2. Основные проблемы «субъективной школы» русской социологии.

Основные проблемы, выдвинутые субъективной социологией, можно свести к нескольким группам, которые, однако, в каждом направлении имели неодинаковый вес: 1) соотношение истории и социологии; 2) проблема свободы и необходимости; 3) построение социологической системы на психологической основе; 4) социальный прогресс. Рассмотрим каждую из этих групп.

В социологической системе Лаврова, Михайловского и Кареева большое место занимал вопрос о соотношении истории и социологии. Так, Лавров через связь этих двух областей знаний пытался решить проблему содержания социологического метода и социального закона, при этом из понимания исторического закона он выводил и свой субъективный метод. Как считал Лавров, ни одно социологическое исследование невозможно без знания истории; общество и его законы в той степени могут быть познаны, в какой осмыслена сама история. Социальные вопросы органически связаны с историческими. И социология, и история, утверждал Лавров, начинают изучение общества с изучения человека как естественного явления.

Социология согласует свои выводы не только с положениями механики, химии или физиологии, но и с открытиями, сделанными исторической наукой. Лавров подчеркивал, что социология лишь опирается на законы естествознания, свои же законы она отыскивает в истории¹⁵. Социология развивается по мере улучшения понимания исторических фактов. В свою очередь социологические истины способствуют лучшему уяснению исторических явлений. «Социология, ‑ писал Лавров, ‑ есть наука, исследующая формы проявления, усиления и ослабления солидарности между сознательно органическими особями»¹⁶. Поскольку социология должна рассматривать общество прежде всего со стороны форм проявления солидарности, основной акцент в ней переносился на статику. Социальную динамику общества, которую Лавров отождествлял с процессом смены неповторяющихся явлений, исследует, по его мнению, история. К истории он относил деятельность личности и общества, состоит она «в выработке идеалов лучшего и в стремлении изменить существующее сообразно выбранным идеалам»¹⁷.

Для достижения основных моментов социологии, таких, как метод и социальные законы, Лавров обращается к сравнительному анализу социологии и истории, рассматривая историю со стороны ее внутреннего процесса. Проблема исторического закона имеет в социологии Лаврова первостепенное значение: исходя из понимания закона, русский мыслитель выводил. свой субъективный метод. Исторический закон, считал Лавров, означает группировку событий во времени.

Группировка предметов, фактов и явлений в истории происходит, согласно Лаврову, по генетической связи и по важности событий; в истории критерий определения важности принципиально иной, чем в естественных науках. В истории, где «единственным предметом и единственным орудием» является человек, таким критерием будет его нравственный идеал.

Все рассуждения Лаврова о соотношении социологии и истории есть мучительная попытка найти выход из противоречия. С одной стороны, социология имеет дело с явлениями повторяющимися и раскрывает объективные закономерности, подобно физике или химии. Но с другой стороны, исследование истории приводит к убеждению, что «для всей группы наук, относящихся к человеку, критерий важнейшего должен прилагаться сообразно характеристическим особенностям человека, особенности же эти неизбежно определяются по его субъективной оценке...»¹⁸. Следовательно, науки о человеке (а социология относится к ним) не в силах постичь объективные законы. Лавров не мог разрешить противоречение, не поняв диалектики общего, особенного и единичного. Социология изучает общее, характерное для любого общества, строго повторяющееся, вместе с тем питательная почва социологии ‑ единственные, неповторимые факты истории. Отсюда для Лаврова неразрешимое противоречие: как единичное может стать основой для общего. Социология открывает законы жизни общества, но жизнь ‑ это развитие, изменение, а не повторение. Отсюда новая трудность: как сочетать неизменно повторяющееся течение событий и прогресс. Лавров видит выход в синтезе философии, истории и социологии с общим субъективным методом познания. Существо субъективного метода проистекало из абсолютизации специфических особенностей познания общественных наук. Отсюда Лавров и другие субъективисты делали вывод о том, что в социальном познании определяющим является, во-первых, моральная позиция исследователя и, во-вторых, принцип должного, который определяет отношение социолога к историческим явлениям и событиям.

