Сахаров Шестаков Учебник С 19 века по наше время

ГЛАВА 7. РОССИЯ В XX в.

§1. Закат Российской империи

XXв. стал переломной эпохой в истории России. Яркий и эндемичный культурно-исторический феномен под названием «Российская империя»

в1917 г. в результате революции исчез с политической карты мира. То крушение стало судьбоносным в летописи Отечества и повлияло на весь ход европейской, а стало быть — и мировой истории.

Революция радикально изменила не только систему власти, формы собственности и организацию общественной жизни. Она коренным образом трансформировала весь духовно-культурный строй жизни человека, весь комплекс нравственных, этических, психологических, эстетических

ибытовых норм, представлений и ценностей, которые формировались многие века и которые были отброшены и преданы забвению.

Любая революция это всегда отрицание былого, но не будет преувеличением считать, что русская революция есть экстремальный вариант отвержения исторического опыта народа и страны. В этом ее принципиальное отличие от всех прочих революций, в том числе и от самой известной предшественницы — французской 1789 г. Огромный исторический багаж не просто был предан забвению, он был отвергнут без колебаний, а все тысячелетние культурно-исторические реалии шельмовались и третировались многие десятилетия. Путем жестокой и целенаправленной вивисекции ра- дикалам-коммунистам фактически удалось создать новый исторический этнопсихологический тип личности, наделенной комплексом представлений и навыков, прямо противоположных традиционному христианскому нравственному кодексу, взрастившему всю европейскую культуру последних двух тысячелетий.

Крушение монархической России в 1917 г. уж скоро 100 лет служит предметом размышлений и умозаключений для историков, политологов, философов, публицистов, писателей и политических деятелей совершенно разных идеологических и мировоззренческих направлений. По этому поводу было сказано и написано невероятно много и у нас в стране, и за рубежом.

В этом огромном комплексе суждений и умозаключений превалируют две генеральные концептуальные идеи. Первая, которой придерживались коммунисты и которая до сих пор жива, приобретя теперь налет социалистической респектабельности, сводится к следующему. Россия пала потому, что «потребности времени» требовали для страны глубоких и всесторонних перемен, которые не могли осуществить не только деятели и силы старой России, но и все либерально ориентированные группы и партии. Исходя из этого, якобы только радикальным социалистам-коммунистам удалось «вывести страну на путь прогресса», преодолеть «средневековую осталось» и спасти Россию от полного закабаления промышленно развитыми странами.

Вторая, либерально ангажированная идеологема возлагает вину за крушение России на монархический истеблишмент, не желавший и не сумевший вовремя провести социальную модернизацию, установить полноправный конституционно-правовой строй и привлечь к управлению «ответственные общественные элементы», способные «поставить Россию в ряд передовых цивилизованных стран».

Сторонники и той и другой концепции приводят множество фактических примеров, документальных фактов, «безусловно» подтверждающих их базовые мировоззренческие постулаты. В этом смысле каждый из устоявшихся подходов имеет свое предметно-фактурное обоснование. Но при этом на принципиальный вопрос — о готовности и способности русского социума к восприятию либеральных или социалистических идей — приверженцы обеих указанных концепций внятного и обусловленного фактическими данными ответа не дают, ограничиваясь умозрительными идеологическими построениями.

Если же отрешиться от устоявшихся клише и посмотреть на русский обвал 1917 г. не с позиции идеологической заданности, анализируя не только политические акции тех или иных сил, формы и способы хозяйственной жизни, роль и способности определенных исторических фигур, а с точки зрения органического строя всего русского национально-духовного этномира, направлений и форм его эволюции, то совершенно иначе будет выглядеть и вся картина исторической обусловленности не только предпосылок падения, но и последствий его.

С формально-исторической точки зрения крушение трудно поддается логическому объяснению. В начале XX в. Россия уверенно развивалась, темпы индустриального развития накануне Первой мировой войны были самыми динамичными в мире. Происходили качественные изменения в аграрном строе России: на смену латифундиальному (помещичьему) и коллективному (общинному) владению приходили капиталистическое частновладельческое хозяйство; стал ускоренно формироваться обширный слой крестьян-собственников. Росло общее благосостояние населения, повышалась грамотность, возникали новые социальные возможности для выходцев из «непрестижных» слоев населения, которых ранее не существовало.

