XIX в. Писалось немало. Общеизвестны отличающиеся особой ярко-

стью и философским проникновением в сущность этой способности

суждения о ней Ф. М. Достоевского2. И уже при жизни Пушкина его

стали именовать «Протеем». Вероятно, произошло это с легкой руки

Н.И. Гнедича, написавшего в своем послании «А. С. Пушкину по про-

чтении сказки его о царе Салтане и проч.» (1832):

Пушкин, Протей >>•'*¦•

Гибким твоим языком и волшебством твоих песнопений!

Уши закрой от похвал и сравнений...

Одним из ярчайших примеров данной особенности Пушкина-ху-

дожника может послужить его цикл «Песни западных славян». П. Ме-

риме опубликовал на французском языке ряд стихотворных текстов, в

основном навеянных славянским балканским фольклором. Пушкин

создал «русский вариант» этого цикла, гибко варьируя Мериме и нео-

днократно «дорисовывая» по-русски то, что на французском языке было

выражено бегло либо вообще отсутствовало (две «песни славян» —

«О Георгии Черном» и «Воевода Милош» — просто сочинены Пуш-

киным, а еще две переведены им из другого источника).

Н.К. Гей весьма точно пишет: «Широчайший диапазон поэтики и

стиля у Пушкина не препятствует глубочайшему стилевому монизму»3.

Ниже данный исследователь подчеркивает: «Способность поэтическо-

1 Виноградов В. О стиле Пушкина. С. 147—148.

2 См.: Достоевский Ф.М. Пушкин (очерк)// Достоевский Ф.М. Поли. собр.

соч.: В 30 т. Т. XXVI. Л., 1984. С. 136-149.

3 Гей Н.К. Художественный синтез в стиле Пушкина // Теория литературных

стилей. Типология стилевого развития нового времени. М., 1976. С. 115.

215

го перевоплощения поразительна. Но протеизм Пушкина не только один

из наглядных признаков, а и удивительно точное, глубокое определе-

ние сущности его творчества»1.

Иными словами, личный (индивидуальный) стиль Пушкина можно

было бы, вероятно, определить как протеистический.

Поразительна художественная убедительность изображения

A.C. Пушкиным в своих текстах стилей других авторов. Необходимо от-

метить, что это изображение осуществляется не просто «в общих чер-

тах» — оно проникает в мельчайшие детали. Например, вот как Пуш-

кин изображает в свои стихах специфическую державинскую рифму

(ассонансы — «неточные рифмы»).

О «загадочности» державинской ассонансной рифмовки, которая

по типу своему на многие десятилетия предваряет искания в данной

области, характерные для поэтов конца XIX — начала XX в., стихове-

дами говорилось многократно (В.М. Жирмунским, Б.В. Томашевским,

Д.С. Самойловым и др.). Поскольку эта рифмовка не укладывается в

русло исследовательских концепций данных авторов, они ее условно

обозначали как «исключение»2.

Факт творческого подражания младших современников рифме

Державина, крупнейшего поэта своего времени, констатировал еще

Жирмунский3. Однако он не задавался вопросом, как конкретно это

подражание происходило и выглядело. Применительно к A.C. Пуш-

кину данный феномен можно проследить весьма конкретно, особен-

но если привлечь к этому богатейший материал вариантов и черно-

вых редакций его стихов в сравнении с публикуемыми их

редакциями4. Черновики Пушкина — вообще ценнейший материал

Лдя изучения. Порою при их чтении давно знакомые тексты пред-

стают в новом свете5.

1 Гей Н.К Художественный синтез в стиле Пушкина // Теория литературных

стилей. Типология стилевого развития нового времени. М., 1976. С. 116—117.

2 См.: Минералов Ю.И. О статусе «исключений» в поэтике // Русское сти-

хосложение. М., 1985. С. 155-167.

3 См.: Жирмунский ВМ. Теория стиха. Л., 1975. С. 358.

