Глава xvl Видок, или Маску долой! Глава XVII. Выжигин раскаива-

170

ется и делается порядочным человеком. Глава XVIII и последняя.

Мышь в сыре».

Пародия Ф. Косичкина именовалась «Настоящий Выжигин» и на-

мекала на ряд конкретных фактов биографии самого Булгарина, буду-

чи при этом выполнена вполне в духе коллизий пародируемого произ-

ведения1 Прекрасно понимая специфику литературной работы,

A.C. Пушкин явно уловил тщательно затушеванный Булгариным оп-

ределенный психологический и событийный «автобиографизм» обра-

за главного героя. гм -кы-.

«Димитрий Самозванец» Ф.В. Булгарина свидетельствует о пред-

варительной работе автора с историческими источниками, причем он

как поляк имел возможность опереться и на польские материалы. В

роман введено немало реальных подробностей жизни изображаемого

времени. Однако глубокого проникновения в эпоху у автора не получи-

лось. Его Самозванец выглядит как опереточный злодей. Русь изобра-

жается в основном с чисто внешней стороны. Национальный дух рус-

ского народа Бул гарину, видимо, был чужд и остался им непостигнутым.

«Воспоминания» Булгарина в 6 частях (1846—1849) верно вос-

создают ряд черт быта изображаемой эпохи, но малодостоверны в от-

ношении лиц, к которым Булгарин относился отрицательно, — а глав-

ное, мифологизируют его собственную биографию, неприглядные факты

которой либо замалчиваются, либо перетолковываются в нужном ав-

тору свете. Иногда последнее делается им крайне неудачно, что прихо-

дится связывать с зыбкостью его внутренних представлений о порядоч-

ности и непорядочности.

Весьма впечатляющ в данном отношении, например, его собствен-

ный рассказ об участии в сражении с Наполеоном под Фридландом в

составе Уланского полка ( 1807).

Лошадь Булгарина убили, и он, не забыв «отстегнуть чемодан»,

«перелез через плетень и пустился во весь дух бежать в деревню», где

спрятался «за дровами, сложенными стеною». Из-за поленницы он уви-

дел, как один французский драгун «поотстал», и ударил его из-за угла

пикой. Подоспевшие казаки помогли Булгарину сесть на лошадь уби-

того, и он поехал в тыл, где стал деловито рыться в прихваченном «че-

модане французского драгуна».

В конце сражения Булгарин вместе с другими кавалеристами на

лошади форсировал реку. Как он оговоривается, русские пехотинцы

1 В жизни Ф.В. Булгарина действительно имели место однажды совершенная

им в годы офицерства кража, московский пожар, «танта» — тетка булгаринской

жены, покупка мызы в Эстляндии и пр. иФамж

173

«плыли, ухватясь за хвост уланских лошадей». Однако когда один пе-

хотинец попытался пристроиться к Булгарину, тот стал изо всех сил

отпихивать его ногой. Мемуарист утверждает, что пехотинец не уто-

нул, а якобы ухватился за гриву некоей соседней лошади, однако его

собственный коварный, себялюбивый и трусливый нрав ощутим и в

сцене вышеописанного «военного подвига» с драгуном, и в сцене пе-

реправы1. К слову сказать, за Фридланд «храбрец» Ф.В. Булгарин был

награжден — как получивший легкое ранение в область живота.

В 1990-е годы можно было встретиться с отдельными попытками

«переоценки» как личности, так и творчества Ф.В. Булгарина. Ксожа-

лению, объективных оснований для этого не усматривается.

Иван Иванович Лажечников ( 1792-1869) — прозаик, драматург,

поэт, мемуарист; из коломенской купеческой семьи, участник Отече-

ственной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии. Издал

напитанные духом карамзинизма «Первые опыты в прозе и стихах»

(1817), а также «Походные записки русского офицера» (1820). Ав-

тор исторических романов «Последний Новик» (1831-1833), «Ледя-

ной дом» (1835), «Басурман» (1838) и др.; пьес «Опричник» (1842),

«Горбун» (1858) и др. *м«;

