06-05-2014_00-31-27 / А.Суворов Вопросы философии_

6

А. В. СУВОРОВ. НАША УЧЕБА

Зряче-слышащие студенты в своей учебе пользуются в основном зрением и слухом. Мы же, слепо-глухие студенты, не можем учиться с помощью этих органов чувств. Возможна ли наша учеба вообще?

Возможна, но формы ее, конечно, должны быть иными, нежели у зряче-слышащих. А значит, если мы намерены учиться, а не делать вид, что учимся, мы должны учиться индивидуально, то есть отдельно от обычных студентов. Наши трудности чисто технические. Индивидуаль­ный способ учебы можно понять просто как приспособление обычного способа к нашей технике. На практике это приспособление к технике вы­глядит так. Нас не тянут на лекции, семинары, практикумы и прочие заня­тия, проходящие на факультете. Ведь там общение преподавателей со студентами опирается исключительно на слух и зрение. Нам же доступна там только дактилология — пальцевая азбука. А пальцам до языка в смысле скорости так же далеко, как автомобилю до самолета. Тактиль­ное же восприятие и того неторопливее.

Поэтому лекции для нас записываются на магнитофон, а затем спи­сываются с него рельефно-точечным шрифтом слепых — брайлевским. Семинары, консультации, зачеты, экзамены организуются по телетактору в нашей жилой комнате. Вся литература для занятий, курсовых, само­стоятельного изучения любимых областей тоже переписывается по брайлю. Если этим ограничиться, то выйдет, что индивидуализация на­шей учебы я впрямь сводится к приспособлению обычных форм учеб­ной работы к необычной технике. Необычная же техника оставляет же­лать много лучшего, как и обычные формы. Но начну по порядку! Сначала выскажу претензии к технике. Телетактор — это машина, позволяющая группе слепо-глухих одно­временно общаться с любым зряче-слышащим — лишь бы он владел пло­скопечатной или брайлевской пишущей машинкой. От этих машинок в телетакторе имеется только клавиатура. Брайлевская клавиатура есть и в центральной и в периферической части машины, а зрячая — только в центральной, ибо сидящим на периферии слепо-глухонемым достаточно брайлевской. Перед каждой клавиатурой на периферии есть или одно шеститочие (индикаторный телетактор) или целая строка из 24 шестито-чий (строчный телетактор). Когда работают на любой клавиатуре инди­каторного телетактора, во всех шеститочиях, на которых лежат наши пальцы, одновременно появляются брайлевские буквы. Как только кла­виши отпускаются после нажима, буквы, образованные комбинацией из шрифтов-точек, вслед за держащими их реле одновременно опускаются под шеститочия. На строчном телетакторе буквы не опускаются, пока не наберется вся строка. Строчных телетакторов пока два: один в Загорском интернате (на трех слепо-глухих), а другой у нас в жилой комнате (на четырех слепо-глухих). У нас есть и индикаторный телетактор, рассчитанный на четверку, а самый большой индикаторный, загорский, обслуживает десяток слепо-глухих. Телетактор — это наша главная машина, но она очень громоздкая, я ее трудно перевозить. Для поездок нужен маленький телетактор, питающийся от батарей, и мы такой уже заказали. Еще очень нужна читающая машина, для начала хотя бы преобразователь, который бы плоские бук­вы «рисовал» точками такими, как они есть. А читающая машина отли­чается от преобразователя тем, что превращает плоские буквы в брай­левские. Замечательный конструктор тифлосурдотехники Александр Ели­сеевич Пальтов уже думает о преобразователе и читающей машине, м ему не хватает только денег, чтобы приступить к работе. Может быть, деньги даст университет? Или же Всероссийское общество слепых? Ведь эти машины не меньше нужны и слепым! Если бы все эти машины удалось сделать, приспособление обычных форм учебы к необычной технике сильно бы упростилось.

Я сказал выше, что наша техника оставляет желать много луч­шего, как и обычные формы учебы. Эти формы несовершенны, посколь­ку превращаются в совершенно физиологически безвредный вид сно­творных, нагоняют скуку. Ведь если человек скучает на занятиях, то учеба его вряд ли более эффективна, чем письмо вилами по воде.

А скучает нормальный, то есть психически совершенно здоровый, че­ловек, когда он пассивен. Спору нет, человек внешне может работать очень усердно, производя впечатление сверхактивной деятельности, но если он, как субъект, как «я», к этой своей деятельности равнодушен, если выполняет слепо, бездумно, как робот, чью-то постороннюю волю,— такой человек пассивен.

