ПАМЯТЬ БРОНЗЫ И КАМНЯ

Умакуры, за чешуйчатые крыши приземистых японских домиков солнце окружает розовым нимбом много­ ярусную пагоду. Ослепительные блики касаютсяходящее за темные силуэты разноликих строений Ка­

скульптур сидящих будд, расплывшихся в застывшем зо­ лоте улыбок на лоснящихся лицах, ощетинившихся львов, грозных стражей земных владык, замерших в ярости у входа в святилища.

Косые лучи солнца, как повисшая паутина, запутались в густых сетях телеграфной проволоки, в роще телевизион­ ных антенн.

Старинный город Камакура, расположенный на западной окраине знаменитой равнины Кантб, выступающей отрогом полуострова Мйура, возник в 1192 году в окружении на ред­ кость живописной природы. Здесь, у залива Сагами, некогда образовалось безвестное рыбачье селение, подобное тем, не­ сметное число которых и теперь разбросано, как рассыпан­ ные горошины, вдоль необозримого японского побе-

213

режья. Но привлекала Камакура не своим пейзажем, а несомненными стратегическими преимуществами. Облюбо­ ванная сёгуном Минамото Ёритомо (1147—1199) в качестве места «Бакуфу» — «полевой ставки», Камакура в скором времени стала центром высшей военной и политической власти Японии. В выборе места верховной ставки именно в Камакуре первостепенную роль сыграло то обстоятельство, что вокруг простиралрюь ленные земли феодалов, находив­ шихся в вассальной зависимости от Минамото Ёритомо. И хотя в то время существовал император, живший в своем дворце в древней столице Киото и считавшийся главой государства, его власть носила чисто номинальный харак­ тер. Камакурский сёгунат — режим военно-феодальной дик­ татуры ■— фактически безраздельно осуществлял господ­ ство над всей Японией, прочно удерживая государственные бразды в своих руках в течение почти полутора столетий (1192—1333).

Вместе с ростом военного могущества сёгуната шел про­ цесс усиления Камакуры в духовной жизни страны. Царив­ ший в ту эпоху буддизм стремительно усиливал свои пози­ ции в этом городе, своим рвением споспешествуя сильным мира в их преуспевании на благодатной почве Камакуры. Усердием «смиренных слуг человечества» здесь, как «по­ беги бамбука после дождя», вырастали новые буддийские храмы, непрестанно множился легион монахов и бонз. И своего рода венцом их фанатического пафоса явился гран­ диозный храм, воздвигнутый во имя грозного духа Хатимана (Одзин) на холме Цуругаока. Примечательно, что Хатиман искони принадлежал к сонму многоликих духов син­ тоизма, чисто японской религии, имеющей очень мало об­ щего с буддизмом, пришедшим в Японию из Индии через Корею и Китай. Однако, движимые чувством угодничества, буддийские бонзы прибегли к компромиссной формуле, что они практиковали нередко, и великодушно перевели Хатимана из сферы синтоистского идолопоклонства в пантеон буддийских божеств. Этой феноменальной метаморфозе суждено было сыграть роль сенсации. Храм Цуругаока Хатиман, как его обычно именуют, привлек всеобщее внима­ ние и вскоре стал одним из крупнейших центров массо­ вого паломничества наравне с храмами древних Нара и Киото. И в наши дни храм Цуругаока Хатиман славится не только как религиозное святилище, но и как монументаль­ ный памятник японской храмовой архитектуры. Возвы­

214

шающийся на лесистом холме, в окружении живописной природы, аллеями взметнувшихся своими причудливыми кронами сосен и низкорослых стелющихся деревьев са­ куры, декоративной вишни, Цуругаока Хатиман поистине являет собой величественный ансамбль японского зод­ чества.

