- •Так говорил Заратустра.
- •* Часть первая * предисловие заратустры
- •Речи заратустры о трех превращениях
- •О кафедрах добродетели
- •О потусторонниках
- •О презирающих тело
- •О радостях и страстях
- •О бледном преступнике
- •О чтении и письме
- •О дереве на горе
- •О проповедниках смерти
- •О войне и воинах
- •О новом кумире
- •О базарных мухах
- •О целомудрии
- •О друге
- •О тысяче и одной цели
- •О любви к ближнему
- •О пути созидающего
- •О старых и молодых бабенках
- •Об укусе змеи
- •О ребенке и браке
- •О свободной смерти
- •О дарящей добродетели
- •* Часть вторая *
- •Ребенок с зеркалом
- •На блаженных островах
- •О сострадательных
- •О священниках
- •О добродетельных
- •О людском отребье
- •О тарантулах
- •О прославленных мудрецах
- •Ночная песнь
- •Танцевальная песнь
- •Надгробная песнь
- •О самопреодолении
- •О возвышенных
- •О стране культуры
- •О непорочном познании
- •Об ученых
- •О поэтах
- •О великих событиях
- •Прорицатель
- •Об избавлении
- •О человеческой мудрости
- •Самый тихий час
- •* Часть третья *
- •Странник
- •О призраке и загадке
- •О блаженстве против воли
- •Перед восходом солнца
- •Об умаляющей добродетели
- •На горе Елеонской
- •О прохождении мимо
- •Об отступниках
- •Возвращение
- •О трояком зле
- •О духе тяжести
- •О старых и новых скрижалях
- •Выздоравливающий
- •О великом томлении
- •Другая танцевальная песнь
- •Семь печатей (или: пение о Да и Аминь)
- •* Часть четвертая, и последняя *
- •Жертва медовая
- •Крик о помощи
- •Беседа с королями
- •Чародей
- •В отставке
- •Самый безобразный человек
- •Добровольный нищий
- •В полдень
- •Приветствие
- •Тайная вечеря
- •О высшем человеке
- •Песнь тоски
- •О науке
- •Среди дочерей пустыни
- •Пробуждение
- •Праздник осла
- •Песнь опьянения
- •Знамение
О поэтах
"С тех пор как лучше знаю я тело, -- сказал Заратустра
одному из своих учеников, -- дух для меня только как бы дух; а
все, что "не преходит", -- есть только символ".
"Это слышал я уже однажды от тебя, -- отвечал ученик, -- и
тогда ты прибавил еще: "но поэты слишком много лгут". Почему же
сказал ты, что поэты слишком много лгут?"
"Почему? -- повторил Заратустра. -- Ты спрашиваешь,
почему? Но я не принадлежу к тем, у кого можно спрашивать об их
"почему".
Разве переживания мои начались со вчерашнего дня? Давно
уже пережил я основания своих мнений.
Мне пришлось бы быть бочкой памяти, если бы хотел я
хранить все основания своих мнений.
Уже и это слишком много для меня -- самому хранить свои
мнения; и много птиц улетает уже.
И среди них нахожу я и залетного зверька в моей голубятне,
он мне чужой и дрожит, когда я кладу на него свою руку.
Но что же сказал тебе однажды Заратустра? Что поэты
слишком много лгут? -- Но и Заратустра -- поэт.
Веришь ли ты, что сказал он здесь правду? Почему веришь ты
этому?"
Ученик отвечал: "Я верю в Заратустру". Но Заратустра
покачал головой и улыбнулся.
Вера не делает меня блаженными -- сказал он, -- особенно
вера в меня.
Но положим, что кто-нибудь совершенно серьезно сказал бы,
что поэты слишком много лгут; он был бы прав -- мы лжем
слишком много.
Мы знаем слишком мало и дурно учимся, поэтому и должны мы
лгать.
И кто же из нас, поэтов, не разбавлял бы своего вина?
Многие ядовитые смеси приготовлялись в наших погребах; многое,
чего нельзя описать, осуществлялось там.
И так как мы мало знаем, то нам от души нравятся нищие
духом, особенно если это молодые бабенки.
И даже падки мы к тому, о чем старые бабенки рассказывают
себе по вечерам. Это называем мы сами вечной женственностью в
нас.
И как будто существует особый, тайный доступ к знанию,
скрытый для тех, кто чему-нибудь учится: так верим мы в
народ и "мудрость" его.
Все поэты верят, что если кто-нибудь, лежа в траве или в
уединенной роще, навострит уши, то узнает кое-что о вещах,
находящихся между небом и землею.
И когда находят на поэтов приливы нежности, они всегда
думают, что сама природа влюблена в них --
И что она подкрадывается к их ушам, чтобы нашептывать им
таинственные, влюбленные, льстивые речи, -- этим гордятся и
чванятся они перед всеми смертными!
Ах, есть так много вещей между небом и землей, мечтать о
которых позволяли себе только поэты!
И особенно выше неба: ибо все боги суть сравнения и
хитросплетения поэтов!
Поистине, нас влечет всегда вверх -- в царство облаков: на
них сажаем мы своих пестрых баловней и называем их тогда богами
и сверхчеловеками --
Ибо достаточно легки они для этих седалищ! -- все эти боги
и сверхчеловеки.
Ах, как устал я от всего недостижимого, что непременно
хочет быть событием! Ах, как устал я от поэтов!
Пока Заратустра так говорил, сердился на него ученик его,
но молчал. Молчал и Заратустра; но взор его обращен был внутрь,
как будто глядел он в глубокую даль. Наконец он вздохнул и
перевел дух.
Я -- от сегодня и от прежде, -- сказал он затем, -- но
есть во мне нечто, что от завтра, от послезавтра и от
когда-нибудь.
Я устал от поэтов, древних и новых: поверхностны для меня
они все и мелководны.
Они недостаточно вдумались в глубину; потому и не
опускалось чувство их до самого дна.
Немного похоти и немного скуки -- таковы еще лучшие мысли
их.
Дуновением и бегом призраков кажутся мне все звуки их арф;
что знали они до сих пор о зное душевном, рождающем звуки!
Они для меня недостаточно опрятны: все они мутят свою
воду, чтобы глубокой казалась она.
И они любят выдавать себя за примирителей; но посредниками
и смесителями остаются они для меня и половинчатыми и
неопрятными.
Ах, я закидывал свою сеть в их моря, желая наловить
хороших рыб, но постоянно вытаскивал я голову какого-нибудь
старого бога.
Так алчущему давало море камень. И сами они могли бы
вполне произойти из моря.
Несомненно, попадаются перлы у них; тем более похожи сами
они на твердые раковины. И часто вместо души находил я у них
соленую тину.
У моря научились они тщеславию его: не есть ли море павлин
из павлинов?
Даже перед самым безобразным из всех буйволов распускает
оно свой хвост, и никогда не устает оно играть своим веером из
кружев, шелка и серебра.
Тупо смотрит буйвол, в своей душе близкий к песку, еще
более близкий к тине, но приближающийся больше всего к болоту.
Что ему красота, и море, и убранство павлина! Это
сравнение привожу я поэтам.
Поистине, самый дух их -- павлин из павлинов и море
тщеславия!
Зрителей требует дух поэта -- хотя бы были то буйволы!
Но я устал от этого духа; и я предвижу время, когда он
устанет от самого себя.
Я видел уже поэтов изменившимися и направившими взоры на
самих себя.
Я видел приближение кающихся духом: они выросли из них. --
Так говорил Заратустра.