_Кипарисовый ларец. Альманах. 2011

ПЕРЕВОДЫ

Одинокое бурое дерево Роняет голубые плоды. Созвездия

Утопают безмолвно в вечернем пруду.

За холмами уже притаилась зима.

Синие голуби Пьют ледяную испарину

С хрустального лба Элиса.

И только Божий ветер бьется о чёрные стены.

В ТИШИНЕ И ПОКОЕ

Пастухи схоронили солнце в облетевшем лесу. Рыбак Вытащил неводом месяц из ледяного пруда.

В голубом кристалле Поселился жилец; он прижался щекой к своей бледной звезде,

Он уходит с головой в пурпурные сны.

И снова и снова чёрные караваны птиц влекут Мечтателя к тайне голубого цветка.

В тишину забвения, к своему погибшему ангелу.

Кочует мысль в лунных скалах; И сияющим отроком

Явилась сестра осени в чёрном распаде.

(переводы с немецкого Татьяны Грауз)

Л. Уланд, Р. Демель

Людвиг УЛАНД (1787–1862)

МАЛЬВА

Снова, снова предо мною, Мальва блеклая, цветешь. Встреча с минувшей весною, Эта боль, и эта дрожь.

Роза осени унылой, Не ярка и не пестра,

Потускневшего светила Безуханная сестра.

Здравствуй, мне понятна эта Честность блеклости твоей; Ни бушующего цвета, Ни пылающих страстей; И не лицемерь, не надо, Не к лицу тебе пожар.

Кроткий цвет – твоя отрада, Томная печаль – твой дар.

Рихард ДЕМЕЛЬ (1863–1920)

ANNO DOMINI 1812

Над полями мертвыми России ночь простерла мертвенные длани; смотрит, волоокая, мерцая,

в белый, ровный, тихий дол холодный. Под дугою бубенцы звенят.

Стук глухой копыт, белесый иней, скрип полозьев, свист кнута, дыханье лошадей клубится; снег взметенный за санями шлейфом серебрится. Вдоль дороги – белые березы.

ПЕРЕВОДЫ

«Эй, что слышал ты о Бонапарте?» Старый кучер, вздрогнув, обернулся: кто он, жестколицый чужестранец с каменною твердостью во взгляде, помянувший проклятое имя?

Думает старик, молчит и мнется; думает и крестится пугливо. Над землею в осажденном небе

темно4красный в черном чреве тучи пламенеет месяц остророгий.

Темный снег кровавый на дороге; на ветвях блестит кровавый иней; чужестранец залит темной кровью. «Ну, так что слыхать о Бонапарте?» Мрачно бубенцы звенят в ответ.

Бубенцы звенят: поют и плачут. Кучер молвит строго и печально – словно звуки древнего преданья, тяжело, торжественно и тихо, понеслись слова над долгим снегом:

«Велика была лихая туча, вздумала похитить месяц ясный; только не поддался месяц ясный, разметал Господь лихую тучу. Отчего же плачешь ты, народ?

Навалились скопом злые тучи, вздумали похитить звезды с неба; только звезды тучам не поддались, разметал Господь по небу тучи, вечен, вечен свет звезды небесной.

Был велик могучий император, было у него лихое войско; но у нашей матушки России

без числа в груди сердец горячих, вечен, вечен свет души народной».

У.Б. Йейтс

Звуки глухо отдаются в звездах; скрип полозьев, свист кнута, рыданье бубенцов; кровавое мерцанье инея на стынущих березах.

Смотрит вдаль великий император.

Смотрит вдаль, на голую равнину. Над полями мертвыми России Ночь простерла мертвенные длани.

Внебесах – кривой багровый месяц,

Внебесах – кровавый серп Господень.

Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865–1939)

ЛЯПИС]ЛАЗУРЬ

Гарри Клифтону

Так истерички говорят: тошнит От этих всех мольбертов и смычков,

Иот поэтов – что их веселит? Когда всем ясно: этот мир таков, Что, если в корне все не изменить, То просто прилетит аэроплан

Инам такой устроит кегельбан...