И не менее замечательным скульптурным монументом неподалеку от храма представляется Дайбуцу, «Большой Будда», •— бронзовая фигура, созданная в 1252 году. Это одно из самых грандиозных бронзовых изваяний на земле: фи­ гура сидящего Будды весит девяносто две тонны и возвы­ шается на сорок два фута, а длина его лица составляет семь с половиной футов. Японские древние мастера монументаль­ ной скульптуры, создавшие «Большого Будду», обладали, таким образом, не только высоким техническим опытом, но и поразительным искусством художественного совер­ шенства. Им удалось добиться необычайной выразительно­ сти изваяния, запечатлеть характерную позу погруженного в сутры Будды, с закрытыми глазами, соединенными рука­ ми, покоящимися на поджатых и скрещенных перед ним ногах. Эта поза застывшего в какой-то извечной непо­ движности как бы символизирует центральную идею буд­ дизма — «интеллектуальная невозмутимость, проистекаю­ щая из совершенства знания и подчинения всех страс­ тей».

Дайбуцу — яркое свидетельство того, что создавшие его мастера обладали глазом, который видел тончайшие нюансы формы и линии, выражающие психологию и настроение, и руками, умевшими воплотить прекрасное в бронзовом ли­ тье. И хотя в основе здесь лежат определенные закономер­ ности, даже свои канонические принципы, идущие от миро­ воззрения буддизма, художник свободно воплощал то, что привлекало его внимание, что поражало его воображение, выделяя и подчеркивая одни и опуская, затушевывая дру­ гие, менее существенные, на его взгляд, детали. Создавая конкретный образ, древние мастера стремились выявить черты воображаемого типа Будды и средствами скульптуры сделать его изображение носителем распространенного пред­ ставления.

Глядя на эти уникальные памятники японского древнего зодчества и скульптуры, невольно думаешь о глубоко по­ рочном взгляде, будто японское искусство и культура ли­ шены национальной оригинальности, творческой самобытно-

215

ста, будто японцы лишь заимствовали извне и чуть ли не всем обязаны прежде всего своему соседу — Китаю. Именно в китайской литературе нередко наблюдается тенденция, ко­ торая, как это очевидно, особенно любезна шовинистически настроенным авторам, изображать Японию, ее философию, литературу, искусство и все прочее как экспортированные из Китая. Подобного рода претенциозность, явное устремле­ ние на китайскую уникальную исключительность и своеоб­ разный монополизм в области духовной и материальной ци­ вилизации представляют собой не что иное, как проявление великодержавного национализма, шовинистического угара. Такие взгляды ничего общего не имеют с исторической прав­ дой и несовместимы с элементарной научной добросовест­ ностью.

Общеизвестно, в частности, что буддизм — религия и философия, получившие необыкновенное распространение и оказавшие огромное воздействие на духовную жизнь Япо­ нии, отнюдь не китайского происхождения. Более того, буд­ дизм, проникший в Китай еще в первом столетии н. э., не только получил широчайшее распространение там, но, как об этом убедительно свидетельствуют китайские летописи и литературные источники начиная примерно с V века, стал почти безраздельно доминировать в духовной жизни ки­ тайцев. Причем это господствующее положение буддизма продолжалось на протяжении веков и фактически оттеснило другие религиозные воззрения, а также этико-моральные и философские системы взглядов, в том числе конфуциан­ ское миропонимание. И в Китае в свое время строились буддийские храмы, были созданы различные памятники этой религии. Однако сопоставление соответствующих памятников зодчества, скульптуры, произведений искусст­ ва, сравнение технического мастерства, художественного совершенства и эстетического вкуса, воплощенных в этих творениях древними мастерами Японии и Китая, увы, отнюдь не в пользу последнего. И это лишь один из при­ меров того, к каким абсурдным последствиям приводит всякая попытка непомерного, с позиций националистиче­ ской ослепленности, преувеличения всего своего, китай­ ского и принижения роли и значения других народов и стран, их национальной самобытности, их народного гения.

Мы проходим мимо храмов и «Большого Будды», идем по земле колыбелей и могил вековых побоищ за преоб­

216