новые тексты+спецкурс Г. / Новые тексты / Сакс. Как избежать СЦ

Книга главного раввина Великобритании, доктора философии лорда Джонатана Сакса, обращена к предельно широкой аудитории, поскольку её главная мысль, сжато обозначенная как «достоинство различия», имеет в виду всё многообразие национальных, социальных, вероисповедных, культурных и других человеческих сообществ. Согласно его убеждению, разговор и обмен мнениями между ними должен стать действительно общим. Самая его возможность – одно из условий надежды избежать угрозы катастрофического столкновения цивилизаций, а также предотвратить или, по меньшей мере, смягчить деформации морального и духовного порядка, сопутствующие интенсивно идущим процессам глобализации. Остановимся прежде всего на том комплексе идейных установок автора, которые определили существо предлагаемых им решений. Согласно Дж. Саксу, быстрота и стремительность перемен в современном мире испытуют возможности человеческой адаптации, равно как и возможности понимания происходящих событий. Это, в свою очередь, влечет за собой нарастающее ощущение утраты контроля над жизнью. Беспокойство рождает страх, переходящий в гнев, побуждающий к насилию, которое не останавливается перед выбором самых ужасных и разрушительных орудий массового поражения. «Из всех противоядий от насилия самым эффективным является беседа, выражение вслух наших страхов и внимание к страхам других. С обмена чувств и мыслей о том, что тревожит нас, начинается надежда. Я пытаюсь включить еврейский голос в беседу, которая по необходимости должна стать глобальным разговором, ибо каждый из нас заинтересован в будущем, а оно неумолимо становится единым». Возможность глобального разговора, выходящего за границы обмена мнениями с теми, кто согласен с нами, станет реальной, согласно автору, лишь в том случае, если осуществится парадигматический сдвиг в характере культуры и жизни, отличающем нашу цивилизацию. Автор предлагает в этой связи «иную модель и метафору». Её средоточее, в отличие от практикуемой ныне модели цивилизационного развития, неминуемо ведущей к упрощению и обеднению «богатой текстуры нашего сосуществования», ставит во главу угла сохранение присущего миру разнообразия. Оно необходимо для его существования. «Величие сотворенного мира проявляется в его удивительном разнообразии: в тысячах различных живых языков мира, в дифференциации культур, в самой широте спектра образных выражений человеческого духа, в большинстве из которых, если внимательно прислушаться, мы услышим голос мудрости, открывающий нам нечто, что мы должны знать. Это и есть то, что я называю достоинством различия». Понятно, что беседа, которую имеет в виду автор, это не сократический диалог, в ходе которого выявляются и отвергаются ложные мнения. У неё иная цель. Она служит обогащению нашего мира присутствием тех, кто думает, действует и интерпретирует реальность радикально иначе, чем мы. Её задача – осознать значение «частного», а не только «универсального», так как столкновение цивилизаций, притязающих на универсальность, неминуемо рождает войны и гибель людей. Идея «достоинства различия» – это больше, чем религиозная идея. Вместе с тем, именно религиозный аспект этой идеи, по мнению автора, имеет ключевое значение в силу целого ряда обстоятельств. Дж. Сакс усматривает отличие века XXI от XX в том, что на смену веку политики идеологии приходит век политики идентичности. И личные контакты автора, и практика мировых форумов, на которых общаются лидеры различных религий, неизменно свидетельствуют о чувствах солидарности и доброй воли. Однако за общими декларациями приверженности миру и согласию между народами, звучащими на этих форумах, скрыта убежденность в том, что достижение того и другого возможно лишь на основе той религии, которую каждый из их участников представляет. Поэтому, по глубокому убеждению автора, существует острая нужда «не только в теологии общности, теологии универсалий человечества, но и в теологии различия, способной ответить на вопрос: «Почему ни одна из цивилизаций не имеет права навязывать себя силой другим цивилизациям?» или, выражаясь иначе: «Почему Бог просит нас уважать свободу и достоинство тех, кто не похож на нас». А это означает, что каждой общине на свойственном ей религиозном языке необходимо выработать