Делягин м.Г. Практика глобализации: игры и правила новой эпохи. - м.: инфра-м, 2000. – 344 с.

[Извлечение]

Часть 1. Новые тенденции развития человечества

Глава 1. Увлекательная жизнь технологий: информационная революция

1.3 Эволюция человечества: в процессе нового скачка?

Всякое увеличение накопленного знания и, более широко, освоенной информации автоматически ведет к соответствую­щему расширению непознанного. Едва ли не лучшей иллюст­рацией этого тезиса служит одна из наиболее известных и одновременно древних философских моделей — так называе­мая «сфера Аристотеля», представляющая собой границу меж­ду известным и неизвестным: ее объем символизирует накоп­ленное знание, а поверхность - неизвестное, доступное чело­веку и потому воспринимаемое им. Чем больше человек уз­нал, тем больше радиус сферы, тем больше ее площадь и, со­ответственно, тем сильнее и разнообразней его столкновение с неведомым.

Таким образом, в любой конкретный момент времени «чем больше познано, тем больше неизвестно». А неизвестное прак­тически всегда на интуитивном уровне воспринимается человеком и человечеством как проблема, как потенциальная уг­роза.

Поэтому увеличение масштабов деятельности и, соответ­ственно, накопление знания ведет не только к количественно­му, но и к качественному нарастанию проблем, к их неуклон­но повышающемуся многообразию и ускоряющемуся услож­нению (в том числе и за счет постоянного перехода количе­ства в качество).

Рассматриваемые со структурной точки зрения, изложен­ные банальности означают, что по мере своего развития чело­вечество выходит на уровень закономерностей, временной и пространственный масштаб которых все более превышает масштаб деятельности отдельного человека, а сложность и разнообразие которых все более усложняется.

Понятно, что индивидуальные способности каждого от­дельно взятого человека ограничены. Ограничены и в прин­ципе - просто потому, что этот уровень, по-видимому, имеет некий биологически предопределенный предел, - и в каждый отдельно взятый момент до достижения этого биологического предела. Эта принципиальная ограниченность сохраняется, несмотря даже на постоянное повышение качества мышления и неуклонное увеличение его количественной мощности за счет все более массового и организованного использования все бо­лее современной техники (от книгопечатания до компьюте­ров).

Поэтому неуклонно нарастающие сложность и разнообра­зие проблем, с которыми сталкивается человечество, рано или поздно превысят уровень, доступный адекватному восприятию и анализу не только среднего, но даже самого выдающегося человека.

Указанное превышение, скорее всего, не носит окончатель­ного, необратимого, фатального характера. Происходит свое­го рода «гонка преследования»: растущие способности инди­видуального человеческого сознания пытаются соответство­вать неумолимо растущей сложности проблем, встающих пе­ред ним - и перед всем человечеством в целом.

Эта гонка небезуспешна.

Понятно, что всякий раз, когда сознание человека догоня­ло сложность встающих перед ним проблем и начинало соот­ветствовать им, прорываясь к реальному пониманию общих закономерностей развития, это происходило на поле наиболее универсальной из наук - философии - и автоматически вело к ее расцвету. Даже не отягощенным избытком образования авторам данных строк известно по меньшей мере три момента такого рода, связанных соответственно с античной философи­ей, эпохой европейских энциклопедистов и, наконец, откры­тием диалектики со всеми ее разнообразными свойствами и последствиями.

При этом общее ускорение развития, вызывающее сокра­щение промежутков между повторяющимися событиями че­ловеческой истории, позволяет предположить близость следу­ющего этапа возрождения философии как единой универсаль­ной науки, - если, конечно, общее направление развития че­ловечества не изменится резко как раз сейчас, «вильнув» в новую, неизведанную плоскость.

Как представляется, это может быть рывок в индивиду­альной биологической (или вообще индивидуальной - «мен­тальной», например) эволюции, непредставимо увеличиваю­щий мыслительную мощь отдельного человека. С другой сто­роны, изменение может коснуться не отдельного человека, но человечества как целого или выделяющейся из него группы человеческих сообществ. В этом случае вполне может произой­ти увеличение человеческих знаний до такого «критическо­го» уровня, когда сфера непознанного, непосредственно каса­ющегося человечества, начнет не расширяться, а сжиматься по мере дальнейшего накопления знаний. В этом случае неиз­вестное, непознанное из внешней среды обитания интеллекта превратится в своего рода «пузырьки», лакуны внутри едино­го пространства окончательно победившей науки.

