнению его родни, должна была воспитать в нем еще и ответственность, а также мудрое отношение к жизни.

Карета была уже готова, а вещи тщательно упакованы в пару чемоданов, которые лакеи в этот момент усиленно тащили вниз. Генри и Том стояли на террасе, разговаривая ни о чем. Обоим было немного неловко, ведь впервые за их жизнь они расставались так надолго. «Ты напишешь мне письмо оттуда?» - спросил Том. «Всего лишь одно письмо? – улыбаясь, ответил Генри. – Да я могу завалить тебя ими! Если, конечно, мне выделят достаточно свободного времени и перо с чернилами!». Юноши дружно рассмеялись. Внезапно вошел Джеймс и предупредил, что все готово к отправлению и возница едва сдерживает быстрых скакунов. «Вот и настал момент прощания, - произнес Том. – Но мне нечего тебе сказать». Он долго смотрел на лицо брата, словно ища ответ на безмолвный вопрос в темно-синих холодных глазах. И тут он быстро подошел к нему вплотную, порывисто приобнял за шею и коснулся губами его губ. Через секунду Том уже исчез в одном из коридоров, не обернувшись на прощание и словно стыдясь необдуманного поступка. Это была последняя их встреча.

..Наутро Генри проснулся от шумных голосов в коридоре, отец Тома распоряжался подготовить карету и собирался в город, сам же Том придумывал изощреннейшие причины, чтобы остаться дома, но отец был непоколебим. Судя по всему, им предстояло много важных дел, в которые он счел нужным привлекать уже почти взрослого сына. Вскоре все смолкло, и Генри понял, что не услышал еще одного важного звука – щелчка в замочной скважине в комнате брата. Неведомое чувство взяло верх, прикрываясь банальным любопытством, и вот уже Генри с волнением поворачивает ручку двери брата. Взору его открылся тот же творческий беспорядок, в котором пребывала комната и в прошлый его визит. Постель была застелена и казалась нетронутой довольно долгое время. Пол, столы и вся прочая мебель была забросана кистями, красками и различными бумагами. Окно было открыто настежь, и в комнату залетал теплый легкий ветерок. Внезапно внимание Генри привлек большой холст в углу, над которым так старательно в последнее время трудился брат. Картина, изображающая его мечту… На самом деле на холсте были видны лишь легкие контуры человеческого лица и фигуры, и было невозможным узнать, кто же на самом деле послужил музой. На письменном столе лежала книга для записей, исписанная вдоль и поперек знакомым почерком. Дневник Тома. Дыхание Генри стало учащенным, и сердце тревожно забилось, ему нестерпимо хотелось заглянуть в мысли брата, но совесть вдруг вступила во внутреннюю борьбу с чувствами. Тем не менее, уже спустя минуту смятые исписанные листки оказались в тонких, нервно дрожащих пальцах. На последней странице Генри прочел: «18 июня. Все пусто и неопределенно. Доколе я должен мучить себя и других своей немыслимой, страшной тайной? Мне все труднее становится преодолевать себя. Я зашел слишком далеко, презрел жизнь земную и возжелал самого ангела. То, что происходит со мной, безумное страдание, не позволяющее ночами смыкать веки и выжигающее сердце, я определяю, как заслуженную божью кару…». Генри отложил дневник и снова взглянул на непонятный силуэт на холсте. «Боже…. Неужели он влюблен? Но кто же она?». Внезапно совсем рядом раздались тяжелые шаги, и в дверях показался Том, нахмуренный и злой, как тысяча чертей.