4 Нами использовалось Полное собрание сочинений A.C. Пушкина издания

АН СССР: т. 1 - 1937, т. II ( 1 ) - 1947, т. III ( 1 ) - 1948, т. III (2) - 1949. Были

сличены варианты всех текстов.

Тот же материал содержится в современном переиздании этого академичес-

кого ПСС, осуществленном в 1990-е годы издательством «Воскресенье».

5 См. об этом: Бонды СМ. Черновики Пушкина. Статьи 1930—1970 гг. 2-е

изд. М., 1978.

В результате анализа видно, что работа Пушкина над рифмой в

1810-е годы, с одной стороны, и в 1820— 1830-е — с другой, выглядит

во многом по-разному. «На уровне черновика» ассонансы встречаются

у Пушкина в оба периода. При этом в черновике свободно взаимозаме-

няемы рифменные компоненты, образующие между собой соответ-

ственно точную и неточную рифмы. Так, например, последнее слово не

попавшей в беловую редакцию стихотворения «Дорожные жалобы»

строки: «Иль как Анреп в вешней луже» в пушкинском черновике риф-

мовалось то с «вчуже», то с «хуже» то с «в лачуге» (ассонанс!)1.

Но зато «на уровне беловика», в публикуемом тексте, судьба не-

точных рифм в 1810-е годы складывается совсем иначе, чем их судьба

в более поздний период. В беловых редакциях своих ранних стихов Пуш-

кин публикует рифмы-ассонансы, без каких-либо сомнений отказыва-

ясь при этом от первоначально приходивших ему в голову точных рифм,

остающихся в итоге в черновых рукописях. Например, в стихотворении

«Пирующие студенты» (Т. I. С. 61 ) есть четверостишие:

А ты, повеса из повес,

На шалости рожденный,

Удалый хват, головорез,

Приятель задушевный.

Это четверостишие в черновике выглядело иначе. Оно содержало

не ассонанс «рожденный/задушевный», а точную рифму: «Приятель

неизменный» (Т. I. С. 350). Подобным образом рифма «могущих/дре-

мучих» из публикуемого поныне варианта стихотворения «Кольна» (Т, I.

С. 29) в черновике отсутствовала, а на ее месте была точная рифма

«могучих/дремучих» (Т. I. С. 343).

Все это по-другому в текстах второго периода. Здесь первоначаль-

но «мелькнувшие» в черновом варианте ассонансы, как правило, изы-

маются поэтом из окончательного текста либо переделываются им в

точные (по образцу одного из компонентов). Иными словами, в 1820-е

годы Пушкин начинает систематически подавлять у себя даже в риф-

мовке ранее нравившиеся ему «державинские нотки».

Следует добавить, что в случае с Пушкиным-«Протеем» объяс-

нять творческое пересоздание им в ранних стихах державинской риф-

мовки обычной зависимостью начинающего художника от старшего

мастера было бы явным упрощением. Точно так же последующие его

«антидержавинские» усилия в сфере рифмовки не есть простой резуль-

1 См .:Полное собрание сочинений A.C. Пушкина. Т. III (2). С. 752.

217

тат «наступления творческой зрелости». Дело в том, что аналогичный

«антидержавинский» поворот осуществил в своем творчестве в 1820-е

годы отнюдь не один Пушкин. Это характерно вообще для бывших «ар-

замасцев». В подтверждение можно было бы привести, например, ряд

отзывов «арзамасцев» о Державине.

A.C. Пушкин пишет о Державине Дельвигу из Михайловского в

июне 1825 г., что «его гений думал по-татарски — а русской грамоты

не знал за недосугом», что «он не имел понятия ни о слоге, ни о гармо-

нии», и т. п.. Это, по оценке Л.И. Тимофеева, «раздраженное, пожа-

луй, замечание»1. Однако даже П. А. Вяземский, в кругу карамзинис-

тов наиболее тепло относившийся к Державину, записывает: «Поэт,

великий поэт Державин опускается нередко до Хвостова, если не

ниже»2. За подобными репликами — объективные перипетии совре-

менной литературной борьбы. Творческое наследие Державина стало

восприниматься как принадлежность враждебного литературного ла-

геря. Крутой поворот в отношении к нему как поэту коснулся и отно-

шения к предложенной им — уникальной вплоть до конца XIX в. —

рифмовке.