«Последний Новик» обращен ко временам Петра I. Это произве-

дение отличается редкостной широкоохватностью. Автор явно хотел

нарисовать панораму эпохи и ввел в роман массу персонажей, среди

которых цари, короли, военные деятели, протестантские пасторы, рус-

ские старообрядцы, простые солдаты, жители городов и крестьяне и

т.д.; русские, шведы, немцы и прибалты. В то же время он как писа-

тель-романтик дал полную свободу своему авторскому вымыслу. Ре-

альные исторические деятели выступают рука об руку с вымышленны-

ми, а причины и следствия рисуемых подлинных событий неоднократно

объясняются вмешательством в них таких вымышленных героев (не-

сколько позже во Франции аналогичными придуманными мотивиров-

ками событий станет известен А. Дюма). Вымышленной фигурой явля-

ется и главный герой романа Владимир Новик, тайный сын царевны

Софьи, преследуемый Петром «государственный преступник», поку-

шавшийся на его жизнь, а в конце романа, по выражению Екатерины I,

«благодетель России». Слог первого романа Лажечникова ярок, но ро-

мантически переполнен цветистыми перифразами.

«Ледяной дом» посвящен последнему периоду правления импе-

ратрицы Анны Иоанновны, которая доживает век в Зимнем дворце, ок-

1 Цит. по: Булгарин Ф.В. Записки. Ч. 3. СПб., 1846-1849. ; * - ^ \

17/1

руженная шутами, «карлами» и гадалками. В стране свирепствует вре-

менщик Бирон, жуткий полицейский произвол напоминает времена

опричнины при Иване Грозном. Малороссиянин Горденко, намеревав-

шийся подать жалобу на притеснения временщика, был по его приказу

заживо заморожен. Против бироновщины готовятся выступить каби-

нет-министр Артемий Волынский и несколько русских аристократов,

его единомышленников. На беду свою семейный Волынский страстно

увлечен «гоф-девицей» императрицы Анны Мариорицей, молдаванс-

кой княжной (на самом же деле, как постепенно выясняется, дочерью

цыганки).

Писательский слог Лажечникова во втором романе избавился от

«романтических излишеств», его речевая образность четка по смыслу

и лаконична. Вот каким предстает в его словесном описании Петер-

бург зимы 1739—1740 гг.: «Множество пустырей; домы, будто госпи-

тальные жители, выглядывающие в белых колпаках и в белых халатах

и ставшие один от другого в стрелковой дистанции, точно после пожа-

ра; улицы только именем и заборами, их означающими; каналы с дере-

вянными срубами и перилами, снежные бугры, безлюдство, бироновс-

кие ужасы: незавидная картина!»

Это уже напоминает язык сжатой по форме и одновременно се-

мантически насыщенной пушкинской прозы.

Желая порадовать императрицу, Волынский организовал напро-

тив царского дворца строительство сказочного ледяного дома, в кото-

ром предполагается сыграть свадьбу шута и карлицы. Благодаря этому

он вошел в милость у царицы, которая предлагает развести его с женой

и женить на Мариорице. Однако Волынский отказывается разрушить

семью, вызывая гнев капризной Анны. Ситуация еще более запутыва-

ется, когда Мариорица оказалась отравленной по тайному приказу Би-

рона (арестовывают однако Волынского). Политические интриги пе-

реплелись с житейскими, разобраться в их путанице трудно.

Поставленная перед альтернативой: казнить своего любимца Бирона

или Волынского с людьми его партии, императрица выбирает второе.

Патриоты мужественно принимают казнь. Что до ледяного дома, по-

степенно обретшего в сюжетном развитии романа черты емкого сим-

вола, то он рухнул — как рухнет вскоре, после смерти Анны, создан-

ный Бироном уклад. >

Такова в самых общих чертах событийная канва произведения, ко-

торая весьма сложно соотнесена с реальными историческими событи-

ями и ситуациями. Созданный писателем образ того же Волынского

отличает большая художественная сила (как и аналогичный образ в думе

К.Ф. Рылеева «Волынский»). Однако реальный Волынский отнюдь не

175

был русским рыцарем «без страха и упрека». Весьма субъективен и

порою несправедлив Лажечников в отношении некоторых других ре-

альных деятелей времен Анны Иоанновны. Замечательный поэт и фи-

лолог В. К. Тредиаковский изображен в романе откровенно издеватель-

ски. Он превращен в карикатуру — причем молодой Тредиаковский

расхаживает по Петербургу, в соответствии с сюжетом романа, с пух-

лой рукописью поэмы «Телемахида» (на самом деле написанной им лишь

в старости, много лет спустя). Это его произведение также всячески

осмеивается автором «Ледяного дома».

A.C. Пушкин счел необходимым написать И.И. Лажечникову 3 но-

ября 1835 г.: «За Василия Тредьяковского, признаюсь, я готов с вами

поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношени-

ях уважения и благодарности нашей. В деле же Волынского играет он

лицо мученика. Его донесение Академии трогательно чрезвычайно.