«Не ожидал тебя увидеть здесь! Представляешь, отец промучил меня целых два часа, и ради чего? Чтобы представить еще одной моей троюродной кузине! – голос его зашелся от возмущения. – Если кого-то и нужно сватать из нас двоих, то, скорее, это должен быть определенно он сам!». Генри виновато потупился и вздохнул: «Извини, я не должен был заходить сюда, я сам не знаю, почему…». «Подожди…. Но…Мой дневник раскрыт…Ты что, читал его?! – голос Тома взвился чуть не до крика. – Нет, только не это, ты же теперь все знаешь! И, наверняка, презираешь меня всей душой…. Скажи, только не стой как истукан здесь!!!». «О чем ты говоришь, Том? Да, повинюсь, я прочел лишь пару строк, увиденных мной случайно, но клянусь, там не было ничего, что могло бы опорочить твою честь». Генри просто и твердо смотрел в глаза брата, и тот понемногу стал успокаиваться. «Скажи только, Томми, - улыбнулся он. – Почему ты не рассказал мне о своей новой возлюбленной?». «Что?.. Возлюбленной…. Ах, да! Но это, право, не стоит особого внимания. Давеча леди Катрин почтила меня своим вниманием и…». «А, так, значит, вот кто виновник терзаний моего брата! Охотно верю, особенно учитывая тот факт, что ты, мой любезный, на дух не можешь переносить ни леди Катрин, ни прочих милых дам, что оказывают тебе предпочтение». «О чем ты? Ну…. она вполне мила и очаровательна порой…». Том стоял с крайне смущенным и виноватым выражением лица, пальцы его нервно теребили пуговицы манжетов, грозя вырвать их с мясом. «Лжец, - мягко проговорил Генри, улыбаясь. – Я же знаю тебя с детства. Тут что-то другое. Но это твоя жизнь… Я лишь хочу, чтобы ты не наделал глупостей!». С этими словами Генри вышел, а Том отчаянно простонал и схватился за голову. «Слава богу, он прочел не все! Не то я погиб, и он вместе со мной». Подойдя к дневнику, Том начал аккуратно и неумолимо зачеркивать строки, написанные несколькими страницами ранее и содержащие следующие: «Мне казалось, два года могут стереть из моего сознания все чувства и эмоции, испытанные ранее. Но сейчас я понимаю к своему ужасу, что не могу без него жить».

На следующий день у Тома случилась горячка, отец был вынужден срочно послать за доктором и не находил себе места, пока к дому не приблизился его экипаж. Когда перепуганный Генри ворвался в комнату брата, у его постели суетился старенький доктор, заставляя больного пить по очереди то одно, то другое лекарство. То и дело входили слуги, принося необходимые средства и выполняя различные поручения. В конце концов Том не выдержал этой суматохи и хриплым голосом приказал всем убираться вон. Старичок попятился к двери, почтенно кланяясь, Генри же остался невозмутимо стоять в дверях. «Правильно сделал, что их выгнал, они совсем тебя замучили». «Ты прав, ненавижу все, что напоминает мне о болезни…. Но они еще вернутся». «Меня ты тоже прогонишь?». «Тебя нет». «Ты совсем плох, - грустно произнес Генри, положив ладонь на лоб Тома. – Что я могу сделать для тебя?». «Принеси мне мокрое полотенце и, будь добр, не пускай сюда слуг!». Генри смотрел на больного юношу, и где-то в груди шумно колотилось сердце, иногда тихо замирая, иногда ускоряясь до невозможности. Он принес полотенце и положил его на голову брата. Том казался утомленным, лицо его чуть покраснело и выдавало сильное смятение, длинные белокурые волосы раскидались по подушке, закрывая половину лица, ночная рубашка была расстегнута, а на обнаженной груди все еще виднелись следы множества припарок. Какая-то неодолимая нежность заполнила сознание Генри при виде брата, он протянул слегка дрожащую руку и осторожно убрал прядь с лица. Ему показалось, что на миг взгляд Тома озарила какая-то вспышка, но это быстро прошло. Генри смутился сам своего порыва и хотел уже уйти, как вдруг Том схватил его за руку горячими от жара пальцами, прошептав: «Побудь здесь еще немного, прошу. Я не могу оставаться один». «Как скажешь, mon ami. Для меня закон любое твое желание». Генри нашел где-то в углу старое покрывало и накинул сверху на Тома, сам же сел рядом, привалившись к спинке кровати и приобняв брата за плечи. Вскоре оба незаметно для себя задремали.

Генри проснулся и вздрогнул, ощутив тепло чьих-то рук на своих. Был поздний вечер. Том все еще спал с блаженной улыбкой, температура спала, состояние казалось куда более удовлетворительным, чем раньше. Генри встал и еще раз взглянул на спящего, подумав: «Что происходит со мной, это же наваждение какое-то. Я люблю его, как брата, но в последнее время…это выше моих сил!». Вздохнув, он вышел и отправился в комнату дяди доложить о состоянии больного.