формулу, позволяющую жить рядом с теми, кто не разделяет её веру, и не отказывать иноверцам в достоинстве. В контексте такой нужды вспоминается едкое наблюдение Джонатана Свифта: «Мы достаточно религиозны, чтобы ненавидеть друг друга, но недостаточно религиозны, чтобы любить друг друга». Итак, религия может быть источником раздора, но должна стать формой преодоления конфликта. Более того, справедливо заключение автора о том, что если религия не станет частью решения проблемы, она определенно и частью чрезвычайнобудет частью самой проблемы. Следует добавить весомой, частью, значение которой вряд ли можно чем-то или как-то компенсировать. Трудный, но неотвратимо возникающий перед верующими вопрос, рожденный эпохой глобализации, заключается в том, ограничат ли они общение только теми, кто разделяет их веру, или их видение всеохватывающей природы Божественного способно привести к признанию искреннего стремления к Богу и у тех, кто их веру не разделяет. После окончания холодной войны, когда мир поддерживался взаимным страхом ядерной катастрофы, на международной арене появились акторы–«не-государства». Теперь отдельные личности и небольшие группы экстремистов, получив доступ к оружию массового уничтожения, могут осуществить опустошающие разрушения в самых густонаселенных районах мира. «Это нечто новое по своим методам, хотя по своим мотивам нечто очень старое. Конфликт приобрел религиозное измерение, абсолютизировался и, тем самым, стал невосприимчивым к терпимости и компромиссам мирного сосуществования». Всё это требует, по убеждению автора, основательности в понимании той исторической ситуации, в которой мы оказались в настоящий момент. На первый план выдвигается необходимость осмысления того, что несет с собой глобализация, актуализирующая вопрос о правильности пути, которому мы следуем. Дж. Сакс исходит при этом из двух важных наблюдений. 1. Процессы глобализации имеют неустранимое моральное измерение. «Их целью должно быть возвышение, а не унижение человеческого достоинства». Рынки, экономика, политика сами по себе не обеспечивают достижения этой цели. Если, захваченные исключительно теми импульсами, которые исходят от них, мы проигнорируем складывающиеся моральные проблемы, то они, как свидетельствует история, «возвращаются к нам в виде гнева, возмущения, острого чувства несправедливости и подрывают наш, и без того уже хрупкий, общественный порядок». 2. Поскольку, вопреки всем ожиданиям, религиозные общины современного мира начали играть ключевые роли на глобальной сцене XXI в., постольку на них ложится громадная ответственность, призванная предотвратить как столкновения цивилизаций, так и издержки глобализации. Два диалога способны внести важный вклад в достижение этой цели. Это, в первую очередь, диалог между религиозными лидерами, с одной стороны, и лидерами политики и бизнеса, с другой, в ходе которого до второй стороны этого диалога должен быть донесен голос тех, кто стал жертвой процессов глобализации. Он тем более важен, что либеральные демократии Запада плохо подготовлены к решению проблем, вызванных к жизни потому,издержками глобализации, действием безличных рыночных сил, что процессы глобализации оставляют моральные императивы в стороне. Ведь сверх провозглашения свободы делать то, что нам хочется в пределах наших возможностей, с опорой на институты рыночного типа, они очень мало могут сказать об условиях человеческого существования. Они не дают инструкций, что делать перед лицом непредсказуемых жестокостей судьбы. Этот недостаток можно было бы преодолеть восстановлением «сети религиозных традиций», крепящих человеческую солидарность, побуждающих к упрочению справедливости, сострадания и неотчуждаемого достоинства индивидуальной человеческой жизни. В этом диалоге на стороне религиозного голоса («точнее, спектра религиозных голосов») богатейший резервуар мудрости, воплощенной в многовековых традициях религиозной и философской мысли. Великие религии вполне могут стать надежными компасами в предстоящем нам «пересечении неизвестной территории». Не будем забывать, напоминает автор, что почтение, сдержанность, смирение, чувство границ, способность прислушаться к человеческому горю и откликнуться на него – всё это формировалось не рынком и действием его сил, но было существенной частью