Gromova_LP / Громова Л.П. - История русской журналистики XVIII - XIX веков - 2003 / 19 век / 2 пол 19 в / 1880-1890 / 21 Русская мысль

§ 5. «Русская мысль»

«В высшей степени вредный для спокойствия государства орган» — таков итог наблюдений московской полиции над журналом «Русская мысль» но донесению обер-полицеймейстера Козлова от 21 февраля 1886 г. «Русская мысль», заявленная как литературно-политическое издание, стала выходить с января 1880 г. Известный хлеботорговец В. М. Лавров был его издателем, редактором — С. А. Юрьев, ранее возглавлявший славянофильский журнал «Беседа». Юрьев составлял программу «Русской мысли», включившей в себя отделы: «Изящная словесность», «Науки и искусства», «Русская жизнь», «Славянские народы», «Земство», «Библиография», «Внутреннее и политическое обозрение». Прежние пристрастия редактора сказались на програм­ме п содержании первых номеров журнала. И в числе его со­трудников было немало участников «Беседы» и московского профессорского кружка (ученые И. И. Иванюков, В. О. Ключевский,

Н. И. Костомаров, О.Ф. Миллер, В. И. Семевский и др.). Однако про­грамма «Русской мысли», пытавшаяся реанимировать славянофиль­ство, не нашла достаточной аудитории в обществе, тираж журнала не превышал 1500 экземпляров, а дефицит составлял 60 тыс. рублей.

Издатель В. М. Лавров, стремясь изменить ситуацию, получил в Главном управлении по делам печати разрешение на свое редактор­ство, своим заместителем сделал Н. Н. Бахметьева, а ответственным секретарем — проф. В. А. Гольцева. Обновился состав сотрудников. События 1881 г. заставили редакцию снова вносить коррективы в дея­тельность журнала, при этом его структура была приведена в соот­ветствие с традициями изданий такого типа. «Русская мысль» стала состоять из двух отделов: «Беллетристика и статьи научно-историче­ского характера» и публицистический, включавший в себя подотде­лы: «Внутреннее обозрение», «Политические заметки» и «Земство», позднее появились отделы «Современное искусство», «Смесь», «Биб­лиография», «Педагогика», «Книги для детей, учебники» и др.

Укреплению авторитета журнала способствовали объективные обстоятельства. В апреле 1884 г. правительство закрыло «Отечествен­ные записки», перестал издаваться журнал «Дело». М. Е. Салтыков-Щедрин решил передать именно «Русской мысли», о которой он по­рой нелестно отзывался, некоторые рукописи из портфеля редакции, а главное — существенную часть тиража своего журнала: из 7 тыс. подписчиков 4500 стали получать «Русскую мысль». Многие сотруд­ники «Отечественных записок» перешли в нее. (Позднее, в 1895 г., закрывшийся журнал «Артист», в котором публиковался В. А. Голь-цев, тоже передал свою подписку «Русской мысли».) Все это указало обществу, в том числе и цензурному ведомству, на основного преем­ника «Отечественных записок». Вот что говорилось в уже цитиро­ванном полицейском донесении: «Журнал „Русская мысль", издавае­мый В. М. Лавровым, принадлежит безусловно к органам тенденци­озной печати, поставившей себе целью изменение современного политического порядка путем резкой и односторонней критики как этого порядка, так и всех мер и распоряжений правительства. За пре­кращением издания журнала „Отечественные записки", служившего, как известно, центром, группировавшим около себя лиц, литератур­ная деятельность которых всегда отличалась антиправительственным направлением, „Русская мысль" сделалась новым революционным центром; в ее редакции собрались вновь деятели „Отечественных записок", и журнал, руководимый таким крайним радикалом, как В. А. Гольцев, сделался в высшей степени вредным для спокойствия государства органом».

В факте передачи «Русской мысли» тиража и рукописей Салтыко­вым-Щедриным были не только плюсы, но и минусы. Начиная с вес­ны 1882 г. журнал попал под волну репрессий. Цензура задержала его номера за апрель, май, июль, ноябрь, запретила публиковать ряд зна­чительных произведений, к примеру, «Исповедь» Л. Н. Толстого. Ре­дакции пришлось принять меры, чтобы выглядеть в глазах Главного управления по делам печати более благонадежной. Так, усиливая в 1884 г. постановку литературного, расширяя литературно-критиче­ский и научный отделы, она создает отдел библиографии. Объявляя об этом, редакция спешит уверить цензурное ведомство в своей ло­яльности: «В предпринимаемом нами труде мы не намечаем ника­кой партийной цели... Нам придает бодрость и силу сознание всех смотрящих на печать не как на боевую машину, а как орудие мирно­го прогресса, как на служительницу правды».

