478 IV. Плоды просвещения

го консервативным кругам, заботившимся о чистоте веры, борьба с та­ким осмыслением оказывалась частью государственной церковной по­литики. Итак, если старая (патриаршая) церковная организация была, по мысли Петра, рассадником невежества, то новое (синодальное) цер­ковное управление призвано было содействовать просвещению, борь­бе с невежеством — поэтому популяризация мифологии оказывалась в сфере обязанностей Синода. Феофан Прокопович в предисловии к книге Аполлодора специально подчеркивает, что язычеством является именно обрядоверие; такое понимание язычества эксплицитно проти­востоит традиционной идеологии. «Когда, глаголю, сами своим мозгом мудрствовать начинаем,—пишет Феофан,—не слепотствуем ли по по­добию языческому, мало ли у нас набасно от лжеучителей суеверия и басен; и многий ли не веруют им; не токмо многий веруют, но и когда слышат проповедуемый прямым путь спасения, от неложных словес самаго Бога, по словеси пророческому, окаменевают сердцы своими, и ушима тяжко слышат, а очи свои смежают: А суеверныя росказы слад-це приемлют: не спрашивая ни мало, чим сие, или иное предание ут­верждается; где написано; обретается ли в священном писании; нау­чили ли тако Апосголи, и им последовавший отцы; но просто и без всякаго разсуждения веруют. Таковии убо, когда чтут Аполлодорову сию книгу, и удивляются слепому язык вероятию; да помышляют и о самих себе, како опасни суть» (Аполлодор 1725, предисл., 13—15). Мы видим, таким образом, что, если консервативная часть общества опи­сывает с помощью античной мифологии новую культуру (указывая на ее языческий характер), представители новой культуры полемически приписывают черты язычества старой отвергаемой культуре—для это­го опять же используется античная мифология"5.

Сознательное введение мифологической образности в качестве эле­мента государственной политики связано с функциями мифологиче­ских сюжетов в апологии императорской власти. С самого начала Пет­ровской эпохи мифологические образы широко используются в пане­гирических текстах; зачатки такого употребления наблюдаются уже во второй половине XVII в. (еще в царствование Алексея Михайловича96, однако лишь при Петре оно получает вполне отчетливые и общест­венно значимые формы. С петровского времени, наряду с литератур­ной традицией, мифологические образы становятся непременным ат­рибутом публичных зрелищ (триумфальные арки, фейерверки и т. п.), имевших в XVIII веке исключительную дидактическую значимость. Если в панегирической литературе мифологические сюжеты восходят

Метаморфозы античного язычества 479

к барочным традициям Юго-Западной Руси (см. об этом ниже), то в зрелищах эти сюжеты актуализируют связь новой императорской вла­сти с императорским Римом (ср. Лотман и Успенский 1982). Уже в 1696 г., когда Петр возвращается из Азовского похода, он входит в Москву с триумфом, причем две статуи, поддерживающие триумфаль­ные ворота, изображают Марса и Геркулеса, а в середине ворот свеши­ваются шпалеры с надписями «возврат с победы царя Константина» и «победа царя Константина над нечестивым царем Максентием Рим­ским» (Устрялов, II, 300). Петр предстает здесь как новый Константин, и его триумф актуализирует атрибуты римских императорских триум­фов. Подобная символика прослеживается и в дальнейшем (часто в смешении с символикой христианской)—античные мифологические образы занимают в этом контексте прочное место.

Таким образом, возникает своеобразный гражданский культ, устро­енный по античному образцу и имеющий мифологические персонажи в качестве необходимых атрибутов. Понятно, что для большинства об­щества этот культ выглядит как антихристианский, языческий, явно противополагаясь традиционным византинизированным представле­ниям о монархе. Показателен, например, следующий эпизод. В 1704 г. по случаю завоевания Ливонии Петру устраивается триумфальный въезд в Москву; строятся триумфальные ворота с изображениями Мар­са, Геркулеса, Беллерофонта, Нептуна, Юноны и одновременно с алле­горической Надеждой, которая держит лабарум Константина Велико­го. В описании этого торжества, сделанном префектом московской Сла­вяно-греко-латинской академии Иосифом Туробойским, говорится: «Ты убо, благочестивый читателю, написанным нами не дивися, ниже ревнуй невегласом, ничтоже ведущим, ничто нигде не видевшим, но яко желв под своею клетию неисходно пребывшым, и егда ново что у себе видят, удивляющимся и различния блядословия отрыгающым» (Гребенюк 1979, 156). Надо полагать, что «невегласы» видели в Петре-триумфаторе язычника или непосредственно антихриста. Иосиф Ту-робойский объясняет, что данная церемония не имеет религиозного значения, а есть особое гражданское торжество: «Яко мню, удивишися православный читателю, яко торжественная сия врата (якоже и в про­шлых летех) не от божественных писаний, но от мирских историй, не святыми, но или от историков преданными, или от стихотворцев вы­мышленными лицами, и подобиями от зверей, гадов, птиц, древес, и прочих вещь намеренную изобразуем. Ведати же тебе подобает. Пер-вее: яко сия не суть храм, или церковь во имя некоего от святых соз-