именно религиозного мировоззрения. Второй («неотложный и важный») диалог – это диалог между религиями, или, по словам Хантингтона, «цивилизациями». «Я верю, - пишет автор, - что глобализация подвергает великие мировые религии высшему испытанию, от которого мы уже не можем уклониться». Анализ феномена глобализации во второй главе книги выявил ряд наиболее значительных эффектов, «частью позитивных и частью глубоко тревожащих». Из их многомерного пространства автор выделил шесть измерений, которые и явились предметом рассмотрения последующих глав книги. Первое из них – это подрыв процессами глобализации нашего чувства моральной ответственности. Складывающийся в результате этих процессов гигантский мировой рынок, влияние на который со стороны национальных государств со временем становится все слабее, отчетливо свидетельствует о выходе процессов из - под контроля. Использование этического языка становится неуместным тогда, «когда связи между индивидами, операциями и событиями становятся столь эфемерными». Аргументация, развиваемая автором в четвертой главе («Контроль: императив ответственности») ставит своей целью обоснование необходимости сохранения морального сознания, как условия нашей ответственности за будущее. Второе измерение – это сама рыночная экономика. Её принципиальное неприятие многими участниками антиглобалистского движения ошибочно, что не отменяет оправданности тех опасений, которые это движение питают. В пятой главе («Вклад: в защиту морального значения рыночной экономики») автор отстаивает тезис, согласно которому свободный рынок представляет собой лучшее из всех известных нам средств, позволяющих преодолеть нищету и создать условия для развития независимости, достоинства и творчества в нашей жизни. В основе своей рынок покоится на признании фундаментальной ценности различия, что вполне отвечает главной мысли автора. «Каждый из нас обладает чем-то, что не дано другому, и каждому из нас не дано нечто, что есть у другого, и поэтому мы обогащаемся в нашем взаимодействии. Торговля оказывается наиболее эффективным противодействием войне». Но рынок, созидая богатство, плодит углубляющееся с течением времени неравенство. Концентрацию богатства сопровождает нищета, невежество и болезни. Следует признать эти крайности позором для человечества и считать настоятельным решение проблемы справедливого распределения. В шестой главе («Сострадание: идея цедаки») автор предлагает свой вариант ее решения, базирующийся, в первую очередь, не на политических или экономических концепциях, но на религиозных идеях. Согласно концепции цедаки в иудаизме, основанной на отрицании абсолютного права собственности, «мы не являемся собственниками нашего богатства, но только управляем им от имени Бога, мы должны подчиниться условиям его доверенности, и одним из условий этой доверенности является отделение части нашего имущества на нужды бедных. То, что рассматривается как благотворительность в других юридических системах, в иудаизме является требованием закона и может в случае необходимости подлежать судебному разбирательству». Так, согласно автору, смыкаются, а не поляризуются, как это сложилось в западной традиции, благотворительность и справедливость, обеспечивая тем самым экономические условия человеческого достоинства. Третьим измерением глобализации Дж. Сакс полагает революцию в информационной технологии (гл. 7 «Творчество: императив образования»). После обзора социокультурных и этических последствий трех предшествующих информационных революций - возникновения письменности, алфавита и книгопечатания, не притязая на предвидение глобальных последствий четвертой, автор отстаивает первоочередность образования среди других задач международной взаимопомощи, в качестве важнейшей предпосылки человеческого достоинства. Под четвертым измерением (настоятельность сотрудничества) Дж. Сакс имеет в виду опасность, обусловленную неправомерным распространением влияния одного социального феномена за пределы его предназначения и подчинения ему сфер человеческой жизни с иной логикой и динамикой. В XXI веке политика исходит от рынка. Уместность денежных сделок в определенных сферах не дает оснований для их повсеместного распространения на самые различные сферы человеческих взаимоотношений. Потребительская культура подвергла сильной