Несмотря на оптимистичность этой картины, ничего не­возможного в ней - по крайней мере для относительно корот­ких промежутков времени — нет. Так уже было во времена Ньютона, так было и в конце XIX века, когда сияющие небос­клоны физической, например, науки омрачали собой лишь несколько тучек. Научная общественность расслабленно ожи­дала, что трудолюбивые аспиранты под водительством старень­ких профессоров - потому что кто ж из молодых ученых будет заниматься таким рутинным и скучным делом! - особо не напрягаясь, потихоньку развеют их буквально в течение не­скольких лет.

Однако эти безобидные тучки, как мы помним, внезапно превратились в зияющие «черные дыры», которые, в клочья разорвав пространство человеческого знания, всосав в себя триллионы долларов, десятки тысяч тонн золота и миллионы жизней, выплюнули на землю ядерное и еще бог весть какое оружие и заставили нас строить из обломков прежних храмов науки жалкие временные сооружения.

Однако, каким бы образом ни шла гонка между индивиду­альным человеческим интеллектом и усложнением встающих перед ним проблем в будущем, мы должны строить свои пред­положения, исходя из единственно по-настоящему доступно­го нам знания - опыта прошлого.

Доступный нам опыт показывает: практически на всем протяжении человеческой истории индивидуальный интел­лект в целом безнадежно отставал в этой гонке. Причем, не­смотря на отдельные выдающиеся рывки, отставание это в целом, как правило, нарастало. Наиболее убедительным до­казательством последнего представляется прежде всего неук­лонное углубление специализации, постоянно идущее прак­тически во всех сферах человеческой деятельности.

Объективно обусловленные трудности с пониманием отно­сительно сложных и при этом все более и более разнообраз­ных процессов обусловили естественное, стихийное формиро­вание коллективов, каждый член которых выполнял какую-либо одну, изначально заданную и строго определенную фун­кцию. Созданием коллективов, или, иначе (с иной, более ин­ституциональной, чем гносеологической точки зрения), орга­низаций, человечество как бы дополнительно «укрупняло» и усложняло действующие сознания, бывшие до того исключи­тельно индивидуальными, подтягивало их на необходимый уровень сложности, в большей степени соответствующий изу­чаемым явлениям.

Всякий сталкивавшийся с организацией как целым чув­ствует, что она представляет собой качественно иной объект, чем простая совокупность отдельных людей. Это целостная система, имеющая собственные цели, задачи и средства их достижения, далеко не всегда совпадающие с целями, задача­ми и средствами их достижения отдельных людей, не только образующих ее, но даже и непосредственно руководящих ею. Организация, как правило, представляет собой единый орга­низм, образуемый людьми, организм не только в переносном, но и прямом - структурном, биологическом, эволюционном смысле слова.

Принципиально важно, что обычно организация значи­тельно умнее, эффективнее и лучше адаптирована к окружа­ющей среде (образуемой другими организациями, с которыми она взаимодействует), чем любой из ее сотрудников. При этом ее способности к познанию как таковому неизмеримо ниже аналогичных способностей образующих ее людей как из-за общей инерционности группового сознания, так и потому, что коллектив практически никогда не выравнивается по лучшим своим членам (а обычно - при недостаточно эффективном менеджменте - выравнивается по худшим). В результате но­вое знание, которое еще может быть доступно одному отдель­но взятому человеку, добывшему это знание, для организа­ции - и тем более общества в целом - вполне может оказаться (и сплошь и рядом оказывается) принципиально недоступным.

