книги / Эволюция феодализма в России

щенным) «приобретать земли покупкою»66. Указ 1803 г. 0 «вольных хлебопашцах» узаконил наследственную соб­ ственность этой группы освободившегося от крепостной неволи крестьянства. Указом 1801 г. довольно энергич­ но воспользовались «капиталисте» лица недворянских

1 245900 рублей и 1766 червонцев. На первом месте сре­ ди новых землевладельцев шли купцы, за ними казенные крестьяне, в чьи руки перешло около 85% купленных земель. Наиболее крупные земельные сделки (по сумме оборота) состоялись в Петербургской, Тверской и Мо­ сковской губерниях, то есть там, где был высокий уро­ вень торгово-промышленного развития67. А в 1848 г. ца­ ризм вынужден был серьезно отступить от прежних канонов и смириться с правом частновладельческих кре­ стьян и других крепостных людей приобретать в соб­ ственность земли, дома, лавки н иное недвижимое иму­ щество68. Правда, при этом требовалось согласие поме­ щика.

Светские феодалы давно и с завистью посматривали 'на обширные земельные богатства церкви, лелея мечту прибрать их к рукам. Соборное Уложение 1649 г. под­ твердило взятый еще в XVI в. курс правительства на за­ мораживание роста владений духовенства. Тем не менее в течение второй половины XVII. в. церковь, несмотря на значительные земельные потери в связи с «посадским строением» 1649—1652 гг., несколько увеличила свой зе­ мельный фонд. Даже в районах с преобладанием систе­ мы государственного феодализма (Европейский Север, Сибирь) в это время около 15% крестьян проживало во владениях церковников. Огромными вотчинами облада­ ли патриарх, а также такие монастыри, как Троице-Сер- гиев, Иосифов-Волоколамский и др.

Идеи секуляризации, давно развивавшиеся дворян­ ством и посадом, реализовались довольно медленно и постепенно (напомним время подготовки Соборного Уло­ жения 1649 г.). При Петре I предпринимаются ограничи­ тельные шаги, свидетельствующие о начальной фазе се­ куляризации6Э. Лишь в 1764 г. состоялось государствен­ ное изъятие церковных имуществ, которое имело весьма большое значение в перераспределении земельной соб­ ственности. Однако эта акция проведена была в услови­ ях, когда наметились признаки разложения феодализма

как социально-экономической системы, что повлияло на судьбу секуляризованных земель и их населения, насчи­ тывавшего примерно 1 млн. душ мужского пола.

Однако реакционная сущность земельной политики царизма сохранилась. Это вполне отчетливо сказалось в попытках постоянного вмешательства в земельные дела государственной деревни как Европейской России, так и Сибири. Власти стремились внушить крестьянам, чтобы они «впредь казенных земель собственными своими не называли»70.

Одно за другим следуют правительственные распоря­ жения о несовершении купчих на земли черносошных крестьян Поморья. Отныне всем владельцам черносош­ ных земель запрещалось их отчуждать даже в пределах своего сословия, не говоря о представителях других соци­ альных групп71.

ГВсе шире распространялась земельная аренда. На фоне потребительской аренды у монастырских крестьян центральных уездов в XVII — начале XVIII в. уже появ­ ляются отдельные фигуры крупных арендаторов. Именно такой становится земельная аренда зажиточных кресть­ ян, которые развертывают на арендованных участках производство продуктов для рынка, то есть становятся предпринимателями. Это наблюдается и в зауральской деревне72.

Появляются также купчие земли крепостных кресть­ ян, которыми они распоряжались на правах собственно­ сти. Купчие крестьянские земли нередко восходят к XVIII в. (по сведениям дел о земельных тяжбах — до двух третей). Земельная мобилизация в среде частновла­ дельческих крестьян оформлялась различными докумен­ тами. В одном случае крестьяне предъявили 466 переда­ точных записок. Наибольшее число сделок приходится на губернии Нечерноземного центра (по размерам зе­ мельных площадей такж е)73. Это показательно в том смысле, что районы старинного развития крепостничества одновременно выступают наиболее «буржуазными» по части земельной мобилизации.

Развитие специализации крестьянских хозяйств в связи с товарным производством также способствовало появлению крепостных — собственников земли еще до ре­ формы 1861 г. Но в зерновых районах юга это явление менее заметно74. Со временем роль таких виенадельных земель возрастает.