Пушкину недопущение ассонансов начинает в 1820-е годы казать-

ся настолько важным эстетическим требованием, что он перерабаты-

вает — дабы избавиться от неточной рифмы — целые стихи. Напри-

мер:

Мыслит: дело я сладил

Глядь, а Балда зайку другого гладит

(Черновик, m III (2), с. 1072)

Ср.:

Мысля: дело с Балдою сладит.

Гладь — а Балда братца гладит.

(Оконч. текст, m /II (1), с. 500)

Зато молодой Пушкин-«Протей» в 1810-е годы не просто учился

у Державина рифмовке — он «портретировал» его стиль. Только

впоследствии державинские ассонансы поэты перестали осваивать, а

вскоре надолго и основательно забыли.

Первую поэму A.C. Пушкина «Руслан и Людмила», как обычно и

бывает с узловыми произведениями раннего творчества, буквально пе-

1 Тимофеев Л.И. Очерки теории и истории русского стиха. С. 372.

2 Вяземский ПА. Старая записная книжка. Л., 1929. С. 305.

реполняют многообразные семантические отголоски1. Так, уникальная

интонация, выдерживаемая поэтом в этом произведении и сочетающая

эпическую величавость, эротическое изящество и игривую иронию,

представляет собой результат художественного синтеза нескольких

вполне узнаваемых интонационных прообразов2.

Несомненно, весьма важна была для Пушкина «Душенька»

И.Ф. Богдановича. Помимо перенятого им (и преобразованного по-сво-

ему) шутливого тона, свойственного произведению Богдановича, в

«Руслане и Людмиле» есть и сюжетные пересечения с «Душенькой»

(например, Людмила в садах Черномора — Душенька в чертогах Аму-

ра).

На характер интонаций пушкинского произведения повлияла и

поэма Вольтера «Орлеанская девственница», которой Пушкин увле-

кался в годы юности. Образ богатырской головы фигурирует в лубоч-

ной сказке о Еруслане Лазаревиче, которую Пушкин слышал еще в

детстве. Ряд «рыцарских» сцен (например, битва богатыря Руслана со

злым волшебником «карлой» Черномором) перекликается с сюжет-

ными эпизодами «Неистового Роланда» Л. Ариосто. Многие мотивы

поэмы (и даже имя ее героини) восходят к стихотворным «богатырс-

ким повестям» «Алеша Попович» и «Чурила Пленкович», сочинен-

ным сыном А.Н. Радищева Н. Радищевым, а также к сказкам М.Д. Чул-

кова и «Русским сказкам» В.А. Лёвшина. В ряду эпических прообразов,

так или иначе использованных в поэме, выступают также герои былин

и открытого А.И. Мусиным-Пушкиным в самом конце XVIII в. «Слова

о полку Игореве».

Пушкинское «мышление литературными стилями» проявило себя

в «Руслане и Людмиле» и в форме пародии на «Двенадцать спящих

дев» В.А. Жуковского (Ратмир, находящий населенный прекрасными

девушками заколдованный замок), а также в иных шутках над творче-

ством старших русских поэтов-романтиков.

В поэме автором был создан яркий, полный динамики сказочно-

поэтический мир. «Волшебными воротами» в него для читателя слу-

-.il V Ш«

{•I *} 1 У молодого автора недавно выработанные им для себя индивидуальные твор-

ческие приемы, как правило, проявляют себя наиболее концентрированно и «аг-

рессивно».

2 Художественный синтез — еще одно проявление пушкинского «мышления

стилями». Теоретическое описание художественного синтеза как феномена см. в

монографии: Минералова И.Г. Русская литература серебряого века. Поэтика сим-

волизма. М., 1999, 2003, 2006. См. так же: Минералов Ю.И., Минералова И.Г

История русской литературы XX века (1900—1920-е годы.)

