
Томсинов В.А. Сперанский
.pdfклимата. Научившийся грамоте еще в малолетстве своем и с
самого начала много для своего малого возраста проводив
ший за чтением книг, он с годами читал все больше и боль
ше. Если во Владимирской семинарии его самообразование
являлось беспорядочным, то в Санкт-Петербурге оно при обрело характер системы: Михайло читал теперь не все под
Ряд, но по сознательному выбору и притом приноровился делать регулярные выписки из прочитанного. Его сокурсник по Санкт-Петербургской семинарии Петр Андреевич Слов
цов, вспоминая впоследствии о том, как учился Сперан
ский, писал: «Он превосходил всех товарищей своего време ни успехами в чистой математике, физике и философии и
вместе с тем отличался целомудрием в мыслях, словах и чув
ствах. Сердце его тогда уже благоухало каким-то чистым,
свежим запахом».
Свободное от учебных занятий время семинаристы про водили обыкновенно в развлечениях, среди которых главное
место занимали пьянство и карты. Сперанский за время своего пребывания в семинарии заметно окреп физически:
в рослом, резвом, с рыжеватой головой здоровяке, каковым
стал он к своим семнадцати годам, мало кто мог узнать
прежнего хилого, малоподвижного мальчика. Разве что не
обыкновенная белизна его лица и рук напоминала о дет
ской его слабости. И будто стремясь наверстать УПуШенное
в детстве, он поначалу активно включился в игры своих то
варишей. Особенно много играл он в карты, увлечение ко
торыми быстро перешло у него в настоящую страсть. Одна
ко как только последняя вошла в противоречие с его
страстью к чтению, разум и воля в нем восстали - Михай ло разом прекратил играть в карты. Постепенно он отошел
и от других развлечений. Возможно, именно тогда он напи сал в одной из своих тетрадей: «Облетев мыслию все в све те удовольствия, всегда надобно кончить тем, чтоб вздох нуть, усмехнуться и - быть добродетельным». Товарищи Михайлы сперва обижались на него за то, что он перестал
вдруг разделять их вкусы и начал искать более уединения от них, но потом привыкли к его причудам. Рано проявивша
яся в Сперанском способность прощать чужие недостатки,
его добродушие и скромность, ласковое со всеми обраще
ние склоняли его товарищей к примирению с ним, а его
превосходный ум невольно вызывал у них уважение к нему.
Живя в ладу с товарищами своими, Михайло одновремен
но умел ладить и с начальством, несмотря на то, что руко
водителям его хорошо бьmа заметна его одаренность и са
мостоятельность мышления.
50
Когда для Сперанского подошло время окончания Санкт-Петербургской семинарии, митрополит Гавриил
предложил ему остаться В ее стенах для преподавания есте
ственно-научных дисциплин. 9 января 1792 года он отпра вил в Святейший Синод прошение, в котором писал: «По присланному ко мне [В] 1791 году июля от 14-го дня Ее Им ператорского Величества из Святейшего правительствующе
го Синода указу Невской семинарии математического клас са учитель Никита Дмитриев произведен в парижской
миссии во священника. Из обучающихся как в той, так и [в] другой семинарии больше всех успел в сем, так и в фило софическом классе Владимирской семинарии семинарист Михайла Сперанский, который для оного класса в Невской
семинарии весьма нужен к пользе семинаристов владимир
ских послужить; чего ради Святейший правительствующий Синод покорно прошу помянутого Михайлу Сперанского оставить в Санкт-Петербургской епархии и семинарию>.
Члены Синода ответили согласием. В результате 16 янва
ря того же года императрица Екатерина 11 издала Указ, ко
торым предписала: «...Означенного семинариста Михайла
Сперанского... оставить в Санкт-Петербургской семинарии
и епархии дозволить».
9 мая 1792 года Сперанский был назначен на должность учителя математики Санкт-Петербургской семинарии с го довым жалованьем в 150 рублей ассигнациями. Через три месяца ему поручено было преподавать здесь также физику29 и красноречие - к его жалованью присоединили еще 50
рублей. 7 апреля 1795 года Михайло Сперанский бьш опре
делен в дополнение к прежним своим должностям еще и на
место учителя философии. Одновременно он бьш назначен
и префектом семинарии. Размер его жалованья возрос до
275рублей.
Отом, как жил Сперанский в бытность свою преподава телем Александро-Невской семинарии, вспоминал впослед ствии один из его учеников - Ксенофонт ДилекторскиЙ. Он бьш младшим братом Петра Дилекторского - следователь
но, приходился Михайле двоюродным братом и оттого бьш
вхож в келью своего учителя. По его рассказу, ежедневный обед Сперанского составляли: похлебка из мелко нарезан
ной свеклы с куском говядины или снетками, жаркое на
сковороде и кисель. Из развлечений он позволял себе толь
ко редкое посещение театра, в который, как правило, брал с
собой Ксенофонта, покупая ему, так же как и себе, недоро
гой билет - за 25 копеек медью.
Время преподавательской деятельности в Санкт-Петер-
51
бургской главной семинарии бьmо в жизни молодого Спе
ранского периодом интенсивнейших движений его ума, эпо хой окончательного его духовного созревания. «В 1794 году,
помнится мне, - рассказывал Петр Словцов, - нашел я его за Невтоном. В 1795-M он сделан бьm преподавателем фило
софии и два года провел, кроме должностного класса, в кри тическом рассмотрении философских систем, начиная с Декарта, Локка, Лейбница и пр. до Кондильяка, тогда сла
вившегося. По временам М. М. С[перанский] читал мне
свои критические рассмотрения».
Занимаясь преподавательской деятельностью и предава
ясь изучению философских книг, молодой Сперанский од
новременно пробовал свои силы в научном и литературном творчестве: писал статьи и научные трактаты на философ
ские темы, сочинял стихи. В журнале «Муза» за 1796 год был напечатан целый ряд его стихотворений: «Весна», «И мое
счастие», «К дружбе», «Мысли при колыбели младенца» и др. Михайло намеревался сочинить даже целый роман. В сентя бре J795 года он набросал на французском языке его канву в
одной из своих тетрадей «Canevas d'une готап afaire: le реге de famille (Канва для создания романа: отец семеЙства»)30.
Наиболее значительное из написанных Сперанским в рассматриваемое время произведений - «Правила высшего
красноречия» - распространялось в рукописном виде среди
семинаристов. Опубликовано оно будет лишь в 1844 году. Виссарион Белинский откликнется на эту публикацию доб рыми словами. «Правила высшего красноречия, - напишет критик в журнале «Отечественные записки» (1845, NQ 1),-
важны еще и как доказательство, что сильный ум сохраняет
свою самостоятельность, даже и следуя по избитой дороге, и
умеет сказать что-нибудь дельное даже и о предмете, всеми
ложно понимаемом в его время».
В книге «Правила высшего красноречия» впервые отчет
ливо проступила такая черта мышления Сперанского, впо следствии развитая, как стремление объяснять те или иные явления общественной жизни людей, исходя в первую оче редь из человеческой психологии. «Основание красноречия, - констатировал он, - суть страсти. Сильное чувствование и живое воображение для оратора необходимы совершенно. И
как сии дары зависят от природы, то, собственно говоря,
ораторы столько же родятся, как и пииты».
Законы психической жизни человека, его нравственного
бытия, роль разума и воображения в человеческом сущест вовании, суть человеческого счастья - в круге подобных
проблем вращался ум молодого Сперанского и искал для се-
52
бя сносного их разрешения. Кое-какие следы этих движе ний ума сохранились занесенные на бумагу. Читая их, лю
бопытно узнавать, что тот, кто славился среди современни
ков своих вьщающимся умом, отводил уму в иерархии
человеческих свойств едва ли не последнее место. «Между
сердцем и умом проведена известная черта раздела; не все гда свет проливается в первое, не всегда и правота его дока зывает правоту второго, и, следовательно, не всегда чувствия
счастия от первого сообщаются второму; и, имея наилучший
разум, почерпая из него все выгоды, можно иметь в сердце
яд, их отравляющий. В состав истинного счастия разум вхо
дит только побочно».