Кроме того, редакция опасалась, что М. Е. Салтыков-Щедрин и его сотрудники будут претендовать на руководство «Русской мыслью», поэтому ее редакция, оплатив литературный материал «Отечествен­ных записок», дала понять, что не потерпит в свои дела никакого вме­шательства. Салтыкову-Щедрину намекнули, что его участие в жур­нале в создавшейся ситуации нежелательно.

Важным фактором успеха «Русской мысли», как и любого русско­го толстого журнала, стало обозначение в его деятельности лидера. Им постепенно становится Виктор Александрович Гольцев. Гольцев не примкнул ни к одному политическому течению тех лет. Но на про­тяжении всей жизни он был сторонником конституционного устрой­ства государства, постепенных преобразований его общественного и экономического положения с помощью просвещения народа, про­мышленного прогресса и широкой гласности в обществе, за что пост­радал еще в самом начале карьеры. Став профессором Московского университета, он проповедовал конституционные начала в студен­ческой среде. За это был отстранен от преподавания юридических наук. Его попытки продолжить педагогическую деятельность были безуспешны: власть не допустила его до молодежной аудитории.

Столь же последовательным Гольцев был и в отношении к ради­кальным деятелям, предлагавшим революционные меры в переуст­ройстве жизни России. За сочувствие народовольцам во время их гонений он оказался под постоянным полицейским надзором и даже был арестован. Но и в последующие годы, возглавляя «Русскую мысль», он не изменился в этом отношении.

Не имея возможности преподавать, Гольцев выбирает путь лите­ратора и становится профессиональным публицистом, издателем и

литературным критиком. Его публицистическая деятельность начи­налась в 1878 г. в «Юридическом вестнике», одним из редакторов которого он был в 1880-1883 гг., одновременно выступая во многих других изданиях: «Русском курьере», «Московском телеграфе», «Рус­ских ведомостях», «Земстве», «Голосе», «Вестнике Европы», «Рус­ском богатстве» и т. д. Однако со дня основания в 1S80 г. журнала «Русская мысль» все больше места в его деятельности стал занимать этот орган, где он был ответственным секретарем, с 1885 г. неофици­альным редактором, а с апреля 1905 г. — официальным.

Гольцев активно участвовал в общественной жизни: в земском движении, был членом Московского юридического общества, в 1882-1888 гг. —товарищем председателя, членом Общества любите­лей российской словесности с 1880 г., в 1905-1906 г. — его председа­телем, членом Московского психологического общества, членом-уч­редителем Общества народных университетов. Он обладал и ораторским, и публицистическим даром, по словам В. Г. Короленко, ярким общественным темпераментом. Редактор «Русской мысли» пользовался в обществе большой популярностью, дружил со мно­гими видными публицистами и писателями (Г. Успенским, В. Г. Ко­роленко, А. И. Эртелем и др.). Известно 101 письмо А. П. Чехова к Гольцеву и 146 писем Гольцева к Чехову. Все это в совокупности так или иначе имело существенное значение для становления журнала, который возглавлял Гольцев.

Обобщая 20-летний путь «Русской мысли», он писал: «Наш жур­нал сознательно, имея в виду условия русской действительности, при­держивался некоторого эклектизма». На современном языке этот эк­лектизм в практике редактора называется плюрализмом. Известна терпимость Гольцева к разным политическим течениям, о чем свиде­тельствует то, что в числе сотрудников «Русской мысли» в разное время были многие деятели русской культуры, позицию и взгляды которых редактор не принимал полностью или отчасти: Н. Г. Черны­шевский, опубликовавший под псевдонимами в журнале несколько научных статей и стихотворение, Н. К. Михайловский, Н. В. Шелгунов и др. В 1896 г. Г. В. Плеханов предложил выступить на страницах «Рус­ской мысли» С критикой статьи редактора «Об экономическом мате­риализме» и получил с согласия Гольцева трибуну. В «Русской мыс­ли» выступали народники, но журнал не был народническим, в нем появлялись произведения славянофилов и западников, марксистов и символистов. Ощутимо стремление редакции дать объективную кар­тину русской и европейской культуры того времени. Этическим пра­вилом редактора Гольцева было кредо, высказанное им в 1889 г. в

статье «Литература и жизнь»: «...в противнике желаю видеть челове­ка, хочу идти навстречу его мнению, понять его и горячо поспорить с ним, в случае несогласия, но не оскорбить его лично».