Все разбомбит. И негде будет жить.

У всех свои трагедии идут.

Вот бродит Гамлет, вот бушует Лир. Офелия, Корделия – все тут.

Но пусть финал, пусть это сам Шекспир Под занавес, апофеоз страстей, – Не пустит в стих ни плача, ни хулы. Достойный выдающихся ролей, Он знает: Лир и Гамлет – веселы. Избыт весельем ужас бытия.

Что жизнь? Цепь обретений и потерь. Вдруг мрак – и небеса сражают «Я» – Вот пик трагедии. И пусть теперь

ПЕРЕВОДЫ

Бормочет Гамлет, проклинает Лир, И пусть финальный занавес опять На миллионах сцен опустит мир, – Трагичнее трагедии не стать.

Они являлись пешими, верхом, С морей, и гор, и шли, и шли вперед, Культуры старые круша мечом; Потом и их не стало в свой черед. Где ныне Каллимах, который мог,

Как с мягкой бронзой, с мрамором играть

Истатуи свои так одевать – Казалось, складки треплет ветерок. Его светильник, стройностью своей

Похожий на приморских пальм стволы, Не простоял и двух коротких дней.

Все поглощают времени валы. Все создается вновь рукой людей.

Ите, кто создают, те веселы.

Китайцы, две фигурки; рядом – третья. Исполненные тонкими штрихами На лазурите. Символ долголетья – Над ними птица с длинными ногами. Тот, третий, видимо, слуга, несет Какой4то музыкальный инструмент.

Икаждая щербинка синих сот,

Икаждый узкий цветовой сегмент Подобны лесу, склону и реке,

Иснегом занесенному хребту,

Ив то же время видно вдалеке Черешню или вишню, всю в цвету, У домика, куда идут они Втроем. И мне приятен обиход Их жизни, небу и горам сродни,

Их взгляд на все трагедии с высот. Вот просит грустной музыки один. Простые звуки льются в небеса.

Иих глаза мерцают из морщин, Их древние, веселые глаза.

Ф. Ведекинд

Франк ВЕДЕКИНД (1864–1918)

ПЕСНЯ О БЕДНОМ МАЛЬЧИКЕ

На свете бедный мальчик жил, Он слеп на оба глаза был, На оба глаза был.

У пацана был старый друг, Он был на оба уха туг, На оба уха туг.

Такой союз у них возник – Слепой пацан, глухой старик, Совсем глухой старик.

И вот суровою зимой Их случай свел с хромой вдовой, Совсем хромой вдовой.

По ней шальной локомотив Проехал, ногу отхватив, По пояс отхватив.

Втроем бредут едва4едва: Пацан, старик и плюс вдова, Хромая бедная вдова.

Девице нет и сорока, Она не замужем пока, И девственна пока.

Венцом девической красы Служили пышные усы, Гусарские усы.

Она, кусая черный ус, Моча слезами черный ус, Молила взять ее в союз.

Берем, берем, что за вопрос! Идут. Лежит под лавкой пес, Лежит под лавкой пес.

Он был бельмаст, паршив, беззуб. Сказать по правде – полутруп, Паршивый полутруп.

ПЕРЕВОДЫ

Но он в союзе пятым стал, Скуля, кряхтя, но все же встал И в путь поковылял.

Внужде и горе жил поэт. Ни славы нет, ни денег нет, Ну ни копейки нет.

Он кровью сердца все писал ...

Никто поэта не читал, Никто его не знал.

Вглазах – печаль, на сердце – груз ...

И он за псом вступил в союз,

Всоюз духовных уз.

Ивот на радость всех бродяг Он пишет пьесу в трех частях, Одну, но в трех частях.

Вот список лиц из пьесы той: Пацан слепой, старик глухой, Несчастный и глухой; Усатая девица и Вдовица без одной ноги, Ну напрочь без ноги.

Ине прошло и двух часов,

А уж спектакль совсем готов, Спектакль совсем готов.