Согласно Лаврову, знания не существуют безотносительно « человеку, к субъекту, к тому, что является для личности полезным или вредным. Объективное исследование необходимо дополняется субъективным методом, поскольку всякое познание есть познание человека. По мнению Лаврова, «для вывода социологических законов необходимо употребить субъективный метод, т. е. стать на место страждущих и наслаждающихся членов общества, а не на место бесстрастного постороннего наблюдателя общественного механизма»¹⁹.

Наиболее подробно о субъективном методе писал Михайловский. В социологии Михайловский стремился, как он сам подчеркивал, слить воедино правду-истину и правду-справедливость, правду, добытую беспристрастным объективным путем, и правду субъективную, соответствующую нравственным понятиям и представлениям человека.

Правда-справедливость, нравственные принципы ученого имеют определяющее влияние на формирование метода социального исследования. Она устанавливает, что желательно для социолога, к чему он стремится. В противоположность естественным наукам, где субъективные стремления проявляются слабо, «социолог, ‑ писал Михайловский, ‑ напротив, должен прямо сказать: желаю познать отношения, существующие между обществом и его членами, но кроме познания я желаю еще осуществления таких-то и таких-то моих идеалов, посильное оправдание которых при сем прилагаю. Собственно говоря, сама природа социологических исследований такова, что они и не могут производиться отличным от указанного путем»²⁰. Михайловский утверждал, что, в отличие от естественно-научных истин, которые не задевают интересы групп или сословий, положения, высказанные в отношении общества, всегда касаются жизни семьи, государства или отдельных его институтов. Поэтому в социологии объективный подход необходимо дополнить субъективным. Люди всегда приступают к изучению общества с предвзятым мнением, которое зависит от прошлого опыта исследователя и от его нравственного уровня. Каждый воспринимает происходящие события по-своему, сообразно симпатиям и антипатиям, своей национальной, государственной или сословной принадлежности.

В учении о субъективном методе заложено стихийное, теоретически не осознанное признание принципа партийного подхода к общественным событиям. Но в отличие от объективной партийности марксизма это субъективная партийность, которая проистекала из дуалистического противопоставления действительности идеалу, означала привнесение в социологию извне априорных аксиологических положений.

В 80-х годах субъективисты делают новую попытку решить проблему соотношения истории социологии. Кареев предложил распределить все науки на две группы ‑ науки о явлениях и науки о законах. Первая группа описывает явления и доказывает их взаимную связь. К этой группе относятся история и философия истории, которая отличается от первой только большей абстрактностью. Кареев был склонен отрицать за всей этой областью знаний право называться наукой. Во вторую группу входит социология, задача которой «открывать законы, управляющие общественными явлениями»²¹. Кареев думал, что он предвосхитил идею Виндельбанда и Риккерта, давших аналогичные решения много лет спустя. Таким образом, произошел отрыв истории от социологии, явления от сущности, конкретное противопоставлялось абстрактному, действительный ход истории ‑ идеальным формулам. Критикуя в лице Кареева русских субъективных социологов, Г.В. Плеханов справедливо указывал, что их отличительная черта «заключается в том, что «мир должного, мир истинного и справедливого» стоит у них вне всякой связи с объективным ходом исторического развития: здесь ‑ «должное», там ‑ «действительное», и эти две области отделены одна от другой целой пропастью, той пропастью, которая отделяет у дуалистов мир материальный от мира духовного»²².

В историю социологии Кареев вошел как исследователь, систематизировавший знаменитый спор о субъективном методе. После работ Кареева социология уже никогда всерьез не обращалась к теоретической разработке и обоснованию субъективного метода. На рубеже XX в. он изжил сам себя.

