I. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ:

1. Итоги «наступления социализма по всему фронту» к концу 30-х годов

Закономерен вопрос: только ли рецидивы военно-коммунистических настроений в среде правящей партии были причиной свертывания нэпа и окончательного поворота на путь строительства планово-регулируемой экономики? Ведь самому народу новая экономическая политика дала значительное облегчение условий его существования. Почему же в обществе не нашлось сил, способных выступить в ее защиту?

Мог выступить рабочий класс, но административная система управления экономикой давала ему определенные социальные гарантии, защищала от стихии свободного рынка. Поэтому он в основе своей поддержал новую линию партии на форсированное строительство социализма в СССР. Могло выступить крестьянство, но этот социальный слой был крайне разобщен и неорганизован. 35% его состава были бедняки, освобожденные государством от всех налогов и повинностей, а потому поддержавшие новый курс партийного руководства. Именно при опоре на люмпенские элементы деревни была осуществлена сплошная коллективизация сельского хозяйства, что знаменовало собой конец новой экономической политики.

Что же касается самих предпринимателей-нэпманов, то они, как волки, были обложены со всех сторон красными флажками экономических и политических санкций и не могли даже подать голос в свою защиту, не говоря уже о более активных политических действиях.

Но отсутствие организованной оппозиции опять же не причина, а всего лишь условие для отказа от нэпа. Политика партии на свертывание нэпа была обусловлена сложностью социально-политической ситуации в стране. Дело в том, что в последние годы существования нэпа общество почти поголовно оказалось зараженным коррупцией, вынесшей на поверхность жизни целый слой спекулянтов, посредников и просто мелких жуликов, заключавших сделки с продажными чиновниками. Четко определились два пути достижения личного благополучия. Первый, очень сомнительный и опасный при коммунистическом режиме, основывался на нажитом богатстве. Это путь торговцев и предпринимателей. И, второй, сравнительно легко достижимый тогда для всякого энергичного человека, заключался в достижении вожделенного места в государственном или партийном аппарате. Этот путь привлекал к себе тех, кто мечтал о малоутомительной работе, власти и привилегиях. Именно этой бездеятельной и малоквалифицированной бюрократии особенно близка была идея отказа от нэпа, ибо реализация предложения видного деятеля партии Н.Бухарина о свободном развитии всех форм собственности создавала угрозу их существования. Ведь в условиях рынка столь громоздкий бюрократический аппарат стал бы просто не нужен. Вот почему партийно-советская бюрократия безоговорочно поддержала «генеральную линию» партии на искоренение всех видов частнопредпринимательской деятельности. А насколько мощным был этот социальный слой, свидетельствует хотя бы тот факт, что в 1927 году на 2,5 миллиона индустриальных рабочих приходилось почти 4 миллиона государственных служащих. Причем этот социальный слой был хорошо организован в отличие от крестьянства и разобщенных предпринимателей. Кроме того, этот слой хорошо понимал свои стратегические интересы, готов был пойти на некоторое ущемление своих прав и возможностей, чтобы сохранить главное — право быть главным распорядителем общественного богатства.

Ведь одной из целей начавшегося «Великого перелома» было стремление партийных вождей во главе с И.Сталиным приструнить несколько распустившихся рядовых бюрократов и потуже привязать их к государственной колеснице. Дальнейшее существование паразитической бюрократии, коррупции и сопутствующая этому распущенность нравов создавали прямую угрозу коммунистическому режиму. В стране, отсталой во всех отношениях, общество, о котором мечтали большевики, все больше приобретало вид социума, где всем заправляли спекулянты и продажные чиновники. Буквально ежедневно увеличивалась пропасть между социалистической идеей и социальной практикой.

Это не могло не вызвать тревоги у рядовых коммунистов, недовольных разрастающимся «разгильдяйством» и углубляющейся «социальной деградацией». Они все решительнее высказывались за «Большой скачок», что означало бы возврат к чистоте революционного учения, извращенного новой экономической политикой.

В таких условиях достаточно было любого толчка, экономического или политического кризиса, чтобы государство вновь попыталось выправить создавшееся положение за счет усиления административного вмешательства в экономику, вплоть до ее полного огосударствления, что вскоре и произошло.