Превосходство коллективного сознания над индивидуаль­ным проявляется прежде всего в совершенно иной сфере -сфере сбора уже имеющейся информации и ее реализации: отдельный человек может обладать лишь ограниченным объе­мом накопленных человечеством знаний, коллектив же -практически всеми; отдельный человек реализует лишь нич­тожную часть своих знаний, коллектив, как бы мало он ни знал, реализует практически все свои знания. (Вероятно, имен­но поэтому гении очень редко выживают в организациях -уровень их индивидуального интеллекта оказывается в опас­ной близости к уровню совокупного интеллекта коллектива, что объективно ведет к неизбежному возникновению факти­ческой конкуренции между ними. В результате гений сначала стихийно отторгается организацией, а затем и подавляется ее количественным, а иногда и качественным превосходством.)

Сегодня уже никто не имеет возможности забывать о том, что «коллективный разум», несмотря на банальность этого термина, - такая же реальность, как и, например, «коллек­тивный интерес». Опираясь не только на индивидуальные разумы, но и на индивидуальные эмоции и впитывая их, он зачастую успешно осуществляет массовое и постоянное объе­динение логики с интуицией. Следует отметить, что такое устойчивое объединение остается пока принципиально недо­ступным для любого типа индивидуального интеллекта - как для искусственного (из-за недоступности для него интуиции, по-видимому, носящей принципиальной характер), так и для естественного (из-за чрезмерного напряжения, связанного с интуитивной деятельностью, что делает невозможным ее сис­тематическое осуществление).

Так же, как организация не сводится к совокупности об­разующих ее индивидов, «коллективный разум» ни в коем случае не тождествен совокупности отдельных разумов. Лишь в благоприятных и далеко не частых случаях он персонифи­цируется в лице руководителя организации, действия кото­рой тогда приобретают преимущественно осознанный харак­тер. Без этого организация обычно действует, как животный организм, как коллектив насекомых, стихийно и неосознанно (хотя часто и весьма эффективно) реагируя на внешние раз­дражители и стремясь в первую очередь к выживанию, а во вторую - к экспансии.

При этом цели и инструменты организации, ее реальные стратегии, внешне стихийно определяемые взаимодействием разнообразных стремлений ее членов (подобно тому, как ин­стинкты животного, например, определяются внешне стихий­ным взаимодействием разнообразных электрических импуль­сов в его нервной системе), могут не только не совпадать, но и весьма разительно отличаться от представлений о них даже наиболее осведомленных и влиятельных ее представителей.

Таким образом, при эффективном руководстве организа­ция склонна вести себя как вполне разумное существо, при менее эффективном - как существо, обладающее не разумом, но лишь инстинктами.

Универсальный критерий разумности общеизвестен: это способность к самостоятельному целеполаганию. Принципи­ально важно, что очень многие организации рассматривают целеполагание - определение «миссии» организации - как важнейший аспект своей деятельности. В этом они подчиня­ются своего рода «административному инстинкту». Наука управления, развившая и формализовавшая этот коллектив­ный инстинкт, прямо и категорически требует от организа­ции активного, постоянного и разветвленного целеполагания, то есть, с нашей точки зрения, - постоянного настойчивого упражнения, тренировки и максимального наращивания ее коллективного разума.

Таким образом, по мере развития и рационализации сис­тем управления организаций, в первую очередь крупных кор­пораций, на Земле происходит быстрая эволюция их коллек­тивного разума. Этот разум, хотя и вырастающий из совокупностей индивидуальных сознаний людей, является тем не менее не вполне человеческим. Если можно так выразиться, коллективный разум - это «разум второго порядка», надчеловеческий разум, для которого отдельные личности являются не более чем образующими его элементами, отчасти взаимоза­меняемыми.

Главным инструментом развития человечества на этапе быстрого возникновения и эволюционирования «второго ра­зума» становится совершенствование «организационной струк­туры» - механизма объединения ограниченных и неэффектив­ных по отдельности людей в эффективные коллективы. Не секрет, что именно организационная структура является, как правило, наиболее тщательно охраняемой коммерческой тай­ной практически любой корпорации - ибо технологию произ­водства можно купить или придумать, а технологию управле­ния достаточно крупной организации можно только вырас­тить, как живое существо, вместе с самой организацией. Тот, кто получит доступ к ее организационной структуре и техно­логии управления, сможет понять, как она функционирует и как она думает (в классических терминах - «принимает ре­шения»), в результате чего сможет фактически манипулиро­вать ею при помощи минимальных и не вызывающих подо­зрений воздействий.