После 1905 г. в стране начала утверждаться либеральная социальноправовая система. Действовали партии самой разной ориентации, до социалистических включительно; их представители заседали в Государственной думе, где имели возможность без боязни последствий обсуждать (и осуждать) действия властей. Хотя цензура формально и не была упразднена, но выходило множество газет и журналов, позволявших себе невероятно критические выпады против самых высокопоставленных должностных лиц.

Положение мало изменилось и в годы мировой войны, когда строгая цензура была введена практически во всех странах. В России же, например, газеты и в период жестоких военных баталий позволяли себе размышлять о том, «изменник» ли военный министр или нет, и на основании каких-то

242 Раздел IV. Россия в XIX — начале XX в.

туманных слухов и предположений требовать смены не только конкретного лица, но и всего правительства.

В империи была провозглашена веротерпимость, люди могли исповедовать любую религию, откровенно придерживаться любой национальнокультурной ориентации, совершенно свободно выезжать за границу. Много и других признаков коренной трансформации всего социального строя жизни наблюдалось в России в последние годы перед 1917 г.

Но все это сдвиги и изменения, которые так удивляли непредвзятых иностранцев, не укрепляли монолитность социально-политического строя, а скорее, наоборот, способствовали его ослаблению. Утверждение либерально-демократических элементов и индивидуалистических принципов в русской практике вело к усилению центробежных тенденций, ослаблявших и подрывавших не только институциональные, а в первую очередь духовные устои самодержавной монархии, изначально созидавшейся по законам патернализма и религиозного послушания. В конечном итоге ведь рухнула не просто «царская монархия», о чем чаше всего говорят и размышляют, а именно «православная монархия», о чем упоминают крайне редко. А между тем здесь скрыта органическая причина исчезновения коронной власти, которая не имела исторических шансов на существование в условиях индустриально-буржуазного общества.

В начале XX в. русская социогосударственная модель сохраняла и по форме, и по сути органические признаки традиционалистской христианской системы, которая в Западной Европе стала считаться анахронизмом уже в XVIII в. Россия же оставалась не просто христианской, а именно православной монархией, сохраняя символы, каноны и нормы веры и жизни, исключавшие принципы социального торжества личного начала и индивидуального успеха, на которых зиждилась вся западноевропейская цивилизация новейшего времени. В этом заключалась ее историческая неаутентичность и феноменологичность.

Дело не сводилась просто к «отсталости» социальной организации или форм хозяйства. Это лишь внешние контуры сложной историко-культур- ной амальгамы, которую являла Россия и в начале XX в. Воздействие индустриальной, или буржуазной, цивилизации, которая стала фактом в целом ряде стране, было сильным и всесторонним.

Невозможно отрицать, что в начале XX в. Россия ускоренно двигалась по тому социально-экономическому пути, на который такие страны, как Англия, США, Германия, Голландия, Франция и некоторые другие, встали значительно раньше, добившись на этом направлении заметных экономических результатов.

Для России же этот путь открывал не благополучное будущее, а являлся дорогой к крушению. Острота исторической коллизии не исчерпывалась популярной в либеральных кругах проблемой несоответствия самодержавной власти новым «потребностям времени». Этим требованиям не отвечала и основная толща социальной среды, этически и психологически не способная воспринять ценности и фетиши индивидуальной частнособственнической цивилизации.

модернизации и возможностями русской православно-культурной исторической модели заключалась основная линия разлома, чем дальше, тем больше делавшая эту модель существования неустойчивой. Онтологически ЭТО являлось столкновением Цивилизации и Культуры, столкновением, не имевшим компромиссного решения. Если продолжить метафорические заключение философа Н. А. Бердяева, назвавшего цивилизацию «рабством у тлена», то русский культурно-исторический тип можно без всякой натяжки назвать «рабством у Духа». Торжество цивилизационных принципов неизбежно должно было не просто отринуть или видоизменить исторически культурную самобытность, а полностью заменить ее, что в конечном итоге и произошло.