Его поставил виртуоз – Беззубый шелудивый пес, Паршивый старый пес. Премьеру цензор разрешил, Премьеру критик похвалил, Народ в театр толпой валил.

Аншлаг, аншлаг, аншлаг, аншлаг ! Актеры, сцена – все в цветах; Пса носят на руках.

Конечно был и дивиденд, Со сборов кругленький процент ...

И вот ангажемент:

Р. Ауслендер

Берлин, Париж и Амстердам, Потом – Америка и там – Турне по крупным городам ...

Мораль сей басни, господа: Увечье – минус и беда, Тяжелая беда.

Поэзия ж тяжелый груз Преображает в жирный плюс, В завидный жирный плюс. Высок полет высоких душ. Каков талант – таков и куш. Итак, финал: оркестр, туш !

Роза АУСЛЕНДЕР (1901–1989)

ПРОШЛОЕ

У прошлого тоже есть крылья

Оперенье их отмершие клетки жизни

Зеленеют склоны буковых гор

У любимого голубые глаза

Дождь орехов дети играют ими

Голенькие воспоминания плещутся в Пруте

Умирает отец умирает мама

Боль это старая яблоня с горькими яблоками

ПЕРЕВОДЫ

Саша АНДЕРСОН 1953 г.

Хайде Гарди

вмоей душе мир обретает ясность манекенщица черная птица февраль т анцует неделями напролет и я боюсь что когда4нибудь в августе она см енит наряд и превратится в сентябрь

вмоей душе мир обретает ясность оправданием для скончания времен б удет невинность этого белого цифер блата часов которые делят каждую п есню на шестьдесят равных частей

вмоей душе мир обретает ясность каждая точка в конце предложения р аспахнута настежь и потому ничто не будет забыто и только снег на п авлиньем глазе в полдень растает

вмоей душе мир обретает ясность и когда вечером я превращаюсь в г лухое зеркало над рекою слов мне о стается только накрыть имена и р ифмы черным прямоугольником ночи

вмоей душе мир обретает ясность тому не будет свидетелей мать о бъяснила мне что война только из обретение только шалость детей во д воре один лезет в карман к другому

вмоей душе мир обретает ясность манекенщица белая птица ноябрь т анцует неделями напролет и я боюсь что когда4нибудь в феврале она см енит наряд и окажется новой весной

(переводы с английского и немецкого Игоря Болычева)

Т.С. Элиот

Томас Стернз ЭЛИОТ (1888–1965)

ПЕПЕЛЬНАЯ СРЕДА

I

Потому что я не надеюсь вернуться Потому что я не надеюсь Потому что я не надеюсь снова

Как бы я ни хотел к щедротам земным и уделу земному вернуться – Я больше о бренной земле не печалюсь (Что орлу постаревшему крылья свои расправлять?)

Что мне горевать По силе своей оскудевшей?

Потому что я не надеюсь снова познать Славы мирской преходящей Потому что я не сомневаюсь

Потому что я знаю: мне вновь не узнать Быстротечного счастья

Не увидеть деревьев в цвету и не испить родниковой воды Потому что вновь ничто невозможно

Потому что я знаю: время всегда только время

Иместо не больше чем место

Ито что вершится вершится только на час

Илишь на пяди пространства

Поэтому радуюсь я что вещи живут как умеют

Ичужд мне благостный лик

Иголос блаженный

Потому что я не надеюсь вернуться Я улыбаюсь призванный что4то создать Приносящее радость

ИБога молю нам даровать свою милость Молю чтоб позволил забыть мне

Безделки по которым душа так сильно томилась К которым так сильно тянулась Потому что я не надеюсь вернуться Пусть эти слова

Ответят за все дабы снова не повторилось

Иможет тогда суд Господень для нас не будет так тяжек

ПЕРЕВОДЫ

Потому что так жалок размах наших крыльев Только воздух они сотрясают Удушливый воздух пустынный

Мертвей и бесплодней чем наши стремленья Научи нас печься о чем нам пристало и не печься о чем не пристало Научи нас смиренью.