Переписка литераторов и публицистов (Г. Успенского, Н. К. Ми­хайловского, Н. В. Шелгунова, В. Г. Короленко, А. М. Скабичевкого и др.) с Гольцевым показывает ту большую материальную поддержку, которую они получали от журнала. При этом надо иметь в виду и то обстоятельство, что многие из литераторов могли выражать свои взгляды на страницах «Русской мысли». Писатели воспринимали «Русскую мысль» как некий организующий центр литературной жиз­ни и как свое общее дело.

Естественно, что редактор определял и программу журнала. Осто­рожно и ненавязчиво «Русская мысль» давала читателю понять, что экономическое, политическое, нравственное положение России не­нормально, требует постепенного изменения и что ориентиром при этом является наследие эпохи «великих реформ». Даже в нача­ле XX в. журнал устами своего обозревателя утверждал: «Реформы Александра II — вот фундамент, на котором должна строиться бу­дущность России». Считая, что страна тогда переживала «момент борьбы за основные права личности и гарантии свободы», обозре­ватель предрекал «просвещенному либерализму» «видное место в истории русской общественности». Такой подход к постановке важ­нейших проблем жизни страны 80-90-х годов позволял редакции при­влекать к сотрудничеству различные политические, научные и куль­турные силы.

Но этот же подход обусловил и критическое восприятие нового политического течения — марксизма. Редакция дифференцировала отношение к К. Марксу, марксизму и к его последователям в России. В целом «Русская мысль» проявила к нему более лояльное отноше­ние по сравнению со многими другими изданиями. Он рассматри­вался на ее страницах как существенная составная часть теоретиче­ского социализма. К. Маркс признавался как видный экономист. В одной из рецензий, помещенных в журнале, о нем говорилось как о «научном борце за дело пролетариата, соединившим в себе ученость, философскую проницательность и литературный талант». Хотя к кон­цу 90-х годов редакция «Русской мысли» осознавала, что народниче­ство сходит с исторической арены, но «бездушие» марксизма для нее было неприемлемо. Один из видных сотрудников журнала М. А. Про­топопов в 1899 г. писал: «Девяностые годы принесли нам „новое сло­во" в лице так называемого марксизма, и нет сомнения, что с этой драгоценностью в руках мы перешагнем и за рубеж нового века. От

народничества через ницшеанство и декадентство к марксизму — таков ход нашего развития за последние тридцать лет. Это можно вы­разить другими словами: от страстной любви к народу и горячей веры в него через равнодушие к тому же народу... к полному отрицанию его исторической личности... Это такой же идеализм, как и идеализм народников... Народники воображали, что в народе... осуществлена высшая вековая правда, марксисты воображают, что народ не более как мясо для ученых вивисекций, а формы его жизни — мягкое тесто, из которого можно вылепить и выпечь что угодно, лишь бы достаточ­ная власть была».

Два года с начала издания «Русской мысли» Гольцев вел внутрен­нее обозрение, сразу же предложив программу этого отдела: «Пер­вое место во внутреннем обозрении „Русской мысли" отведено на­роду, с его стремлениями, с его потребностями, с его страданиями, с его горькою нуждою, с его ужасающим невежеством. Стоя на народ­ной почве, мы далеки от мысли преклониться пред всем народным без исключения... Надо будить уснувшие силы земли, родившей Ер­мака, Ломоносова и Шевченку, надо поднять в русском народе ува­жение к личности, поглощенной теперь косною средою».

Журнал обещал защищать общину и «стоять за ее постепенное пре­вращение в свободный союз на основе общинного землевладения; выдвигая вперед артельное начало, наше издание выше всего поставит честный личный труд. Неустанною тяжелой работой русского мужика создано великое государство, стянуты под единую верховную власть сотни тысяч квадратных миль. Пора государству поработать на мужи­ка». Редакция возлагала надежды на то, что власть найдет опору в «здо­ровых силах русской интеллигенции», которая через просвещение на­рода, распространение в нем знаний, изучение его быта преодолеет разрыв между нею и мужиком. В программной статье ответственный секретарь редакции с оптимизмом писал о том, что «недалеко то вре­мя, когда наша общественная мысль и наша печать явятся лучшими выразительницами лучших стремлений народа».