Собственно говоря, технология управления представляет со­бой механизм функционирования именно живого существа -организации; поэтому эффективная технология управления большой организацией всегда в очень большой степени инди­видуализирована.

Чтобы понять масштабы и значение происшедшей уже на нашей памяти, но парадоксально тихой и незаметной (а это верный признак высокой эффективности, особенно в наш шумный информационный век) «организационной» (иначе -управленческой, менеджерской) революции, стоит вспомнить, что с середины 70-х годов статьи о передовых исследованиях в этой сфере практически полностью исчезли из соответству­ющих научных журналов всего мира.

Единственный известный в истории человечества преце­дент - практически аналогичное исчезновение из научной литературы в начале 40-х годов статей по атомной физике, знаменовавшее близкое овладение человечеством ядерной энергией. Однако в середине 70-х эффект исчезновения науч­ных статей в силу изменения характера науки был весьма эффективно «замаскирован» появлением множества псевдо­научных, в лучшем случае популяризаторских материалов, направленных на традиционный поиск грантов, но не исти­ны. Они весьма убедительно заняли место собственно науч­ных публикаций, в результате чего количественные показате­ли публикаций и взаимного цитирования, на которые обра­щает внимание большинство наблюдателей, претерпели лишь относительно незначительные изменения.

Между тем непосредственный механизм исчезновения под­линно научных статей в 70-е годы был тот же, что и в 40-е: организаторы исследований сконцентрировали в своих руках всех специалистов, до которых смогли дотянуться, и обеспе­чили им условия работы, заведомо превосходящие все, что могло предоставить большинство потенциальных конкурентов. То, что организаторами выступили уже не государства с их топорными и примитивными административными метода­ми, но корпорации, скупившие на корню исследователей, сви­детельствовало о смене хозяев мира, но не о смене закономер­ностей осуществления рывков в развитии этого мира.

Как и в прошлый раз, наиболее значимые субъекты чело­веческого развития перевели технологический прогресс в важ­нейшей сфере с общечеловеческого, внешнего по отношению к себе, на свой собственный внутренний уровень.

Однако, в отличие от 40-х годов, рывок в развитии челове­чества носил и носит уже не внешний для отдельных органи­заций, но глубоко внутренний для них характер и касается самой сути отношений между людьми внутри человечества.

Они становятся более четко структурированными - и при этом как бы более «многоэтажными».

Общество как совокупность разумных, то есть целеполагающих, людей постепенно даже не замещается, а дополняется, надстраивается более эффективным сообществом нового по­коления - сообществом как совокупностью все более разум­ных, то есть все более эффективно целеполагающих организа­ций. С точки зрения значения для деятельности общества конкуренция между людьми все в большей степени и весьма постепенно перемещается именно на этот, более высокий уро­вень: общества, организации которых менее разумны, имеют так же мало шансов на успех в конкуренции, как еще недав­но - общество с менее разумными или просто менее образо­ванными людьми.

При этом отдельный человек получает значительно боль­ше степеней свободы, чем раньше, частично освобождаясь от повседневной ответственности за результаты рутинного тру­да, который все в большей степени берет на себя включающая его организация.

Значимые, имеющие серьезные последствия решения в большинстве случаев и принимает, и осуществляет организа­ция. Поэтому отдельный человек по мере укрепления и раз­вития системы организаций обретает все большее раскрепо­щение - хотя эта личная свобода достигается соответствующим сокращением возможностей личного влияния на процес­сы общественного развития.

Это открывает для него новые возможности творчества и проявлений интуиции. Интуиция отдельного человека отно­сительно хаотична и неуправляема; она похожа на слабый огонь, который светит понемногу во все стороны. Оценку этой интуиции в сложноорганизованных системах с высокой це­ной выхода на рынок сегодня производит уже не столько сам этот рынок, сколько действующая на нем организация, опосредующая его требования при помощи первичного и осознан­ного отбора, жесткость которого иногда превышает жесткость требований рынка, на котором она работает. Организация на­ходит творческих людей, решает, заслуживает ли усиления костер их интуиции, и в случае принятия положительного ре­шения обеспечивает им практически любую необходимую под­держку со стороны практически любого количества людей обычного, рутинного труда. В результате она играет роль сво­его рода «зеркала», превращающего простой костер в яркий, эффективный, полезный и убедительный для всего человече­ства маяк.