Помолись за нас грешных ныне и в час нашей смерти Помолись за нас ныне и в час нашей смерти.

II

Любимая, три белоснежных леопарда Лежали в тени можжевельника,

Наевшись моими ногами, моим сердцем, моей печенью и тем, Что хранилось под сводами черепа моего. И сказал Господь: Оживут ли эти обглоданные кости? Оживут ли Кости сии? И то, Что хранилось в костях, прочирикало:

Благодаря её красоте, и потому что В помыслах чтит она Деву,

Мы ярко сияем. И я, который сокрыт здесь, Предаю забвенью творенья мои и любовь мою Завещаю потомству пустыни и тыкве.

В них возродятся Мои внутренности, прожилки глаз и неудобоваримые части,

Что леопарды отвергли. Любимая в белом платье уходит, В задумчивости, в белом платье.

Пусть костей белизна будет залогом забвенья. В них жизни нет, они мертвы. Как забыт я И буду забыт, так хотел бы забыть

Вплоть до самозабвенья, весь этой цели отдавшись. И рёк Господь: Ветру пророчь, только ветру, лишь ветру – Ветер услышит. И под стрёкот кузнечика Зачирикали кости:

Возлюбленная тишины Бесстрастная и страдающая Уходящая и пребывающая в душе Роза памяти Роза забвенья

Изнуряющая и дающая жизнь

Т.С. Элиот

Тревожная и умиротворяющая Единственная Роза Теперь ты Сад

Пред которым меркнет вся наша любовь Где кончается мука Неразделённой любви И горшая мука Любви утолённой Бессрочный конец Пути без конца Окончанье всего Что бесконечно Речь без слов и Слово без речи Нежность Матери К Саду

Где любая любовь погибает.

Под кустом можжевеловым кости пели, сверкая и рассыпаясь, Мы рады распасться, мы плохо подходили друг другу, В тени можжевельника, в благословенном песке, Забывая себя и друг друга, сросшись С безмолвием пустыни. Эта земля –

Наш жребий. И ни распада, ни соединенья Молекул. Это земля. Наше наследство.

III

На первом лестничном марше Я оглянулся и увидел внизу у перил

Взловонном тумане Дрожащую тень человека

Всхватке с дьяволом тем что сокрыт Под маской надежд и отчаяний наших.

На следующем лестничном марше Я в последний раз оглянулся;

Больше не было там никого и темна была лестница, Сыра и щербата, как слюнявый рот старика, безнадёжно разбитый, Или как старой акулы беззубая пасть.

ПЕРЕВОДЫ

На последнем лестничном марше В прорезь окна, мрачневшего спелым инжиром,

Я увидел цветущий боярышник и пасторальную сценку: Статный юноша в голубом и зелёном Убаюкивал май старинною флейтой.

Ветер тёмные кудри его растрепал, на губах звуки флейты застыли, Распускалась сирень и кудри вились; Воображение меркнет, флейта стихает, мысли мытарства Подходят к концу; свободная от надежд и отчаянья Новая сила восходит на последней ступени.

Господи, я недостоин Господи, я недостоин

но скажи только слово.

IV

Та что брела меж фиалок Та что брела Меж зелёных тропинок

Вбелом и голубом, цвет Марии, Говоря о самых обычных вещах

Впростоте невинного сердца умудренного знанием о вечных муках Та что шла вместе с нами прошла как проходим и мы Та что потом подарила силу источникам и чистоту родникам

Подарила прохладу раскаленным камням и крепость песчинке В синеве живокости, синева, цвет Марии.

Sovegna vos*.

Здесь годы проходят, прочь унося Звуки скрипок и флейт, не коснувшись

Лишь той, что неслышно ступает между сном и пробужденьем,

Той, что в сиянии чистом, Новые годы проходят, за собой оставляя

Светлое облако слёз, годы проходят, за собой оставляя Новый стих с рифмой старой. Как отмолить Время. Как отмолить

* Помяни нас (провансальский диалект фр.)