С конца 20-х годов государственный аппарат стал методично и настойчиво прижимать хозяйственную инициативу крестьян, возрождая типичные приемы «военного коммунизма». При заведомо неэквивалентном обмене, при сознательно заниженных ценах на сельскохозяйственную продукцию крестьянские хозяйства облагались все новыми и новыми дополнительными налогами. При таких условиях крестьянин не только не хотел, но зачастую и не мог продавать продукты своего труда государству по предлагаемым ценам. В результате возник хлебозаготовительный кризис. Тогда государство объявило открытую войну крестьянству. На места ушла директива, обязывающая взять хлеб у крестьян «во что бы то ни стало». В 1928 году И.Сталин выехал в Сибирь, чтобы лично возглавить хлебозаготовки. На совещании с местным руководством он обвинил в . срыве заготовок кулаков и потребовал всех уклоняющихся от сдачи зерна государству привлекать к суду за спекуляцию. Имущество осужденных подвергалось немедленной конфискации. По опыту, идущему из времен гражданской войны, И.Сталин предложил четверть конфискованного зерна отдавать крестьянам-беднякам (на самом деле доносчикам).

По всей стране, совсем как в эпоху «военного коммунизма», покатилась волна повальных обысков. Наряду с этим власть запретила продажу хлеба на рынках. Во многих местах были выставлены вооруженные заградительные отряды на дорогах. Попутно государственный аппарат скручивал все виды свободного предпринимательства как на селе, так и в городе. Частнику отрезали путь к банковским кредитам, его душили налогами, за перевозки товара он платил самый высокий тариф. Власть реквизировала либо закрыла частные мельницы, расторгла многие договоры на аренду государственных предприятий частными лицами.

Но все это было лишь прелюдией «Великого перелома» станового хребта русского крестьянства и вместе с тем искоренения даже элементарных форм частнопредпринимательской деятельности. Довершила разгром товарного производства насильственная коллективизация сельского хозяйства в начале 30-х годов, ликвидировавшая последний класс самостоятельных производителей и самую возможность произрастания частного предпринимательства в экономике страны.

Наряду с коллективизацией серией энергичных мер было покончено с товарной моделью в городской промышленности. XVII партийная конференция, состоявшаяся в 1932 году, особо подчеркнула «полную несовместимость с политикой партии и интересами рабочего класса буржуазно-нэпманских извращений принципа хозрасчета, выражающихся в разбазаривании общенародных государственных ресурсов и, следовательно, в срыве установленных хозяйственных планов. Оптовая торговля и экономическая ответственность за результаты труда отныне назывались извращением и разбазариванием государственных средств. Именно отсюда берет свое начало система фондового распределения ресурсов, долгие годы бывшая альфой и омегой социалистической системы хозяйствования.

В целом сравнительно быстро, в течение первых пятилеток, все чуждые социализму элементы частнопредпринимательской деятельности были окончательно придушены. Постепенно было покончено с уцелевшим после коллективизации индивидуальным крестьянским хозяйством и мелким городским ремеслом. Отныне самодеятельная предпринимательская активность могла проявить себя не иначе как на колхозных рынках либо в индивидуальной трудовой деятельности часовщиков, сапожников и прочих кустарей. Все это не представляло серьезной угрозы для социалистической системы хозяйствования. Напротив, такое мелкое предпринимательство позволяло закрыть некоторые бреши социалистической экономики во всем, что касалось бытовых условий и торговых услуг простым гражданам Советского Союза.

Так началась эпоха претворения в жизнь мифа о безденежной социалистической экономике, в которой непосредственный обмен между производителями должен был заменить торговлю. В идеале место свободного производителя и свободного предпринимателя должны были занять колхозы-гиганты и трудовые коммуны на промышленных предприятиях, доходы которых должны были распределяться поровну между работниками.

В реальной жизни народов Советского Союза эта утопия обернулась государственным социализмом. Данная модель социально-экономического развития просуществовала свыше шестидесяти лет, вплоть до крушения коммунистического режима. Суть этой модели состояла в том, что весь ход хозяйственной жизни определялся административным планированием, а экономической основой выступала государственная собственность на средства производства. Экономическое развитие шло исключительно экстенсивным путем. Основной объем капиталовложений направлялся в приоритетные отрасли производства, такие, как машиностроение, добывающая промышленность, производство электроэнергии, «оборонка» и т. д., что осуществлялось в ущерб уровню жизни населения. К тому же производство товаров народного потребления и так постоянно отодвигалось на задний план. Лишь два раза в истории Советского государства, во времена Г.Маленкова (начало 50-х годов) и во времена Л.Брежнева (конец 70-х годов), был поднят вопрос о приоритетном развитии отраслей легкой и пищевой промышленности, то есть о расширении производства товаров народного потребления. Однако эти призывы так и не были реализованы на практике. Помешали, как тогда принято было говорить, «объективные обстоятельства». Так что уничтожение частного предпринимательства отнюдь не сделало богатыми и счастливыми советских людей.