Главным предметом, занимавшим в рассматриваемое
время ум Сперанского, бьmа философия, в развитии кото
рой, как он считал, за прошедшие с древности столетия бы
ли сделаны только первые шаги. «Мне кажется, - писал он в 1795 году, - философы суть люди, брошенные на неиз
вестный берег и рассыпавшиеся в разные стороны для обо
зрения страны. Несколько веков протекло, как они снима
ют чертежи поверхностей; но никто еще не дерзнул из них
вскрыть череп и рассмотреть слой сего великого материка. Самые остроумнейшие из них делают только догадки, и са мые основательнейшие собирают только опыты и явления».
В основах своих мировоззрение молодого Сперанского яв лялось стоическим. Как когда-то древние стоики, он носил в себе мрачное сознание своего бессилия перед окружающими обстоятельствами и гнетущее ощущение слабости перед соб ственными пороками. «Я - бедный и слабый смертный, с
моим блестящим воображением и слабым разумом» - так
представил он самого себя в заметках, писанных в сентябре 1795 года31 • Стремление к уединению, в котором только и
можно отвлечься от утомительной суеты окружающей жизни
и которое рано проявилось в его характере, в рассматривае
мое время заметно в нем усилилось. Молодой преподаватель
Санкт-Петербургской семинарии жил, как он сам о себе го
ворил, «одни мечты меняя на другие», жил самим собой, по
жалуй, даже более, нежели своей работой. Он желал понять самого себя, узнать собственные возможности - угадать, что ждет его в будущем. Эro копание в собственном «я» времена
ми настолько захватывлоo его, что превращалось даже в само
цель - особого рода занятие. «С сильным И быстрым вообра жением и с неистощимым запасом самолюбия, - выводило перо Сперанского, - должно постоянно гнаться за химерами
счастия, которых изобретение ничего нам не стоит. Эro удоб
ное и прекрасное средство заниматься самим собою" и оно
53
должно быть, естественно, предпочитаемо всем другим сред
ствам как наиболее легкое».
Что может сопугствовать нам в жизненных перипети ях? - вопрошали древние стоики и отвечали: - Одно-един
ственное - философия; она сбережет от глумления и ран на шу душу. Подобно стоикам, Михайло считал, что, для того
чтобы выжить в этом жестоком мире, не пасть под бременем
зол, давящих со всех сторон, он должен «укрепиться доброю
и сильною философией». Стоическим бьшо и понимание им
счастья. «Уверьтесь, друзья мои, что быть счастливым и быть
добрым есть совершенно одно и то же. Одно только злоупо
требление слов разделило два сии состояния, по СуШеству и
началу своему соединенные. Если бы язык образовали фило
софы: блеск, честь, богатство не носили бы на себе прелест
наго имени счастия, но назывались бы просто блеском, чес
тию, богатством, вешами средними, из коих и добро и зло равно могут родиться... Несовершенство счастия доказывает только несовершенство наших добродетелей».
Кто-то, вероятно, сочтет этот патетический призыв ис
кать счастье в самом себе за чистейший, оторванный от ре альности идеализм. И действительно, в стоицизме немало есть сугубо умозрительного. Однако в данном случае перед
нами истина, не лишенная практиuизма. Как бы то ни бы
ло, в ней таится признание самого грустного, быть может,
закона человеческой жизни, по которому не бывает в этой
жизни ничего такого, чего человек не мог бы потерять или утратить, что не могло бы превратиться для него в свою про тивоположность. Как построить свое СуШествование в этой круговерти, называемой жизнью, где все изменчиво и под
вержено исчезновению? Как спастись от яда неотвратимых утрат? И вот он ответ - должно увериться, что истинное на
ше счастье в свойствах ДуШи нашей, то есть в том, что от
нять у нас можно лишь с самой жизнью вместе. И если мы
несчастливы, то обязаны винить в этом только себя.