Предложенная программа, за исключением ее благих пожеланий и надежд, в целом журналом выполнялась. Особую роль в этом играл публицистический отдел «Русской мысли». Он был разнообразным по авторскому составу, выражению демократических взглядов и сти­листике. В нем печатались произведения Гольцева, Михайловского, Шелгунова, Г. Успенского, Короленко, И. И. Иванюкова, В. О. Ключев­ского и др.

Гольцев выступал по всем основным проблемам (крестьянский во­прос, государственное устройство и право, вопрос о народничестве, о

прогрессе цивилизации и науки, о природе искусства и творчества и др.), с внутренними, иностранными, научными обозрениями, циклами ста­тей «Литературно-жи гейские заметки» (1887), «Из литературных на­блюдений» (с 1893), «Не в очередь» (с 1896) и т. д. Но наряду с редакто­ром-публицистом в журнале обычно был публицист-солист, голос которого особенно был привлекателен аудитории. Эту роль в 1886-1891 гг. выполнял Н. В. Шелгунов, к этому времени опытней­ший публицист, прошедший суровую школу борьбы с самодержа­вием; написавший первые в России революционные, политические прокламации «К молодому поколению» (в соавторстве с М. Л. Ми­хайловым), «Русским солдатам от их доброжелателей поклон», «К сол-датам» и участвовавший в их распространении; неоднократно ссылав­шийся властью за революционную деятельность. Ранее Шелгунов выступал по острым экономическим проблемам, одним из первых в русской публицистике начал исследовать рабочий вопрос. Его смелая статья «Рабочий пролетариат в Америке и во Франции» (1861) — един­ственное легальное изложение на русском языке книги Ф.Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» — стала событием в журна­листике начала 1860-х годов. Шелгунов сотрудничал в передовых жур­налах «Русское слово», «Современник», «Труд», «Дело», после закры­тия которого стал обозревателем «Русской мысли».

Несмотря на редакционную цензуру, вызванную объективными обстоятельствами и которой Шелгунов был естественно недоволен, в конце своего творческого пути он смог сказать свое оригинальное слово и на страницах «Русской мысли», где публиковались критиче­ские и проблемные его «Очерки русской жизни». В них была дана обобщенная картина России тех лет: положение крестьянства, его безысходная бедность, малоземелье. Причину такой ситуации Шел­гунов видел в том, что при освобождении крестьян от крепостного нрава мужик «получил земли меньше, чем ему нужно было, чтобы есть чистый черный хлеб». Следствием реформы 1860-х годов были выкупные платежи и непомерные налоги, выплачивавшиеся крестья­нами и разорявшие их. Кроме того, до деревни уже добрался капита­лизм, строивший новый порядок, в основе которого — антагонизм, афористично определенный Шелгуновым: «Каждый или молот, или наковальня». В очерках публицист показал рост на селе кулачества, ростовщичества, промышленников за счет обнищания самой массы хлебопашцев и разрушения общины.

Шелгунов уделял постоянное внимание новой растущей в обще­стве силе — рабочим. В очерке «По поводу статьи деревенского жи­теля...» публицист замечал: «Пролетариат земледельческий и фабрич-

ныи стал теперь у нас таким же экономическим явлением, как и в Европе». Уже в этот период в очерке «Что читать и как читать» Шел-гунов высказал точку зрения, что рабочий вопрос — это вопрос о борьбе «труда с капиталом, с капиталистическим строем современ­ного общества». Анализируя рабочее движение 1880-х годов (стачки Иваново-Вознесенскую, Морозовскую), он показывал бесчеловеч­ную эксплуатацию труда рабочих.

В публицистике «Русской мысли» творчество Шелгунова занима­ет особое место, поскольку оно окрашено идейностью, стремлением бить в колокол о народных бедах. Сам Шелгунов считал, что «публи­цист является пророком своего народа», и старался выполнять эту миссию. Его слово получало широкий отклик в обществе. В редак­цию на имя Шелгунова ежемесячно приходило до 140 писем с просьбой ответить. Провинциальная пресса постоянно откликалась на его статьи и полемизировала с их автором.

