mir_istorich_pr-ss

Д.филос.н., проф. Л.А. Мусаелян

Пермский государственный университет

МИРОВОЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС И РОССИЯ^

Люди всё чаще склонны думать о себе, нежели о других, о судьбе своей страны, нежели соседей. Увы, подобный взгляд в последние годы у нас стал нормой. Драматические события августа 1998 и 2008 гг. убеждают в том, что будущее отдельного индивида, как и будущее его страны нельзя рассматривать не только вне контекста окружающей социальной реальности, но и мирового исторического процесса. В условиях глобализирующегося, взаимосвязанного, взаимозависимого мира игнорирование этой связи чревато тяжелыми экономическими, социально-политическими и нравственными потерями. Глубокий финансофо-экономический кризис, поразивший цивилизацию, повысил интерес интеллектуальной элиты человечества к научным теориям обладающим высоким эвристическим потенциалом, позволяющим дать сущностный анализ мирового исторического процесса, раскрыть природу фундаментальных противоречий современной цивилизации, показать путь их преодоления, выявить глубинные тенденции развития человечества. По этой причине за рубежом и отчасти в России снова оказался востребованным Маркс. Призывы внимательно изучать Маркса и Кейнса сегодня слышны даже среди тех, для которых идеи неолиберализма и рыночного фундаментализма ещё вчера являлись, по сути, подлинной религией. Притягательность теории Маркса определяется также тем, что человек есть фокус этого учения, а гуманизм его основной мировоззренческий мотив (1). Поэтому для современной предельно рационализированной, дегуманизированной цивилизации многие идеи Маркса весьма актуальны.

Ниже на основе марксистской методологии попытаемся проанализировать современный этап мирового исторического процесса и место нашей страны в нем.

Методологией социального, и особенно, исторического познания Маркса является его учение об общественно-экономических формациях. Будучи важным компонентом марксистской социальной философии, оно позволяет дать типологизацию обществ и раскрыть общую логику развития человечества как единого закономерного мирового исторического процесса. Однако эта теория не описывает специально историю конкретных социальных организмов, хотя очевидно, что мировой исторический процесс складывается из истории отдельных народов, но и не сводится к их простой сумме. С другой стороны, история конкретных народов не всегда всецело укладывается в общую логику развития человечества, которая отражается в формационной теории. Всё это давало и дает основание противникам марксизма критиковать его за кажущуюся необъективность и называть формационную концепцию «мыслительной схемой», а понятие формации «фикцией». Но ещё Энгельс показал несостоятельность такого подхода. «Разве понятия, господствующие в естествознании, – спрашивал Энгельс, – становятся фикциями, оттого, что они отнюдь не всегда совпадают с действительностью?.. в тот день, когда понятие и действительность в органическом мире абсолютно совпадут, наступит конец развитию» (2). Точно также, по мысли Энгельса, обстоят дела в истории. «Разве феодализм когда-либо соответствовал своему понятию?.. Неужели же этот порядок был фикцией, оттого что лишь в Палестине он достиг на короткое время вполне классического выражения, да и то в значительной мере лишь на бумаге?» (3). Критический пафос оппонентов марксовской теории исторического процесса обусловлен непониманием сущности и функции этой концепции, а также отождествлением её с вульгаризированными и догматизированными интерпретациями. Как известно Маркс категорически возражал, чтобы его учение об общественно-экономической формации превращали в «историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются…» (4). В свою очередь Энгельс отмечает: «…наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства» (5).