Современник Иисуса Христа, идеолог и проповедник сто ицизма ЛyUИЙ ЛИней Сенека до сих пор подвергается упре
кам за то, что, осуждая в своих нравственных поучениях бо гатство, роскошь, власть, славу, не бьш самолично чужд
корыстолюбия и честолюбия, знавал при жизни все назван ные мирские утехи. Эги упреки бьши б, наверное, справед ливы, если бы вел он жизнь, противоречившую собственным убеждениям. Но дело-то в том, что такого противоречия у него не бьшо. Стоические доктрины Сенека проповедовал не для того, чтобы по ним строить свою жизнь, и тем более не
потому, что желал побудить других людей жить в соответст-
54
вии С ними. Только безумец способен поверить, что можно
заставить людей отречься от погони за богатством, властью,
славой. Здравомыслящий догадывается, что все это, несмот
ря ни на что, имеет для людей ценность, что, не будь этого,
человеческая жизнь являла бы собою весьма скучное собы
тие. И если все же он осуждает мирские утехи, то потому
лишь, что вполне допускает в жизни не только для других,
но и для себя лично погоню за ними и обладание ими. Зная,
сколь велика в данном случае возможность неудачи в погоне
или утраты в обладании, он стремится заранее ослабить яд и
болезнь, что несут они его душе. для того-то и принижает,
если не сознательно, то инстинктивно, значение тех благ,
которыми жаждет обладать или обладает.
Выбрав в молодости своей в качестве обители истинного счастья единственно собственную душу, Сперанский будто
предчувствовал, что все внешние блага, как то; блеск, честь,
власть - окажутся в его жизни непрочными и ненадежны
ми, что почти все из окружающего, способное дарить бла женство - друзья, возлюбленная, семья - назначено для
него в будущем не только к приобретению, но и к утрате,
причем на редкость скорой и печальной...
* * *
Молодость - пора самой чистой, самой искренней друж
бы. В России дружить умели, друзей ценили по-особому. Друзья для русского человека значили нечто большее, чем
простое средство времяпрепровождения, способ развлече
ния или источник помощи в нужде и поддержки в делах. В
России для человека с душой и талантом друзья являли ча
сто едва ли не единственную в его жизни сферу, где он мог
побыть самим собой, насладиться свободой выражения ис
тинных своих чувств и мыслей, которые, если не дашь им
выхода, измучают, истерзают и душу, и талант. «Как пре
красно быть хорошим человеком в глазах друзей! - писал молодой В. А. Жуковский своему другу А. И. Тургеневу. -
Это я теперь очень чувствую. Напротив, в глазах тех людей,
которые нас не понимают или имеют совсем другой образ
чувств и мыслей, делаешься мертвым, сомневаешься в са
мом себе, теряешь свою свободу чувствовать и мыслить, те
ряешь надежду, первую, единственную причину всякой дея
тельности».
Жители рассматриваемой нами эпохи охотно признавали
вьщающуюся роль друзей в жизни первого из тогдашних по
этов - А. С. Пушкина, первого из историков - Н. М. Карам-
55
зина, но вот первому по таланту государственному деяте
лю, каковым считали М. М. Сперанского, наотрез отказы вали как в потребности в друзьях, так и в способности их
иметь. Среди его современников широко распространен ным было мнение о заложенной в его натуре скрытности,
полном отсутствии в нем желания делиться с кем-либо под линными своими чувствами и мыслями. <,Я не думаю, что бы Сперанский имел хоть одного истинного друга», - пи
сал М. А. Корф. Модест Андреевич считал, что свойства характера Михайлы Михайловича делали его малоспособ ным к истинной дружбе.
Относительно доживавшего последние на этом свете го
ды сановника Сперанского подобное мнение, возможно, бы
ло справедливо. Но молодой Сперанский говорил о себе сов сем иное. Он говорил о том, как хотелось бы ему иметь
истинного друга, как нуждалась душа его в том, в кого, пе
реполненная разнообразными идеями и чувствованиями,
могла бы время от времени изливаться.
«Любезный друг! - обращался Михайло к Константину
Злобину. - Душа моя привыкла изливать все свои чувствия в твою. Ты бьm свидетелем моих слабостей. Твое проница тельное око зрело исходы моего сердца. Нередко оно разго варивало с твоим. Оно рассказывало тебе свои заблуждения
и в сем одном находило уже довольно отрады».
