XVIII—XIX вв. Постепенно сменялись тягой романтиков к мистике либо

обрисовке экзотических образов в духе приобретшего огромную попу-

лярность на Западе Байрона2. Постепенно отходя от литературной сен-

тиментальности, русские романтики не переставали ощущать себя пре-

емниками Карамзина: их литературная группа «Арзамас» была именно

объединением карамзинистов.

Однако карамзинистам и их последователям была в высшей сте-

пени свойственна еще одна характерная тенденция, прямого отноше-

ния к романтизму не имеющая (до этого она проявилась у нас в середи-

не XVIII в. в творчестве классицистов-сумароковцев). Речь идет о

борьбе карамзинистов за «очищение языка» в литературе.

В филологии советского времени создание в начале XIX в. литера-

турного языка, послужившего образцом последующим русским писа-

1 Из книги Г. R Державина «Рассуждение о лирической поэзии, или Об оде»

(1811-1815).

Цит. по: Минералов Ю.И. История русской словесности XVIII века. С. 191.

О синтезе в Серебряный век см.: Минералова И,Г. Русская литература се-

ребряного века. Поэтика символизма. М., 1999.

<j; 2 Затем A.C. Пушкин занялся энергичной разработкой принципов реалисти-

ческого воспроизведения действительности (которое именовал, впрочем, «истин-

ным романтизмом»).

18

телям, как правило, однозначно связывалось с деятельностью A.C. Пуш-

кина. Тем интереснее, что современники и филологи XIX в. реформу

литературного языка связывали с именем его учителя Н.М. Карамзи-

на1. Исторически это было именно так. В то же время можно понять,

почему позже в сознании людей стала все более выдвигаться вперед

фигура Пушкина, а роль Карамзина сделалась как бы второплановой.

Русское общественное сознание по-своему закономерно ^переадресо-

вал л» Оушкушу языковые новгжвеления (даже заведомо карамзинские),

долгой простой гцжчине, что язык Пушкина оказался воплощен в более

художественно сильных текстовых образцах (произведениях)2.

Как бы оглядываясь назад и подводя итоги, В.К. Кюхельбекер пи-

сал в начале 1830-х годов:

«Люблю и уважаю прекрасный талант Пушкина, но, признаться,

мне бы не хотелось быть в числе его подражателей. <...> Мы, кажется,

шли с 1820 года совершенно различными путями, он всегда выдавал

себя (искренно или нет — это иное дело!) за приверженца школы так

называемых очистителей языка, — а я вот уже 12 лет служу в дружине

славян под знаменами Шишкова, Катенина, Грибоедова, Шихматова»3.

Прежде чем перейти к вопросу о «дружине славян», вожди кото-

рой выше названы Кюхельбекером поименно, задержимся еще на «очи-

стителях языка», то есть карамзинистах.

Представления карамзинистов о языке (и в частности, о грамма-

тике) сформировались не без опоры на импортированную в Россию в

начале XIX в. и немедленно ставшую на некоторый момент модной ста-

рую французскую грамматику.

Специфической экстравагантностью русской филологической мыс-

ли было тогда увлечение «грамматикой Пор-Ройяля», на основе кото-

рой в начале 1810-х годов было издано (почти одновременно!) сразу

несколько учебных руководств (Л.Г. Якуба, И.Ф. Тимковского, Н.И. Яз-

вицкого и др.)4. Ф.И. Буслаев охарактеризовал позже предмет этого

увлечения как «ложное направление старинных, так называемых об-

1 См., напр.: Лавровский H.A. Карамзин и его литературная деятельность.

Харьков, 1866.

2 См. подробно: Минералов Ю.И. Теория художественной словесности. М.,

1999.

3 Кюхельбекер В.К. Дневник// Русская старина. 1875. Т. 14. С. 83. W>t

-Hi- 4 См.: ЯкубЛ.Г. Курс философии: В 6 т. СПб., 1811 — 1814. Т. II. «Начертание

всеобщей грамматики»; Тимковский И.Ф. Опытный способ к философическому

познанию российского языка. Харьков, 1811; Язвицкий Н.И. Всеобщая филосо-

фическая грамматика. СПб., 1810.

2* 19

щих грамматик»1. Русская молодежь вынуждена была однако в 10-е

годы XIX в. прилежно изучать «старинную» (XVII в.) теорию.