Весь комплекс самодержавно-государственных представлений базировался на христианской идее Истины, на этой великой трансцендентальной Реальности, которая не могла обосновываться секулярными методами. Как Истина христианства предметно недоказуема, так обусловленная ею истина Самодержавия — лишь предмет веры и приятия, но не объект логи- чески-лексических спекуляций.

Идея царской власти как идея священного служения содержала огромный духовный потенциал, реально и раскрывавшийся в многовековом успешном деле державоустроения. Крушение монархии явилось следствием не столько и не только общественно-политических, военных и экономических факторов. Эти проблемы на самом деле были серьезны и глубоки. Однако главная, органическая причина коренилась не здесь.

Февральская революция 1917 г. (а это была в полном смысле слова революция) явилась результатом глубочайшего духовного кризиса, стала следствием в первую очередь дехристианизации сознания. Как предупреждал еще раньше митрополит Московский Владимир: «Враги нашего отечества так много употребляют усилий к подрыву нашей веры и Церкви, конечно, выходя из того убеждения, что там, где падают алтари, — падают и престолы». Владыка оказался провидцем. Фактически «алтарь» в России начал падать значительно раньше «престола».

Конечно, говорить о том, что вся Россия отреклась от православия, было бы неверно. Но то, что большая часть общественных сегментов, которых принято называть «состоятельными» и «образованными», с православием как универсальным миросозерцанием рассталась, в том не приходится сомневаться. Со времени Петра I, с начального рубежа насильственной европеизации, православная вера постепенно лишается своего универсанализма, теряет значение абсолютного нравственного критерия в делах общественных.

В соответствии с реформаторской традицией вера приобретает значение «верования», превращается в частное дело отдельного лица. Попытки некоторых монархов (здесь особо примечательны фигуры Александра 111 и Николая 11) личным благочестием возродить государственно-православ- ный дух никакого заметного воздействия на общественное сознание не оказали. Не говоря уже об интеллигенции, большая часть которой с момента своего зарождения оказалась носительницей антиправославных на-

244 Раздел IV. Россия в XIX — начале XX в.

строений, даже для многих сановных персон, для «первых слуг государя» посещение церкви, как и в Западной Европе, являлось часто лишь ритуальным элементом воскресного времяпрепровождения.

Секуляризм как мироощущение выступал не просто оппонентом традиционного, «староверного» православия, но был его антиподом, а следовательно, неизбежно, раньше или позже, но оказывался в столкновении с царекратическим принципом власти. Если православие выступало в качестве структурообразующей, центростремительной государственной силы, то обмирщенное сознание, восставая против церковного ранга, вольно или невольно, но одновременно бросало вызов и принципу власти, а следовательно, являлось по отношению к государству силой центробежной.

Сам факт утверждения капиталистического уклада в России, вся бур- жуазно-индустриальная модернизация вели к сокрушительной социальной метаморфозе. Она проявлялась в раскрестьянивании России, в маргинализации огромных масс населения, по мере укрепления капиталисти- чески-индустриальной инфраструктуры все больше и больше терявших не просто свои исходные сословные признаки, но и признаки народного архетипа. Эта неизбежная так называемая демократизация затрагивала уже нижние этажи социальной пирамиды, показывая и с этой стороны, что время исторической России подходило к концу.

Если даже и не считать торжество коммунистов в 1917 г. и всю их политическую практику «цивилизационным прорывом», то все равно нельзя не признать сам факт их утверждения крупнейшей национально-культурной катастрофой в истории России, продемонстрировавшей теоретически и практически полную несостоятельность народнических и либеральных теорий. Историческая действительность показала, что реальной альтернативой самодержавной системе был лишь политический радикализм экстремального толка, являвшийся продуктом маргинализации социальной среды...

§2. Промышленная модернизация России. Золотая валюта

Впоследние годы XIX в. в России наблюдалось интенсивное хозяйственное развитие, и этот период позже получил название «русского эконо-

мического чуда». В ведущих секторах индустрии — металлургии, угле- и нефтедобыче, тяжелом машиностроении, химическом производстве — ежегодный прирост составлял 12% и более. Стоимость производства в металлообрабатывающей промышленности с 1887 по 1900 г. выросла

с114,4 млн до 357,8 млн рублей, в горнозаводской промышленности —

с185,8 до 671,6, в химической — с 54,8 до 131,2 и т. д. Общая стоимость произведенной продукции за указанный период поднялась с 1400,9 млн до 3086 млн рублей, или более чем на 200%, и основная доля прироста пришлась как раз на вторую половину 90-х гг. XIX в.

Удельный весь России в мировом промышленном производстве за этот период поднялся с 3,4 до 5%, и она уверенно заняла пятое место в промышленной иерархии стран, уступая значительно лишь США (30,1%), Англии (19,5%) и Германии (16,6%) и вплотную приблизившись к Франции. Если в 1893 г. в России действовало 522 торгово-промышленные компании с сум-

марным капиталом в 601 млн рублей, то в 1900 г. их количество поднялось почти до 1400, а размер абсорбированных средств достиг 1800 млн рублей.

Невиданными ранее темпами шло приращение железнодорожной сети. За семь лет, с 1893 по 1899 г., длина действующих железнодорожных линий в империи выросла с 27 818 до 39 787 верст, т. е. в год вступало в эксплуатацию в среднем более 1700 верст железных дорог. Свидетельством экономической активности являлись и изменения бюджетных показателей.

За 10 лет, с 1890 по 1900 г., сумма государственно бюджета выросла на 50%, превысив 1500 млн рублей. При этом прямые налоги составляли менее 10% поступлений, а основную часть приносили налоги косвенные: таможенные сборы (почти 40% поступлений), акцизы на продукты потребления и доходы от государственного хозяйства (в первую очередь от лесной и железнодорожной собственности).

В 1900 г. в обыкновенном бюджете статья доходов составляла 1704,1 млн рублей, в 1913 г. она уже равнялась 3417,4 млн рублей. Соответственно изменились и показатели расходов: 1555,5 млн рублей в 1900 г. и 3094,2 млн рублей в 1913 г.

Несомненные успехи народного хозяйства обусловливались рядом факторов, среди которых можно выделить два взаимосвязанных: благоприятная мировая экономическая конъюнктура и введение в России злотого обеспечения национальной денежной единицы — рубля.

Это реформа неразрывно связана с именем одного из самых известных государственных деятелей последнего периода монархии С. Ю. Витте (1849—1915), занимавшего видное место в системе государственного управления. Глава Министерства путей сообщения (1892), министр финансов (1892—1903), председатель Комитета министров (1903—1906), первый глава Совета министров (1905—1906) — таковы основные служебные посты, на которых развивалась его деятельность. Этот известнейший сановник оказал заметное влияние на различные направления внешней, но особенно внутренней политики империи. Значение и масштабы его исторической роли сравнимы только с личностью другого выдающегося адми- нистратора-преобразователя периода заката монархии — Петра Аркадьевича Столыпина.

Родился Сергей Юльевич Витте 17 июня 1849 г. в Тифлисе в небогатой дворянской семье. Его отец, Юлий Федорович (потомок выходцев из Голландии), служил в канцелярии Кавказского наместничества. Мать, урожденная Е. А. Фадеева, находилась в родстве с известнейшим княжеским родом Долгоруких. Детские и юношеские годы С. Ю. Витте провел в доме своего дяди, известного военного писателя и адъютанта кавказского наместника князя А. И. Барятинского, генерала Р. А. Фадеева, близкого к славянофильским кругам.

Сдав экстерном экзамен за гимназический курс, С. Ю. Витте поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе. В 1869 г. начал службу в канцелярии Одесского генерал-губерна- тора, где занимался учетом железнодорожного движения, а через год был назначен начальником службы движения казенной Одесской железной до-

246 Раздел IV. Россия в XIX — начале XX в.

роги. Вскоре эта линия акционировалась, а затем, стала частью одной из крупнейших российских железнодорожных компаний — Общества Юго-Восточных железных дорог, где молодой выпускник университета занял пост начальника эксплуатации.