Из контекста работ основоположников марксизма можно прийти к выводу, что в теории единого закономерного мирового исторического процесса, подобно теориям единого закономерного мирового процесса, необходимо различать два уровня: абстрактный и конкретный. На наш взгляд, формационное учение Маркса представляет абстрактно-всеобщую концепцию исторического процесса. Она, как это следует из приведенных выше оценок Маркса и Энгельса, выступает в качестве методологии («руководства к изучению») истории и «схватывает» лишь общую логику, развития человечества. Однако, она, как уже отмечалось, не дает содержательного описания конкретных социальных организмов, репрезентативно представляющих основные ступени развития человечества, то есть общественно-экономических формаций. Кроме того, абстрактно-всеобщая концепция исторического процесса не учитывает сложный, неравномерный и противоречивый характер исторического процесса. Разработка конкретно-всеобщей концепции единого закономерного мирового исторического процесса позволит решить эти проблемы. Фактически речь идет о создании марксистской философии истории наподобие той, которую разрабатывали Тойнби, Гегель, Гердер, Вико и другие известные мыслители. Уже Энгельс видел необходимость подобного исследования истории. В письме к К. Шмидту от 5 августа 1890 г. он пишет: «Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций… Сделано в этом отношении до сих пор немного, потому что очень немногие люди серьезно этим занимались» (6). Говоря о необходимости перехода на другой, более глубокий и содержательный уровень исследования истории, Энгельс фактически призывал к разработке конкретно-всеобщей теории исторического процесса. Создание такой концепции, на наш взгляд, остается одной из актуальных проблем социальной философии. Базовые принципы этой теории были разработаны Марксом. Применив их при изучении Англии – наиболее развитой капиталистической страны XIX в., Маркс выявил закономерности функционирования и развития буржуазной общественно-экономической формации. Определенные наработки в этой области сделаны также отечественными учеными (7). Руководствуясь методологическими принципами разработанными Марксом и опираясь на наработки современных ученых, попытаемся решить задачи, поставленные в начале настоящей статьи.

Сложный, неравномерный характер мирового исторического процесса дало основание известному российскому ученому Ю.И. Семёнову выделить помимо общественно-экономических формаций, представляющих эстафетнопереходящие центры мирового исторического процесса ещё и параформации (от греч. пара – около, рядом) и проформации (от лат. про – вместо). Согласно Ю.И. Семенову следует различать страны передовые («супериорные»), идущие в авангарде исторического процесса, и отстающие («инфериорные») (8). Близкие идеи высказывает и И. Валлерстайн, выделяя страны, находящиеся в «сердцевине» исторического процесса («мир-экономики»), на его периферии и полупериферии (9). Нельзя не заметить, что эта классификация обществ по их роли в мировом историческом процессе в определенной мере диалогична с основными положениями концепции единого закономерного мирового процесса, которая разрабатывалась в 60-70-е гг. В.В. Орловым (10). Ученый выделял в эволюции материи последовательность основных и неосновных форм материи. Первые представляют магистральную линию развития материи. Вторые – «подчиненное низшее» и «не включенное низшее», где развитие слабо выражено. По мнению В.В. Орлова наибольшая материальная творческая активность материи связана с основной (магистральной) линией развития (11).

Страны, занимая разное положение в мировом историческом процессе, играют различную роль в развитии человечества. Супериоры, вырвавшись вперед, выступают в качестве основных факторов исторической эпохи. Пытаясь укрепить свое лидирующее положение, они расширяют свое геополитическое пространство, включая в орбиту своего влияния менее развитые страны. Попав в сферу влияния супериоров, одни инфериорные общества (страны полупериферии и периферии) деградируют, гибнут и сходят с исторической арены, другие – стагнатизируют, третьи, перейдя на более высокий по сравнению с исходным уровень развития, оказываются вне магистральной линии исторического процесса, представляя «параформацию», четвертые не только подтягиваются до уровня передовых, но и перешагивают в другую историческую эпоху, образуя сообщество новых супериоров. Соответственно, некоторые из бывших супериорных обществ не выдержав конкуренции могут быть вытеснены из «сердцевины мировой системы» и пополнить ряды инфериоров, т.е. полупериферийных и периферийных стран. Таким образом, происходит своеобразная передача исторической эстафеты от одной группы супериоров к другой, что может сопровождаться перенесением центра исторического развития. При этом смена общественно-экономических формаций происходит не обязательно внутри одного и того же социального организма, а в масштабах всего человечества. Именно поэтому логика развития человечества, которую выражает абстрактно-всеобщая теория исторического процесса не совпадает полностью с историей конкретного народа.

