Томсинов В.А. Сперанский

климата. Научившийся грамоте еще в малолетстве своем и с

самого начала много для своего малого возраста проводив­

ший за чтением книг, он с годами читал все больше и боль­

ше. Если во Владимирской семинарии его самообразование

являлось беспорядочным, то в Санкт-Петербурге оно при­ обрело характер системы: Михайло читал теперь не все под­

Ряд, но по сознательному выбору и притом приноровился делать регулярные выписки из прочитанного. Его сокурсник по Санкт-Петербургской семинарии Петр Андреевич Слов­

цов, вспоминая впоследствии о том, как учился Сперан­

ский, писал: «Он превосходил всех товарищей своего време­ ни успехами в чистой математике, физике и философии и

вместе с тем отличался целомудрием в мыслях, словах и чув­

ствах. Сердце его тогда уже благоухало каким-то чистым,

свежим запахом».

Свободное от учебных занятий время семинаристы про­ водили обыкновенно в развлечениях, среди которых главное

место занимали пьянство и карты. Сперанский за время своего пребывания в семинарии заметно окреп физически:

в рослом, резвом, с рыжеватой головой здоровяке, каковым

стал он к своим семнадцати годам, мало кто мог узнать

прежнего хилого, малоподвижного мальчика. Разве что не­

обыкновенная белизна его лица и рук напоминала о дет­

ской его слабости. И будто стремясь наверстать УПуШенное

в детстве, он поначалу активно включился в игры своих то­

варишей. Особенно много играл он в карты, увлечение ко­

торыми быстро перешло у него в настоящую страсть. Одна­

ко как только последняя вошла в противоречие с его

страстью к чтению, разум и воля в нем восстали - Михай­ ло разом прекратил играть в карты. Постепенно он отошел

и от других развлечений. Возможно, именно тогда он напи­ сал в одной из своих тетрадей: «Облетев мыслию все в све­ те удовольствия, всегда надобно кончить тем, чтоб вздох­ нуть, усмехнуться и - быть добродетельным». Товарищи Михайлы сперва обижались на него за то, что он перестал

вдруг разделять их вкусы и начал искать более уединения от них, но потом привыкли к его причудам. Рано проявивша­

яся в Сперанском способность прощать чужие недостатки,

его добродушие и скромность, ласковое со всеми обраще­

ние склоняли его товарищей к примирению с ним, а его

превосходный ум невольно вызывал у них уважение к нему.

Живя в ладу с товарищами своими, Михайло одновремен­

но умел ладить и с начальством, несмотря на то, что руко­

водителям его хорошо бьmа заметна его одаренность и са­

мостоятельность мышления.

50

Когда для Сперанского подошло время окончания Санкт-Петербургской семинарии, митрополит Гавриил

предложил ему остаться В ее стенах для преподавания есте­

ственно-научных дисциплин. 9 января 1792 года он отпра­ вил в Святейший Синод прошение, в котором писал: «По присланному ко мне [В] 1791 году июля от 14-го дня Ее Им­ ператорского Величества из Святейшего правительствующе­

го Синода указу Невской семинарии математического клас­ са учитель Никита Дмитриев произведен в парижской

миссии во священника. Из обучающихся как в той, так и [в] другой семинарии больше всех успел в сем, так и в фило­ софическом классе Владимирской семинарии семинарист Михайла Сперанский, который для оного класса в Невской

семинарии весьма нужен к пользе семинаристов владимир­

ских послужить; чего ради Святейший правительствующий Синод покорно прошу помянутого Михайлу Сперанского оставить в Санкт-Петербургской епархии и семинарию>.

Члены Синода ответили согласием. В результате 16 янва­

ря того же года императрица Екатерина 11 издала Указ, ко­

торым предписала: «...Означенного семинариста Михайла

Сперанского... оставить в Санкт-Петербургской семинарии

и епархии дозволить».

9 мая 1792 года Сперанский был назначен на должность учителя математики Санкт-Петербургской семинарии с го­ довым жалованьем в 150 рублей ассигнациями. Через три месяца ему поручено было преподавать здесь также физику29 и красноречие - к его жалованью присоединили еще 50

рублей. 7 апреля 1795 года Михайло Сперанский бьш опре­

делен в дополнение к прежним своим должностям еще и на

место учителя философии. Одновременно он бьш назначен

и префектом семинарии. Размер его жалованья возрос до

275рублей.

Отом, как жил Сперанский в бытность свою преподава­ телем Александро-Невской семинарии, вспоминал впослед­ ствии один из его учеников - Ксенофонт ДилекторскиЙ. Он бьш младшим братом Петра Дилекторского - следователь­

но, приходился Михайле двоюродным братом и оттого бьш

вхож в келью своего учителя. По его рассказу, ежедневный обед Сперанского составляли: похлебка из мелко нарезан­

ной свеклы с куском говядины или снетками, жаркое на

сковороде и кисель. Из развлечений он позволял себе толь­

ко редкое посещение театра, в который, как правило, брал с

собой Ксенофонта, покупая ему, так же как и себе, недоро­

гой билет - за 25 копеек медью.

Время преподавательской деятельности в Санкт-Петер-

51

бургской главной семинарии бьmо в жизни молодого Спе­

ранского периодом интенсивнейших движений его ума, эпо­ хой окончательного его духовного созревания. «В 1794 году,

помнится мне, - рассказывал Петр Словцов, - нашел я его за Невтоном. В 1795-M он сделан бьm преподавателем фило­

софии и два года провел, кроме должностного класса, в кри­ тическом рассмотрении философских систем, начиная с Декарта, Локка, Лейбница и пр. до Кондильяка, тогда сла­

вившегося. По временам М. М. С[перанский] читал мне

свои критические рассмотрения».

Занимаясь преподавательской деятельностью и предава­

ясь изучению философских книг, молодой Сперанский од­

новременно пробовал свои силы в научном и литературном творчестве: писал статьи и научные трактаты на философ­

ские темы, сочинял стихи. В журнале «Муза» за 1796 год был напечатан целый ряд его стихотворений: «Весна», «И мое

счастие», «К дружбе», «Мысли при колыбели младенца» и др. Михайло намеревался сочинить даже целый роман. В сентя­ бре J795 года он набросал на французском языке его канву в

одной из своих тетрадей «Canevas d'une готап afaire: le реге de famille (Канва для создания романа: отец семеЙства»)30.

Наиболее значительное из написанных Сперанским в рассматриваемое время произведений - «Правила высшего

красноречия» - распространялось в рукописном виде среди

семинаристов. Опубликовано оно будет лишь в 1844 году. Виссарион Белинский откликнется на эту публикацию доб­ рыми словами. «Правила высшего красноречия, - напишет критик в журнале «Отечественные записки» (1845, NQ 1),-

важны еще и как доказательство, что сильный ум сохраняет

свою самостоятельность, даже и следуя по избитой дороге, и

умеет сказать что-нибудь дельное даже и о предмете, всеми

ложно понимаемом в его время».

В книге «Правила высшего красноречия» впервые отчет­

ливо проступила такая черта мышления Сперанского, впо­ следствии развитая, как стремление объяснять те или иные явления общественной жизни людей, исходя в первую оче­ редь из человеческой психологии. «Основание красноречия, - констатировал он, - суть страсти. Сильное чувствование и живое воображение для оратора необходимы совершенно. И

как сии дары зависят от природы, то, собственно говоря,

ораторы столько же родятся, как и пииты».

Законы психической жизни человека, его нравственного

бытия, роль разума и воображения в человеческом сущест­ вовании, суть человеческого счастья - в круге подобных

проблем вращался ум молодого Сперанского и искал для се-

52

бя сносного их разрешения. Кое-какие следы этих движе­ ний ума сохранились занесенные на бумагу. Читая их, лю­

бопытно узнавать, что тот, кто славился среди современни­

ков своих вьщающимся умом, отводил уму в иерархии

человеческих свойств едва ли не последнее место. «Между

сердцем и умом проведена известная черта раздела; не все­ гда свет проливается в первое, не всегда и правота его дока­ зывает правоту второго, и, следовательно, не всегда чувствия

счастия от первого сообщаются второму; и, имея наилучший

разум, почерпая из него все выгоды, можно иметь в сердце

яд, их отравляющий. В состав истинного счастия разум вхо­

дит только побочно».

Главным предметом, занимавшим в рассматриваемое

время ум Сперанского, бьmа философия, в развитии кото­

рой, как он считал, за прошедшие с древности столетия бы­

ли сделаны только первые шаги. «Мне кажется, - писал он в 1795 году, - философы суть люди, брошенные на неиз­

вестный берег и рассыпавшиеся в разные стороны для обо­

зрения страны. Несколько веков протекло, как они снима­

ют чертежи поверхностей; но никто еще не дерзнул из них

вскрыть череп и рассмотреть слой сего великого материка. Самые остроумнейшие из них делают только догадки, и са­ мые основательнейшие собирают только опыты и явления».

В основах своих мировоззрение молодого Сперанского яв­ лялось стоическим. Как когда-то древние стоики, он носил в себе мрачное сознание своего бессилия перед окружающими обстоятельствами и гнетущее ощущение слабости перед соб­ ственными пороками. «Я - бедный и слабый смертный, с

моим блестящим воображением и слабым разумом» - так

представил он самого себя в заметках, писанных в сентябре 1795 года31 • Стремление к уединению, в котором только и

можно отвлечься от утомительной суеты окружающей жизни

и которое рано проявилось в его характере, в рассматривае­

мое время заметно в нем усилилось. Молодой преподаватель

Санкт-Петербургской семинарии жил, как он сам о себе го­

ворил, «одни мечты меняя на другие», жил самим собой, по­

жалуй, даже более, нежели своей работой. Он желал понять самого себя, узнать собственные возможности - угадать, что ждет его в будущем. Эro копание в собственном «я» времена­

ми настолько захватывлоo его, что превращалось даже в само­

цель - особого рода занятие. «С сильным И быстрым вообра­ жением и с неистощимым запасом самолюбия, - выводило перо Сперанского, - должно постоянно гнаться за химерами

счастия, которых изобретение ничего нам не стоит. Эro удоб­

ное и прекрасное средство заниматься самим собою" и оно

53

должно быть, естественно, предпочитаемо всем другим сред­

ствам как наиболее легкое».

Что может сопугствовать нам в жизненных перипети­ ях? - вопрошали древние стоики и отвечали: - Одно-един­

ственное - философия; она сбережет от глумления и ран на­ шу душу. Подобно стоикам, Михайло считал, что, для того

чтобы выжить в этом жестоком мире, не пасть под бременем

зол, давящих со всех сторон, он должен «укрепиться доброю

и сильною философией». Стоическим бьшо и понимание им

счастья. «Уверьтесь, друзья мои, что быть счастливым и быть

добрым есть совершенно одно и то же. Одно только злоупо­

требление слов разделило два сии состояния, по СуШеству и

началу своему соединенные. Если бы язык образовали фило­

софы: блеск, честь, богатство не носили бы на себе прелест­

наго имени счастия, но назывались бы просто блеском, чес­

тию, богатством, вешами средними, из коих и добро и зло равно могут родиться... Несовершенство счастия доказывает только несовершенство наших добродетелей».

Кто-то, вероятно, сочтет этот патетический призыв ис­

кать счастье в самом себе за чистейший, оторванный от ре­ альности идеализм. И действительно, в стоицизме немало есть сугубо умозрительного. Однако в данном случае перед

нами истина, не лишенная практиuизма. Как бы то ни бы­

ло, в ней таится признание самого грустного, быть может,

закона человеческой жизни, по которому не бывает в этой

жизни ничего такого, чего человек не мог бы потерять или утратить, что не могло бы превратиться для него в свою про­ тивоположность. Как построить свое СуШествование в этой круговерти, называемой жизнью, где все изменчиво и под­

вержено исчезновению? Как спастись от яда неотвратимых утрат? И вот он ответ - должно увериться, что истинное на­

ше счастье в свойствах ДуШи нашей, то есть в том, что от­

нять у нас можно лишь с самой жизнью вместе. И если мы

несчастливы, то обязаны винить в этом только себя.

Современник Иисуса Христа, идеолог и проповедник сто­ ицизма ЛyUИЙ ЛИней Сенека до сих пор подвергается упре­

кам за то, что, осуждая в своих нравственных поучениях бо­ гатство, роскошь, власть, славу, не бьш самолично чужд

корыстолюбия и честолюбия, знавал при жизни все назван­ ные мирские утехи. Эги упреки бьши б, наверное, справед­ ливы, если бы вел он жизнь, противоречившую собственным убеждениям. Но дело-то в том, что такого противоречия у него не бьшо. Стоические доктрины Сенека проповедовал не для того, чтобы по ним строить свою жизнь, и тем более не

потому, что желал побудить других людей жить в соответст-

54

вии С ними. Только безумец способен поверить, что можно

заставить людей отречься от погони за богатством, властью,

славой. Здравомыслящий догадывается, что все это, несмот­

ря ни на что, имеет для людей ценность, что, не будь этого,

человеческая жизнь являла бы собою весьма скучное собы­

тие. И если все же он осуждает мирские утехи, то потому

лишь, что вполне допускает в жизни не только для других,

но и для себя лично погоню за ними и обладание ими. Зная,

сколь велика в данном случае возможность неудачи в погоне

или утраты в обладании, он стремится заранее ослабить яд и

болезнь, что несут они его душе. для того-то и принижает,

если не сознательно, то инстинктивно, значение тех благ,

которыми жаждет обладать или обладает.

Выбрав в молодости своей в качестве обители истинного счастья единственно собственную душу, Сперанский будто

предчувствовал, что все внешние блага, как то; блеск, честь,

власть - окажутся в его жизни непрочными и ненадежны­

ми, что почти все из окружающего, способное дарить бла­ женство - друзья, возлюбленная, семья - назначено для

него в будущем не только к приобретению, но и к утрате,

причем на редкость скорой и печальной...

* * *

Молодость - пора самой чистой, самой искренней друж­

бы. В России дружить умели, друзей ценили по-особому. Друзья для русского человека значили нечто большее, чем

простое средство времяпрепровождения, способ развлече­

ния или источник помощи в нужде и поддержки в делах. В

России для человека с душой и талантом друзья являли ча­

сто едва ли не единственную в его жизни сферу, где он мог

побыть самим собой, насладиться свободой выражения ис­

тинных своих чувств и мыслей, которые, если не дашь им

выхода, измучают, истерзают и душу, и талант. «Как пре­

красно быть хорошим человеком в глазах друзей! - писал молодой В. А. Жуковский своему другу А. И. Тургеневу. -

Это я теперь очень чувствую. Напротив, в глазах тех людей,

которые нас не понимают или имеют совсем другой образ

чувств и мыслей, делаешься мертвым, сомневаешься в са­

мом себе, теряешь свою свободу чувствовать и мыслить, те­

ряешь надежду, первую, единственную причину всякой дея­

тельности».

Жители рассматриваемой нами эпохи охотно признавали

вьщающуюся роль друзей в жизни первого из тогдашних по­

этов - А. С. Пушкина, первого из историков - Н. М. Карам-

55

зина, но вот первому по таланту государственному деяте­

лю, каковым считали М. М. Сперанского, наотрез отказы­ вали как в потребности в друзьях, так и в способности их

иметь. Среди его современников широко распространен­ ным было мнение о заложенной в его натуре скрытности,

полном отсутствии в нем желания делиться с кем-либо под­ линными своими чувствами и мыслями. <,Я не думаю, что­ бы Сперанский имел хоть одного истинного друга», - пи­

сал М. А. Корф. Модест Андреевич считал, что свойства характера Михайлы Михайловича делали его малоспособ­ ным к истинной дружбе.

Относительно доживавшего последние на этом свете го­

ды сановника Сперанского подобное мнение, возможно, бы­

ло справедливо. Но молодой Сперанский говорил о себе сов­ сем иное. Он говорил о том, как хотелось бы ему иметь

истинного друга, как нуждалась душа его в том, в кого, пе­

реполненная разнообразными идеями и чувствованиями,

могла бы время от времени изливаться.

«Любезный друг! - обращался Михайло к Константину

Злобину. - Душа моя привыкла изливать все свои чувствия в твою. Ты бьm свидетелем моих слабостей. Твое проница­ тельное око зрело исходы моего сердца. Нередко оно разго­ варивало с твоим. Оно рассказывало тебе свои заблуждения

и в сем одном находило уже довольно отрады».

Константин Злобин получил образование в школе Еван­ гелического общества Моравских братьев гренгутеров, рас­

полагавшейся в основанном чешскими колонистами город­

ке Сарепта32• Он знал несколько иностранных языков,

отличалея огромной эрудицией, имел склонность к поэтиче­

скому творчеству. В то время, когда Сперанский учился и преподавал в Санкт-Петербургской семинарии, Константин Злобин служил в канцелярии Санкт-Петербургского воен­ ного губернатора. Впоследствии он будет служить сверх­

штатным чиновником по особым поручениям при Г. Р. Дер­

жавине. Отцом Константина Злобина являлся известный в

среде столичной аристократии и даже самой императрице

своей благотворительностью и патриотизмом богатый купец Василий Алексеевич Злобин33•

«Может быть, я холоден в дружбе внешней, но зато я по­

стоянен и, полюбив раз, не переменю своих правил», - пи­

сал Сперанский в одном из писем к П. Г. Масалъскому. Петр Григорьевич происходил из семьи священников и по­ лучил образование в Ярославской духовной семинарии. Он

бьm другом Сперанского и поверенным в финансовых делах

до конца его дней. И умер в один год с ним.

56

«Друг мой» - так обращался Михайло Сперанский и к Петру Словцову. Тот же, в свою очередь, считал Сперанско­ го лучшим своим другом. Подружились они В Санкт-Петер­ бургской семинарии. Петр Словцов прибыл сюда из Сиби­ ри после окончания Тобольской епархиальной семинарии. Он бьVl почти на пять лет старше Сперанского. По заверше­ нии учебы в Петербурге Петр Словцов вернется в Тобольск

на должность учителя философии и математики в той самой

семинарии, выпускником которой был. Но жизненным до­

рогам друзей еще не раз суждено будет пересечься.

* * *

Князь Алексей Борисович Куракин бьVl человеком сплошных противоречий. Не лишенный природой острого

ума, являлся он в то же самое время довольно ограниченным

в воззрениях. Несколько весьма банальных истин, где-то по­

ходя подобранных, да ряд абстрактных понятий, по преиму­ ществу французского происхождения, составляли всю его

политическую мудрость. Ведя развратный образ жизни, от­

личаясь мотовством и суетливостью в делах, имел он вместе

с тем большую приверженность ко всякому внешнему поряд­

ку и был в целом формалистом. Крайне угодливый в свойст­

вах характера, он выступал в наружных манерах с удивитель­

ным благородством и представительностью. В последние

годы царствования императрицы Екатерины 11 Алексей Бо­

рисович Куракин занимал должность управляющего «греть­ ей экспедицией ДЛЯ свидетельствования государственных счетов»; с восшествием на императорский престол Павла 1

назначен был генерал-прокурором; при императоре Алексан­

дре 1 являлся малороссийским генерал-губернатором, а затем

министром внутренних дел; наконец, при императоре Нико­ лае 1 был председателем департамента экономии Государст­ венного совета и орденским канцлером. Однако натуре его в наибольшей мере соответствовала всегда лишь одна долж­

ность. «Все тот же квартальный надзиратель или следствен­

ный пристав», - скажет о нем в 1823 году М. М. Сперан­ ский. В холоде этого высказывания ничего не бьшо бы примечательного, когда б не то особое значение, каковое имел А. Б. Куракин в судьбе того, кто его изрек. Бьш Алек­ сей Борисович для Сперанского, что называется, «роковым

человеком». Именно через него Михайло попал в граждан­ скую службу - главную колею своего жизненного пути.

В начале 1795 года князю Куракину вздумалось приобре­

сти себе домашнего секретаря для ведения переписки на

57

русском языке. На ДОЛЖНОСТЬ эту выбран был молодой пре­

подаватель Александро-Невской семинарии Михайло Спе­

ранский. Сохранилось много различных преданий о том, как очутился он в куракинском доме. Наиболее достовер­

ным из них представляется следующее. Влиятельный вель­

можа обратился за помощью в подборе секретаря к митро­ политу Новгородскому и Санкт-Петербургскому Гавриилу, и тот рекомендовал ему Сперанского как наиспособнейше­

го из всех молодых людей, которых знал. В качестве испы­

тания рекомендованному бьшо предложено написать один­ надцать писем, предполагаемое содержание коих было

обрисовано ему лишь в самых общих чертах. Задание это

Михайло получил вечером, но к утру все письма лежали уже

на столе князя Куракина. Изящный стиль их и быстрота со­ ставления восхитили его чиновную натуру, и судьба Сперан­ ского решилась. Алексей Борисович немедленно назначил

способного поповича своим секретарем34, определив ему за

исполнение секретарских обязанностей 400 рублей ежегод­

ного жалованья. Кроме того, князь купил Сперанскому вме­

сто длинного и простого сюртука, который тот носил тогда,

самую модную в то время одежду и поселил его, с разреше­

ния митрополита Гавриила, в своем доме.

Возложив на Сперанского обязанности домашнего секре­

таря, князь Куракин вместе с тем поручил ему обучать рус­ скому языку своего десятилетнего сына - Бориса Алексее­ вича35 и девятилетнего племянника (сына сестры своей супруги) Сергея Уварова - будущего знаменитого министра народного просвещения России и президента Санкт-Петер­ бургской Академии наук36.

При этом Сперанский сохранил место преподавателя в

Санкт-Петербургской духовной семинарии.

6 ноября 1796 года скончалась императрица Екатерина 11

и на престол взошел Павел 1. На высшие должности управ­

ления империей стали назначаться новые лица. 4 декабря

Алексей Борисович Куракин бьш определен на место гене­

рал-прокурора37. К тому времени князю бьшо тридцать семь лет. В молодости он изучал юридические науки в Лейден­

ском университете, а с 1780-го и до 1792 года служил в ге­

нерал-прокурорской канцелярии, исполняя одновременно

функции заседателя верхнего земского суда. В 80-е годы

Алексей Борисович некоторое время работал под началом цесаревича Павла Петровича, помогая ему в составлении

проектов государственных реформ. Поэтому в назначении князя Куракина генерал-прокурором не бьшо ничего удиви­

тельного.

58

Заняв новую и весьма важную должность, Алексей Бори­ сович пожелал иметь известного ему способностями к кан­ целярсКОЙ работе Сперанского в своем ведомстве. Поэтому

он предложил Михайле покинуть семинарию и перейти в «статскую службу,>.

Некоторое время Сперанский серьезно колебался. Спро­

сил письмом своих родителей, согласны ли они на переход

его в гражданскую службу. Родители ответили, что предо­

ставляют ему поступить как пожелает. Своими сомнениями

Сперанский поделился и со Словцовым. Петр Андреевич, поэтическая натура, бросил весь свой пыл на то, чтобы склонить друга Михайлу ко вступлению в гражданскую службу. К прозаическим доводам он добавил аргумент сти­ хотворный, полушутливый-полусерьезный:

Полно, ДРУГ, с фортуною считаться И казать ей философский взор, Время с рассуждением расстаться, Если счастие катит на двор.

Лучше с светом в вихрь тебе пуститься

И крутиться по степям честей, Чем в пустыню с Прологом забиться И посохнуть с горя без людей.

Ветер веет вам благополучный: Для чего ж сидеть бы взаперти? Для чего вдаваться мысли скучной, Что застанет буря на пути?

Правильно ты весил света муку, Тяжесть золотых его цепей; Но ты взвесил ли монахов скуку,

И сочел ли, сколько грузу в ней?

Понимал Петр Андреевич своего друга, знал, чем прель­

стить его сложносоставную, жаждавшую множества впечат­

лений, желавшую полнокровной жизни душу. Трудно ска­

зать с определенностью, какую действительно роль в выборе

Сперанским светского поприща сыграло это, весьма длин­

ное - в 40 строк - стихотворение Петра Словцова. Извест­

но, однако, что Михайло Михайлович долго хранил стихо­

творение у себя, а однажды дал переписать его своим

ученикам.

Но как бы то ни было, сила, толкнувшая молодого попо­ вича в омут политики, бьmа и в нем самом. Она, эта сила,

коренилась в той жажде деятельности, что по мере его ду­

ховного созревания все более и более охватывала его суще-

59