6 «Смердящий» — значит пахнущий. Интересно то, что Смердяков был поваром, т. С.

имел прямое отношение к запахам. Однако помимо явного противоположения смыслов

запаха умершего тела и запаха еды для тела живого, в смсрдяковском «мифе»

присутствует намек на движение от мрака и грязи к чистоте и свету. «Созерцатель»

Смердяков рассматривает пищу на свету, «подымает» на свет. Вспомним, что

сознательная жизнь этого «чистоплотного юноши» также началась с вопроса о свете

(«Свет создал господь в первый день, а солнце луну и звезды на четвертый. Откуда

же свет-то сиял в первый день?»). Однако эта тема в сочетании с проблемой вины,

греховности Смердякова требует, конечно, особого рассмотрения.

7 Топоров В. II. Поэтика Достоевского и архаичные схемы мифологического мышления

(«Преступление и наказание») // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск,

1973. С. 108.

8 Одной из таких «букв» в словаре Достоевского является ранение пальца.

В «Преступлении и наказании» старуха-процентщица кусает за палец свою сестру

Лизавету. У Раскольникова после убийства такой вид, будто у него «очень больно

нарывает палец или ушиблена рука». В «Идиоте» Аглая, шутя рассказывает кн.

Мышкину о том, как Ганя Иволгин «целые полчаса держал палец на свечке», а через

некоторое время она вновь спрашивает, «сожжет ли он, в доказательство своей

любви, свой палец сейчас же на свечке?» Очень выразительна ситуация в «Бесах»,

где во время дуэли ранит мизинец правой руки Ставрогин, а затем от укуса в

мизинец левой руки страдает Верховенский: «Едва он дотронулся до Кириллова,, как

тот быстро — нагнул голову и головой же выбил из рук его свечку… (…) В то же

мгновение он почувствовал ужасную боль в мизинце своей левой руки. Он закричал,

и ему припомнилось только, что он вне себя три раза изо всей силы ударил по

голове припавшего к нему и укусившего ему палец Кириллова». Порчу пальцев

находим и в «Братьях Карамазовых». Сначала страдает Лиза («А Лиза, только что

удалился Алеша» тотчас же отвернула щеколду, приотворила капельку дверь, вложила

в щель свой палец и, захлопнув дверь, изо всей силы придавила его»), причем

прочитанная ей накануне история об отрезанных пальчиках младенца хотя и даст

внутреннее объяснение ее действий, но сама нуждается в объяснении. Тем более,

что прежде порча пальца случается и у Алеши Карамазова: «Мальчик (…) сорвался с

места и кинулся сам на Алешу; и не успел тот шевельнуться, как злой мальчишка,

нагнув голову (как Кириллов в «Бесах».— Л. К.) и схватив обеими руками его левую

руку, больно укусил ему средний ее палец. Он впился в пего зубами и секунд

десять (столько же времени терпела боль и истязавшая себя Лиза.— Л. К.) не

выпускал его».

Объяснения фрейдистского плана, толкующие палец, как эмблему мужского начала,

здесь вряд ли могут пригодиться. Скорее, можно говорить о каком-то компромиссе

или балансе страдания, который отвечал внутренним Потребностям Достоевского.

Палец — замена тела, ранение пальца — наименьшее из возможных ранений, это, как

сказано о пораненном пальце Ставрогина, «ничтожная царапина» но сравнению с

чудовищностью ран, нанесенных топором или пресс-папье по голове жертвы. В пользу

такого предположения говорит и тенденция к выбору мизинца. О мизинце

возлюбленной говорит Митя Карамазов, очевидна симметрия ранений мизинцев в

«Бесах», а в «Селе Степанчикове…» есть даже персонаж по фамилии Мизинчиков

(вспомним также и о «краешке ноги» Настасьи Филипповны, выглядывавшей из-под

простыни-савана). Предложенное мной толкование имеет самый приблизительный

характер. Важнее же то, что онтологически ориентированный взгляд замечает такого

рода подробности, которые ждут своего объяснения и сочувствия.

9 В названии креста — «нательный» можно расслышать также и напоминание о кресте,

на котором был распят Христос. Человек надевает крест на себя, Христос же Себя

надел на крест, сделав его «нательным» в самом трагическом смысле слова.

10 Когда Раскольников несет топор скрытно под одеждой, он утаивает его не только

как оружие, улику; но и как «блеск» и «свет», словно пытаясь перехитрить русскую

народную загадку о топоре:

«В лес идет, светит // Из лесу идет, светит». Сказания русского народа,

собранные И. П. Сахаровым.

М., 1989. С. 193.

'Раскольников, собственно говоря, и находит свой топор по

«свету» («что-то блеснуло ему в глаза»), и несет его так, чтобы блеску не было.

11 Тема креста неожиданным образом соединяет эпизод, где говорится про убийство

старухи с лермонтовской «Песней» про купца Калашникова. Нательный крест купца,

вдавившийся в его грудь после удара Кирибеевича,— одно из самых неспокойных,

онтологически напряженных мест в поэме, запоминающееся почти всем, кто ее читал.

Однако не только крестом объединяются сцена убийства в «Преступлении и

наказании» и поэма Лермонтова: общим для них прежде всего оказывается сам набор

основных «отмеченных», или, иначе, значимых точек, на которые опирается

действие. Возможно это неосознанное заимствование (Лермонтов. оставил

несомненный след в Достоевском), возможно— диктат универсальных онтологических

схем. Само собой, взаимооднозначного соответствия тут нет, однако трудно не

заметить тех подробностей, которые оказываются буквально на виду. У Достоевского

жертвой становится богатая старуха. У Лермонтова — богач-купец (в лавке сидит

«злато, серебро перебирает»). Старуха убита топором, и купец — топором.

Достоевский специально пишет про старухины нательные кресты, Лермонтов — про

нательный крест купца. Параллельно идет и тема колокола-колокольчика (звенящая

медь, соседствующая с убивающим железом): перед казнью купца «гудит-воет

колокол», перед «казнью» старухи — звенит дверной колокольчик. Наконец, если

принять во внимание своего рода неразделимость купца и его жены (се обида — его

обида), то не случайным окажется и совпадение имен персонажей. У Достоевского

старуху зовут Аленой, у Лермонтова жена казненного купца — Алена Дмитриевна.

Между поэмой Лермонтова и романом Достоевского есть и другие сближения,

например, тема перекрестка; однако их разбор требует специальных пространных

разъяснений.