Смена формаций (и даже исторических эпох) не проходит бесследно для стран, которые были вытеснены на обочину исторического процесса. С точки зрения ученых школы миросистемного анализа (И. Валлерстайн, А. Франк, С. Амин и др.) переход общества на более высокую ступень развития не может происходить в «чистом виде», изолированно в рамках одного национального государства, поскольку передовые страны не только влияют друг на друга, но и включают в орбиту своих отношений полупериферийные и периферийные страны. Это является ещё одним основанием, чтобы различать конкретные общества от общественно-экономической формации, представляющей типологическую характеристику определенной ступени развития человечества. Таким образом, исторический процесс не является простым восхождением одних и тех же социальных организмов от низших ступеней к высшим. Более того, развитие человечества характеризуется периодическим смещением центров и периферии исторического процесса, которые могут меняться местами. Это смещение «сердцевины» исторического процесса может происходить как в пределах одного, так и разных географических регионов. Иначе, смена исторического лидера не всегда происходит внутри одной цивилизации. Согласно А. Франку, перемещение «центра» мира представляет колебательное движение относительно воображаемой линии отделяющей Восток от Запада в Евразии (12). Можно, конечно, спорить относительно точности именно такого представления колебательного движения «сердцевины» мирового исторического процесса, но бесспорно то, что европоцентризм в понимании развития человечества, господствующий на Западе и в нашей стране, является односторонним, упрощенным подходом к истории (13). Согласно различным исследованиям, Китай с XI по XVIII вв. не только не отставал от западных стран, но и опережал их по многим важным позициям. По территории и военному потенциалу он превосходил европейские страны. Уровень образования населения в Поднебесной в XI в. составлял 20-30 %. Это достаточно высокий показатель для той эпохи, что позволяло в больших тиражах печатать книги по истории, медицине, философии и другим наукам. В это же время здесь происходит сельскохозяйственная революция. В Англии она случилась лишь семьсот лет спустя. Уже в XIII в. в Китае производили чугун, используя кокс и непрерывную продувку домны. Эта передовая технология появилась в Англии спустя пятьсот лет (14). В 1700 г. на долю Китая и Индии приходилось 22,3 и 22,4 % мирового ВВП (15). Спустя три столетия эти страны, кажется, возвращают утерянные позиции и переходят из периферии исторического процесса в её центр. В свете изложенного возникает вопрос, существует ли некая закономерность в смещении центра и периферии мирового исторического процесса? Можно предположить, что эта гипотетическая закономерность связана с логикой смены общественно-экономических формаций (16), но каков её механизм, каковы конкретные условия и факторы её реализации? Эти вопросы относятся к проблематике конкретно-всеобщей теории исторического процесса и требуют своего исследования.

Во второй половине XIX в. основоположники марксизма всё чаще обращали свое внимание на Восток, куда надо полагать, по их мнению, должен был переместиться центр мирового исторического процесса. Думается, далеко не случайно то, что несмотря на свою занятость сначала Энгельс (в 50е гг.), а позже Маркс начинают изучать русский язык. В последние годы жизни Маркса около 40 % его писем, которые полностью или частично были посвящены России (17). После изучения на русском языке работы В.В. Флеровского («Положение рабочего класса в России») Маркс в письме к Лауре и Полю Лафарг от 5 марта 1870 г. указывает на неизбежность грандиознейшей социальной революции в нашей стране (18). По оценке Маркса Россия наряду с Англией была одним из столпов европейской политической системы (19). Поэтому революция в нашей стране могла стать детонатором радикальных перемен в Европе. «Россия, – отмечает Энгельс в 1878 г. – это страна, которая, я думаю, в ближайшем будущем будет играть наиболее важную роль. <…> А раз уж дело дойдет до революции в России – изменится лицо всей Европы» (20). Слова эти оказались пророческими. Нельзя не заметить, что приведенные идеи, оценки основоположников марксизма относительно России вполне соответствуют современному мир-системному подходу к истории.

С точки зрения И. Валлерстайна, русская (октябрьская) революция была революцией в полупериферийной стране, которая с конца XIX в. устойчиво скатывалась на периферию мирового исторического процесса. Существовала реальная угроза не просто распада империи, а потери российской государственности. Сегодня хорошо известно, что ведущие страны Антанты – США, Великобритания, Франция, Япония, а также их военно-политический противник Германия вынашивали планы расчленения нашей страны. Подобная политика бывших союзников России целиком укладывалась в логику функционирования мир-системы. Благополучие сердцевины мир-экономики во многом обеспечивается за счет подконтрольных периферийных стран. Понятно, что государства супериоры, доминирующие в данную историческую эпоху, заинтересованы в существовании множества подобных инфериорных стран, находящихся под их влиянием. Чем больше последних и чем больше влияние на них доминирующего государства, тем выше геополитический вес и статус его среди мировых акторов, тем прочнее его позиция в авангарде исторического процесса. Поэтому борьба за сферы влияния между странами сердцевины мир-системы – это их modus-vivendi.

