Добавил:
kiopkiopkiop18@yandex.ru Вовсе не секретарь, но почту проверяю Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Скачиваний:
20
Добавлен:
24.03.2024
Размер:
6.08 Mб
Скачать

чередоваться, чтобы вся мелодия звучала как неразрывное целое.

СВЯЗЬ С ДРУГИМИ ВИДАМИ ИНТЕЛЛЕКТА

Различные свидетельства, изложенные мною в этой главе, позволяют предположить, что, как и речь, музыка является отдельным видом интеллекта, который не зависит от физических объектов в мире. Как и в случае с речью, музыкальные способности можно в значительной степени усовершенствовать, развивая свой слухо- голосовой канал. Более того, вряд ли можно считать обычным совпадением, что два вида интеллекта, которые с самого начала своего развития не имеют отношения к физическим объектам мира, основываются на слухо-голосовой системе. Хотя, как оказывается, они во многом отличаются на неврологическом уровне.

Но в заключение важно упомянуть также и о тех неразрывных связях, которые установились между музыкальным интеллектом и другими его видами. Рихард Вагнер отвел музыке центральное место в своем произведении Gesamtkunstwerk ("Панартистический труд"), и это не было продиктовано излишней самоуверенностью: на самом деле музыка действительно взаимосвязана с различными символическими системами и видами человеческого интеллекта. Более того, именно потому, что она не используется для явного общения или иных очевидных целей выживания, ее неизменное расположение в центре человеческой активности остается загадкой. Антрополог Клод Леви-Стросс один из многих ученых, которые утверждают, что если мы сможем объяснить музыку, то найдем ключ ко всему человеческому мышлению. Он также разделяет мнение, что нежелание воспринимать музыку всерьез не позволяет

адекватно разобраться в сути человеческой деятельности.

Многие композиторы, и среди них Сешонз, подчеркивали тесные связи между музыкой и языком тела или жестов. После некоторого размышления становится понятно, что саму музыку правильнее всего было бы представить в виде продолжительного жеста это вид движения, который осуществляется телом, пусть даже и имплицитно. Соглашаясь с таким утверждением, Стравинский настаивал, что для того, чтобы правильно понять музыку, ее нужно увидеть. Так, он был неравнодушен к балету как части представления и всегда требовал, чтобы музыканты во время исполнения были на виду. Маленькие дети естественным образом соотносят музыку и движение, поэтому для них практически невозможно спеть песню, не помогая себе при этом жестами. Благодаря различным исследованиям эволюции музыки ее можно связать с первобытным танцем. Многие современные методики обучения музыке задействуют при этом голос, руки и тело. И действительно, только в последнее время и только в западной цивилизации музыку начали рассматривать отдельно от движений тела, как исключительно "вокальное" явление.

Связь между музыкой и пространственным интеллектом не столь очевидна, тем не менее она существует. Расположение музыкальных способностей в правом полушарии позволяет

предположить,

что

определенные

музыкальные

навыки

могут

 

быть

тесно

 

связаны

с

пространственными.

Физиолог

Лорен

Харрис

приводит

доказательства

того,

что

для

композитора

необходимо

наличие

 

развитых

пространственных способностей, с помощью которых можно построить, оценить и изменить сложную

архитектонику музыкального произведения. Он также утверждает, что малое количество женщин- композиторов объясняется не трудностями музыкальной обработки (вспомните о большом количестве женщин-певиц и исполнительниц), а,

скорее,

несовершенством

пространственных

способностей женщин.

 

 

 

 

Недавно

обнаружилась

любопытная

аналогия

между

музыкальными

и

пространственными

способностями.