При этом разнообразие видов, сфер и направлений деятель­ности организаций позволяет творческому человеку ощущать их не как ограничивающие рамки, но в основном наоборот -как необходимые для успешной жизни подпорки, существен­но расширяющие его возможности.

Принципиально важно, что разнообразие организаций касается не только сфер и целей, но и масштабов их деятель­ности. Многие организации «вложены» друг в друга, многие имеют слабо определенные или меняющиеся в зависимости от действий отдельных людей границы поля своей активно­сти. Все это предоставляет каждому отдельно взятому челове­ку достаточно широкие возможности выбора организации, то есть, по сути дела, - административно-организационной, ин­теллектуальной и ценностной «среды обитания».

Свободу выбора по последнему критерию обеспечивает принципиальное несовпадение границ деятельности органи­заций разного рода; классическим примером несовпадения служат транснациональные корпорации и государства, зани­мающиеся примерно одним делом, но на различных «уров­нях организации» человеческого общества, а также производ­ство и семья. Кроме того, многие типы организаций не предъявляют исключительных прав на своих членов: это ка­сается прежде всего сферы потребления, но в последнее время и, например, работы.

Такое «несовпадение границ» создает постоянный конф­ликт интересов, служащий мощным инструментом самораз­вития каждой отдельной личности, находящейся в его «маг­нитном поле». Кроме того, данный конфликт предоставляет каждому отдельному человеку максимально широкую свобо­ду выбора, осуществляемого в максимальном количестве плос­костей одновременно, и следовательно, максимальное коли­чество возможностей для самореализации.

Говоря о «коллективном сознании», о разуме организаций, стоит сразу же задуматься - и задумываться впредь всегда, сталкиваясь с чем-то принципиально новым: не является ли это «новое» просто очередным информационным фантомом -очередной поделкой неутомимых и неугомонных технологов в области high-hume, «исправляющих» наше сознание ради более интенсивного потребления очередного нового сорта стиральных порошков, или же «информационным конденса­том» - продуктом случайной комбинации информационных отходов их информационного же производства?

Ибо мир, в котором основным продуктом труда стало наше с Вами сознание, неизбежно полон призраков и предрассуд­ков; увидев очередное чудовище, ущипните свой разум: не его ли это сон?

Опасения эти в целом обоснованны, но как раз в данном случае представляются нереальными.

Ведь все изложенное было общеизвестно еще до появле­ния и массового распространения современных информаци­онных технологий. Более того: большинство из нас сталкива­лось с проявлениями нечеловеческого, бюрократического целеполагания и логики и проклинало либо использовало ее. О «внутренней логике организации» и «бюрократической предопределенности» написаны горы литературы (от советской классики - см., например, «Новое назначение» Бека, на заре перестройки заново воспетое и проанализированное Г. Попо­вым, - до бессмертных трудов Паркинсона и иже с ним).

Большинство из нас знает, что у организации есть свои цели, которые лишь на первом этапе развития закладывают­ся в нее ее создателями, а затем уже в основном формируются и корректируются ею в значительной степени самостоятель­но. Большинство из нас знает также, в том числе и на личном опыте, что продвижение по любой иерархии неразрывно связа­но с сокращением степеней личной свободы, и знает почему - потому, что, занимая все более высокие позиции в системе управления, человек все в большей степени взаимодействует с организацией, частью которой он все в большей степени является, и с остальными организациями, становясь частью взаимодействия более высокого уровня - уже не межличнос­тного, но межорганизационного.