Особое место занимали арендные отношения между купцами — владельцами промышленных предприятий и помещиками, имевшими вотчинные мануфактуры. В пер­ вой половине XIX в. участились случаи сдачи в .аренду купцам вотчинных мануфактур вместе с крестьянами, на них работавшими75.

Верховная власть с течением времени меняет свое от­ ношение к государственному земельному фонду. Все за­ метнее проступает подход к казенным землям как объек­ ту продажи в частные руки. В середине XVIII в. возни­ кает специальное ведомство, занимавшееся этими делами, а с проведением генерального межевания эти функции перешли к межевым учреждениям. Продажа казенных (в том числе «порозжих») земель осуществлялась на публичном торгу.76.

Серьезным отступлением от безусловной монополии дворянства на земельную собственность и крепостные рабочие руки явилась распространившаяся особенно в XVIII в. практика передачи обширных земельных угодий во владение купцам-промышленчикам.

В 1721 г. лицам недворянского происхождения, «ку­ пецким людям», разрешается покупать.земли и крестьян к мануфактурным заведениям, чем воспользовались пред­ приниматели из купцов, крестьян, посадских люден, рас­ полагавших необходимыми капиталами. Введенное этим указом посессионное право предусматривало неотчухчдаемость «деревень» отдельно от предприятий, что вме­ нялось в обязанности «как шляхетству, так и купече­ ству»77. Хотя этот указ был позж^отменен, земельные богатства продолжали разными путями переходить в руки предпринимателей, многие из которых добивались дворянских дипломов. Один из самых влиятельных за­ водчиков, Р. И. Баташов, к концу жизни'(он умер в 1821 г.) имел почти 150 тыс. десятин земли и 12,5 тыс. душ78.

Указом 1762 г. порядок, установленный в-1721 г., был отменен, вновь разрешен в 1798 г., затем в начале XIX в. окончательно запрещен.

-Владельцы мануфактур за бесценок скупали десятки тысяч десятин земли у башкир. На Южном Урале в серёдине XVIII в. укореняется несколько промышленных династий, основательно погревших руки на этой опера­ ции (Твердышевы, Мясниковы и др.)7Э. Посессионное право было даныо времени. Оно открывало доступ к зе-

ыельной собственности через промышленное производ­ ство.

Повышение значения формировавшейся российской буржуазии проявилось в создании на рубеже XVIII— XIX вв. Российско-Американской компании, которая ста­ ла собственником значительных территорий на северозападном побережье Тихого океана и прилегающих ост­ ровах. Купеческое по своему существу, это предприятие находилось на положении «государства в государстве», ■осуществляя широко поставленную торгово-промышлен­ ную деятельность. Российско-Американская компания, будучи под «высочайшим покровительством», тем не ме­ нее оставалась своеобразным диссонансом феодальной земельной собственности в стране. В частности, компа­ ния имела право (и пользовалась им) отдавать в аренду иностранцам земельные и промысловые угодья80.

Даже допуская буржуазные элементы к земельной собственности феодального типа, правительство оберега­ ло привилегии первенствующего сословия. В 1810 г. Александр I разрешил купеческой верхушке приобретать у казны населенные имения и «владеть ими на праве по­ мещичьем, оставаясь, однако же, в купеческом состоянии и без всякого присвоения прав, дворянскому сословию особенно принадлежащих»81.

) Однако развитие частной поземельной собственности, как отмечал В. И. Ленин, неотвратимо шло в направле­ нии превращения ее из сословной в бессословную82. Для дореформенной поры, разумеется, можно говорить лишь о первых шагах этого процесса.

4. Эволюция феодальной ренты

Материальной реализацией земельной собственности феодалов являлась рента. В XVII — середине XIX в. фео­ дальная рента претерпела существенную эволюцию. В частновладельческих хозяйствах исследователи отме­ чают постепенный рост отработочной ренты — барщины. Такая тенденция обнаруживается для XVII — начала XVIII в. по имениям помещиков Центральной России83.

Во второй половине XVIII столетия барщина продол­ жала распространяться в нечерноземной полосе, придав ей соответствующий облик, утверждается она в Черно­ земном центре и в Поволжье по мере его освоения84. Сохраняя позиции в этих краях и на протяжении первой

половины XIX в., барщина в ряде крепостнических рай­ онов отступает под натиском оброчных, (притом денеж­ но-оброчных) форм ренты. Наиболее.'-отчетливо это за­ метно в Промышленном центре, то есть & нечерноземной полосе.