Каждая из них пытается вытеснить из «сердцевины» мир-экономики и мир-политики актуально и потенциально опасных конкурентов. Но легче всего это сделать со страной ослабленной, находящейся в буферной, полупериферийной зоне. «Падающего толкни» – эта мысль известного немецкого мыслителя XIX в. как нельзя точно выражает смысл политики многих современных государств. Страны полупериферийные находясь в сфере влияния исторического центра, сами пытаются привязать к себе народы, находящиеся на периферии и в этом качестве оказываются конкурентами супериоров. В свете изложенного сто лет назад выбор у России был крайне ограничен. Восстановить политическую, социально-экономическую стабильность, в сжатые сроки провести модернизацию всего общества и сохранить государственность или же сойти с мировой политической и возможно исторической арены. В результате революции, как отмечает И. Валлерстайн, к власти пришли государственные управленцы, которые сумели обратить вспять эту негативную тенденцию, так что через пятьдесят лет страна оказалась в центре мирового исторического процесса (21). Бердяев, хорошо знавший цену этого успеха и будучи открытым оппонентом советской власти, тем не менее предупреждал, что отказ от этой власти таит в себе новую угрозу существования российского государства. «…В данную минуту, – отмечал Бердяев, – это единственная власть выполняющая хоть какую-нибудь защиту России от грозящих ей опасностей. Внезапное падение советской власти без существования организованной силы, которая была бы способна прийти к власти, не для контрреволюции, а для творческого развития исходящего из социальных результатов революции представляло бы даже опасность для России и грозило бы анархией» (22). Распад СССР обернулся не только «анархией», но и настоящей геополитической катастрофой, как охарактеризовал его В.В. Путин.

В конце 60-х начале 70-х гг. прошлого века Д. Белл характеризовал СССР и США как две разновидности постиндустриального общества. Это означает, что СССР находился в сердцевине мир-истории. В начале XXI в. Россия по оценке того же Валлерстайна вновь (как в начале XX в.) оказалась на полупериферии исторического процесса. Кризисные явления в народном хозяйстве страны возникли ещё в 70-80-е гг. прошлого века. Уже тогда появились тревожные тенденции технологического, экономического отставания от развитых стран мира. Замедлились темпы роста жизненного уровня населения. Реформы 90х гг. вопреки заверениям реформаторов не только не решили стоявшие перед обществом жизненно важные проблемы, но отбросили страну на десятки лет назад. Россия быстро трансформировалась из промышленного гиганта в экспортера ресурсов: нефти, газа, металла, леса. Материальные потери страны в ходе реформ в сфере промышленности оказались почти в 2,5 раза больше ущерба понесенного во время Великой Отечественной войны (23). Согласно Дж. Стиглицу, в результате реформ Россия обрела самое худшее из всех состояний обществ, сравнимыми лишь с отсталыми латиноамериканскими странами, имеющих полуфеодальное наследие (24). Колоссальный экономический упадок сопровождался ростом социального неравенства, так что как замечает американский ученый, для большинства населения страны жизнь при капитализме оказалась значительно хуже предостережений прежних коммунистических руководителей. Оправдалось и предостережение Бердяева, считавшего безумием попытку победить коммунизм возвратом к капитализму (25).