Почему грамматика Пор-Ройяля «ожила» тогда в России (и в дру-

гих странах Европы)? Вряд ли это случайно: рецидивы увлечения фи-

лологов и философов ею случались позже на протяжении XIX столетия

еще не раз и продолжаются по сей день (напр., «чистая грамматика»

Э. Гуссерля, теория А. Марти, «порождающая грамматика» Н. Хомс-

кого и пр.). Видимо, определенные филологи разных времен вспомина-

ют про грамматику Пор-Ройяля в кризисные моменты — когда возни-

кает потребность в быстром качественном обновлении или радикальном

продвижении вперед существующей в их время теоретической грамма-

тики. Ведь «универсальная» («всеобщая», «философская») грамма-

тика Пор-Ройяля содержит в себе заманчивую попытку опереться на

«универсальные» для всех народов логические категории, «возвысив-

шись» над национальной спецификой языков как коммуникативных

систем. Возникнув во Франции XVII в., грамматика Пор-Ройяля орга-

нично вписалась в «культурный контекст» эпохи барокко — со свойст-

венным барокко как социально-историческому феномену научно-худо-

жественным складом теоретического мышления и сосредоточенностью

над поиском разного рода универсальных «ключиков» к явлениям при-

роды и человеческого мира2.

Универсалистские изыски филологов начала XIX столетия были

реакцией на реально обозначившийся теоретический тупик: несомнен-

но, имелась нужда в свежих грамматических идеях. Вряд ли случайна

синхронность моды на Пор-Ройяль и практически осуществлявшихся в

это время Карамзиным и его сторонниками опытов по обогащению лек-

сического (и частично синтаксического) строя русского языка за счет

«западных», импортируемых из французского и немецкого языков, лин-

гвистических ресурсов (в этом состояла часть их программы «очище-

ния» языка русской литературы).

Эти и иные опыты карамзинистов встретили оппозицию «дружи-

ны славян», как раз обостренно ощущавших национальную специфику

языка. Характер представлений тех и других о «языке и слоге» много-

1 Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959. С. 572.

2 См. подробнее: Минералов Ю.И. Теория художественной словесности. М.,

1999.

Соответственно причину «воскрешения» грамматики Пор-Ройяля конкретно

в начале XIX в. естественно связывать со все тем же романтизмом: романтическо-

му мировидению тоже близки попытки близких к фантастике «универсальных»

решений.

20

кратно становился предметом анализа с самых разных точек зрения (ра-

боты H.A. Лавровского, Ю.Н. Тынянова, В.А. Десницкого, В.В. Ви-

ноградова и мн. др.). Из недавних исследователей данного вопроса

нельзя не отметить, прежде всего, А.И. Горшкова. Этот автор писал:

«Конечно, состояние русского литературного языка вообще и его син-

таксической системы в частности в "докарамзинскии" период отнюдь

не было столь плачевным, как стремились это изобразить "представи-

тели новой литературы" (т. е. Карамзин и его сторонники)»1. Присое-

диняясь к его наблюдению, мы хотим в данном случае заострить внима-

ние лишь на одном литературоведчески существенном моменте.

ь Когда писательские споры о «языке и слоге» разгорелись (если

условно датировать их начало выходом в 1803 г. в свет сочинения вож-

дя «дружины славян» A.C. Шишкова «Рассуждение о старом и новом

слоге российского языка»), то оказалось, что обе стороны не распола-

гают концептуально-теоретическим обоснованием по ряду обсуждае-

мых грамматических вопросов. Понимание «отношений русского язы-

ка к "славенскому" в обоих лагерях было весьма путаное и

сбивчивое»2.

Для успеха карамзинских «реформ языка и слога» большое значе-

ние имело то, что Карамзин действовал в основном не средствами тео-

рии, а собственным художественно-литературным примером. Как вы-

разился об этом Н.И. Греч: «Он не толковал, не доказывал, почему этот

слог не хорош, а сам начал писать как должно и примером своим увлек

современников и последователей»3.

Карамзинист П.И. Макаров, высоко оценивая роль своего учите-

ля, рассуждал: «Из наших старинных писателей ни один не может слу-

жить примером, ни сам Ломоносов, для сочинения прозою» (подразу-

мевается: но зато Карамзин может)4. Писатель А.Е. Измайлов

выразился афористической формулой: «Карамзин дал образцы, как

должно писать в прозе; Дмитриев дал образцы, как должно писать в

стихах»5.

Интересно и информативно с точки зрения сути законов лите-

ратурного развития то, что сходные усилия на полвека ранее роман-

1 Горшков А.И. Язык предпушкинской прозы. М., 1982. С. 44.

2 Там же. С. 227

3 Греч Н.И. Чтения о русском языке. Спб., 1840.1—II. С. 343—344.

4 Макаров П.И. Критика на книгу под названием: Рассуждение о старом и но-

вом слоге российского языка//Московский Меркурий. 1803. Декабрь. С. 84.

5 Измайлов А.Е. Извещение о 5 издании сочинений И. Дмитриева//Благона-

меренный. 1819. № 3. С. 124.