В отличие от Чернышевского, который все свои социологические положения основывал на признании исторической необходимости, у социологов-субъективистов изучение закономерности социального развития заменяется оценкой социальных явлений с точки зрения некоего идеала. Положение об исторической необходимости отбрасывается, как якобы признание и оправдание буржуазных путей развития. И в социологии, и в социалистической мысли перед народниками 70-х годов возникает проблема соотношения свободы и необходимости, которая в специфических русских условиях выступает как соотношение деятельности критически мыслящей личности, героя или бунтаря-одиночки и деятельности народных масс.

Лавров в «Исторических письмах» подходил к социальной действительности и социальной истории, как к результату человеческой деятельности. Отсюда проистекало, что только человек является творцом истории. Судьбы целых стран и народов зависели от поступков и воли личности, стремящейся достигнуть определенных идеалов. Сам Лавров видел такой идеал в социализме. Однако Лаврову в значительной мере был присущ абстрактный схематизм, стремление установить вечные истины, оторванные от живой почвы, что не позволяло ему реалистически подойти к социальным и политическим проблемам.

Но Лавров ‑ мыслитель сложный, постепенно эволюционизирующий во многих вопросах, в том числе и в понимании соотношения свободы и необходимости. В конце 90-х годов он пытается дать конкретно-исторический подход к этой проблеме. Бывают, пишет он, различные эпохи. Одни из них имеют строго определенную экономическую и политическую направленность, при которой историческая необходимость будет существовать независимо от действующих в то время личностей, поэтому они должны следовать, хотя и сознательно, теми же путями, что и общество в целом. Но бывает и другая ситуация, когда экономическое и политическое положение не имеет такой строгой направленности и возможны варианты выбора пути. В такое время огромную роль приобретает деятельность интеллигентного меньшинства, понявшего раньше других, куда должно развиваться общество, при этом, однако, «не устраняется ни неизменный закон исторического детерминизма, ни влияние экономических и политических условий на ход событий»²³.

В 70-х годах вышла работа Михайловского «Что такое прогресс?», а позднее серия очерков Южакова «Социологические этюды». Все они по своим исходным социологическим положениям (свобода и необходимость, роль личности в истории, субъективный метод в социологии и др.) были довольно близки к идеям Лаврова, которые он высказал в «Исторических письмах». В то же время уже тогда наметилось различие их политических позиций, что наложило определенный отпечаток и на их социологию. В «Письмах» Лаврова субъективная теория приобрела революционный выход, его вера в преобразующую силу критически мыслящей личности стала основой для страстного (призыва к радикально мыслящему меньшинству России занять свое место в освободительном движении. В социологии же Михайловского основной акцент приходился на рассуждения об эмансипации личности от неразумной организации труда, религиозных, социальных и других предрассудков, получивших свое выражение в так называемой теории борьбы за индивидуальность и в учении о социальном прогрессе.

В социологии Михайловского был весьма интересный теоретический подход к решению проблемы соотношения социального закона и деятельности человека. Он полагал, что история управляется общими постоянными законами, они заведуют порядком и сменой фаз исторического движения²⁴. Однако развитие цивилизации, происходящее по законам истории, не есть нечто фатальное, не подлежащее изменению, поскольку в исторический процесс в качестве его важнейшего фактора входит сознательная деятельность человека. Исторические законы полагают довольно широкие пределы, за которые личность не в состоянии переступить, но внутри ,них под воздействием воли и характера человека, понимающего цель движения, могут происходить значительные вариации, личность способна передать «свой цвет и запах» целому народу и целому веку. Исторические законы определяют необходимость и направление развития, индивидуальная деятельность ‑ скорость социального прогресса²⁵.