И, наконец, большинство из нас с величайшей охотой пользуется той долей безответственности, которую, автома­тически компенсируя наши ошибки, предоставляет нам лю­бая стоящая организация. (Один из авторов настоящего ис­следования, например, с глубоким удовольствием и азартом проявлял совершенно непростительную безответственность, составляя его вслед за своими диссертациями и статьями на рабочем месте и в рабочее же время, что привело, по мнению других авторов, к весьма негативным общественным послед­ствиям, не компенсируемым той пользой, которую получило общество от его труда.)

Вся новизна изложенного - просто в несколько ином, не­много смещенном взгляде на общеизвестную и неоспоримую деятельность организаций: во взгляде с точки зрения соот­ветствия их деятельности критерию разумности и с точки зрения продолжения человеческой эволюции за пределами отдельно взятого человека.

Не является представление о разумности организаций и очередной фобией слишком быстро развивающегося человечества. С формальной точки зрения все вроде бы в порядке: страх божий, страх техники, страх инопланетян, - отсюда рукой подать до страха перед новым разумом, объемлющим нас, существующим одновременно с нами и, безусловно, вли­яющим на нас, но для нас пока остающимся принципиально непостижимым и недостижимым.

Однако в реальности отсутствует самая главная, ключевая составляющая фобии - отсутствует сам страх. Для его появле­ния и распространения мы слишком хорошо знаем, что такое организации (так, мы знаем их значительно лучше, чем других кандидатов на роль носителей «нечеловеческого разума» - дель­финов). Мы живем и работаем в них, мы воспринимаем их как дом, построенный если не своими руками, то, во всяком случае, на нашей памяти. Мы взаимодействуем с ними и, что бы нам про них ни говорили, не боимся их, потому что хорошо знаем и видим, что в целом они созданы нами и в основном -для нашего же собственного блага. Мы слишком привыкли пользоваться ими в своих целях, чтобы какие-то слова о них, пусть даже подкрепленные периодическими бессмысленными и болезненными действиями с их стороны, могли нас серьезно напугать.

Но самое главное - мы инстинктивно (и вполне справедли­во и прозорливо) склонны рассматривать организации как наше собственное продолжение. А такой подход исключает саму возможность появления страха на самом надежном - на подсознательном - уровне: человек может бояться своего дома, своих детей и своих домашних животных, но в принципе не способен ощутить угрозу со стороны собственного, послушно­го ему тела - со стороны собственной руки или ноги.

Поэтому предположение о разумности организаций, каким бы гипотетичным оно ни было признано, - не информацион­ный фантом, не фобия, но реальность.

То обыденное, что окружает нас и частью чего мы являем­ся почти с самого рождения и очень часто - до самой смерти, оказывается едва ли не самой захватывающей из доступных нам тайн нашего собственного бытия.

Что может быть более обескураживающим с точки зрения ограниченности возможностей отдельного человеческого сознания? Что может быть более вдохновляющим с точки зре­ния возможностей и перспектив развития человечества, его познания и самопознания?

Повторим еще раз: посредством все более разветвленных и сложных организаций человечество постоянно приспосаб­ливает себя к решению все более сложных проблем, как бы приподнимая свой интеллектуальный и организационный уровень до уровня, соответствующего этим проблемам.

Из-за единства мироздания эти проблемы в целом едины и по мере усложнения настойчиво требуют выработки все более единого подхода к ним - требуют универсализации знания.

Универсализация знаний, несмотря на растущую потреб­ность в ней, на индивидуальном уровне встречается исключи­тельно редко, если вообще встречается: слишком сложны и разнообразны эти знания. Даже философия, универсальная по своей природе, требует создания специальных «приводных ремней», адаптирующих ее положения к реалиям конкрет­ных сфер знаний.

Обычно универсализация знания проявляется лишь час­тично: как синтез, объединение предварительно резко разде­ленных и притом - обязательно смежных отраслей знания. В традиционном же, энциклопедическом, всеохватывающем (или хотя бы широко охватывающем) смысле слова она обыч­но оказывается достоянием либо разветвленных компьютер­ных систем, либо крупных коллективов, становящихся в эпо­ху информационных технологий вместо отдельного человека основной единицей и инструментом познания.

