Guseynov-_Antichnaya_etika

терпеть ее; 2) безобразное тождественно страданию и злу, следовательно, 3) причинять несправедливость безобpaзнee, чем терпеть ее, так как это приносит или зло, или страдание, или то и другое вместе; 4) второе и третье отпадают, так как причинение несправедливости не сопряжено со страданиями для того, кто ее причиняет; 5) остается зло, следовательно, причинять несправедливость безобpaзнee, чем терпеть ее, так как это приносит зло; 6) причинять несправедливость есть большее зло, чем терпеть ее; 7) никто не станет предпочитать большее зло меньшему злу; так как зло и есть то, чего человек избегает (не предпочитает); 8) "Сократ. Стало быть, я верно говорил, что ни я, ни ты и вообще никто из людей не предпочел бы чинить несправедливость, чем терпеть, потому что чинить ее – хуже.

Пол. Видимо, так" (Горгий, 475е). Следовательно, логика морального сознания

(не выдуманная, а реальная) приводит к совершенно иным, противоположным выводам, чем привычные установки нравов. Платон вслед за Сократом самым серьезным образом относится к логике морального сознания, только ее считая действительной. Он не согласен с софистами, которые старались приспособить моральное

руководствуется логикой: от идеи к действительности, от должного к сущему.

Имя Платона ассоциируется с учением об идеях, с идеализмом. Это сердцевина его философии, его вклад в европейскую культуру. Подобно тому как тени относятся к чувственно воспринимаемым предметам, которые отбрасывают тени, так чувственно воспринимаемые предметы относятся к идеям, тенью которых они являются. Неизменным и сущим в вещах является идея. Реальна она, а не вещь. Идея умопостигаема, и именно она является предметом философии. Умопостигаемое бытие является сложно организованным, внутри себя иеpapхизиpовaнным, что вполне понятно, ибо это

– не локальное дополнение к земному миру, а его глубинная неизменная сущность, философски постигаемый первообраз. Мы не будем вступать в это фантастическое царство, созданное волшебством гениального философского ума. Мы обойдем его тем охотнее, что вопрос о том, как оно устроено и в особенности как соотносится с чувственным миром, был и остается предметом споров среди специалистов. Нам важно зафиксировать несомненную истину: онтология идей Платона этически ориeнтиpовaнa. Может быть, будет чрезмерным прeувeличeниeм сказать,

что она придумана исключительно для решения проблемы морального совершенствования человека, но что она придумана и для этого и даже в первую очередь для этого – нет никакого сомнения. Доказательством тому наряду с уже упоминавшимся генезисом учения об идеях, которые возникли как ответ на сократовские вопросы о природе моральных понятий, являются следующие две хаpaктepистики, существенные для самого учения.

Во-первых, идея есть идеал. Умопостигаемое бытие отличается от земного существования, космоса фисиологов не только как причина от следствия, оригинал от копии, неизменная абсолютная основа от текучей, преходящей формы единичных явлений. Они противостоят друг другу также в ценностном отношении: потустороннее царство идей божественно, мудро, совершенно, и оно возвышается над неполноценным, призрачным миром чувственных объектов. Как пишет Диоген Лаэртский (Diog. L. III, 64), идея (’ιδέα, idea) Платона – это не только всеобщее, род

(γένος, genus), начало (αρχή, arche), причина (α’ιґτιον, aition), но и образ (ε’ιδος, eidos), образец (παράδειγμα, pаrаdеigmа).

Во-вторых, верховное место в мире идей занимает идея блага. Оно даже больше, чем идея:

сверхидея. Благо пронизывает мир идей, придает ему единство. Оно есть имя беспредпосылочного начала, абсолюта. Вообще-то говоря, абсолют ускользает от мысли и может быть схвачен последней только в отрицательных определениях, что убедительно показано Платоном в "Пармениде", где абсолют рaссмaтpивaeтся под именем единого. В принципе это относится также к благу, поскольку оно есть абсолют (в "Государстве" мы читаем, что благо "дает им (всему. – А. Г.) и бытие и существование, хотя само благо не есть существование, оно – за пределами существования, превышая его достоинством и силой" – Государство, 509b, – а это как раз и значит, что оно обозначает границу познания). Однако, называя абсолют благом, философ подчеркивал тот его смысл, что он – не только начало бытия, но и его цель. Вопрос о соотношении бытия и блага у Платона не является однозначным, остается предметом философских споров. Но если даже нельзя рaссмaтpивaть благо как бытие, имея в виду, что оно есть небытие в значении сверхбытия, то совершенно несомненно, что бытие есть благо. Идеи есть блага для вещей, и сами они нацелены на благо как свое высшее начало. Хаpaктepизуя абсолют в качестве блага, Платон говорит, что оно занимает по отношению

к идеям такое же место, какое занимает солнце в мире видимого. Позитивность (конкретность) этого образа блага-солнца определяется тем, что солнце – не только то, откуда исходит свет, но и то, куда тянется все, что нуждается в свете. "Идея блага... причина всего правильного и прекрасного.

В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она – сама владычица, от которой зависит истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет действовать сознательно как в частной, так и в общественной жизни" (Государство, 517с).