Накануне реформы 1861 г. в Европейской России 71,7% помещичьих крестьян находились на барщине и 28,3 % — на денежном оброке. Эти средние данные в по­ районном разрезе отличались большими колебаниями. Так, в нечерноземной полосе уже преобладал денежный оброк (58,9%), а в Белоруссии и на Украине он не пре­

вышал 2,6—7,6% 85Характерно, что сколько-нибудь самостоятельного

значения продуктовая рента в системе поборов с кресть­ ян не имела. Поместий, где бы феодал собирал с кресть­ ян только продукты их труда, по-видимому, было очень мало, во всяком случае в числе обследованных 365 вла­ дений междуречья Волги и Оки таковых за вторую поло­ вину XVII — начало XVIII в. не выявлено. Между тем на чисто денежном оброке (не считая случаев со смешанной рентой) находилось тогда'около 10% имений86. Весьма распространенной была смешанная рента, когда барщин­ ные повинности сочетались с натуральными сборами и денежными платежами. Со временем денежный оброк в смешанных повинностях возрастал, имея тенденцию к вытеснению других форм эксплуатации.

В монастырской деревне на протяжении XVII в. на­ блюдаются особенности в развитии ренты. До середины столетия барщинные повинности крестьян здесь даже обгоняют частновладельческие имения, но в дальнейшем по темпам роста полевой барщины церковные владения отстают от помещичьих. Общим явлением и для церков­ ных крестьян к началу XVIII в. было распространение и повышение оброчных платежей, прежде всего денежной ренты, причем нарушается фиксированный ее характер. В первой четверти XVIII в. происходит дальнейшее рас­ пространение денежных оброков с крестьян духовенства (преимущественно Европейской России) при одновре­ менном сокращении барщины (хотя она стала тяжелее). Уровень денежных сборов с введением подушной подати здесь даже несколько снизился. Коммутация ренты в на­ правлении к денежной примечательна и для монастыр­ ской деревни середины XVIII в. Сопоставление повинно­ стей, отбываемых натурой, с совокупностью разного рода

денежных и продуктовых поборов в монастырскую каз­ ну, например в Западной Сибири, говорит о многократ­ ном'Преобладании последних37.

Образование почти миллионной категории экономи­ ческих-крестьян означало перевод их на денежную фор­ му ренты наподобие крестьян государственных. Сходная линия выявляется в эволюции дворцовых крестьян. Если Ь ХУГЕ'В: обработка десятинной пашни занимала боль­ нице. группы дворцовых крестьян и была характерна в первой''половине XVIII в., то во второй половине века она почти отмирает88.

Формой скрытой коммутации отработочной ренты следует признать широко распространенное в XVIII сто­ летии явление приписки крестьян к мануфактурам. В тех случаях, когда речь шла об отработке на заводах по­ душных денег, вычитаемых из заработка крестьянина, мы имеем дело с фальсифицированной принудительной оплатой труда. В приписной деревне часто практикова­ лась замена тех или иных повинностей денежными пла­ тежами.

Что касается государственной деревни, то в ней из­ давна существовала денежная рента как ведущая форма эксплуатации трудящихся. Положение принципиально не изменилось и в XVII — первой половике XIX в. Ко­ нечно, выполнение различных Повинностей, сопряжен­ ных с обслуживанием ямской гоньбы, доставкой казен­ ных грузов, строительными работами, наконец, с моби­ лизациями по указу правительства, требовало от госу­ дарственных крестьян больших трудовых усилий, а не только денежных затрат. Вызывающий разноречивые суждения вопрос о природе черносошного крестьянства может получить дополнительное освещение, когда мы обратимся к налогообложению этой категории населения после введения подушной подати. Поскольку на государ­ ственных крестьян накинули сверх подушного сбора еще четырехгривенную надбавку «за помещичий доход», то можно считать, что этим «отступным» крепостническое государство напоминало о феодальной зависимости дай­ ной группы крестьянства, ставя себя на место как бы, «коллективного помещика».

У государственных крестьян Сибири вплоть до 1762 г. существовала повинность по обработке десятинной паш­ ни, что было своего рода казенной барщиной. Со време­ нем возрастала роль хлебного и денежного оброка. Де-

сятинная пашня была отменена не без воздействия упор­ ного сопротивления крестьян, стремившихся к устранению вмешательства властей в хозяйственные дела. Пере­ воду сибирских крестьян на денежный оброк предше­ ствовали крупные волнения, которые еще в 1743 г. при­ вели к отмене казенной барщины в Исетской провинции (там ввели хлебный оброк). Однако в то же время была отменена и денежная рента в ряде населенных пунктов провинций, что свидетельствовало о более сложном ха­ рактере этой реформы89.