тиков-карамзинистов предпринимали классицисты-сумароковцы

(которые называли это не очисткой, а «вычисткой языка»)1. Однако

действия классицистов в данном направлении были принципиально

отвергнуты и творчески дезавуированы в конце XVIII в. Г.Р Держа-

виным и поэтами его школы (С.С. Бобров, С.А. Ширинский-Ших-

матов и др.)

Так называемая «органическая» синтаксически полная фраза клас-

сицистов, понятийно-логически ясная и провоцирующая сюжетно-по-

вествовательную структуру произведения, избегающая церковно-

славянизмов и сложных речевых образов, сменилась у Державина

сложными метафорическими построениями, которые нередко как бы

«оспаривали» падежную систему, свойственную русской письменной

речи, и были насыщены эллипсисами и инверсиями. Вполне можно

выразиться, что если классицизм в своих текстах тяготел к воспроиз-

ведению современного русского языка в его наиболее устоявшихся

письменных формах, то державинская школа занялась пересоздани-

ем языка2. я

В этом пересоздании державинская школа опиралась на факты его

исторического прошлого, а также на параллели с церковнославянским

языком, с одной стороны, и на практику современной устной речи —

с другой)3. •'\ Ч

Уже спустя несколько десятилетий память о литературной ситуа-

ции начала XIX в. ослабла, и ее вспоминали, осмысливая с явной абер-

рацией.

1 В результате язык художественных текстов русских классицистов порази-

тельно легок для восприятия, резко отличаясь от произведений современников и

многими чертами напоминая тексты именно живших на полвека позже писателей

пушкинской эпохи, прошедших в молодости через кружок Карамзина, либо в том

или ином отношении духовно близких карамзинистам (имеются в виду К.Н. Ба-

тюшков, В.А.Жуковский, В.Л. Пушкин, П.А. Вяземский,Д.В.Давыдов, И.И. Коз-

лов и др. в старшем поколении; Е.А. Боратынский, Н.М. Языков, A.A. Дельвиг и

др. в поколении младшем).

2 См. подробный анализ художественного слога Державина и его учеников в

кн.: Минералов Ю.И. Теория художественной словесности. М., 1999.

Выше упоминалось о роли творческого пересоздания действительности в ро-

мантизме.

3 Церковнославянский язык в описываемое время благодаря Православию

присутствовал в сознании членов русского общества, но в сложном переплетении

с русским языком. Их границы вряд ли четко ощущались людьми, не имеющими

специального образования филологического типа. ,о*. .uuuhj\\>u

22

H.И. Греч писал: «Ломоносов не говорит о собственной русской

конструкции, т. е. о порядке и размещении слов, свойственных языку.

От этого упущения возникло странное и нелепое правило позднейших

грамотеев: ставь слова как хочешь»1. По мнению И.И. Дмитриева, с

этим и покончил Карамзин, установивший «естественный порядок в

словорасположении»2. Суть этого «естественного словорасположения»

разъясняется в «Общей реторике» Н.Ф. Кошанского, лицейского про-

фессора Пушкина, Дельвига и Кюхельбекера, так: «Первое правило:

слова и выражения должны следовать за идеями и представле-

ниями,., — то есть в каком порядке являются идеи и картины, так и

идут... слова и предложения»3.

Понятно, что именно подразумевается под «естественным слово-

расположением», но вряд ли правильно, что это — нововведение ка-

рамзинистов. Сумароковцы уже сделали все основное в данном направ-

лении еще в середине XVIII в., задолго до Карамзина.

«Не следует думать, — пишет А.И. Горшков, — что филологи вто-

рой половины XVIII века не постигли естественного словорасположе-

ния и строения русской фразы, а писатели "не справлялись" с поряд-

ком слов и построением периодов»4.

С этими словами приходится полностью согласиться — несмотря

на распространенность даже сегодня в литературоведении упоминае-

мых Горшковым представлений о «господстве в докарамзинской лите-

ратуре «пресловутых "сложных" и "запутанных"; "длительных", "лати-

но-немецких" и т. п. периодов». А.И. Горшков полностью прав и в том,

что такое представление иллюзорно, ибо «те или иные синтаксические

несообразности, которые выходили из-под пера плохих писателей, не-

правомерно обобщать как типичную черту литературного языка»5.

Каждый настоящий писатель как индивидуальный стилист ориен-

тировался — пусть с различной степенью «широты» и «глубины», де-

терминируемый и личной культурой, и уровнем своего дарования, — в

«естественном» для русского литературного языка синтаксисе. В на-

чале XIX в., как и в любое другое время, литература была представлена

рядом хороших, но при этом разных писателей. Одним был внутренне

близок так называемый «трудный», «шероховатый» слог, а другим —

«легкий» слог.

1 Греч Н.И. Чтения о русском языке. I. Спб., 1840. С. 110—111.

2 Дмитриев ИИ. Соч., Т. II. СПб., 1895. С. 61.