Похороны публициста в апреле 1891 г. сопровождались мощной демонстрацией с участием рабочих Петербурга.

Заменить Шелгунова, без сомнения, для редакции «Русской мыс­ли» было сложно, но в трудную минуту ей на помощь пришел не менее опытный мастер пера— Глеб Успенский. В начале 1890-х го­дов Россию поразил страшный голод, при этом особенно пострадало крестьянство. Успенский взялся за публицистическое обозрение, но хронику голода, продовольственный вопрос, положение голодающих он оставил за журналистом Л. А. Полонским, который, но мнению Успенского, эту хронику ведет «превосходно». В конце 1892 г. его сменил В. Г. Короленко, но и ему уже весной 1893 г. пришлось отка­заться от обозрений, так как два из пяти цензура не пропустила. Одна­ко в это время в публицистике «Русской мысли» зазвучал мощный голос Н. К. Михайловского— цикл его критических обзоров «Лите­ратура и жизнь» (1892).

Михайловский считал главным в наследии 1860-х годов крестьян­ский вопрос, что было созвучно публицистическим выступлениям «Русской мысли». В журнале этот вопрос рассматривался всесторон­не: от его истоков (статьи историков В. О. Ключевского «Подуш­ная подать и отмена холопства в России», В.И.Семевского «Кре­стьянский вопрос в царствование императора Николая» и др.) до остро стоявших в связи с его решением актуальных проблем. Так, в статье Южакова «Нормы народного землевладения», получившей большой отзвук в обществе, автор пытается определить, каким же должно быть «народное землевладение», чтобы крестьянин жни без­бедно и чтобы он избежал капиталистической эксплуатации. Совре-

менное положение деревни «Русская мысль» показывала вполне объективно, при взаимном дополнении — через публицистику, стати­стические исследования и художественную литературу. Уже в 1881 г. цензор журнала замечал, что в нем «внимание обращает на себя, во-первых, тон ее (статьи «Русской мысли». — Авт.), а затем ряд указа­ний на эксплуатацию и обман крестьян, на бедственное ноложение крестьянина и на полнейшее бесправие народа; все вместе произво­дит снова гнетущее и крайне безотрадное впечатление на читателя». Видя вторжение капитализма в деревню, публицисты журнала иска­ли средства, чтобы остановить его. В теоретической и обстоятельной статье И. И. Иванюкова «Общинное землевладение» утверждалось, что в самой общине нет предпосылок для ее капитализации, капита­лизм в нее проникает извне, поэтому интеллигенция должна искать пути для укрепления общины, восстанавливать ее там, где она раз­рушена.

В беллетристике «Русской мысли» крестьянский вопрос получал более точное отражение. Художники слова рисовали жизнь деревни такой, какой она была, без ее идеализации. Очерки Гл. Успенского показали процесс проникновения на село капиталистических отно­шений; повесть Н. Г. Гарина «Несколько лет в деревне» раскрыла тщетность просвещенного помещика научить крестьян вести «пра­вильное» хозяйство и разорившегося на этом; такое значительное произведение А. П. Чехова, как «Мужики», воссоздавало реалисти­ческую картину бедственного, нищенского существования крестьян, их невежества. Вокруг рассказа в печати развернулась острая поле­мика. В самом журнале в двух номерах была помещена большая ста­тья Скабичевского «Мужик в русской беллетристике (1847—1897)». Ее автор анализировал литературу истекшего 50-летия о деревне, включая и чеховское произведение.

Программа «Русской мысли» требовала показа не только негатив­ных явлений в жизни России тех лет, но и светлых. Позитивная сторо­на действительности нашла отражение в научном разделе журнала, выступавшего в качестве поборника научного прогресса. В ней печа­тались глубокие и интересные статьи по земельному вопросу, о пере­ходных формах между земледелием и промышленностью, по есте­ствознанию, социологии, истории и др. Важное место в «Русской мысли» занимала публицистика К. А. Тимирязева, выступавшего против распространения идеализма и мистики, защищавшего дарви­низм от нападок религиозных публицистов, считавшего эволюцион­ное учение «важнейшим завоеванием научной философии за истек­ший век».