219

жило вступление, расположенное перед песнью первой («У Лукомо-

рья дуб зеленый...»), кратко обрисовывавшее основные черты этого

мира:

У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

Всё ходит по цепи кругом;

Идет направо — песнь заводит,

Налево — сказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит;

Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей... <и т. д.>'

Далее помимо многих иных сказочно-фантастических атрибутов

возникает даже мотив из еще не написанной «Сказки о царе Салтане»:

И тридцать витязей прекрасных

Чредой из вод выходят ясных,

И с ними дядька их морской...

Сказка о Руслане и Людмиле, согласно вступлению, — одна из

сказок, услышанных повествователем от «кота ученого».

Разнородные художественные прообразы, подобные вышеперечис-

ленным, не просто послужили A.C. Пушкину неким «строительным

материалом» для создания этой сказки. Все гораздо сложнее: в созна-

нии образованного читателя-современника от поэмы «Руслан и Люд-

мила» к ним протягивались незримые смысловые нити, и образовыва-

лась сложная сетка аллюзий. Текст поэмы был вплетен в сложные

внешние связи, и это входило в пушкинский замысел. Он был «литера-

турно активен» — возбуждал в памяти читателей сложные и при этом

объективно мотивированные ассоциации с целым рядом отечествен-

ных и западноевропейских произведений. Эти ассоциации усложняли и

частично перестраивали в восприятии современного дворянского чи-

тателя художественную семантику самого текста.

1 Это замечательное вступление еще отсутствовало в первом издании поэмы.

A.C. Пушкин сочинил его для второго издания (1828), в котором в значительной

мере переработал текст (первоначальные варианты приводятся в академическом

собрании сочинений Пушкина).

09П

Поэма «Руслан и Людмила» была первым крупнообъемным про-

изведением A.C. Пушкина, которое он с присущим ему мастерством

сумел влючить в такой широкий семантический контекст. Не слу-

чайно она навсегда стала символом его творчества: так, в романе «Ев-

гений Онегин» он сам обращается к своим читателям, называя их

«Друзья Людмилы и Руслана». Пушкин позже усматривал в этом

своем раннем произведении присутствие версификационной «холод-

ности», но уже ничего не мог «поделать» с его огромной популярно-

стью.

Естественно, впоследствии содержание поэмы в полном его объе-

ме перестало ощущаться читателями. Отзвуки голосов Богдановича,

Ариосто, Вольтера и т. п. для них стали неслышны, и эффект устроен-

ной Пушкиным сложной литературной «игры» был утрачен. Текст по-

эмы замкнулся на самом себе. Как следствие, поэма «Руслан и Людми-

ла» весьма непринужденно перешла в круг чтения для подростков в

качестве увлекательной волшебной сказки с сюжетом, основанным на

мотивах национальной истории и культуры, а параллельно обнаружи-

лось, что многие ее фрагменты прекрасно воспринимаются и детьми

более младшего возраста (вступление, бой Руслана с головой, сраже-

ние Руслана с Черномором и т. п.).

«Песнь о вещем Олеге» стала впоследствии еще одной гениаль-

ной «фантазией на тему» национальной истории, хотя и выполненной в

совершенно ином ключе (здесь A.C. Пушкин не допускает чего-либо

сказочного и основывается на летописном предании об обстоятельствах

гибели князя Олега)1.

«Южные» поэмы A.C. Пушкина «Кавказский пленник», «Бра-

тья-разбойники», «Цыганы» с загадочным героем-изгоем в центре

повествования ввели в русскую литературу целый пласт романтичес-

кой образности и сюжетики, на Западе ранее порожденный Дж. Бай-

роном. Наибольший успех ожидал у современников поэму «Кавказс-

кий пленник».

Пушкинский пленник хранит в «увядшем сердце» некое «лучших

дней воспоминанье», изведал «людей и свет», испытал измену друзей,

клевету и «неприязнь двуязычную»: