А.С. Хомяков (1804-1860)

Хомяков А.С. “Несколько слов о философическом письме”.// Плотников В.И. “Онтология: Хрестоматия”. – М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2004, стр. 265-268.

Тебя удивила, мой друг, статья «Философические письма», напечатанная в 15 № «Телескопа», тебя даже обидела она; ты невольно повторяешь: неужели мы так ничтожны по сравнению с Европой, неужели мы в са­мом деле похожи на приемышей в общей семье чело­вечества? Я понимаю, какое грустное чувство поселя­ет в тебе эта мысль; успокойся, мой друг, эта статья писана не для тебя; всякое преобразование твоего сердца и твоей души было бы зло: ты родилась уже истинной христианкой, практическим существом той теории, которую излагает сочинитель «Философичес­кого письма» для женщины, может быть, омраченной наносными мнениями прошедшего столетия. Ты давно поняла то единство духа, которое со временем должно возобладать над всем человечеством; ты издавна уже помощница его...

Но рассмотрим подробнее некоторые положения сочинителя статьи «Философическое письмо». «Наро­ды живут только мощными впечатлениями времен про­шедших на умы их и соприкосновением с другими на­родами. Таким образом, каждый человек чувствует свое собственное соотношение с целым человечеством», — так пишет сочинитель и продолжает: «Мы явились в мир как незаконнорожденные дети, без наследства, без свя­зи с людьми, которые нам предшествовали, не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего».

Сочинитель не потрудился развертывать той мет­рической книги, в которой записано и наше рождение в числе прочих законнорожденных народов, иначе он не сказал бы этого. Он, верно, не видел записи и ме­жевого плана земли, где отмечено родовое имение славян и руссов, — отмечено на своем родном языке, а не на наречии! Если б мы не жили мощными впечат­лениями времен прошедших, мы не гордились бы сво­им именем, мы бы не смели свергнуть с себя иго мон­голов, поклонились бы давно власти какого-нибудь Сикста V или Наполеона, признали бы между адом и раем чистилище и, наконец, давно бы обратились уже в ханжей, следующих правилу «несть зла в прегрешении тайном». Кому нужна такая индульгенция, тот не найдет ее в наших постановлениях Церкви.

Сочинитель идет от народа к человеку, а мы пой­дем от человека к народу: рассмотрим сперва, что наследует от отца сын, внук, правнук и т. д. Потом — что наследуют поколения.

Первое наследие есть имя, потом — звание, по­том — имущество и, наконец, некоторый отблеск доб­рой славы предков; но эти все наследия, кроме звания, постепенно или вдруг исчезают, если наследники не хранят и не поддерживают их: богатство проживается, лучи отцовской славы бледнее и бледнее отражаются на потомках; остаются только слова «князь», «граф», «дворянин», «купец», «крестьянин», — но без поддер­жки первые падают.

Нигде и никогда никто из великих людей не дал ряда великих потомков; то же сбылось и между потом­ками; потомки греков не сберегли ни языка, ни слова, ни нрава, ни крови предков своих. Владыки-римляне обратились в рабов; и населившийся гонимыми пари­ями весь север Европы возвысился и образовал новую родословную книгу…; сжег разрядные книги Индии, Рима и Греции.

Где же мощные впечатления прошедших времен? И нужны ли они для нравственности человека и для порядка его жизни? Чтобы распределить свое время, знать, как употребить каждый его час, каждый день, чтоб иметь цель существования, нужны ли потомки и впечатления прошедшего?

Порода имеет влияние только в отношениях лю­дей между собою: сравнение преимущества своего с ничтожеством других делает человека гордым, презре­ние трогает самолюбие и убивает силы; но религиоз­ное состояние человека не требует породы. Следова­тельно, для человеческой гордости и уважения наше­го к самим себе — нам нужно родословие народа; а для религии России нужно только уважение ее к соб­ственной религии, которой святость и могущество проходит так мирно чрез века.

Было трое сильных владык в первых веках хрис­тианского мира: Греция, Рим и Север (мир тевтонический).

От добровольного соединения Греции и Севера родилась Русь; от насильственного соединения Рима с Севером родились западные царства. Греция и Рим отжили. Русь — одна наследница Греции; у Рима мно­го было наследников.

Следует решить, в ком из них истина надежнее развивает идеи долга, закона, правды и порядка....

Слова господина сочинителя: «Где наши мудрецы, где наши мыслители? кто и когда думал за нас, кто думает в настоящее время?» — сказаны им против соб­ственного в пользу общую мышления. Он отрицает этим собственную свою мыслительную деятельность. Наши мудрецы! Кто за нас думает! Смотрите только на Запад, вы ничего не увидите на Востоке, смотрите беспрестан­но на небо, вы ничего не заметите на земле. Положим, что «мы отшельники в мире, ничего ему не дали», но чтоб ничего не взяли у него — это логически неспра­ведливо: мы заняли у него неуважение к самим себе, если согласиться с сочинителем письма.

И, следовательно, мы могли бы прибавить к про­свещению общему, если бы смотрели вокруг себя, а не вдаль; мы все заботимся только о том, чтоб следить, догонять Европу. Мы, точно, отстали от нее всем вре­менем монгольского владычества, ибо велика разни­ца быть в покорности у просвещенного народа и у варваров. Покуда Русь переносила детские болезни, невольно покорствовала истукану ханскому и была между тем стеной, защитившей христианский мир от магометанского, — Европа в это время училась у гре­ков и наследников их наукам и искусствам. Всемир­ное вещественное преобладание падшего Рима осна­щалось снова в Ватикане, мнимо преображаясь в формы духовного преобладания; но это преобладание было не преобладание слова, а преобладание меча, — только скрытого. Русь устояла во благо общее — это заслуга ее.

Сочинитель говорит: «Что делали мы в то время, как в жестокой борьбе варварства северных народов с высокой мыслию религии возникало величественное здание нового образования?»

Мы принимали от умирающей Греции святое наследие, символ искупления, и учились слову; мы отстаива­ли его от нашествия Корана и не отдали во власть папы;….

Вечные истины, переданные нам на славянском языке, — те же, каким следует и Европа; но отчего же мы не знаем их? Наше исповедание не воспрещает постигать таинства вселенной и совершенствовать жизнь общую ко благу. Вечная истина святой религии не процветает, иначе она бы не была вечною, но более и более преобладает миром, более и более проясняет не себя, а людей; и тот еще идолопоклонник, кто не поклоняется Долгу, Закону, Правде и Порядку, а по­клоняется золоту и почестям, боится своих идолов и из угождения им готов забыть правоту.

Преобладание христианской религии не основывается на насилии, и потому не поверхностная фило­софия восставала «против войн за веру и против кос­тров», а истина самого христианства....

Еще оставалось бы высчитать тебе природные свойства и прижитые недостатки наши и прочих про­свещенных народов, взвесить их и по ним уже заклю­чить, который из народов способнее соединить в себе могущество вещественное и духовное. Но это — новый обширный предмет рассуждения. Довольно против мнения, что мы ничтожны.