Артур

Линтген,

врач

из

Филадельфии, удивлял восторженных зрителей своей способностью узнавать мелодию, просто изучив рисунок бороздок на граммофонной пластинке. В этом нет никакого чуда. По словам Линтгена, бороздки отличаются контурами и промежутками между ними в зависимости от динамики и частоты музыки. Например, те из них, где звучит тихая музыка, кажутся черными или темно-серыми, а когда музыка становится громче и сложнее, бороздки принимают серебристый оттенок. Линтген показывает свой трюк, пользуясь знаниями о характерном звучании классической музыки и соединяя их с отличительным рисунком бороздок на пластинках, в том числе и с теми произведениями, которых он прежде не встречал в записанном виде. Для нас может быть интересен один из аспектов демонстраций Линтгена это мысль, что у музыки имеется аналог в нашей сенсорной системе. Возможно, в таком случае глухой человек сможет понять хотя бы кое-что о музыке, изучив эти модели (хотя, вероятно, и не в такой степени, как слепой, который может "почувствовать" скульптуру). А в культурах, где на эффект, оказываемый музыкой, влияют не только звуковые элементы, эти свойства будут полезны для тех, кто по той или иной причине не слышит мелодию.

Я уже говорил о повсеместно признаваемой связи между музыкальным исполнением и чувствами человека. А поскольку чувства занимают центральное место в личностном интеллекте, здесь будут уместны некоторые пояснения. Музыка может служить для выражения чувств, знаний о чувствах и их формах, она помогает передать их от

исполнителя

или

создателя

внимательному

слушателю.

Пока

еще

не

установлены

неврологические процессы, которые осуществляют такую передачу или способствуют ей. Однако можно предположить, что музыкальный интеллект зависит не только от аналитических механизмов коры головного мозга, но и от тех подкорковых структур, которые считаются основой ощущений и мотивации. Люди, у которых нарушены подкорковые структуры или связь между корой и подкоркой, часто воспринимаются как равнодушные к какому- либо воздействию. И хотя в неврологической литературе этот вопрос не рассматривался, я считаю, что у таких людей нет никакого интереса к музыке. Вспоминается один поучительный случай: человек после серьезной травмы правого полушария мог и дальше обучать музыке и даже писать об этом книги, но утратил как возможность, так и желание сочинять музыку. По его собственным словам, он больше не чувствовал все произведение, не мог понять, что подходит для него, а что нет. Еще один музыкант, страдающий нарушением деятельности правого полушария, утратил все эстетические чувства по отношению к своей игре. Возможно, такие чувственные аспекты

музыки

оказываются

особенно

хрупкими

при

повреждении

структур

правого

полушария

независимо

от того,

носят они

 

корковый

или

подкорковый характер.

 

 

 

 

 

В этой главе значительное внимание было уделено сравнению музыки и речи. Для доказательства моего утверждения об автономности интеллектов важно показать, что у музыкального

интеллекта

есть

своя траектория

развития, а

также свои

соответствия

на уровне нервной

системы, иначе

всеядные

челюсти

человеческой

речи раздавят его. Но я совершил бы большую ошибку, если бы не вспомнил о непрекращающихся попытках исследователей музыки и таких известных музыкантов, как Леонард Бернстайн, найти оригинальные параллели между музыкой и речью. В

последнее время эти попытки были

направлены на

то,

чтобы

применить,

хотя

бы

частично,

предложенный Ноамом Хомским анализ генеративной структуры речи по отношению к генеративным аспектам восприятия и создания музыки. Эти исследователи незамедлительно указали на то, что не все аспекты речи абсолютно аналогичны музыкальным. Например, семантика в музыке практически не развита, и строгие правила грамматики также не действуют, поскольку в музыке зачастую особенно ценятся нарушения всяческих норм. И все же, если помнить об этих предостережениях, действительно существуют оригинальные параллели между такой схемой анализа, которую можно применить, с одной стороны, к естественной речи, а с другой к классической музыке Запада (1700-1900 годы). Но до сих пор не установлено, возникают такие параллели преимущественно (или только) на уровне формального анализа или же затрагивают фундаментальные особенности обработки информации в этих двух интеллектуальных сферах.