Одновременно у Михайловского было и иное понимание законов истории, которое было определяющим в его взглядах. Русский социолог не отрицал их существования, но в борьбе с фаталистической концепцией он стал усиленно подчеркивать, что идеал определяет не только выбор исторического направления, характер деятельности человека, призванного свершить исторические преобразования, идеал дает и «реальное содержание» законам истории. (Плеханов, критикуя субъективистские установки Михайловского, писал, что в отличие от объективного социолога, основывающего свои расчеты на строгом учете данного законосообразного хода общественного развития, «субъективный социолог изгоняет законосообразность во имя «желательного», и потому для него не остается другого выхода, как уповать на случайность»²⁶).

В 80-90-х годах субъективная социология испытала сильный крен в сторону создания социологической концепции на психологической основе. Тенденции поворота к психологии были у Лаврова, значительно окрепли у Михайловского и получили развитие в системе Кареева.

С конца 70-х годов в социологии Михайловского ведущее положение заняла проблема социальной психологии ‑ психологии толпы. Михайловский преследовал две цели: 1) рассмотрение психологических особенностей поведения личностей в группе и массе людей с целью выяснения психологического механизма воздействия индивида на массу; 2) исследование роли социальной среды в формировании психологии индивидуума и массы.

Михайловский различал понятия «герой» и «великая личность». Герой понимался им в широком смысле как зачинатель. «Героем, писал русский социолог, ‑ мы будем называть человека, увлекшего своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело»²⁷. Герой может быть и полоумным, и негодяем, и человеком, несущим народу высокие благородные идеалы. Важна лишь его способность сделать первый шаг, которого от него ждет толпа, возможность повести за собой других.

Герой у Михайловского противопоставлен толпе. Толпа ‑ это масса народа, «способная увлечься примером... высоко благородным, или низким, или нравственно безразличным»²⁸. Толпу Михайловский рассматривает как особую общность, основанную на сходстве психической реакции и поведения. Он приводит множество примеров, показывающих, что люди в толпе объединены психическо-эмоциональной связью, их поступки не ограничены эстетическими или правовыми нормами. Толпа как бы частично поглощает индивидуальные черты и особенности человека, отсюда проистекает его тяга к подражанию.

Воздействие героя на толпу заключается, по Михайловскому, в подражании, массовом гипнозе или даже психозе. Круг интересов толпы крайне узок, ее духовное развитие скудно. В этой убогой атмосфере .какое-либо сильное впечатление, эмоциональный толчок, яркий пример вполне достаточен, чтобы поднять массу на любое дело, как высокое, так и самое низкое. Она безо всяких размышлений пойдет за своим вождем все равно куда ‑ убивать беззащитного или спасать отечество. Не имея воодушевляющего примера, она мертва. Все средние века, отмечал Михайловский, богаты «нравственными эпидемиями»: самобичеванием, «бесовскими плясками», сжиганием ведьм, крестовыми походами.²⁹

Михайловский не мог не признать ненормальным такого рода воздействие героя на толпу. Это, считал он, есть результат подавления отдельной личности в условиях господства разделения труда. Личность в этих условиях сосредоточивает внимание исключительно на ограниченном круге явлений, на их монотонной повторяемости. А народ ‑ это сумма подобных личностей, и он будет до тех пор являться толпой, готовой легко впасть в гипнотическое состояние или в безрассудное подражание, пока каждый отдельный человек не превратится в развитую индивидуальность.

Михайловский широко использовал понятия «психическая зараза» и «социальный гипнотизм» как выражения подражания, с помощью которых он пытается объяснить причины движения масс. Кроме того, через подражание, присущее как толпе, так и отдельному лицу, он стремился объяснить единство индивидуальной и социальной психики. Михайловский был первым, кто разработал в социологии проблему подражания, изложив свою теорию в статье «Герой и толпа», т.е. за восемь лет до появления книги Тарда «Законы подражания» (1890) и за два года до первых заметок Тарда в «Revue philosophique» (1884).