Константин Злобин получил образование в школе Еван гелического общества Моравских братьев гренгутеров, рас
полагавшейся в основанном чешскими колонистами город
ке Сарепта32• Он знал несколько иностранных языков,
отличалея огромной эрудицией, имел склонность к поэтиче
скому творчеству. В то время, когда Сперанский учился и преподавал в Санкт-Петербургской семинарии, Константин Злобин служил в канцелярии Санкт-Петербургского воен ного губернатора. Впоследствии он будет служить сверх
штатным чиновником по особым поручениям при Г. Р. Дер
жавине. Отцом Константина Злобина являлся известный в
среде столичной аристократии и даже самой императрице
своей благотворительностью и патриотизмом богатый купец Василий Алексеевич Злобин33•
«Может быть, я холоден в дружбе внешней, но зато я по
стоянен и, полюбив раз, не переменю своих правил», - пи
сал Сперанский в одном из писем к П. Г. Масалъскому. Петр Григорьевич происходил из семьи священников и по лучил образование в Ярославской духовной семинарии. Он
бьm другом Сперанского и поверенным в финансовых делах
до конца его дней. И умер в один год с ним.
56
«Друг мой» - так обращался Михайло Сперанский и к Петру Словцову. Тот же, в свою очередь, считал Сперанско го лучшим своим другом. Подружились они В Санкт-Петер бургской семинарии. Петр Словцов прибыл сюда из Сиби ри после окончания Тобольской епархиальной семинарии. Он бьVl почти на пять лет старше Сперанского. По заверше нии учебы в Петербурге Петр Словцов вернется в Тобольск
на должность учителя философии и математики в той самой
семинарии, выпускником которой был. Но жизненным до
рогам друзей еще не раз суждено будет пересечься.
* * *
Князь Алексей Борисович Куракин бьVl человеком сплошных противоречий. Не лишенный природой острого
ума, являлся он в то же самое время довольно ограниченным
в воззрениях. Несколько весьма банальных истин, где-то по
ходя подобранных, да ряд абстрактных понятий, по преиму ществу французского происхождения, составляли всю его
политическую мудрость. Ведя развратный образ жизни, от
личаясь мотовством и суетливостью в делах, имел он вместе
с тем большую приверженность ко всякому внешнему поряд
ку и был в целом формалистом. Крайне угодливый в свойст
вах характера, он выступал в наружных манерах с удивитель
ным благородством и представительностью. В последние
годы царствования императрицы Екатерины 11 Алексей Бо
рисович Куракин занимал должность управляющего «греть ей экспедицией ДЛЯ свидетельствования государственных счетов»; с восшествием на императорский престол Павла 1
назначен был генерал-прокурором; при императоре Алексан
дре 1 являлся малороссийским генерал-губернатором, а затем
министром внутренних дел; наконец, при императоре Нико лае 1 был председателем департамента экономии Государст венного совета и орденским канцлером. Однако натуре его в наибольшей мере соответствовала всегда лишь одна долж
ность. «Все тот же квартальный надзиратель или следствен
ный пристав», - скажет о нем в 1823 году М. М. Сперан ский. В холоде этого высказывания ничего не бьшо бы примечательного, когда б не то особое значение, каковое имел А. Б. Куракин в судьбе того, кто его изрек. Бьш Алек сей Борисович для Сперанского, что называется, «роковым
человеком». Именно через него Михайло попал в граждан скую службу - главную колею своего жизненного пути.