эрозии те формы человеческих общностей, которые реализуют себя вне сферы экономических расчетов (семья, этнические и религиозные общины, ассоциации по интересам и пр.). В восьмой главе («Сотрудничество: гражданское общество и его институты») автор обстоятельно аргументирует, опираясь на теорию игр и современные социологические концепции, ту мысль, что само гражданское общество и его институты предполагают стремление к сотрудничеству, к тем формам взаимных обязательств, которые основаны на морали и хранимы ею. Эти добродетели рынком не производятся, но его нормальное функционирование предполагает их наличие. Однако экспансия современной экономики сильно сужает пространство и время внеэкономического общения людей и тем самым подрывает ее собственные жизненные основы. Пятое измерение представляет опасность, нависшую над природной средой в связи с глобализацией. Очевидно, что современная экономика, оказывая пагубное влияние на биосферу, угрожает жизни будущих поколений. Определение нравственных императивов как по отношению к природе, так и по отношению к будущим поколениям оказалось трудной задачей для этического сознания, сформировавшегося после Просвещения. В 9 главе («Сохранение: защита природы») необходимым условием для решения этой нравственной задачи автор полагает возврат к древней мудрости, «учившей, что мы не владеем природой ни по отдельности, ни коллективно, но она дана нам на сохранение от имени тех, кто придет после нас. Мы гости на земле и ее хранители». И, наконец, шестое измерение, которое в некотором смысле обнимает и причастно всем предшествующим. Понятно, что сама взаимосвязь указанных измерений глобализации рождает новые и подчас неожиданные проблемы. Автор отклоняет как возможность препоручить их решение исключительно специалистам и профессионалам, так и простое осуждение рынка как источника всех бед и коллизий. Действительную проблему он видит в определении тех ограничений, которые должны быть наложены на функционирование рынка. Ограничения эти должны точно отвечать характеру целей, к достижению которых мы стремимся. Определение того и другого «требует серьезной и заинтересованной дискуссии между нами (всеми нами, ибо будущее всех нас стоит под вопросом) и политиками, экономистами, бизнесменами, чьи решения влияют на мировую экономику. Групповые общественные движения и глобальные протесты важны, но недостаточны. Они недостаточны, потому что возникающий новый мировой порядок не сводится к изменению лишь одного из измерений нашей жизни и потому, что любой протест остается только прелюдией, но не альтернативой для продуманной аргументации и выработки согласия между конфликтующими интересами». Лучшим путеводителем, по убеждению автора, в условиях максимальной неопределенности должна явиться система сравнительно простых моральных принципов, которые определяются им как контроль, вклад, творчество, сотрудничество, сострадание, сохранение. «Эти шесть принципов являются, как я полагаю, предпосылкой седьмого - нового мирового завета человеческой солидарности». Это не процедуры принятия решений, но компасы, определяющие правильное направление нашего движения. «Моя позиция не отрицает глобальный рынок, но требует серьезного отношения к не подлежащим торгу ценностям, которые должны приниматься во внимание при решении вопросов о нашем будущем». Такова вкратце содержательная канва настоящего труда. Остановимся на отдельных моментах, имеющих большое значение для понимания развиваемых автором идей и подходов к осмыслению и решению проблем современности. Обращаясь к читателю, Дж. Сакс говорит, что он не либеральный еврей. Его вера ортодоксальна, и в кругу либеральных коллег у него репутация фундаменталиста. Тот подъем религиозного оживления, которым отмечено наше время, относится в первую очередь как раз к консервативной, а не к либеральной части религиозного сообщества. Энергия подъема определена в значительной степени силой протеста, совершенно не склонного приспосабливаться к духу времени, мириться с язвами глобального капитализма – неравенством, потребительством и эксплуатацией, с неудачами в ликвидации широко распространенных болезней и нищеты, с безжалостным равнодушием к местным традициям и культурам, с его духовной скудостью, легко сочетающейся с материальным богатством. Этот протест