Государственная карьера С. Ю. Витте началась в 1888 г. Именно тогда он стал лично известен Александру III, когда предупредил об опасности проводить тяжелые царские поезда с той скоростью, какая требовалась царской свитой, и этим вызвал неудовольствие влиятельных придворных. Этот эпизод мог бы так и остаться лишь курьезным случаем недопустимой строптивости, если бы не последовавшие затем события. 17 октября 1888 г. около местечка Борки под Харьковом императорский поезд потерпел страшное крушение, в результате которого погибло несколько десятков человек. Хотя сама царская семья отделалась лишь ушибами и испугом, но «инцидент с гнилой шпалой» напомнил Александру III о личности дальновидного железнодорожного служащего и его предостережениях.

Безвестность С. Ю. Витте, отсутствие знатного происхождения, чиновных заслуг и влиятельных связей в сановных сферах не стали помехами для взлета его служебной карьеры «по царскому благоволению». В начале 1889 г. Сергею Юльевичу был предложен важный пост директора Департамента железнодорожных дел Министерства финансов. Причем Александр III распорядился резко повысить ему оклад по должности, чтобы тот не испытывал «материальных неудобств» (ответственные служащие в ведущих акционерных компаниях получали значительно больше, чем в госаппарате).

В феврале 1892 г. Витте стал министром путей сообшения, а в августе того же года возглавил Министерство финансов. Это было огромное ведомство, в компетенцию которого входили все вопросы торговли, промышленности, кредита, налогообложения. В конце XIX в. оно включало 11 подразделений. Ему подчинялся Государственный банк, Дворянский земельный банк, Крестьянский поземельный банк, Монетный двор. Только в центральном аппарате министерства работало свыше тысячи чиновников. Министр финансов имел собственных официальных агентов в крупнейших странах мира. На этом влиятельном посту С. Ю. Витте оставался бессменно 11 лет, вплоть до августа 1903 г. С его именем связано осуществление ряда важных экономических преобразований.

При ближайшем участии С. Ю. Витге в империи были проведены крупные экономические преобразования, укрепившие государственные финансы и ускорившие промышленное развитие России. В их числе: введение казенной винной монополии (1894), строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, заключение таможенных договоров с Германией (1894 и 1904), развитие сети технических и профессиональных училищ. Узловым же пунктом виттевской экономической программы стало введение в середине 1890-х гг. в обращение золотого рубля. Это привело к стабилизации русской денежной единицы и стимулировало крупные инвестиции из-за границы в ведущие отрасли промышленности.

Рубль кредитный (бумажный) стал основой денежного обращения еще в середине XIX в. (до того имели широкое хождение золотые, серебряные

и медные деньги). Не имея собственной стоимости (металл всегда дороже бумаги), кредитный рубль был подвержен колебаниям цены. Он постепенно обесценивался. Люди хотели иметь металлические деньги, доверяя больше золоту и серебру, чем «красивым бумажкам с гербами».

Вконце 80-х гг. XIX в. бумажный рубль в среднем стоил 64,3 копейки золотом. Государство пыталось изменить положение, издавало строгие распоряжения о «равной стоимости» денег, но ничего не менялось. Законы рынка ломали все предписания, а металлические деньги неизменно стоили дороже бумажных. Это вело к экономической неразберихе, тормозило экономическое развитие. Положение складывалось ненормальное.

Витте решил исправить положение и ввести свободный размер бумажных денег на золото по твердому курсу. К этому уже готовились предшественники Витте на посту министра финансов, ими многое было сделано,

впервую очередь это казалось накоплений золотого запаса. Эту идею полностью поддерживал Николай II, что и позволило министру финансов осуществить преобразование.

Укрепление положения рубля переходом на универсальный золотой паритет отвечала главным образом задачам развития промышленности. Аграрному же сектору реформа не сулила никаких особых выгод и даже наоборот: стабилизация отечественной денежной единицы, повышение ее курсовой стоимости неизбежно вело к удорожанию экспорта, главными предметами которого традиционно служили продукты сельского хозяйства. Намечаемые преобразования непосредственно ущемляли экспортные выгоды землевладельцев. Именно их противодействие было одной из главнейших причин, затягивавших давно назревшую реформу. Влиятельные силы из кругов Государственного совета неоднократно пытались торпедировать законодательные предложения министра финансов. Реализация узловых пунктов виттевской программы, превращение идей в законы происходили прямыми царскими указами, что и гарантировало успех.