Нельзя его читать без негодования на его мучителя» (Тредиаковский

потехи ради был зверски избит Волынским).

В центре романа «Басурман» трагическая судьба врача Антона

Эренштейна, приехавшего служить Руси в эпоху царя Ивана III. О нем,

давным давно казненном, в прологе рассказывает внуку царя Дмитрию,

посаженному крутым дедом в тюремный застенок, знаменитый купец

Афанасий Никитин, называя Антона «басурманом». Затем повество-

вание возвращается в далекое прошлое. В этом прошлом ведомый же-

ланием служить человечеству Антон приезжает в Москву, приглашен-

ный строящим в ней чудесные храмы зодчим Аристотелем Фиоравенти.

** Антона поселили в доме воеводы Симского, сын которого Иван

Хабар подружился с «немцем», а дочь, прекрасная Анастасия, влюби-

лась в него. Он готов принять православие, а воевода-отец согласен

выдать за него дочь. Однако далее развертывается цепь неожиданных

трагических событий. Антон берется вылечить разбитого конем татар-

ского царевича Каракачу. Тот идет на поправку, однако интригующие

бояре заменяют склянку с питьем, назначенным лекарем больному, на

яд. После смерти Каракачи разъяренные татары требуют выдать им

Антона и режут его под мостом, «как овну». Страдающая невеста Ана-

стасия после этого наложила на себя руки.

И.И. Лажечников имел «жестокий талант»: в монастыре кончает

свои дни Последний Новик, на плахе умирает Волынский, под татарс-

ким ножом смертью мученика гибнет «басурман» Антон. Однако, по

большому счету, трагические финалы его романов более точно соот-

ветствуют характеру изображаемых эпох, чем какой-нибудь «хэппи

энд». Исторические романы Лажечникова сегодня по-прежнему вос-

требованы читателем. Это свидетельствует о том, что в них автором

1 та

достигнута та художественная правда, которая есть необходимое ус-

ловие творчества настоящего писателя.

Орест Михайлович Сомов (1793—1833), писавший под псевдо-

нимом Порфирий Байский, — прозаик, поэт и критик; из обедневшей

малороссийской дворянской семьи, закончил Харьковский универси-

тет, где тогда преподавал крупный филолог, автор «Опыта риторики»

(1809) профессор И.С. Рижский. Совместно с A.A. Дельвигом издавал

альманах «Северные цветы» и «Литературную газету». Опубликовал

ряд сказочно-фантастических повестей и новелл, многие из которых

основаны на мотивах малороссийских народных преданий. Среди про-

изведений О.М. Сомова «Песнь о Богдане Хмельницком — освобо-

дителе Малороссии», «Гайдамак», «Ночлеггайдамаков», «Русалка»,

«Недобрый глаз», «Юродивый», «Бродящий огонь», «Оборотень»,

«Кикимора», «Странный поединок», «Киевские ведьмы», «Сказки

о кладах», «Сказка о Никите Вдовиниче», «Сказка о медведе косто-

ломе и об Иване, купецком сыне», «Приказ с того света» и др. Ста-

тья «О романтической поэзии» (1823) содержит ряд важных идей о

том, в чем состоит «народность» поэтического творчества.

В центре повести «Гайдамак» — образ романтического разбой-

ника Гаркуши, в литературе 1820-х годов составивший также основу

романа В.Т. Нарежного. Гаркуша Сомова в еще большей степени, чем

Гаркуша Нарежного носит черты фольклорного героя.

Начинается «малороссийская быль» О.М. Сомова с красочного

описания Воздвиженской ярмарки, которое напоминает будущие ма-

лороссийские повести Гоголя. В центре толпы «Молодой чумак в си-

нем жупане тонкого сукна, в казачьей шапке с красным верхом, лихо

заломанной на голове, с алым шелковым платком на шее, распущен-

ным по груди длинными концами, и в красных сафьянных чеботах»,

«чтобы показать свое удальство и богатство», «то расталкивал ногою

плоды у торговок, то бил нарочно стеклянную посуду в ятках — и пла-

тил за всё вдесятеро». За выходками этого этого юного сумасброда мол-

ча наблюдал человек весьма выразительной наружности:

«Длинный оселедец спускался с бритой его головы и закручивался

около уха. Смуглое лицо, правильные черты, орлиный нос, нагибав-

шийся над черными усами, и быстрые, проницательные глаза обличали

в нем ум, сметливость и хитрость, а широкие плечи и грудь, крепкие,

жилистые руки и богатырское сложение тела ясно говорили о необык-

новенной его силе».