привлекателен, он пополняет ряды верующих людьми, которым чужд дух терпимости, сосуществования и ненасилия. Но противодействие такой настроенности и составляет, согласно автору, одну из важнейших задач людей веры. Дж. Сакс убежден в том, что ортодоксальность, признание незыблемыми религиозных абсолютов, к которым относятся и святость человеческой жизни и неотчуждаемые свободы, с одной стороны, не исключают, а предполагают силу духа терпимости, сосуществования и только этой силой ортодоксальности они способныненасилия, а с другой противостоять «ураганному ветру» религиозного экстремизма. Либеральное кредо, некогда сформулированное Исайей Берлином, значило, что признание относительной ценности наших убеждений и готовность все же непоколебимо их держаться, является тем, что отличает цивилизованного человека от дикаря. Яркий критик либерализма Майкл Сандела, напротив, считает, что если чьи либо убеждения только относительно ценны, зачем держаться их непоколебимо? Дж. Сакс принимает сторону последнего: если уважение к человеческой жизни есть только одна ценность в ряду многих других, то, как возможно осуждение смертника-террориста, убийством других обеспечивающим себе место в раю? Эти, казалось бы, чисто риторические вопросы призваны засвидетельствовать правоту оппонентов И. Берлина. За признанием относительной ценности наших убеждений стоит наш выбор определенного образа жизни, способов хозяйствования, отправления правосудия и многого другого. В свете такого выбора отдельно взятый вопрос о свободе слова или о ценности человеческой жизни должен обсуждаться лишь в контексте основного выбора. Только отказ от него или даже серьезное сомнение в его правильности способно лишить должной энергии для непоколебимого отстаивания многих вещей, включая сюда и свободу слова или ценность человеческой жизни. Суть возможных дискуссий и противостояния лежит именно в этой плоскости. Следовательно, только определенность основного выбора способна придать той или иной ценности характер безусловности, что отнюдь не делает ее безусловной вообще, безусловной безотносительно к чему-либо на свете. Отмечу также, что жизненная продуктивность выбора во многом обеспечивается здоровым критицизмом ко всем формам его конкретной реализации. Так, наибольшее число критиков (радикального или реформаторского толка) так называемой западной цивилизации составляют ее представители, что свидетельствует столько же о свойственных ей недостатках, сколько и о жизненности ее, способности к переменам, которые диктуют время и живые люди. Слов нет, действительный, а не декларативный выбор может быть лишь органичным, консолидирующим базовые традиции этносов, суперэтносов, вероисповедных общностей, и порождающим устойчивую систему общественных институтов самого различного рода. Теоретически осознанная релятивность наших убеждений ничего не способна изменить в их силе, и проведенное И. Берлином различение дикаря и цивилизованного человека, может быть, излишне резко, но точно передает меру различия между ними. Разумеется, многие утверждения и размышления автора книги способны настроить читателя на дискуссию, на уточнение его позиции. Но именно эта сторона дела сообщает книге особую ценность. У читателя есть уверенность и в том, что он будет услышан автором (в этом убеждает ее общий строй и характер развиваемой аргументации), что предложение диалога в данном случае не простой жест, и он действительно возможен. В настоящей рецензии неуместно останавливаться на всех тех пунктах, которые вызвали несогласие рецензента. Я ограничусь тем, что просто обозначу лишь один из них и чуть подробнее остановлюсь на теме преодоления Платона, которой автор придает большое значение в общей концепции своей книги. Речь идет о проблеме бедности и о глубоких различиях в доходах среди населения развитых и развивающихся стран, а также самих этих стран. Ближайшим образом эта проблема имеет собственно экономический характер, хотя порождается не только сугубо экономическими причинами. В книге приведено много впечатляющих цифр, ссылок на научные авторитеты, однако сам феномен бедности в современном мире, его природа не стали предметом анализа. Поэтому она обсуждается в контексте социальной справедливости, преимущественно распределительного характера. Феномен бедности представляется