Я учился в школе слепых, потом в Загорском интернате для слепо-. глухих, а теперь учусь на факультете психологии МГУ. Я очень интере­совался и интересуюсь, как относятся к учебе «обычные», зряче-слыша­щие ребята, так как сам на официальных учебных занятиях чаще нестер­пимо скучал. Этот интерес я удовлетворял за счет расспросов знакомых .ребят и чтения научно-популярной и художественной литературы по пе­дагогике. Я узнал, что учащиеся обычно зовутся учащимися прямо в насмешку, а точнее, их надо бы назвать обучаемыми, то есть не теми, кто учится (буквально — учит себя), а теми, кого учат. Так получается, ибо многие взрослые (в том числе учителя) превратили в предрассудок на­родную мудрость, что «яйца курицу не учат». Увы, всякий чересчур кате­горичный афоризм выражает только часть истины, тем меньшую, чем больше он перекрыл разумную меру категоричности. Истина же, уста­новленная марксистско-ленинской философией, психологией и педагоги­кой, проста и вместе с тем сложна, как дважды два: яйца сами себя учат — под руководством и с помощью курицы.

Обычно учебное общение, сколько мне удалось узнать, сводится к следующему: учитель спрашивает о выполнении заданного, дает оценки ответам, рассказывает, разъясняет, разжевывает, «преподнося ответы без вопросов» (Маршак), задает на дом... Это все учитель. А что делают уче­ники? Они «учат», «проходят учебный материал», то есть, грубо говоря, зубрят. Они лично, как правило, и рады бы ничего не «учить» и не «про­ходить», но... будут ругать и в школе и дома. Везде.

Ничего себе «стимул» к учебе! Ничего себе учебное общение! Что же удивительного, что ребята привыкают халтурить, облегчать себе жизнь хотя бы на день, на час, на минуту различными уловками! И уж в этой деятельности они куда активнее и изобретательнее, чем в учеб-'вой... Вот она, проблема проблем современной педагогики: превращение обучаемых в учащихся, обучения — в учебу; скучнейшей, за долгие го­ды надоевшей, просто осточертевшей обязанности учиться—действи­тельно в потребность, в активную, инициативную, то есть творческую (и потому интереснейшую, увлекательнейшую), деятельность. Вместо активной пассивности «прохождения» учебного материала подлинная творческая учебная активность. Но как ее добиться? Вместо диктатуры учителя, преподавателя — его сотрудничество с учениками, студентами—вот, по-моему, направление, в котором надо искать решение этой проблемы. В нашей экспериментальной группе слепо-глухих студентов есть все условия для поиска наиболее эффективных форм такого сотрудничества. И поиски ведутся стихийно, пожалуй, с самого начала эксперимента, вполне осознанно — с третьего курса, когда нашим куратором стал умный, добрый, замечательно чуткий человек, учитель, умеющий слушать не только учебную программу, но и студентов,— Людмила Филипповна Обухова.

На третьем курсе речь шла о чисто внешней индивидуализации—, приспособлении обычных форм учебы к необычной технике. Эта задача полностью решена. Пора думать — и думать мы начали — об индиви­дуализации внутренней, то есть о переделке самих несовершенных форм учебы, порожденных теорией и практикой «активной пассивности». Задача не из легких, но с такими друзьями и руководителями, как у нас,

разрешимая.

Пожалуй, уже становится аксиомой, что серьезное, всестороннее изучение слепо-глухих может сильно приблизить решение многих важ­нейших философских, психологических и педагогических проблем, в том числе и той, что .поставлена выше не в первый и не в двадцатый уже раз. Казалось бы, такая же аксиома, что всякое серьезное и всестороннее ис­следование невозможно без солидной материальной базы. А базы этой у нас нет.

Нужен комплекс зданий на двести — триста слепо-глухих, где они бы обучались и изучались. Разрешение на строительство в самом срочном порядке получено, но, видно, строить придется где-нибудь между не­бом и землей, ибо земельного участка никак не найдут. Где искать, уче­ные уже указали: поближе к Москве, не далее чем в тридцати километ­рах от нее. Ведь в Москве находятся все учреждения, способные пре­вратить этот комплекс в «циклосинхрофазотрон» гуманитарных наук (по выражению известного советского ученого А. В. Запорожца). К го­лосу ученых прислушиваются, да не очень. Хотели, например, строить в Загорске, на месте песчаного карьера, одна засыпка коего обошлась бы дороже, чем самб строительство, к тому же не в 30, а в 70 километ­рах от Москвы. А самое бы подходящее место — платформа «Правда» в Пушкинском районе, Московской области: и от Москвы близко, и природные условия идеальные.

Пока же ищут «место под солнцем», слепо-глухие, рассеянные по­одиночке в море зряче-слышащих, без научно обоснованного обучения и воспитания, изолированные от всего мира, гибнут психически в страш­ном, абсолютном одиночестве. А комплекса нет, когда будет, неизвест­но. Маленький Загорский интернат перегружен. И собрать ребятишек, чтобы их спасти, некуда.

Комплекс — это наша главная проблема. О чем ни заведешь речь, связанном с проблемой слепо-глухоты,— обязательно в конце концов придешь к проблеме комплекса. От него сейчас зависят самые дале­кие перспективы и тифлосурдотехники и тифлосурдопедагогики — меж­отраслевой науки, сдружившей психологов с философами и педагога­ми. Что можно, делается и сейчас. Но главная работа еще впереди!