Т.С. Элиот

Мечту, неузнанную в горнем виденье, Пока пышно украшенные единороги тянут позолоченный катафалк.

Тишайшая сестра под покровом белого и голубого Меж тисов, за статуей бога садов,

Чья флейта уже бездыханна, склонила голову и улыбнулась безмолвно,

Но источник забил и птица запела в траве. Как время нам отмолить, как отмолить мечты Отзвуком слова неслышимого, неизреченного

Пока ветер срывает с тиса тысячный шорох

И после, когда наше изгнанье здесь завершится

V

Пусть забытое слово забыто, пусть оброненного не воротишь Пусть неуслышанное, несказанное слово Не услышано, не сказано;

Все же есть неизреченное Слово, Слово неслышимое, Слово, которое словом не высказать, Слово, Которым держится мир и слово, данное миру; И свет просиял в темноте, и

Мир беспокойный покорно вращается слову наперекор Вокруг средоточья тишайшего Слова.

Народ Мой! что сделал Я тебе?

Где обретем это слово, где Оно отзовется? Не здесь, здесь тишины не обрящем Ни у моря, ни на островах,

Ни на материке, ни в пустыне, ни на земле, орошённой дождями, Потому что для тех кто во мраке бредёт Как днём так и ночью Здесь должного места и времени нет

Нет места прощенья для тех кто бежит от лица Твоего Нет времени радости для тех кто бредёт в суете и не внемлет голосу

Твоему

ПЕРЕВОДЫ

Станет молиться ль сестра под покровом За тех кто во мраке бредёт, за тех кто к Тебе обратился и за тех кто

отверг Тебя, За тех кто мечется между временем года и временем года, между

веком и веком, Между часом и часом, словом и словом, властью и властью, за тех Кто ожидает во мраке? Станет молиться ль сестра под покровом За детей что стоят у ворот И не уходят, и не умеют молиться –

Молиться за тех кто к Тебе обратился и за тех кто отверг Тебя?

Народ Мой! что сделал Я тебе?

Станет молиться ль сестра под покровом Средь тонких тисов за тех кто обидел её

И кто страхом объят и не в силах молить о пощаде За тех кто о ней возвещает пред миром и тайком её ниспровергает В пустыне исхода среди уцелевших утесов И ныне пустыня средь сада сад средь пустыни

Там где древнего яблока сплюнули семя когда4то.

Народ Мой!

VI

Пусть я не надеюсь вернуться Пусть я не надеюсь Пусть я не надеюсь вернуться

Вновь колеблясь меж выгодой и утратой На пути этом кратком

Меж рожденьем и смертью, где мечты во мраке теснятся, (Грешен, Отец мой) пусть не хочу быть привязан к вещам преходящим Но за раскрытым окном берег моря скалистый Белые паруса в дали морские свой тихий полет направляют, к морю

стремятся

Непокорные крылья

Иунылое сердце обретает твердость и находит отраду В облетевшей сирени и лёгкой морской прохладе

Иопять восстает дух мятежный

За цветка полевого запах нежный

Т.С. Элиот

Поднимает мятеж во спасенье Перепелиного крика и ржанки круженья Чтобы глаз ослепший увидел снова

Бесплотные тени в воротах из кости слоновой И язык ощутил привкус соли в песке прибрежном

Это время пущено вспять от смерти к рождению между Скал достающих до сини небесной Где вместо видений померкших пустынное место

Но когда облетит последний шорох с тиса и прочь унесет его ветер Пусть другой тис задрожит и ответит.

Благословенная сестра, мать пресвятая, душа источника и сада, Не дай нам обмануться ложью

Научи нас печься о чем нам пристало и не печься о чем не пристало Научи нас смиренью Хотя бы среди этих скал, В Его власти наш мир, Но хотя бы среди Этих скал, мать, сестра, Моря душа и реки, Не оставь меня и

Внемли стенаньям моим.

1930

(перевод с английского Ильи Оганджанова)