Торговец Гершко, узнавший в нем Гаркушу, предательски доносит

об этом «поветовому судье» пану Ладовичу. Далее следует описанная

12~ Минералов 177

подробно казнь предателя, попавшегося гайдамакам, часть которых,

чтобы «отклонить подозрения», «была одета чумаками, другая русски-

ми купцами, у которых будто бы первые нанялись везти товары на яр-

манку». Наконец, в последней четвертой главе рассказывается исто-

рия, как сумел освободиться от пут и бежать, «обморочив» своих

охранников, схваченный Гаркуша.

Одновременно наивная и забавная история чудесного освобожде-

ния «малороссийского Робин Гуда» разительно напоминает народный

анекдот. Сомовское повествование отличается тягой к изображению

колоритных деталей в ущерб сюжетному развитию — так, ни для чего

не пригодился в дальнейшем подробно расписанный образ шикующего

на ярмарке «роскошного молодого чумака» (можно лишь предположить

невнятный авторский намек на то, что он — член ватаги Гаркуши).

Подобные замечания могут быть адресованы и другим произведе-

ниям «Порфирия Байского». Однако не подлежит сомнению, что ма-

лороссийские сюжеты О.М. Сомова и В.Т. Нарежного подготовили

прозу раннего Н.В. Гоголя. Применительно к Сомову это касается не

только его «малороссийскихбылей», но и в особенности «малороссий-

ских небылиц»: «Кикимора», «Оборотень», «Русалка», «Киевские

ведьмы» и др. Стихия народной сказки и народной фантастики была

удивительно органична для О.М. Сомова. Но все же он был писателем,

а не народным сказителем и, как правило, окутывал описываемые вол-

шебные ситуации романтической иронией.

Александр Александрович Бестужев (1797—1837), писавший под

псевдонимом Александр Марлинский, — прозаик, поэт, критик; из ста-

ринного дворянского рода. Будучи гвардейским офицером, принял уча-

стие в восстании декабристов на Сенатской площади в Петербурге. На

следствии Бестужев сломался. Его признания были учтены судом, и он

попал не на каторгу, а на поселение в г. Якутск, откуда был переведен

по его просьбе рядовым в действующую армию на Кавказе. Уже вос-

становив свое офицерство, погиб в бою с черкесами.

В первой половине 1820-х годов A.A. Бестужев был активным ли-

тературным деятелем, приятельствуя с весьма разными людьми (Пуш-

киным, Грибоедовым, Рылеевым, Булгариным и др.). В статье «Взгляд

на старую и новую словесность в России» ( 1823) A.A. Бестужев с ис-

кренним уважением отзывается о вожде «дружины славян» адмирале

A.C. Шишкове: «Когда слезливые полурусские иеремиады наводнили

нашу словесность, он сильно и справедливо восстал противу сей но-

визны в полемической книге "О старом и новом слоге"»1. Первые про-

1 Ъестужев-МарлинскийАЛ. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1958. С. 528-529.

17A

изведения Бестужева все же еще вполне сентименталистские («Роман

и Ольга»), но в нем изначально присутствовал и затем постепенно на-

растал критицизм в отношении Карамзина и его школы.

Первое произведение Бестужева-прозаика «Поездка в Ревель»

(подписано: Марлинский) внешне оформлено как очередные «письма

русского путешественника». Этот очерк сочетает наблюдения над жиз-

нью современной автору Прибалтики и экскурсы в ее историю, а также

в историю Руси. «Поездка в Ревель» как бы предвосхищает два основ-

ных направления будущих творческих свершений автора. В художе-

ственной прозе им делались далее опыты в историко-приключенчес-

ком и мистико-фантастическом направлениях — сюда относятся

повести и рассказы «Роман и Ольга», «Замок Венден», «Замок Эй-

зен» («Кровь за кровь»), « Ревел ьский турнир», «Замок Ней гаузен»,

«Изменник», «Гедеон», ««Листок из дневника гвардейского офице-

ра», «Ночь на корабле», «Наезды», «Военный антикварий»,

«Страшное гаданье» и др.