автору ясным в своем существе и, скажем, не имеющим никакого отношения к тому комплексу традиций, культурному разнообразию в мире, требующих почтительного к ним отношения. Поэтому, соглашаясь с автором по целому ряду высказанных им идей, следует отметить невольное следование им стереотипам социальной критики, продуцируемой левыми политическими силами. Полагаю, что анализ того, как получилось, что в начале 60-х годов ХХ в. большинство стран Африки были по уровню душевого дохода в два раза богаче, чем, например, Южная Корея или Таиланд, а в 2004 г. Южная Корея была в 25 раз богаче, чем, например, этот анализ был бы более продуктивным. Отмечу здесь, чтоКения сколько-нибудь существенное продвижение в решении проблемы бедности в современном обществе возможно на пути углубления наших знаний, относящихся к этому феномену, и перестройкой тех институтов, с помощью которых, в частности, решается проблема успешной социализации населения как развитых, так и развивающихся стран. Теория и практика цидаки без учета отмеченного обстоятельства может способствовать не столько решению, сколько углублению проблемы. Основной лейтмотив книги, «самое радикальное и трудное для понимания из всего, что будет сказано в ней», относится к ложному убеждению, что существующие между нами существенные различия надо ликвидировать. В этом, по мнению автора, выражает себя «дух Платона», который должен быть изгнан. В нынешнем противостоянии трайбализма и универсализма последний не только не является подлинной его альтернативой, но и несет с собой не меньшее зло. «Изгнание духа Платона», олицетворяющего собой этот универсализм, призвано стать своего рода парадигматическим сдвигом в нашем понимании универсального и особенного в условиях человеческого существования. Признавая оправданность платоновского учения в сфере науки и описания природы, автор видит его основной порок в сфере этики, духовных исканий и моральных суждений. Разумеется, Дж. Сакс подобно К. Попперу может рассматривать учение Платона в качестве отправной точки в истории традиции тоталитаризма, не терпящего каких-либо отклонений от признанного образца жизни и существования и, тем самым, действительно являющего ложную альтернативу трайбализму. Но хочу заметить, что такой поворот в обсуждении проблемы сообщает ему неоправданную абстрактность и отвлеченность. Им может быть обеспечена лишь малая доля истины, но он способен опустить действительно важные аспекты проблемы. Так, во всей книге мы не найдем упоминания о существовании таких традиций, входящих в культурное разнообразие, которые вряд ли способны пробудить чувство достоинства различия, или о традициях ряда культур, к счастью для всех, канувших в лету. Действительно, «достоинство различия» обладает несомненностью, пока мы говорим о нем в чрезвычайно абстрактном смысле. Когда же мы сталкиваемся лицом к лицу с теми частными традициями в некотором их единстве, что легко рождают чувство острой неприязни (а это возможно и не по отношению к «чужой культуре», но и к своей собственной), то это будет означать, что методология подобного обсуждения нуждается в существенных коррективах и уточнениях. Это позволило бы нам несколько иначе описать значение Хартии прав человека в современном мире, чем это сделано в книге. Описание различий библейской и философских этик могло бы быть иным. «Пятую империю» (см. с. 103) именовать не просто Просвещением, а как-то иначе, памятуя о том, что Контрпросвещение не только не замедлило в своем появлении на свет, но и обладало не менее прочным существованием в сфере идеологии, культуры и политики на европейском континенте последних веков. Открыто конфликтуя с идеями и практиками Просвещения, оно нередко достигало в этом несомненного успеха и, безусловно, сыграло значительнейшую, если не решающую роль и в деле «непредупреждения Холокоста». Во всяком случае, главным в нашем упреке к этой части книги является весьма абстрактный способ обсуждения проблем, неизбежно упускающий более чем важные детали дела. Книга Джонатана Сакса – это искреннее и глубокое размышление об одной из самых главных проблем и забот современного человечества, и она вполне заслуживает того, чтобы быть прочитанной самым широким кругом читателей. Отметим также весьма качественный перевод, осуществленный Б. Дыниным. А.И. Алешин