Ясачные сборы пушнины с коренного населения ряда районов России (прежде всего Сибири) также все чаще заменяются денежными платежами. В некоторых обла­ стях Поволжья, населенных чувашами и мордвой, уже в XVII в. ясак приближался к продуктовой ренте, ибо взимался хлебом и медом.

Отметив, что денежный оброк завоевывал со време­ нем все более заметные позиции, мы не можем игнори­ ровать фактов заменяемости повинностей по воле госпо­ дина. Известно немало случаев, когда помещики с оброка переводят крестьян на барщину (так было в новых име­ ниях ‘на юге во второй половине XVIII в. и в части владений других районов накануне отмены крепостного права)90. Но в данном случае &ело идет о барщине, имеющей задачей поставку продуктов крестьянского тру­ да в господском хозяйстве на рынок. Это опять-таки являлось предвестником краха крепостнической системы хозяйства и феодальной формации в целом.

На это указывала и эволюция прямых государствен­ ных налогов. Их взыскание, как и оброчных и других де­ нег вплоть до конца 70-х годов XVII в., осуществлялось с учетом земельной обеспеченности и разверстывалось со-, образно материалам поземельных описаний — по сохам и ее'долям. В результате финансовой (реформы 1679— 1681 гг. единицей обложения стал двор. Наличие двора обычно связывалось с представлением о тяглоспособном хозяйстве, чаще всего земледельческом (для деревни). Следовательно, вопрос о земельной обеспеченности на­ логоплательщика хотя и не ставился во главу угла, как прежде, но как бы подразумевался. Подушная подать Петра I сделала еще более решительный шаг по пути от­ рыва фискальной политики правительства от учета зе­ мельного обеспечения. Тем самым государственное раз­ витие России выдвигало проблему выкачивания денег из

населения на вполне самостоятельную дорогу, что имело заметное обратное влияние на экономику деревни. Эта перемена отразилась и в принципах помещичьего подхо­ да к раскладке феодальных повинностей внутри вотчины, когда повытная система (идущая от земельного надела) стала уступать место «повеиечной», учитывающей число работоспособного населения91.

Один из самых сложных вопросов изучения феодаль­ ной ренты в России XVII — первой половины XIX в. — это вопрос о ее размерах на разных исторических этапах. В специальной литературе последних лет подвергся суще­ ственной корректировке тезис о неуклонном и много­ кратном усилении угнетения крестьян (имея в виду фео­ дальные повинности). Проявился более дифференциро­ ванный подход к разным сторонам проблемы, включая порайонный аспект исследования, уточнение не всегда обоснованных «средних» показателей величины ренты, учет изменяющихся во времени трудовых и хозяйствен­ ных возможностей крестьянского двора и т. д. Обсужда­ лась тема интенсивности оброчной эксплуатации кре­ постного крестьянства в первой половине XIX в .92

Принимая во внимание эти сдвиги в советской исто­ риографии, а также слабую изученность ряда принципи­ ально важных сторон эволюции феодальной ренты, при­ ходится ограничиться минимально необходимыми на­ блюдениями, имеющими более или менее бесспорное значение. Из весьма широкого круга работ, в той или иной мере имеющих материал и выводы по этому вопро­ су, мы по указанным причинам воспользуемся теми из них, в которых исследован относительно массовый мате­ риал и за сравнительно длительное время. Лишь один фактор мы сочли целесообразным использовать здесь независимо от характера исследований — это сведения о посильности владельческого тягла в представлениях самих крестьян. Конечно, к источникам, исходившим от зависимого населения и касающихся податей и налогов, необходимо относиться с известной недоверчивостью. Но она не должна быть чрезмерной, особенно тогда, когда свидетельства крестьянских челобитных находят прямое подтверждение в показаниях представителей вотчинной администрации и царских властей.

