514 IV. Плоды просвещения

ского говорится: «Второе. Известно тебе буди читателю любезный и сие, яко обычно есть мудрости рачителем, инем чуждым образом вещь воображати. Тако мудролюбцы правду изобразуют мерилом, мудрость оком яснозрительным, муже­ство столпом, воздержание уздою, и прочая безчисленная. Сие же не мни быти буйством неким и кичением дмящагося разума, ибо и в писаниих божественных тожде видим. Не сучец ли масличный и дуга на облацех сияющая бяше образ ми­ра; не исход ли израилтянов из Египта бяше образ нашего исхода от работы вра-жия; не прешествие ли чрез море образ бяше крещения; не змий ли, на древе ви­сящий, образ бяше Иисуса распята; читал ли еси, како Иаков сынов своих нари-цает: Рувима водою, Иуду скимном, Дана змием на распутий, Вениамина волком хищным... Аще убо сия тако суть, и аще писание божественное различный вещи в различных образах являет, и мы, от писаний божественных наставление воспри-емше, мирскую вещь мирскими образы явити понудихомся и славу торжественни­ков наших, в образе древних торжественников, по скудости силы нашея потща-хомся прославити» (Гребенюк 1979, 155—156).

** Подобная практика объясняется стремлением избежать конфликта с тради­ционным религиозным сознанием и исключить самую возможность соблазнитель­ного исголкованмя. Авторы, употребляющие такого рода сравнения, отдают себе отчет в возможности их неметафорической интерпретации, т. е. одновременно ориентируются на два возможных прочтения одного и того же текста. Можно ука­зать на прямые свидетельства подобной двойной ориентации. Так, Сумароков в оде «На победы Государя Императора Петра Великого» писал о Петре:

О премудро Божество! От начала перьва века, Таковаго Человека Не видало Естество.

В этих строках содержится явное сопоставление Петра с Христом—Петр ока­зывается первым после Христа, и это прямой намек на его богоподобие. Однако тут же Сумароков считает необходимым сделать весьма существенную оговорку; непосредственно вслед за этим он говорит:

Не удобно в христианстве Почитать Богами тварь; Но когдаб еще в поганстве Таковый случился Царь, Только б слава разнеслася, Вся б вселенна потряслася, От Его пречудных дел: Слава б неумолкным рогом, Не Царем гласила, Богом, Мужа, что на трон возшел.

(Сумароков, II, 3—4).

Метаморфозы античного язычества 515

Стремление перевести христианскую сакрализацию монарха в игровой языче­ский контекст было одним из факторов, способствовавших сохранению в панеги­рических произведениях XVIII в. барочного смешения христианских и языче­ских элементов—смешения, противоречащего классицистической установке их авторов.

19 Ср. у Г. Р. Державина в «Описании торжества в доме князя Потемкина по случаю взятия Измаила» описание устроенного Потемкиным зимнего сада: «Едва успеешь насладиться издали зрением вертограда, нечувствительно приходишь к возвышенному на ступенях сквозному алтарю, окруженному еще осмью столпами, кои поддерживают свод его. Вокруг онаго утверждены на подставках яшмовыя чащи, а сверху висят лампады и цветочные цепи и венцы; посреди же столпов на порфировом подножии с златою надписью [На сем подножии надпись: Матери отечества и мне премилосераой (примеч. Державина)] блистает изсеченный из чис-таго мрамора образ божества, щедротою котораго воздвигнут дом сей [На порти­ке дома надпись: От щедрот Великой Екатерины (примеч. Державина)]» (Держа­вин, I, 386). В другом современном описании этого же сооружения говорится: «По средине сада возвышался храм простого, но размернейшаго устроения. Его ку­пол, возвышавшийся до самаго потолка сего сада, искуснейшею рукою и обманчи­во расписаннаго под вид неба, и способствовавший к поддержанию потолка, опи­рался на 8 столпах из белаго мрамора. В оном по ступеням из сераго мрамора был вход к жертвеннику, служившему подножием изображению императрицы, изсе-ченному из белаго мрамора. Императрица представлена была в царской мантии, держащая рог изобилия, из котораго сыпались орденские кресты и деньги. На жертвеннике было подписано: „Матери отечества и моей благодетельнице". Здесь равномерно разсгавлены были лампады, имеющия подобия цветов, фестонами около столпов как бы обвнтыя» (Там же, 368, примеч. 6).

30 Рассказ об этом со слов Н. С. Ильинского, священника в аракчеевском име­нии Грузине, сохранился в записи П. И. Савваитова: «Обязанный первоначаль­ным своим возвышением императору Павлу Петровичу, Аракчеев до конца жиз­ни глубоко чтил память своего благодетеля. В грузинском саду, неподалеку от до­ма, в котором жил Аракчеев, был поставлен бюст императора. В летнее время, ко­гда Аракчееву угодно было приглашать к себе на обед грузинскую служебную знать, обеденный стол в хорошую погоду обыкновенно накрывался у этого бюста, против котораго всегда оставлялось незанятое место и во время обеда ставилась на стол каждая перемена кушанья; в конце обеда подавался кофе, и Аракчеев, взявши первую чашку, выливал ее к подножию императорского бюста; после это­го возлияния он брал для себя уже другую чашку» (Савваитов 1872).

31 Показательно, что эти выражения были отмечены Николаем I как недопус­тимые в отношении изображения Петра (Зенгер 1934, 522; Измайлов 1978, 219—220). 14 декабря 1833 г. Пушкин заносит в свой дневник: «Слово кумир не пропущено высочайшею ценсурою (...}» (Пушкин, XII, 317).

31 Характерно в этом смысле, что мифологические имена усваиваются в XVIII в. в России в латино-польской, а не в греческой форме. Когда А. К. Барсов