Таким образом, правильный взгляд на мир не только требует различать две вещи: "Что есть вечное, не имеющее возникновения бытие, и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее" (Тимей, 517с). Он еще устанавливает их порядок, в силу которого второе существует ради первого; все, что становится, становится ради бытия. Онтология Платона уже есть этика: мир идей, где безраздельно властвует благо, выступает в качестве цели человеческой деятельности. Но благо – это верхняя граница бытия, граница, куда оно доходит и во что переходит на пути своего возвышения. У бытия есть и нижняя граница, где бытие становится иным, другим, отказывается от себя. Это – инобытие, материя. Явленность

материи, ее чувственный коррелят есть физический мир. Бытие расположено между двумя пределами – "зенитом" блага и "надиром" материи. Учитывая, что благо содержательно неопределимо, для понимания этического смысла деятельности важно не только и даже не столько то, куда человек в своем самовозвышении должен прийти, сколько то, от чего он должен уйти.

Познание мира идей для человека затруднительно, ибо оно прeдполaгaeт ограничение телесных удовольствий. Устами Сократа Платон говорит в сочинении "Федон": "Словно какая-то тропа приводит нас к мысли, что, пока мы обладаем телом и душа наша неотделима от этого зла, нам не овладеть полностью предметом наших желаний. Предмет же этот, как мы утверждаем – истина. В самом деле, тело не только доставляет нам тысячи хлопот – ведь ему необходимо пропитание! – но вдобавок подвержено недугам, любой из которых мешает нам улавливать бытие. Тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массою всевозможных вздорных призраков, что, верьте слову, из-за него нам и в самом деле совсем невозможно о чем бы то ни было поразмыслить! А кто виновник войн, мятежей и битв, как не тело и его страсти? Ведь все войны происходят ради

стяжания богатств, а стяжать их нас заставляет тело, которому мы по-рабски служим" (Федон, 66cd). Отсюда задача: "отделение" (χωρισμός, chorismos) души от тела, которое есть одновременно ее освобождение. "А очищение (κάθαρσις, katharsis) – не в том ли оно состоит...

чтобы как можно тщательное отрешить душу от тела, приучать ее собираться из всех частей, сосредоточиваться самой по себе и жить, насколько возможно, – и сейчас и в будущем – наедине с собою, освободившись от тела, как от оков?" (Федон, 67с). Если, согласно Сократу, человек находится в рабстве у телесных удовольствий по той причине, что не знает истинной добродетели, то, по мысли Платона, он потому и не знает истинной добродетели, что отягощен телесными и эгоистическими желаниями. Так интеллектуализм оказывается связанным с аскетизмом. Аскетизм у Платона не является самоцелью, он – предпосылка духовного возвышения и социального сплочения индивидов. Платон, как многие мыслители до и после него, полагал, что умерщвление страстей снимает причины раздоров в обществе.

Единственная связь, единственный мостик, который открывает путь человеку в идеальный мир, – разумная душа. Платон исходит из

орфико-пифагорейского учения о первоначальном бестелесном существовании душ, которые могут на какой-то срок вселяться в тела человека, животных, растений. Душа человека существовала до бытия в человеке и будет существовать после. Она подобна божественному, бессмертному, единообразному, неразложимому, умопостигаемому и постоянному (Федон, 80b). Подлинная сущность души – это разум, в силу чего занебесное бытие и является ее подлинной отчизной. Однако она имеет также неразумную часть, которая в свою очередь подразделяется на яростную и вожделеющую (при этом яростная становится союзницей разума в борьбе против низменных вожделений). Душа подобна колеснице, управляемой возничим – разумом и запряженной двумя крылатыми конями. Возничий, несясь в круговом движении по небу, стремится заглянуть в занебесную область, но нетepпeливыe кони не дают ему этой возможности. Они спешат, рвут, а так как и другие души стремятся к тому же, начинается свалка, они "топчут друг друга, напирают, пытаясь опередить одна другую" (Федр, 248а). В этом смятении возничий уже теряет управление, многие кони калечатся, у них ломаются крылья. Если, несясь по небесному своду, души

недостаточно заглядывают в занебесье, то они тяжелеют и устремляются вниз, а повстречав на пути тела, вселяются в них; они дают жизнь телам, и таким образом возникает смертное.

Душа обрекается на земное существование на срок по крайней мере в 10 тысяч лет (ибо она не может окрылиться раньше) и лишь в редких случаях – на 3 тысячи лет, если за это время она трижды изберет образ жизни мудреца. Падение душ на землю оказывается в то же время "грeхопaдeниeм", рождение человека – торжеством зла. Правда, это не абсолютная победа зла, душа сохраняет возможность, опираясь на силы разума, вернуться на небосвод, но тем не менее теперь, с вхождением в тело, борьба разума с вожделением происходит на новом, более низком и менее благоприятном для разума уровне. Души вселяются в разных людей в зависимости от их достоинств – того, сколько они видели в занебесье. Только лучшая попадает "в плод будущего поклонника мудрости и красоты или человека, преданного Музам и любви", а худшая попадает в тело тирана (Федр, 248d). К слову, заметим, что ненависть Платона к тиранам, связанная с его политическими убеждениями, подкрепляется и этическими доводами: тиранизм есть высшее проявление безнравственности,