§ 53. Различие монархии и республики

Обыкновенно отличительным признаком монархической власти считают наследственность ее монарха, отличительным признаком выс­шей правительственной власти в республике — ее выборность. Многие теоретики государственного права считают, однако, такое деление не­правильным, указывая на существовавшие в прошлом избирательные монархии (Польша и старая Германская империя).

Возражение, поскольку оно касается классификации конституци­онных государств, едва ли основательно. Классификация эта не зада­ется целью охватить все разнообразие государственных форм, существо­вавших на всем протяжении всемирной истории, но имеет в виду лишь установить группировку форм современного конституционного государ­ства; в настоящее же время избирательных монархий не существует, и это явление едва ли случайно. С большим основанием можно утверж­дать, что оно обусловлено и историческим происхождением современ­ных конституционных монархий, и влиянием политической теории. Из­бирательная монархия везде, где она только существовала, оказывалась учреждением весьма неустойчивым и нецелесообразным. Она или при­водила к разложению государственного строя, или превращалась в на­следственную монархию. Старые избирательные монархии или не до­жили до начала конституционно-демократических движений, как Польша, или не пережили этого критического периода, как старая Германская империя, а там, где монархия вводилась учредительным актом народа, составители конституции избегали выборной монархии как инсти­тута, плохо зарекомендовавшего себя в истории.

Писатели, отвергающие наследственность как существенный признак монархической власти, ищут обыкновенно различия между монар­хией и республикой в распределении государственной власти между законодательным собранием с одной стороны и главой правительства с другой. Но все классификации, построенные на этой почве, не выдер­живают критики. Так например, Еллинек, в своем сочинении Gezets und Verordnung различает монархии от республик, смотря по тому, кто яв­ляется суверенным органом государства — одно физическое лицо (мо­нарх) или коллегия (законодательное собрание или народ). Но такое оп­ределение, прежде всего, противоречит разработанному самим Еллине-ком понятию суверенитета, согласно которому он является свойством всего государства, а не какого-либо отдельного его органа. Суверенитет поэтому приходится понимать здесь не в обычном, а в условном смыс­ле, а именно — разуметь под ним преобладание одного' органа над дру­гими. Но установить точные юридические признаки такого преоблада­ния невозможно. Правда, в некоторых конституциях, сувереном, т. е. ис­точником всех властей, признается монарх, а в других — народ. Но ру­ководствоваться этими официальными определениями при научной клас­сификации государственных форм невозможно, во-первых, потому, что во многих конституциях определений такого рода совершенно нет, во-вторых, потому, что суверенитет народа провозглашается и в некото­рых монархиях, как, например, в Бельгии, в Румынии.

По мнению некоторых юристов, монархия отличается от респуб­лики тем, что в ней глава правительственной власти участвует и в осу­ществлении законодательной власти, тогда как в республике законода­тельная власть абсолютно отделена от исполнительной и осуществля­ется всецело народным представительством или совместно — им и са­мим народом. Однако и этот критерий оказывается на практике шатким. С одной стороны, новейшая европейская история дает нам примеры монархий, где монарх обладает не абсолютным, а только суспензивностью veto, так что при известных условиях (а именно после троекратно­го принятия законопроекта тремя последовательными составами парла­мента) закон может быть издан без согласия монарха. Такой порядок существует и в настоящее время в Норвегии. С другой стороны, во мно­гих республиках президент обладает правом, весьма близким к суспен­зивному veto, а именно, может требовать вторичного обсуждения при­нятого народным представительством закона, при чем в С.-А. Соединен­ных Штатах и в некоторых американских республиках, заимствовавших у них этот институт, возвращенный президентом палатам закон полу­чает обязательную силу лишь в том случае, если он будет принят вто­рично большинством ²/з голосов. К этому нужно прибавить, что в неко­торых республиканских конституциях, как, например, в бразильской, и право президента по отношению к изданию законов официально име­нуется правом санкции. В вольных городах Германии законы издаются совместно народным представительством и правительством (Сенатом).

Юридическое различие между монархией и республикой нужно искать не в компетенции правительственной власти, а в ее организации, именно, в юридическом положении носителя этой власти. Если непре­менно хотят включить в классификацию избирательную монархию, то отличительным признаком главы республиканского государства нужно будет признать срочность его положения, а монарха — бессрочность (пожизненность). Но, так как в системе современных конституционных государств пожизненная не наследственная монархия представляет со­бой не реально существующую, а лишь логически мыслимую форму (едва ли даже, впрочем, практически осуществимую), то срочность со­единяется с выборностью, а бессрочность — с наследственностью и, таким образом, указанная классификация практически сводится к обыч­ному разделению по способу преемства власти.

Переход правительственной власти в порядке наследования явля­ется, однако, не только наглядным признаком-показателем, но и суще­ственным свойством монархии. Он указывает прежде всего на истори­ческое происхождение современной конституционной монархии из пат­римониального государства. Современный монарх, в отличие от патри­мониального, является не собственником государства, а его органом. Но порядок преемства монархической власти, выросший в Средние века на патримониальной почве, перешел и в современную монархию; измени­лось только его внутреннее юридическое значение. Прежде право на престол было вотчинным и потому наследственным правом монарха, как физического лица, на территорию и подданных. Теперь оно есть пере­ходящее от одного лица к другому, в порядке наследования, право быть органом государства. Президент республики имеет также субъективное право на свое органическое положение. Но различие в порядке возник­новения права в том и другом случает кладет резкую принципиальную грань между обеими формами правления. Провозглашенное в конце XVIII в. в Америке и во Франции положение, согласно которому "все нласти исходят от народа", находит себе в республике полное практи­ческое осуществление; народ там является последним источником вла­сти не только фактически, как совокупность всех членов общежития, из психического воздействия которых рождается власть, но и юридичес­ки, как орган государства, т. е. как совокупность избирателей, от голо­сования которых, в конце концов, зависит состав всех других государ­ственных органов. В монархиях же народ может занять такое юриди­ческое положение лишь в исключительном случае призвания на престол новой династии; при нормальном же ходе вещей субъективное право главы государства на его положение возникает вне зависимости от воли какого-либо другого органа.

Наряду с наследственностью, как существенным признаком монар­хической власти, нужно поставить, в качестве ее обычного признака, безответственность ее носителя. Исторически начало безответственно­сти установилось задолго до конституционных учреждений, явившись результатом неограниченности власти монарха, с одной стороны, бес­срочности его права — с другой. Но безответственность монарха сохра­нилась повсюду и после введения конституционного строя, причем на­шла себе практический корректив в ответственности министров за его действия; как мы уже знаем, эта комбинация способствовала переходу фактического руководительства управлением в руки министерства, т. е. установлению парламентаризма. Ответственность главы государства, существующая в республиках, хотя и не является безусловным препят­ствием для установления парламентарной системы управления, но чрез­вычайно ее затрудняет. Это хорошо понимал Наполеон III, который именно потому и провозгласил себя "ответственным перед народом" (по­ложение это, впрочем, не имело реального юридического значения, так как не было установлено никакого порядка привлечения императора к ответственности). Наоборот, составители ныне действующей конститу­ции Французской республики, стремившиеся к установлению во Фран­ции парламентаризма, хотя и не решились отступить от республикан­ского принципа ответственности президента, но ограничили ее весьма маловероятным случаем совершения им государственной измены и, та­ким образом, сделали президента фактически почти безответственным.