В1896 г. Государственное казначейство приступило к изготовлению золотой монеты нового образца. Министерство финансов считало, что выпускать монеты пяти- и десятирублевого номинала (какие существовали раньше), при том, что они стоили на 50% дороже, неэффективно (за десятирублевую золотую монету давали 15 рублей бумажных). Было решено чеканить новую монету с надписью на империале «15 рублей» и на полуимпе-

риале «7 рублей 50 копеек» (первые золотые империалы достоинством 10 рублей и полуимпериалы — 5 рублей появились в России еще в 1755 г.).

Закон обязывал обменивать бумажные деньги на золотые без ограничения по реально сложившемуся рыночному курсу: один новый кредитный рубль = 66 2/3 копейки золотом. Решающий этап реформы денежного обращения наступил в 1897 г., когда серией именных высочайших указов законодательно были закреплены важнейшие элементы новой финансовой системы.

3 января последовал указ о выпуске в обращение золотой империальной монеты в 15 рублей и полуимпериальной в 7 рублей 50 копеек, 29 августа — об установлении твердого основания для эмиссии кредитных билетов. Государственный банк обязывался выпускать дензнаки в соответствии

248 Раздел IV. Россия в XIX — начале XX в.

с потребностями денежного обращения, но непременно под обеспечение золотом, не менее чем в половине суммы, пока общий размер эмиссии не достигнет 600 млн рублей. Сверх этой нормы кредитные билеты должны обеспечиваться в пропорции рубль за рубль (один империал равен 15 рублям кредитным).

Затем последовало распоряжение (14 ноября) о чеканке и выпуске в обращение пятирублевой золотой монеты, равной 1/3 империала. В этот же день появился и еще один указ, касавшийся надписи на кредитных билетах: на них указывалось обязательство государства в лице Государственного банка непременно разменивать кредитные билеты на золото. Было установлено и соответствие новой монеты главной денежной единице: 1 рубль = 1/15 империала.

Полноценная золотая монета была обязательна к приему во всех платежах на неограниченную сумму. Серебряная и медная монеты изготовлялись только из металла казны и являлись вспомогательными в обращении, обязательными к приему в платежах до 25 рублей. Серебряная монета

Золото довольно быстро утверждалось в качестве главного платежного средства, что способствовало прекращению курсового колебания рубля. В конце 1898 г. Витте констатировал, что «денежное обращение России приведено в порядок и поставлено столь же твердо, как в тех государствах, где эта отрасль народного хозяйства издавна находится в образцовом состоянии». По его расчетам, к началу 1899 г. уже 33% обращения приходилось на золотую и 10% — на серебряную монеты, в то время как к началу 1896 г. в обороте находилось свыше 98% бумажных денег и менее 2% металлических.

К началу XX в. денежное обращение выглядело следующим образом. Монетною единицей служил 1 рубль, разделенный на 100 копеек. Главной монетой являлась золотая, выпуск которой был не ограничен, и владелец золотого слитка мог свободно представить его для чеканки монеты. Она изготавливалась обязательно 900-й пробы, а достоинство определялось в 15 рублей (империал), в 10 рублей, в 7 рублей 50 копеек и в 5 рублей.

Вспомогательной монетой в платежах служили серебряная и медная монеты; первая изготавливалась двоякой пробы: 900-й достоинством в рубль, 50 и 25 копеек и 500-й в 20, 15, 10 и 5 копеек. Медная же монета чеканилась достоинством 5, 3, 2, 1, 1/2 и 1/4 копейки. Чеканка серебряной монеты за счет частных лиц не допускалась, и выпуск ее был ограничен определенным пределом: количество в обращении не должно было превышать суммы в 3 рубля на каждого жителя империи.

Бумажные банкноты выпускались Государственным банком в размере, ограниченном потребностями денежного обращения, но непременно под обеспечение золотом. Государственный банк разменивал кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы. Размен билетов как государственных денежных знаков обеспечивался независимо от металлического покрытия выпусков всем достоянием государства, а кредитные билеты обращались на тех же основаниях, как и золотая монета, символом которой