Михайловского в отличие от других субъективистов интересовала не столько сильная личность, сколько способы влияния героя на толпу. Народ пассивен, и, чтобы его поднять на действия, необходимы не только «автоматическая покорность» и узость интересов, но нужен человек, способный воздействовать на психологию толпы, «загипнотизировать» ее, увлечь за собой. Им может быть любая активная личность, которая в состоянии дать толчок массе, овладеть ее волей, вызвать подражание.

В отличие от Михайловского, у которого исследование психологии героя и толпы было только одним из аспектов его концепции, Кареев пытался создать целую социальную систему на психологической основе. Общественная жизнь, по утверждению Кареева, есть сложная система психологических и практических взаимодействий личностей, которые воплощаются в культуре и в определенных формах и организациях, образуя искусственно созданную «надорганическую» среду. Эту среду Кареев подразделяет на культурно-психологические группы и социальные организации. Первая есть предмет индивидуальной психологии, поскольку она предполагает общее взаимодействие индивидуумов и сводится к представлениям, настроениям и стремлениям членов общества. Социальные организации есть результат коллективной психологии и изучаются социологией, однако определяющим в таком взаимодействии остается личность.

Психологическое влияние отдельных индивидуумов друг на друга, практические отношения между лицами создают общественную психологию, на основе которой складывается вся сложная социальная организация с ее разветвленной структурой. Согласно Карееву, социальная среда есть совокупность среды экономической, юридической и политической. Основанием для такой схемы у Кареева выступает положение личности в обществе: или ее место в самой социальной организации (политический строй), или защищаемые государственной властью частные отношения к другим лицам (право, юридический строй), или ее роль в экономической жизни (экономический строй). Для Кареева социальная организация есть показатель предела личной свободы в отличие от культурных групп как предела личной оригинальности. Само стремление Кареева дать структуру общества, выделить его важнейшие стороны ‑ экономическую, политическую, юридическую ‑ свидетельствует о некоторых реалистических тенденциях. Вместе с тем сам принцип социальной структуры пронизан субъективизмом и психологизмом.

Представление об обществе определяло содержание исторического (социального) закона и закономерности. В истории, говорит Кареев, мы не видим главного признака закона ‑ повторяемости явлений или фактов: все явления происходят только один раз, исторический факт единичен и индивидуален. Иное в социологии как науке помологической, призванной открывать законы, управляющие общественными явлениями. Социология предусматривает аналитическое исследование элементов исторической жизни, что ведет к устранению всего случайного и индивидуального. Законы социологии, а также и психологии, утверждал Кареев, могут и должны объяснять факты истории, что было ни чем иным, как попыткой интерпретировать частные явления истории с помощью коллективной психологии. В то же время она определяет содержание социального закона. Последний понимается Кареевым не как отражение устойчивых и существенных связей социальных явлений, которые не зависят от людей, а как результат воли и разума человека. В соответствии с субъективистским взглядом на историю Кареев утверждал, что в хаос исторических событий и явлений сознание людей вносит закономерность и порядок.

Понятие социального прогресса, его содержание и формы были объектом пристального интереса русских субъективных социологов. По мнению Лаврова, общественное развитие стало возможным благодаря тому, что человек с самых ранних ступеней своего формирования нашел подготовленными всей предшествующей органической жизнью две силы, которые он использовал в борьбе за свое существование. Первая сила ‑ солидарное общежитие, идущее из мира животных, и вторая ‑ развитие сознательных процессов, начиная с их простейших проявлений. Эти силы человек не только использовал в начале своей истории, но и все время развивал дальше. Происходило одновременное увеличение сознательных процессов в личности и солидарности в обществе. Оба процесса и составляют, по словам Лаврова, «объективные признаки прогресса».