3 Кошанский Н.Ф. Общая реторика. СПб., 1830. С. 37.

4 Горшков А.И. Язык предпушкинекой прозы. С. 44.

5 Там же. С. 45—46.

23

Карамзинистам не довелось «бороться с классицизмом». Они от-

нюдь не имели перед собой сумароковскои литературной школы как

живого явления, с которым могли бороться и его побеждать: то и дру-

гое уже сделал Державин. Причем в том синтезе, который Державин

осуществил своим творчеством, помимо многого иного был объектив-

но заложен и своеобразный «эскиз» романтизма; романтическим прин-

ципам соответствовал, как выше отмечалось, уже сам язык его поэзии,

его «трудный слог».

И вот, что весьма интересно, именно с этим «трудным слогом» по-

бедившей державинской школы начали полемику и откровенную борь-

бу Карамзин и его последователи, утверждая себя как новую школу.

Одним из наиболее характерных наружных проявлений этого противо-

стояния как раз было провозглашенное карамзинистами «очищение

языка» (не случайно, как напоминает Кюхельбекер, одним из совре-

менных обозначений карамзинистов стало именно «школа очистите-

лей языка»).

«Возврат» карамзинистов — как бы через голову непосредствен-

ных исторических предшественников и притом старших современни-

ков, представителей державинской школы! — к «очищению языка»,

так напоминающему теорию и практику русского классицизма середи-

ны XVIII в., не удивляет: это обычный феномен историко-литератур-

ной диалектики. Развитие литературы идет как бы по спирали1 Однако

эта неожиданная близость романтиков-карамзинистов начала XIX в.

1<лассицистам середины XVIII в. весьма показательна.

Если не вдаваться в детали, то, по сути, началась борьба романти-

ков одного типа с романтиками другого типа2.

В своей борьбе с «трудным слогом» нападок непосредственно на

Державина карамзинисты по тактическим соображениям тщательно

избегали (а некоторые из них — например П.А. Вяземский — искрен-

не считали его великим поэтом). В отношении его, напротив, регуляр-

но делались «реверансы» в печати. Резкой критике подвергалось твор-

чество державинских последователей — прежде всего С.С. Боброва, а

также С.А. Ширинского-Шихматова.

Семен Сергеевич Бобров (1765 [или 1763]—1810), сын ярослав-

ского священника, искусственно забыт, но при жизни имел все основа-

ния рассчитывать на славу одного из наиболее известных русских по-

1 См. подробно в кн.: Минералов Ю.И. Поэтика. Стиль. Техника. М., 2002.

2 Державинская школа в силу своего синтетического характера в целом есть,

конечно, нечто более сложное, чем романтизм, но черты романтизма (помимо мно-

гих иных) в ней присутствуют.

этов (поэтов уровня В.П. Петрова, И.Ф. Богдановича, В.А. Жуковско-

го, К.Н. Батюшкова и др. — если не выше).

«Щастлива страна, которая имеет таких Поэтов!» — писал «Жур-

нал российской словесности» о Боброве в 1805 г. Аналогичных отзы-

вов было немало; особенно энергично говорил о том, что Бобров —

надежда русской поэзии, известный критик 1800-х годов. Иван Ивано-

вич Мартынов на страницах журнала «Северный вестник». Державин

«необыкновенно уважал Боброва»1

Среди сочинений Боброва должны быть названы философская по-

эма в двух частях «Древняя ночь вселенной», эпическая поэма «Тав-

рида», оды «Конец войны при Дунае», «Мир со шведами», «После-

дняя дань сердца графу Румянцеву-Задунайскому», «Всерадостное

сретение их Императорских величеств по торжественном их коро-

новании в Москве» и др., стихотворения «Плачущая Нимфа», «Мо-

гила Овидия», «Размышление о создании мира», «Обузданный Юпи-

тер, или Громовый отвод», «Вечеринка», «Стансы на учреждение

корабельных и штурманских училищ при Адмиралтействе 798 года»,

«Торжественный день столетия от основания града Св. Петра. Мая

16 дня 1803» и др.

Стихи Боброва были собраны им в четырехтомнике, имевшем, как

это тогда практиковалось, свое название: «Рассвет полночи, или Со-

зерцание славы, торжества и мудрости порфироносных, бранонос-

ных и мирных гениев России» (1804). Среди них гражданско-фило-

софские и духовно-философские оды, многочисленные стихотворные

раздумья о тайнах природы и научных открытиях, стихи-отклики на зло-

бодневные темы и т. п.

Последователь Державина часто узнается в Боброве. Это помимо

перечисленных черт проблематики и сюжетики стихов еще и, напри-

мер, особенности речевой образности, ассонансная рифмовка, нако-

нец, особая манера строить звукообраз:

Лето паляще летит,

Молния в туче немеет;