Напоследок я оставил тот вид интеллекта, который, по расхожему мнению, наиболее тесно связан с музыкой, — математический. Восходя к

открытиям времен Пифагора, связь между музыкой и

математикой

 

часто

привлекала

внимание

мыслителей. В Средние века (и

во многих

культурах

вне

западного

мира)

 

тщательное

изучение музыки во многом было схоже с занятиями математикой, например интерес к пропорциям, особым коэффициентам, повторяющимся моделям и другим отличительным элементам. До эпохи Палестрины43 и Лассо44, т.е. до XVI века, математические аспекты музыки все еще оставались в центре внимания, хотя математические или числовые слои в музыке уже обсуждались не так активно, как прежде. Когда внимание обратилось к гармонии, математический аспект музыки отошел на второй план. Но в XX веке впервые с появлением двенадцатитоновой музыкальной системы, а в последнее время в связи с повсеместным использованием компьютеров отношения между математическим и музыкальным интеллектами снова вызывают большой интерес.

Как мне кажется, в музыке присутствуют если не элементы высшей математики, то явно математические составляющие, и от этого нельзя отмахиваться. Чтобы понять действие ритмов в музыке, человек должен обладать определенными познаниями в математике. Для исполнения требуется чувствительность к соотношениям и

43 Палестрина, Джованни Пьерлуиджи (ок. 1525-1594)итальянский композитор, глава римской полифонической школы. Его музыка вершина хоровой полифонии строгого стиля; наметил переход от полифонии к гомофонии. — Примеч. ред.

44 Лассо, Орландо (ок. 1535-1594)франко-фламандский композитор. Работал во многих европейских странах. Обобщил и новаторски развил достижения различных европейских музыкальных школ эпохи Возрождения. Представитель полифонической нидерландской школы, мастер религиозной и светской хоровой музыки. — Примеч. ред.

пропорциям, что может представлять особые трудности. Но все это можно назвать математическим мышлением лишь на относительном уровне.

Когда речь идет о понимании основных музыкальных компонентов и о том, как их можно повторять, изменять, запечатлевать или еще как- либо соотносить друг с другом, применяется математическая мысль более высокого порядка. Такая взаимосвязь бросилась в глаза некоторым музыкантам. Стравинский говорит следующее.

[Музыкальная форма] намного ближе к математике, чем к литературе... и уж тем более к математическому мышлению и математическим взаимоотношениям...

Музыкальная форма имеет отношение к математике,

потому что она идеальна, а

форма всегда такова...

Но хотя математика здесь

важна, композитор не

должен пытаться вывести математическую формулу.

Я знаю, что эти явления одинаково

абстрактны.

 

Чувствительность к

математическим моделям

и соотношениям была присуща многим композиторам, от Баха до Шумана, которые проявляли свой интерес к этому вопросу подчас явно, а иногда играя с возможностями. (Моцарт даже сочинял музыку по игральным костям.)

Очевидно, что обнаружить связь между аспектами музыки и особенностями других видов интеллекта довольно просто. На мой взгляд, такие аналогии можно найти между любыми двумя интеллектами, а одна из самых больших радостей изучения одного из видов интеллекта состоит в исследовании его взаимоотношений с другими интеллектуальными сферами. Как форма эстетики, музыка особенно легко поддается сравнению с другими видами интеллекта и символики, особенно

в

руках (или ушах) склонных к творчеству людей.

И

все же, согласно моему собственному анализу,

основные операции музыки не совпадают с основными операциями в других сферах, поэтому музыку следует рассматривать в качестве отдельного вида интеллекта. Более того, на этой автономности необходимо сделать особый акцент, когда в следующей главе мы подробнее рассмотрим тот вид интеллекта, с которым музыку сравнивают чаще других, — логико-математический.

Как мне кажется, задача, которую выполняют музыканты, кардинально отличается от той, что занимает настоящего математика. Математик интересуется формой ради нее самой, его привлекают разновидности формы как таковые, а не как средство общения или достижения какой-либо другой цели. Возможно, он захочет изучать музыку и даже добьется в этом определенных успехов, но с точки зрения математики музыка представляет собой совершенно иную сферу. Для музыканта элементы модели представлены в виде звуков и окончательно объединяются особым образом не в

результате

формального

размышления, а потому,

что наделены экспрессивной силой и воздействием.