Реформы в России, к которым мы ещё вернемся, нельзя понять и адекватно оценить, если рассматривать их вне контекста мирового исторического процесса. После Второй мировой войны в течение почти пятидесяти лет характер и содержание исторического процесса определялось в основном соперничеством двух сверхдержав – США и СССР. Это было военно-техническое, экономическое, политическое противостояние двух государств и их союзников по всем азимутам и по всему миру. Холодная война представляла ожесточенную борьбу двух идеологий, образов жизни, социальных идеалов, видений перспектив развития человечества. Распад СССР был воспринят его оппонентами не просто как конец холодной войны, а как историческая победа Запада и, прежде всего, США. Как глобальное явление холодная война была по своей сущности разновидностью мировой войны, после окончания которой победители по-новому перекраивают карту мира. Целью подобной деятельности победителя было создание такой геополитической ситуации в мире, которая блокировала бы всякую возможность возникновения потенциальных угроз для США. Доктрина «Нового мирового порядка» Дж. Буша старшего, продолженная его сыном и Б. Клинтона – «Расчистка площадей», призваны были решить эту геополитическую задачу. Реализуя эти программы США с начала 90-х гг. начинают активно расширять и укреплять сферу своего влияния в странах ранее входивших в социалистический блок или в состав СССР. Эти государства экономически, технологически, духовно были связаны с правопреемницей бывшей супердержавы. Поэтому подобная активность США фактически означала вытеснение России из постсоциалистического и постсоветского пространства. Для США было важно не просто оторвать эти страны от России, интегрировав их с Западом, но и взять их под свой контроль. Для этого им оказали «высокое доверие» войти в состав НАТО. Власти новой России, вероятно, загипнотизированные вниманием и финансовой помощью Запада, добровольно отказались соперничать не только на постсоциалистическом, но и постсоветском пространстве, что, на наш взгляд, нанесло весомый урон геополитическим интересам государства. Напряженные отношения с Украиной, Грузией тому свидетельство. С точки зрения З. Бжезинского, возникновение интеграционных процессов между Россией и бывшими союзными республиками, особенно Украиной и Беларусью, следует расценивать как возрождение евразийской империи, что таит угрозу миру (26). Поэтому политика Запада направлена на блокирование любых таких тенденций и упорное стремление втащить Украину в НАТО вопреки воле большинства народа этой страны. Во всех спорах России с Украиной по газовым проблемам откровенно нерыночная позиция Украины находила полное понимание у рыночного Запада. Симптоматично также и то, что оживившееся в конце 90х гг. общественное движение России и Беларуси за объединение двух государств было фактически торпедировано демократической элитой обоих стран.

В результате активной деятельности Запада Россия в начале нового столетия оказалась в плотном кольце блока НАТО. Военные базы США впервые появились и в тылу России (в центральной Азии). «Если посмотреть на глобус, сосредоточившись на западных границах американского штата, Аляска и восточной границе новейшего участника НАТО, можно заметить, что только несколько километров Берингова пролива не дают НАТО полностью окружить Землю. Не только северная часть Атлантическая, но и северная часть Тихого океана теперь maria nostra – наши моря» (27). Кто мы, спрашивает американский ученый У. Макбрайд, кому принадлежат мировые океаны – это Правительство США. Словом, после окончания холодной войны впервые в истории возникла не евразийская империя, сферой влияния которой оказался весь мир. Уникальность эпохи однополярного мира заключалось не только в том, что экономическая, политическая, финансовая, культурная архитектоника планеты определялась из одного центра, но и в том, что она считалась безальтернативной. Иначе говоря, победа над тоталитаризмом региональным (если вообще это слово применимо к СССР 70-80х гг.) обернулась тоталитаризмом глобальным. Этот миропорядок более тоталитарен, чем прежний коммунистический. Его мораль «более ригористична, ибо не предполагает возможность какой-то иной морали, кроме морали денег» (28). Глобализация, несомненно, есть возникновение взаимосвязанного, взаимозависимого, противоречивого, быстро изменяющегося мира. Глобализация в её современной форме есть американизация человечества с жесткой статусной иерархией государств вполне укладывающихся в парадигму Ю.И. Семенова или И. Валлерстайна, о которых упоминалось ранее.