Просветительские задачи, заложенные при основании журнала в про­грамму «Русской мысли», определяли и особенности ее литературной критики. Редакция, но ее признанию, стремилась не только «давать в журнале материал для чтения, но и руководить чтением русского обще­ства». Но как раз в этом отношении у нее многое не получалось. Одним из наиболее ярких имен этого направления деятельности «Русской мыс­ли» был Михаил Алексеевич Протопопов. Его основное правило было выражено словами: «Мы всегда держались того принципа, что литера­турная критика есть не что иное, как литературная публицистика». Про­топопов считал себя последователем критического метода Н. А. Добро­любова, о чем он заявил в одной из статей, выходивших иод названием «Письма о литературе». Такие же декларации содержала и статья 1889 г. Гольцева «О прекрасном в искусстве». Но практика критиков-публици­стов не соответствовала заявленной традиции.

Эстетическая программа журнала была противоречивой, в ней сказывался субъективизм ее литературных критиков. Это видно на их отношении к творчеству таких вершин русской литературы, как Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой. М. А. Протопопов с иронией писал о Достоевском как о «нашем патентованном проповеднике». И Шелгунов, и Михайловский яростно выступали против религиозного морализма Достоевского. Рассматривая Толстого как вершину наци­онального искусства и великого реалиста, Протопопов в то же время постоянно полемизирует и с учением Толстого, и с такими его про­изведениями, как «Власть тьмы», «Плоды просвещения», «Крейце-рова соната». Роман Л. Толстого «Воскресение» критик в статье «Не от мира сего» отнес к неудачным произведениям писателя.

В целом литературно-критические выступления «Русской мысли» мало соотносились с ее прекрасным беллетристическим отделом. Он был интересным и представительным. Журнал познакомил читателей со многими шедеврами русской и мировой литературы: произведени­ями Лескова, Гаршина, Н. Гарина, Короленко, Эртеля, Мамина-Сиби­ряка, М. Горького, Г. Сенкевича, Г. П. Данилевского, И. Н. Потапенко, зарубежных писателей — А. Франса, Т. Гарди, С. Лагерлеф, А. Доде.

«Русская мысль» поддержала в трудную для него минуту Н. С. Лес­кова, подчеркивая такие особенности его творческой манеры, как умение изображать положительные явления жизни, его внепартий-ность. Дорожила редакция журнала сотрудничеством В. Г. Королен­ко. Она даже пошла на беспрецедентный шаг— перепечатку его по­вести «Слепой музыкант» из газеты «Русские ведомости». В «Русской мысли» увидели свет известные произведения Короленко «Сон Ма­кара», «В дурном обществе» (1885), «Лес шумит» (1886) и др.

С 1890-х годов на страницах журнала читатели увидели расцвет творчества А. П. Чехова: «Палата № 6», «Остров Сахалин», «Ариад­на», «Дом с мезонином», «Чайка», «Человек в футляре», «Дама с собачкой». Чехова печатали в «Русской мысли», претерпевая цензур­ные гонения, особенно это коснулось публикации «Острова Сахали­на» и «Мужиков». О Чехове писали в журнале как о «нашем высоко­талантливом сотруднике», которого знает вся читающая Россия.

Наконец, «Русская мысль» вовремя заметила начавшиеся измене­ния в литературном процессе, ощущавшуюся потребность в обнов­лении искусства, хотя отнеслась к ним противоречиво, что сказалось, например, на ее отношении к творчеству Л. Андреева, А. Белого. Творчество же М. Горького получило поддержку. Журнал опублико­вал его рассказ «Супруги Орловы». В статье «Новые течения в совре­менной литературе» критик Скабичевский писал: «...г. Горький пред­ставляет собою явление совершенно своеобразное, имеющее очень мало точек соприкосновения с привычными нам литературными тра­дициями. А между тем произведения его нравятся, читаются с вос­торгом, раскупаются нарасхват, особенно молодежью, наиболее чут­кой ко всему... идущему на смену старого и отжившего. Что такое представляет собою это новое, мы не в состоянии еще ответить кате­горически, так как оно не успело еще ни определиться, ни получить своей клички. Мы можем лишь формулировать его отрицательно: это будет ни натурализм, ни декадентство. А что оно стучится в наши двери — в этом не может быть ни малейшего сомнения». Но стучав­шийся в двери тогда же модернизм и символизм не воспринимались журналом как новые литературные течения.