К нынешнему человечеству вполне применим апокриф о людях, использующих иероглифическое письмо: количество иероглифов, необходимых для написания или прочтения спе­циализированной статьи и тем более книги, заведомо превы­шает в принципе доступное заучиванию одним человеком. Поэтому процесс письма и чтения по специальности - и, та­ким образом, процесс познания в целом - доступен не отдель­ному человеку, но только коллективу.

Эпоху информационных технологий, характеризующую­ся в том числе и взрывообразным расширением любой информации, едва ли не каждый бит которой превращается в своего рода заново взрывающуюся «сверхновую звезду», в полном смысле этого слова можно назвать «эпохой интеллектуальной коллективизации», точнее - эпохой принудительного, техно­логически предопределенного и в определенной мере даже насильственного коллективизма. Ибо один человек принци­пиально не в силах найти и воспринять необходимый для него объем информации.

В этом отношении коллективизм компьютерного века столь же жестко предопределяется использованием господствующей технологии, как и коллективизм Древнего Египта и других государств, для которых организация массовых работ (в ос­новном в области мелиорации) была объективным условием выживания.

Разница - и притом качественная - заключается в самих используемых технологиях и, соответственно, в уровне и про­изводительности индивидуального человека и его сознания, являющегося частью коллективного разума.

В Древнем Египте организация общества могла быть сколь угодно совершенной, - но она находилась в столь жестких внешних рамках и осуществляла настолько примитивные функции, что по необходимости представляла собой простей­ший социальный автомат, не способный не то что к сложной деятельности и самообучению, но даже к малейшему стихий­ному приспособлению к меняющейся окружающей среде. При изменениях такого рода социальные автоматы древности ру­шились, как карточные домики, какими бы изощренными они ни были и какие индивидуальные умения ни стимулировали бы они в своих недрах на потребу восхищенным археологам будущего.

Однако принудительный коллективизм компьютерной эры имеет и другую - не коллективную, но индивидуальную - сто­рону.

В условиях информационных технологий индивидуальный человек постепенно становится таким же частичным работни­ком, каким он был и в машинном производстве. Раньше он был бесправным придатком станка - теперь он становится почти столь же бесправным придатком общедоступного, но все равно не зависящего от него и не контролируемого им ин­формационного окружения, принадлежащего и управляемо­го, правда, уже не таким же отдельным человеком, как и он сам, но «коллективным разумом» новых организаций.

Специализируясь на неизбежно узкой и, как правило, в силу объективных обстоятельств сужающейся теме, работник ставится ограниченным, односторонне развитым. Если орга­низация - это нечто «большее, чем человек», то ее сотрудник, какие бы степени свободы ни были ему внутри нее предостав­лены, - это неизбежно уже нечто меньшее.

Именно в этом, между прочим, заключается, с одной сто­роны, один из секретов успешности американской личной ограниченности, на которую обращают внимание большинство представителей других обществ, а с другой - причина настой­чивого культивирования американским обществом этой огра­ниченности. Дело в том, что ограниченность личности, ее од­ностороннее развитие существенно облегчает ее встраивание в организацию и тем самым повышает ее эффективность как частичного, пусть даже и творческого, работника.

Ограниченных, односторонне развитых людей намного легче складывать в организационные структуры - точно так же и по тем же причинам, по которым строить сооружения из одинаковых и заведомо совпадающих друг с другом кубиков значительно проще и надежней, чем из хаотически подобран­ных объектов случайных очертаний.

Именно в этой особенности американского национального характера и заключается одна из причин того, что искусство составлять людей в структуры впервые появилось именно в США. А когда людей легче складывать в структуры, то и сами эти структуры работают надежней и добиваются больших ус­пехов в конкурентной борьбе.

Оборотной стороной этого является упрощение личности -не только как результат, но и как стратегическая социальная цель, как стихийно проявляющаяся задача основной части организаций и общества в целом. Это неизбежно ведет к стан­дартизации, ограничивающей возможности индивидуального творчества и подрывающей тем самым саму возможность про­гресса организаций.

Американское общество выработало множество разнообраз­ных и в большинстве своем весьма эффективных механизмов (начиная с поддержки иммиграции творческих людей и зна­менитой «политкорректности»), стимулирующих внутреннее разнообразие и смягчающих тем самым описанное противоре­чие. Однако оно остается и, несмотря на все старания, еще может «выстрелить».