Следует заметить, что подобные источники, несмотря на свою отрывочность и узкоместную (а равно и времен­ ную) приуроченность, дают в руки исследователя цен-

нейшие сведения. Тот факт, что уже в XVII столетии мы не раз встречаемся с крестьянскими жалобами о непосильности помещичьих повинностей, заставляет приза­ думаться. А. И. Безобразов доводил своих крестьян до голода и разорения, требуя исполнения господских по­ винностей; случалось, что у крестьян не оставалось семян на посев. Другой помещик, Мещеринов, тогда уже по­ лучал от крестьян просьбы об отсрочке платежей вслед­ ствие крайней скудости. Вотчинные архивы XVII в. знают и другие аналогичные материалы, относящиеся к раз­ личным помещичьим владениям. Характерно, что в ржев­ ских имениях Безобразова барский оброк превышал го­ сударственные подати93.

Во второй половине XVII в. по Волжско-Окскому междуречью наблюдается постепенное возрастание ста­ вок феодальных повинностей крестьян — барщины и об­ рока. Причем сохраняется большая пестрота обложения отдельных селений и крестьянских дворов. Но барщина еще редко приближается к своей наивысшей норме — 1—1,5 десятины на душу мужского пола. В первой чет­ верти XVIII в. здесь несколько стабилизируется уровень владельческих повинностей, так как резко усиливается фискальный нажим государства, ставящий определен­ ные границы росту феодальной ренты. Как уже отмеча­ лось, в целом близкая -картина имела место в церковных владениях. Последующие десятилетия, особенно вторая половина столетия, показали возрастающие темпы уве­ личения феодальной ренты, обгоняющей основные госу­ дарственные налоги54.

Повсеместного равномерного увеличения оброчных платежей крестьян во второй половине XVIII в. не от­ мечено. Тенденция такая налицо, но отклонения от нее чрезвычайно многочисленны и многообразны. Вероятно, под влиянием роста барщины в черноземной полосе на­ блюдается наиболее высокая оброчная эксплуатация крестьян. В нечерноземной полосе рост ставок оброка становится характерным признаком, что также отражало развитие промышленного труда у значительной части здешнего крестьянства. Оброки выше там, где сильнее проявляется воздействие этого момента, то есть по рай­ онам оживленных торговых путей. Оброки колеблются от 2 рублей в 70-х — начале 80-х годов XVIII в.—-до 5—7 рублей и более с души в 90-х годах95.

Следует иметь в виду и еще одно весьма важное об-

стоятельство: движение цен на хлеб и другие сельскохо­ зяйственные продукты. Снижение хлебных цен в конце XVII — начале XVIII в. в дальнейшем (с 20-х годов XVIII в.) сменилось тенденцией к неуклонному повы­ шению.

В первой половине XIX в. тенденция к росту разме­ ров барщины и оброка стала всеобщей для районов кре­ постнического землевладения, достигнув апогея в канун реформы 1861 г .96 Особенно вырос денежный оброк. Крепостники жадно присасывались к источникам дохо­ да, которые имели происхождёние, по сути своей чуждое их строю. Рост промышленной деятельности, отходниче­ ства и других форм получения денег в деревне и вне ее знаменовал нередко факт эксплуатации скрытого проле­ тария или полупролетария, а также обогатившегося «му- жика»-предпринимателя. Следовательно, рост (подчас непомерный) феодальной ренты свидетельствовал не о силе, а о слабости отживающей свой век социально-эко­ номической формации. В этой связи внеэкономическое •принуждение все более раскрывало свою подлинную сущ­ ность, выступая как грубая и открытая диктатура на­ силия, оправдания которому не было в экономической жизни страны. Здесь крылись революционизирующие на­ родные массы потенции, сказавшиеся в первой револю­ ционной ситуации 1859— 1861 гг.

Изменение форм и размеров феодальной ренты .про­ исходило в обстановке классового антагонизма помещи­ ка и крестьянина, в борьбе коренных экономических ин­ тересов. Только с учетом действия классовой борьбы тру­ дящихся возможна правильная оценка эволюции ренты. На каких-то этапах, например, барщина в скромных раз­ мерах могла не вызывать резкого протеста крестьян, со­ здавая даже впечатление сравнительной «легкости» по отношению к оброку97. С другой стороны, развитие рын­ ка, товарного хозяйства повышало в глазах крестьян цену свободного труда без принуждения помещика и его челяди. Тогда даже невысокая норма барщины могла вызывать сопротивление. Так было в некоторых владе­ ниях Безобразова во второй половине XVII в., где кре­ стьяне стремились избавиться от барщины как таковой, перевести повинности на деньги. Поселявшиеся в Запад­ ной Сибири крестьяне предпочитали те пункты, где не было десятинной пашни, а существовал денежный оброк. В патриарших вотчинах крестьяне также предпочитали