В начале 1795 года князю Куракину вздумалось приобре
сти себе домашнего секретаря для ведения переписки на
57
русском языке. На ДОЛЖНОСТЬ эту выбран был молодой пре
подаватель Александро-Невской семинарии Михайло Спе
ранский. Сохранилось много различных преданий о том, как очутился он в куракинском доме. Наиболее достовер
ным из них представляется следующее. Влиятельный вель
можа обратился за помощью в подборе секретаря к митро политу Новгородскому и Санкт-Петербургскому Гавриилу, и тот рекомендовал ему Сперанского как наиспособнейше
го из всех молодых людей, которых знал. В качестве испы
тания рекомендованному бьшо предложено написать один надцать писем, предполагаемое содержание коих было
обрисовано ему лишь в самых общих чертах. Задание это
Михайло получил вечером, но к утру все письма лежали уже
на столе князя Куракина. Изящный стиль их и быстрота со ставления восхитили его чиновную натуру, и судьба Сперан ского решилась. Алексей Борисович немедленно назначил
способного поповича своим секретарем34, определив ему за
исполнение секретарских обязанностей 400 рублей ежегод
ного жалованья. Кроме того, князь купил Сперанскому вме
сто длинного и простого сюртука, который тот носил тогда,
самую модную в то время одежду и поселил его, с разреше
ния митрополита Гавриила, в своем доме.
Возложив на Сперанского обязанности домашнего секре
таря, князь Куракин вместе с тем поручил ему обучать рус скому языку своего десятилетнего сына - Бориса Алексее вича35 и девятилетнего племянника (сына сестры своей супруги) Сергея Уварова - будущего знаменитого министра народного просвещения России и президента Санкт-Петер бургской Академии наук36.
При этом Сперанский сохранил место преподавателя в
Санкт-Петербургской духовной семинарии.
6 ноября 1796 года скончалась императрица Екатерина 11
и на престол взошел Павел 1. На высшие должности управ
ления империей стали назначаться новые лица. 4 декабря
Алексей Борисович Куракин бьш определен на место гене
рал-прокурора37. К тому времени князю бьшо тридцать семь лет. В молодости он изучал юридические науки в Лейден
ском университете, а с 1780-го и до 1792 года служил в ге
нерал-прокурорской канцелярии, исполняя одновременно
функции заседателя верхнего земского суда. В 80-е годы
Алексей Борисович некоторое время работал под началом цесаревича Павла Петровича, помогая ему в составлении
проектов государственных реформ. Поэтому в назначении князя Куракина генерал-прокурором не бьшо ничего удиви
тельного.
58
Заняв новую и весьма важную должность, Алексей Бори сович пожелал иметь известного ему способностями к кан целярсКОЙ работе Сперанского в своем ведомстве. Поэтому
он предложил Михайле покинуть семинарию и перейти в «статскую службу,>.
Некоторое время Сперанский серьезно колебался. Спро
сил письмом своих родителей, согласны ли они на переход
его в гражданскую службу. Родители ответили, что предо
ставляют ему поступить как пожелает. Своими сомнениями
Сперанский поделился и со Словцовым. Петр Андреевич, поэтическая натура, бросил весь свой пыл на то, чтобы склонить друга Михайлу ко вступлению в гражданскую службу. К прозаическим доводам он добавил аргумент сти хотворный, полушутливый-полусерьезный:
Полно, ДРУГ, с фортуною считаться И казать ей философский взор, Время с рассуждением расстаться, Если счастие катит на двор.
Лучше с светом в вихрь тебе пуститься
И крутиться по степям честей, Чем в пустыню с Прологом забиться И посохнуть с горя без людей.
Ветер веет вам благополучный: Для чего ж сидеть бы взаперти? Для чего вдаваться мысли скучной, Что застанет буря на пути?
Правильно ты весил света муку, Тяжесть золотых его цепей; Но ты взвесил ли монахов скуку,
И сочел ли, сколько грузу в ней?
Понимал Петр Андреевич своего друга, знал, чем прель
стить его сложносоставную, жаждавшую множества впечат
лений, желавшую полнокровной жизни душу. Трудно ска
зать с определенностью, какую действительно роль в выборе
Сперанским светского поприща сыграло это, весьма длин
ное - в 40 строк - стихотворение Петра Словцова. Извест
но, однако, что Михайло Михайлович долго хранил стихо
творение у себя, а однажды дал переписать его своим
ученикам.
Но как бы то ни было, сила, толкнувшая молодого попо вича в омут политики, бьmа и в нем самом. Она, эта сила,
коренилась в той жажде деятельности, что по мере его ду
ховного созревания все более и более охватывала его суще-
59