Синхрония и диахрония

Различение синхронии и диахронии ввел Ф. де Соссюр, полагавший, что язык есть статическая система, неизменность которой обеспечивает возможность общения [Бенвенист 1974, 35]. Эта статика, состояние языка получило название «синхрония» (греч. syn ‘совместно’ + chronos ‘время’).

Синхронии Де Соссюр противопоставил диахронию (греч. dia ‘через’), охарактеризовав ее как динамику, беспорядочность, последовательность изменений во времени. Так, рассматриваемому примеру соответствует такое, примерно, древнерусское высказывание: Книгоу читалъ ѥcмь. При этом каждый его элемент соотносим с определенным элементом современного языка и – с другой стороны – каждый элемент современного языка так или иначе связан со своим «предком» более раннего этапа развития.

Де Соссюр разъяснял соотношение синхронии и диахронии, сравнивая его с игрой в шахматы. Шахматную позицию он считал аналогом синхронии, в ней все определено ценностью фигур и их взаиморасположением. Шахматный ход он рассматривал как аналог диахронии. Ход – в принципе – к позиции отношения не имеет, хотя и меняет ее порой радикальным образом.

Всякий языковой факт (точка (F)) лежит, по Де Соссюру, на пересечении двух взаимно-перпендикулярных осей и может рассматриваться только в плане синхронии или же только в плане диахронии. Де Соссюр иллюстрировал это следующим рисунком:

С А (F) В D

Из этого рисунка развилось образное понятие среза (синхронического или диахронического).

Сейчас взгляды Соссюра на соотношение синхронии и диахронии уточняются и подвергаются довольно жесткой критике. Уточнения идут в основном по двум направлениям.

Первое. Согласно Де Соссюру допустим лишь один из двух путей рассмотрения фактов: в синхронии при учете системности языка или в диахронии, когда факт «вырван» из своих системных связей. Язык признается неизменным, хотя реально он меняется; при этом стимулом развития языка выступает речь, точнее – речевая практика людей.

Существует известный парадокс Ш. Балли, ученика Де Соссюра: «...языки непрестанно меняются, но функционировать они могут только не меняясь» [1965, 48]. В принципе, исходя из основной функции языка, его интеллектуально-коммуникативной функции (служить средством материализации мышления и обеспечивать передачу информации), следует сформулировать более сильный парадокс, полностью отвечающий принципу дополнительности Нильса Бора, согласно которому из одной и той же посылки можно вывести два взаимоисключающих следствия. Вполне очевидно, что, обеспечивая мыслительную деятельность и коммуникацию людей, язык должен постоянно изменяться и в то же время оставаться неизменным.

Более удачной поэтому является мысль Ш. Балли о том, что во всякий отдельный момент своего развития язык есть относительное равновесие статики и динамики, неизменности и изменчивости. В философии такое сочетание неизменности и изменчивости отражается понятием меры как единства качества и количества, при котором количественные изменения объекта не ведут к его качественным изменениям. Таким образом, правильным будет тезис о постоянной изменчивости языка и в то же время его известной устойчивости. Подобные объекты в современной науке обозначают обычно как динамические системы. Таким образом, синхронию сейчас понимают не как абсолютную неподвижность, но как минимум изменений языка, когда он остается тождествен самому себе. Ср. существование любого живого организма, в органах которого непрерывно протекают некие изменения, но который остается самим собой до момента своей смерти.

Второе. Указывают на неправомерность противопоставления диахронии и системности. Будучи системой, язык должен развиваться как система. При этом изменения языка обусловлены его системой. Например, вариант мн. числа польта явно возник при опоре на пары типа окно – окна и характеризуется свойственным русскому языку чередованием безударного [ʌ] с ударным [о], но не развивает какого-либо иного корневого гласного, скажем, [у] или [ы] (соотв. формы пульта или пыльта). Продолжая соссюровскую аналогию диахронии с шахматным ходом, можно сказать, что в конкретной позиции возможен не всякий ход, не говоря уже о степени вероятности тех или иных ходов и их зависимости от уровня играющего.

Поэтому диахронию обычно понимают как относительную хронологию языковых изменений во времени, подчеркивая системность этих изменений.

Часто изменения в языке обусловлены противоречиями его системы и тем самым язык развивается по законам системы.

Удачный пример подобного разрешения противоречия системы анализирует на материале так называемого падения редуцированных в древнерусском языке А.А. Реформатский [1996, 45].

В раннем древнерусском в исходе ряда слов выступали редуцированные гласные [ъ] и [ь], что, к примеру, обеспечивало различение форм краткого прилагательного голъ и собирательного существительного голь, второй слог которых, естественно, был открытым. С падением (отпадением) редуцированных этот исходный слог становится закрытым, а о различии значений слов сигнализируют развившиеся вследствие падения редуцированных твердый и мягкий согласные [л] и [л’].

Схематически это выглядит следующим образом:

Исходное состояние	голъ	голь	один согласный (/л/), два редуцированных гласных
Новое состояние	/гол/	/гол’/	два согласных (/л/ и /л’/), нет редуцированных гласных

Из схемы видно, что системность изменения обнаруживается в его «компенсирующем» характере, когда на смену системы редуцированных гласных приходит системное противопоставление твердых и мягких согласных