Возможен, впрочем, и иной вариант: противоречие между стандартизацией индивидуальных личностей ради удобства формирования организации и потребностью в необычных лич­ностях ради стимулирования внутреннего творчества может быть решен и на уровне коллективов, а не отдельных людей.

В самом деле: развитие компьютерных технологий и фор­мирование всемирной информационной сети может достигнуть момента, когда ее сложность будет сопоставима со сложностью человеческого мозга: каждому из 14 млрд. нейронов будет со­ответствовать компьютер, перерабатывающий информацию ради той или иной организации или отдельного человека. К тому времени сложность одного компьютера, по-видимому, будет превышать сложность одного нейрона.

С этой точки зрения вполне возможно, что нынешние раз­дробленные и противоречивые «коллективные сознания» явят­ся элементами и контурами единого планетарного сознания, подобно тому, как индивидуальное сознание человека уже становится элементом сознания коллективного. Это сознание впервые в истории цивилизации может сделать человечество (а точнее - его активно использующую компьютерные техно­логии часть) действительно единым целым. Следует подчерк­нуть - человечество, но ни в коем случае не отдельных людей и даже не их отдельные объединения (организации).

При усложнении и сгущении информационных потоков на базе более развитых коммуникаций до формирования единого планетарного сознания возникнут единые планетарные кон­туры переработки информации, носящие полностью надчеловеческий характер и, вполне возможно, в принципе не поддающиеся восприятию со стороны индивидуальных сознаний. Было бы безосновательным и потому непростительным биоло­гическим шовинизмом априорно утверждать, что этим конту­рам и связанному с ними планетарному разуму будут недо­ступны творчество и интуиция. Более того: близость по масш­табу к единому «информационному полю», являющемуся, как мы предположили в прошлом параграфе, источником интуи­ции и творчества, позволяет предположить, что эта форма мышления будет более органична ему, чем отдельным лично­стям.

Таким образом, снижение способности к творчеству со сто­роны интегрируемых в организации отдельных личностей может быть с лихвой восполнено появлением качественно но­вого субъекта творчества - коллективного разума или объеди­нения коллективных разумов в единый планетарный разум, по-прежнему образуемый в конечном счете индивидуальны­ми людьми и не существующий без них и вне них. Сегодня он если уже и существует, то, скорее всего, лишь потенциально; это «разум, еще не проснувшийся».

Человек будет постоянным источником пополнения «ин­формационного поля»; возможно, некоторые его особенности (в частности, эмоциональность) сделают его уникальным эле­ментом иерархии разумов и, соответственно, сделают его вклад в формирование «информационного поля» необходимым и не­заменимым.

Биологическая, социальная и технологическая эволюция станут в этих условиях предварительными элементами эво­люции надчеловеческого сознания, - а возможно, и сознатель­но используемым им инструментом самосовершенствования.

Человечество еще не столкнулось непосредственно с пла­нетарными проблемами, требующими формирования и про­буждения планетарного же разума. Но то, что инструмент этого формирования уже куется вдохновленными похотью любознательности и наживы умами, заставляет вглядываться в убегающий горизонт человеческого развития в предвкуше­нии новых проблем и свершений. Хотя нельзя полностью ис­ключить вероятности того, что, возможно, грядущие проблемы окажутся доступными для восприятия только коллектив­ного, но не индивидуального сознания, а мы в своем стремле­нии к известному и покою воспримем их лишь как частное изменение привычных, рутинных проблем.

* * *

Так или иначе, главным уроком на сегодняшний день и одновременно главным результатом развития информацион­ных технологий является то, что основным действующим лицом мировой истории неуклонно становится все более ра­зумная, все более крупная и все более «мягкая», то есть все меньше претендующая на монопольное, единоличное облада­ние своими членами, организация.

Историю в еще большей степени, чем в наполеоновские времена, делают «большие батальоны», - но движущиеся сами и по своей воле, больше не нуждаясь в думающих за них и направляющих их Наполеонах, - по-видимому, отныне и на­всегда.