Несмотря

на

свои

ранние

высказывания,

Стравинский

признает, что "музыка и математика

не похожи". Математик Г. X. Харди помнил

об этих

различиях,

когда говорил, что именно

музыка

может

вызывать эмоции, учащать сердцебиение,

лечить

астму, вызывать эпилепсию или успокаивать

младенца.

Формальные

модели,

которые

для

математика являются raison d'etre (смысл

и

причина

 

существования,

фр.),

помогают

и

музыканту, но не могут быть названы незаменимыми для выражения чувств.

7Логико-математический интеллект

Ипервый же человек, заметивший аналогию между семью рыбами и семью днями, осуществил значительный сдвиг в истории мышления. Он был

первым, кто ввел понятие, относящееся к науке чистой математики.45

Альфред Норт Уайтхед46

ЛОГИКО-МАТЕМАТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ В ПРЕДСТАВЛЕНИИ Ж. ПИАЖЕ

Жану Пиаже очень нравилась история о ребенке, который хотел стать настоящим математиком. Однажды этот будущий математик столкнулся с рядом предметов и решил пересчитать их. Он установил, что объектов всего 10. Затем он указал на каждый из предметов, но в разном порядке, — и о чудо! — их снова получилось 10. Ребенок в восторге повторил эксперимент несколько раз и наконец понял раз и навсегда,

что число 10 совсем не связано с результатом

его

повторяющегося

упражнения.

Это

число

относилось

к

совокупности предметов

независимо

от

того,

в

какой

последовательности

их

пересчитывать, главное не упустить ни один из виду и учесть его всего один раз. С помощью такой игры ребенок понял (как и все мы, каждый в

45 Цит. по: Уайтхед А. Н. Наука и современный мир // Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии.: Пер. с англ.

М.: Прогресс, 1990. — 720 с. — С. 76. — Примеч. ред.

46 Уайтхед, Альфред Норт (1861-1947)англо-американский математик, логик и философ, представитель неореализма. С середины 1920-х годов развивал "философскуюкосмологию", родственную платонизму. Автор (совместно с Б. Расселом)

основополагающего

труда

по

математической

логике

"Основания математики" (1910-1913, в 3 т.).

В своих

работах осуществлял всесторонний синтез философии с новейшими достижениями естествознания. — Примеч. ред.

свое время) фундаментальный принцип, относящийся

кмиру чисел.

Вотличие от лингвистических и музыкальных способностей, интеллект, который я называю "логико-математическим", не зависит от слухо- голосовой сферы. Истоки его относятся к взаимодействию с миром физических объектов. Ведь именно в ходе такого взаимодействия, при расположении и классификации этих объектов и при определении их количества, маленький ребенок приобретает свои первые и самые прочные знания о логико-математической сфере. С этого момента

логико-математический интеллект быстро отдаляется от материального мира. В данной главе речь пойдет о том, как человек учится понимать действия, которые можно выполнить над объектами, отношения между этими действиями, утверждения (или предположения), которые можно выдвинуть о действительных или потенциальных действиях, а также связь между этими утверждениями. В процессе развития человек переходит от объектов к утверждениям, от действий к отношениям между ними, от сенсорно-моторной сферы к сфере чистой абстракции, и наконец к вершинам логики и науки. Цепочка длинна и сложна, но ни в коем случае не должна быть таинственной: корни высочайших достижений логической, математической и научной мысли можно найти в простых действиях, которые выполняют маленькие дети над физическими объектами в своем мире.

Описывая раннее развитие речевых способностей, я пользовался трудами многих ученых. Когда же речь идет об онтогенезе и становлении логико-математического интеллекта, важнейшее значение приобретают работы одного ученого. Поэтому в данной главе я основываюсь на