Вернемся к реформам в России. Они проводились под лозунгом деполитизации, деидеологизации экономики, что означало полный уход государства из хозяйственной жизни страны. Таким образом, новая демократическая российская власть публично дистанцировалась от тоталитарного опыта СССР. Но в действительности Россия смиренно приняла новую форму тоталитаризма. В самом деле, деятельность реформаторов бала исключительно мотивированной политически и идеологически. Во-первых, (очевидно не без подсказки и помощи из-за рубежа) в очень короткие сроки реформаторам необходимо было радикально преобразовать базис общества, чтобы сделать политические изменения в стране необратимыми. Во-вторых, новая власть вопреки заявлениям не была свободна от идеологии, ибо являлась рьяным приверженцем рыночного фундаментализма. Необходимо отметить, что идеологию неолиберализма с её макроэкономической стратегией «Вашингтонского консенсуса» (приватизация, жесткая фискальная политика, уход государства из экономики, минимизация его социальных функций и расходов) США превратили в «священное писание» управления и через международные институты (МВФ, ВТО, ВБ, НАТО) навязывали (и продолжают навязывать) всему миру. Неолиберализм есть идеологический фундамент глобальной стратегии США, позволяющий им расширять и укреплять свое влияние в мире. Именно поэтому данная парадигма превратилась в упрощенную теологию, «для которой большинство школ делового менеджмента служит в роли современных заменителей богословских факультетов» (29). По авторитетному свидетельству Дж. Стиглица, там, где удавалось навязать эту новую религию «экономических убийц» (Дж. Перкинс) результаты были почти всегда одни: экономический упадок, массовое обнищание населения, критическое социальное расслоение общества, растущая финансовая, экономическая и др. зависимость от Запада и, прежде всего, от США. В тех же странах, где не прислушивались к советникам из МВФ и Уолл-стрит, ситуация оказывалась иной. В Китае, – пишет Дж. Стиглиц, – программа модернизации разрабатывалась собственными силами. «…Если в 1990 г. ВВП КНР составлял 60 % от российского, то к концу XX в. соотношение стало обратным. В то время как в России произошел беспрецедентный рост бедности, в Китае беспрецедентное сокращение бедности» (на 150 млн. человек – Л.М.) (30). Это и понятно, как отмечает американский ученый политика МВФ и министерства финансов США душила экономику России, сдерживала её потенциальные возможности (31). По мнению Дж. Стиглица, «программа либерализма не была программой роста, она создавала условия для деградации, шло обдирание активов и вывоз капитала» (32). Осуществляя реформы по американским лекалам, тогдашняя наша власть активно содействовала достижению чужих целей: выбить окончательно Россию из сердцевины истории, привязать её финансово, технологически, идеологически и политически к Западу и, прежде всего, к США. Конечно, все это, как мы помним, преподносилось вполне благопристойно – превращение России в современное цивилизованное общество. При этом, как выяснилось, наши «цивилизаторы» не забывали про собственные шкурные интересы. Приходится снова обратиться к Дж. Стиглицу. США, отмечает он, сделали ставку на лидеров России, которые оказались или некомпетентными, или коррумпированными, или одновременно и тем и другим (33). Именно поэтому некоторые специалисты ВБ, в том числе Дж. Стиглиц, были категорически против предоставления МВФ нового займа (перед августовским дефолтом 1998 г.) России, ибо его участь была предрешена. Каково же было наше удивление, отмечает Дж. Стиглиц, когда вместо ожидаемых двух-трех месяцев эти деньги появились на частных счетах кипрских и швейцарских банков через несколько часов (34). За эти, как и предыдущие займы, расплачивался российский налогоплательщик. Заметим, что нынешнее руководство страны ещё в 2000 г. резко дистанцировалось от одиозной идеологии и политики реформаторов. Однако, «герои» реформ, даже те, которые были уличены в коррупции и мошенничестве не толь не понесли заслуженного наказания, но все эти годы продолжали работать во властных структурах в качестве советников правительства и высокопоставленных чиновников.

Мы далеки от мысли демонизировать США и их союзников, видеть в политике этих государств причину всех бед России. Сегодня, как и две тысячи лет назад, каждое государство в отношениях с внешним миром старается защитить свои национальные интересы, создать геополитические условия для своего безопасного существования и развития. В отношениях с Россией страны Запада всегда руководствовались, и будут руководствоваться, исключительно своими национальными интересами. Но чьи интересы выражала российская власть, согласуя свои действия (расстрел из танковых пушек легитимного парламента, назначение министров, идеологию реформ) с Вашингтоном? На этот вопрос внятного ответа до сих пор нет, хотя о реформах написано много.