Этого рода сюжетно-тематические ракурсы обычны для романти-

ков. Однако во время своей поездки в город Ревель A.A. Бестужев как

писатель нашел в Ливонии (как тогда нередко поэтически именовали

Прибалтику) свою собственную «рыцарскую» старину, отталкиваясь

от реалий которой, он создал целый цикл «ливонских» повестей. Дос-

таточно напомнить, что один из исторических эпизодов, зафиксирован-

ных им в «Поездке в Ревель», был впоследствии сюжетно преобразо-

ван в самостоятельное чисто художественное произведение — повесть

«Ревельский турнир».

В «Ревельском турнире» друг друга любят отважный купеческий

сын «белокурый статный юноша» Эдвин и «прелестнейшая девушка»

дочь барона Буртнека Минна: «Эдвин был развязен, пылок, умен, Мин-

на — чувствительна и прелестна. Он умел и мечтать и чувствовать, а

рыцари ливонские могли только смешить и редко-редко забавлять. Она

любила — он возбуждал мысли высокие, говорил с жаром, если не с

красноречием, и увлекал, если не убеждал».

Эта «ливонская» вариация образа «Ивана, купецкого сына», из-

вестного русскому фольклору (а в прозе 1820-х годов на свой лад во-

площенного О.М. Сомовым), в соответствии с логикой данного образа

несет в себе черты незаурядности и разнообразных талантов героя, воз-

вышающих его над окружающими. Про Эдвина далее сообщается, на-

пример:

«Разъезжая два года по Европе, он навык приличиям светским и

образованностию, ловкостью далеко превосходил рыцарей Ливонии,

которые росли на охоте, мужали в разбоях, рыцарей, неприветливых с

12* 179

дамами, гордых ко всем, заносчивых между собою, предпочитающих

напиваться за здоровье красавиц в своем кругу, чем проводить время в

их беседе. Они думали пленить Минну рассказами о своей любви, сво-

ей верности, Эдвин говорил ей о ней самой».

Соединению юноши и девушки мешает их сословное неравенство.

Однако и эту преграду преодолевает прекрасный Эдвин! Отец Минны

объявил, что выдаст дочь за того, кто победит на турнире рыцаря Ун-

герна, который «отнял неправдою» у него землю. Эдвин, не будучи

рыцарем, не мог участвовать в турнире. Однако он с опущенным заб-

ралом «стрелой перелетел» на коне решетку, ограждавшую арену тур-

нира, и вступил в «смертный бой» с Унгерном. Победив, неизвестный

рыцарь деловито потребовал от Унгерна в обмен на жизнь отказаться

от неправедно присвоенной земли отца Минны.

Когда Эдвину пришлось открыть свое лицо, сначала разразился

конфликт между дворянской и купеческой частью публики. Но в конце

концов старый барон Буртнек назвал победителя своим зятем.

Исторически реальное происшествие, положенное в основу пове-

сти, как сообщает сам A.A. Бестужев, «было в 1538 г., то есть лет пят-

надцать спустя после введения лютеранской веры». В общих чертах оно

описано в Ливонской хронике Руссова. Бестужев создал на его основе

весьма живой и динамично развивающийся сюжет со многими персо-

нажами, живыми диалогами и яркими описаниями. Тем не менее

A.C. Пушкин писал автору в 1825 г. из Михайловского:

«Твой Турнир напоминает Турниры W. Scotta. Брось этих немцев и

обратись к нам, православным; да полно тебе писать быстрые повес-

ти с романтическими переходами — это хорошо для поэмы байрони-

ческой. Роман требует болтовни; высказывай всё на чисто. Твой Вла-

димир говорит языком немецкой драмы, смотрит на солнце в полночь,

etc. Но описание стана Литовского, разговор плотника с часовым пре-

лесть; конец также. Впрочем, везде твоя необыкновенная живость».

К этому можно добавить, что впоследствии критик В.Г Белинский,

с позиций натуральной школы и нарождающегося реализма резко кри-

тиковавший Марлинского (как и ряд других романтиков), небезосно-

вательно утверждал, что даже «его Русь жестоко отзывается его завет-

ной, его любимой Ливонией».

Переходя к образу Владимира, Пушкин имеет в виду повесть Бес-

тужева «Изменник», действие которой относится к дням Смутного вре-

мени начала XVII в. Князь Владимир Ситцкий возненавидел родной

Переяславльза то, что горожане объявили воеводой его младшего брата

Михаила, которому досталась и рука Елены, дочери прежнего воеводы

(ее любил и Владимир): «Бешенство, ревность, месть пылали в Ситц-

1АП

ком; они одолевали совесть». Штурмуя родной город вместе с поляка-

ми, Владимир застрелил Михаила, но свалился, «проколотый сам дву-

мя копьями».