Такой взгляд на прогресс сложился у Лаврова не сразу. В «Исторических письмах» Лавров рассматривает социализм «как наилучшее устройство общества, при котором труд обеспечивает «человеческое развитие». Но в этой работе социальный прогресс раскрывается через абстрактные понятия истины и справедливости, которые извечно свойственны человеку и связаны исключительно с деятельностью критически мыслящих личностей. После Парижской Коммуны и знакомства с трудами Маркса и Энгельса Лавров стал соотносить прогресс с экономическим положением масс и кооперацией. Отсюда проистекает идея солидарности как одна из сторон прогресса, а личность как член общества формируется под влиянием окружающей социальной среды. В одной из своих последних работ «Задачи понимания истории» Лавров дал формулу прогресса, которая определяет развитие общества через единство солидарности и роста сознания личности³⁰.

В 70-е годы Михайловский также пытался определить свое понимание прогресса. Он считал, что прогресс нельзя рассматривать безотносительно к человеческому счастью и идеалу. Слово «прогресс» имеет смысл только по отношению к человеку, и прогрессивными явлениями возможно признать только события, способные приблизить человека к выбранной цели. Ниже, на ближайшей к человеку ступени органической жизни, понятие «прогресс» применяется лишь по аналогии. Позитивное содержание прогресса Михайловский выводит через соотношение разделения труда, закрепленного в простой или сложной кооперации, и развитие личности. В простой кооперации, по словам Михайловского, все люди выполняют одинаковую функцию, что дает им общую цель, вызывает солидарность их интересов и взаимопонимание, позволяет личности развиваться физически и духовно. Сложная же кооперация, т. е. капиталистическая организация труда, враждебна человеку, она делает человека частью машины, люди не понимают друг друга, порождается вражда, разнородность ведет к борьбе, поскольку «одни вязнут в безысходном труде», а другие «живут за счет труда первых». Согласно Михайловскому, «прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми»³¹. Следовательно, как считал Михайловский, все способное увеличить разнородность, «безнравственно, несправедливо, вредно», и наоборот, все ведущее к однородности «нравственно, справедливо, разумно». Плеханов отметил крайний субъективизм такого понимания прогресса. Эта формула, писал он, не объясняет историческое движение общества, «она говорит не о том, как шла история, а о том, как она должна бы идти, чтобы заслужить одобрения г. Михайловского»³².

По сравнению со своими предшественниками Кареев стремился сделать понятие социального прогресса более содержательным. Он считал, что прогресс как общее понятие включает в себя пять более частных моментов: прогресс умственный, воспитание способностей к духовным интересам; прогресс нравственный; прогресс политический, развитие свободы и улучшение государства; прогресс юридический, развитие равенства; прогресс экономический, развитие солидарности и кооперации. Безусловно, Кареев по сравнению с другими представителями субъективной школы сделал шаг вперед, когда он попытался избежать узкого понимания социального прогресса, сводимого исключительно к одной из сторон жизни людей, включил в его содержание все важнейшие области человеческой деятельности. Вместе с тем общая направленность его социологии не позволила сделать реалистические выводы и широкий взгляд на развитие свелся к тощей и крайне субъективной формуле прогресса.

Формула прогресса выводится Кареевым априорным путем и имеет абстрактный характер, в чем он видел залог ее всеобщности. Предполагаемая Кареевым формула заключала в себе три элемента (идеал, пути его достижения, самоосвобождение личности), которые он подчинял главной цели прогресса ‑ развитой и развивающейся личности.

Поднятие прогресса ‑ его цели и компонентов ‑ пронизано субъективизмом, дано через личность и ее идеалы. К прогрессу Кареев подходил с мерой лучшего и худшего, истинного и ложного, для него движение общества становится фактом субъективной оценки. Здесь в наиболее концентрированном виде выступили черты субъективной школы в социологии.

Субъективная социология была важным этапом в истории русской социологической мысли. Ее представители поставили вопрос об активной личности в общественном преобразовании, они уделяли также значительное место разработке содержания понятия «социальный прогресс». При всей ошибочности субъективного метода в социологии он тем не менее помог обратить внимание социологов на существование специфики социального познания.