Пушкин в цитированном выше письме иронизирует над тем, что

ночью, когда изменник Владимир умирал от ран, то «огнем палило сол-

нце его раны и жаждою уста», — то есть дает понять, что бестужевс-

кая метафора предсмертных мук неудачна в силу своей не замеченной

автором внутренней противоречивости (солнце ночью). Впрочем, это

характерный случай прочтения метафоры романтика глазами реалис-

та — сходным образом Пушкин в письме В.К. Кюхельбекеру (1—6

декабря того же 1825 г.) демонстративно отказывается принять его ме-

тафору «Пас стада главы моей», язвительно спрашивая: «Вшей?»

Если полноценно учитывать и не оспаривать ту художественную

условность, на читательское осмысление и понимание в рамках кото-

рой рассчитана вся эстетика романтизма, тогда образность A.A. Бесту-

жева (как, например, и Кюхельбекера) предстает мотивированной и по-

своему яркой.

Бестужев любил вычурные перифразы. Вот как описываются де-

тали интерьера дома барона Буртнека в «Ревельском турнире»: «Зала,

в которой сидел он, обшита была дубовыми досками, на коих время и

червяки вывели предивные узоры. По углам, со всех панелей развева-

лись фестонами кружева Арахны».

Так условная словесная образность писателя-романтика преобра-

жает реальный облик изъеденных червями досок и пыльной паутины в

углах. A.A. Бестужев также любил употреблять малоизвестные диалек-

тизмы, неологизмы и иные «странные» языковые средства.

Став осужденным «государственным преступником», писатель по

цензурным условиям публиковался в качестве Марлинского. Кавказ дал

ему новые темы и новых героев. Новые повести Марлинского «Вечер

на Кавказских водах в 1824 году», «Аммалат-бек», «Рассказ офи-

цера, бывшего в плену у горцев», «Мулла-Hyp», «Он был убит» и

др., очерки «Прощание с Каспием», «Путь до города Кубы», «Пере-

езд от с. Топчи в Куткаши», «Дорога от станции Алмалы до поста

Мугансы» и другие свидетельствуют о росте силы его таланта. В них он

объективно выступает предшественником М.Ю. Лермонтова («Герой

нашего времени») и Л.Н. Толстого («Набег», «Казаки», «Кавказский

пленник»). Писатель, в юности мечтавший стать моряком, как его брат

Николай Бестужев, пишет также о русских мореплавателях — повес-

ти «Лейтенант Белозор», «Мореход Никитин». Близко к ним стоит

«Фрегат "Надежда"», однако здесь в центре повествования любовь,

приводящая к трагическим последствиям.

181

Весьма выразительны кавказские образы А. Марлинского. Амма-

лат-бек — предатель, убивший русского полковника Верховского, ко-

торый «воспитывал его, любил его, как брата», бесславно погибает

при осаде горцами русской крепости. Дагестанец Мулла-Hyp — ре-

альное лицо. Марлинский изображает его как романтического «благо-

родного разбойника» (своего рода кавказского «Гаркушу»). ч

Рассказ Марлинского «Страшное гаданье» — одно из лучших в

русской романтической прозе произведений с мистико-фантастическим

сюжетом. Хотя в его финале вся страшная «дьяволиада», в которую

легкомысленно дал себя втянуть герой-офицер, влюбленный в замуж-

нюю женщину Полину, оборачивается всего лишь сном — сон этот

многое перевернул в его душе. Сюжет разворачивается на фоне крес-

тьянских святочных гаданий, таинственная атмосфера которых схваче-

на и передана писателем необыкновенно живо. Прекрасный рассказ

Марлинского законно поместить в тот же ряд, что балладу В.А. Жу-

ковского «Светлана» и повесть Н.В. Гоголя «Ночь перед Рождеством».

Стихи A.A. Бестужев писал в различные периоды своего творче-

ства. Среди них следует отметить неоконченную повесть в стихах «Ан-

дрей, князь Переяславский», «якутскую балладу» «Саатырь», сти-

хотворения «Михаил Тверской», «Череп», «Часы» и др. q

Александр Фомич Вельтман (1800—1870) — прозаик, поэт; сын

офицера, окончил школу колонновожатых и служил в армии (находил-

ся в Кишиневе одновременно с Пушкиным), выйдя в отставку подпол-

ковником. Впоследствии был директором Оружейной палаты Кремля.

Автор повестей и романов «Беглец» (1831), «Странник» (1831 —