13291
.pdf1
Михайлова М.В. (Москва)
ДИАЛОГ МУЖСКОЙ И ЖЕНСКОЙ КУЛЬТУР В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА:
«COGITO ERGO SUM» - «AMO ERGO SUM»
20 марта в нескольких московских газетах появились заметки следующего содержания: «В 9 часов утра в гостинице «Лувр и Мадрид» в номере 33 по Тверской ул. обнаружена отравившаяся два дня тому назад приехавшая из Петербурга известная писательница Анна Мар. Она найдена на диване - около нее стоял стакан с остатками цианистого калия. Покойная никаких записок не оставила». Только в нескольких из этих сообщений были перечислены книги,
созданные писательницей. В остальных ее имя упоминалось так, будто оно было у всех на слуху. (Настоящее имя писательницы - Анна Яковлевна Леншина,
урожденная Бровар; 1887-1917)
Но, собственно, так оно и было. Анна Мар в последние годы жизни пользовалась широкой популярностью. Ее последний роман «Женщина на кресте»,
сразу же экранизированный под названием «Оскорбленная Венера» (кстати, по сценариям Анны Мар было поставлено около десяти «лент», она явилась одной из первых сценаристок в России, чьи сценарии даже печатались как самостоятельные произведения!), только в 1918 году 3-им изданием смог выйти без купюр. Но и тогда при своем появлении он имел грандиозный успех: был раскуплен за 10 дней,
получил более 50 критических отзывов. Однако этот успех был скандальным, почти все рецензии были отрицательными. И, как писала сама Мар в одном из частных писем, после его выхода ее перестали принимать в некоторых домах.
Но критики и пуристы ополчились не на художественные недостатки романа.
Почти никто из них не отказал писательнице в одаренности, отмечалась даже
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
2
напряженная экспрессия ее стиля, изящество и нервность языка ее произведений.
Но крайнее возмущение вызвала «острота и пряность»1 сюжета, в котором основную роль играли садистические и мазохистские эпизоды, элементы лесбийской любви. Но негодование вызвали не столько сами темы (в русской литературе уже существовали «Крылья» М.Кузмина и «Тридцать три урода» Л.Зиновьевой-Аннибал, затрагивавшие гомосексуальные мотивы), сколько то, что их подняла женщина, поведшая разговор с «неженской последовательностью».2
Возможно, что если бы о садизме и мазохизме писал мужчина (а западная литература знает много таких примеров, не только де Сад и Захер-Мазох, но и -
более близкий по времени к описываемым событиям - Октав Мирбо, чей «Сад пыток» был широко известен в России в начале века), отзывы были бы более мягкими и ни о каких «вершинах бесстыдства» (а именно так называлась одна из статей3) речи бы не шло. Это была та самая беспощадная «мужская критика»,
преследование и травлю со стороны которой в качестве одной из причин трагической смерти Анны Мар назвала известная поэтесса Любовь Столица в статье, посвященной памяти безвременно ушедшей.4
Действительно, во многих статьях, написанных мужчинами, на все лады перепевалась мысль о писательницах, «лишенных даже примитивного чувства стыда»5 (вспомним, что за несколько лет до этого даже такой чуткий критик, как Андрей Белый, осудил Л.Зиновьеву-Аннибал, взявшуюся за рискованную тему; его поддержала З.Гиппиус, также выступавшая от мужского имени - Антон Крайний),
состязающихся в стряпне «грязных романов». Было пущено в ход поэтом и критиком Ал.Вознесенским и поддержано другими утверждение о
«вненравственности женских писаний»6 вообще. (Здесь явно слышатся отголоски теории О.Вейнингера о том, что женщина «не дорастает» до духовного состояния,
оставаясь на ступени «душевной» жизни, а нравственность - это, конечно, же проявление духовности). При этом в применении к Мар определения
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
3
«патологическая эротика»7, «психопатологический роман»8 еще оказывались самыми мягкими.
Однако, следует признать, что из-под пера писательницы вышел столь неожиданный роман, что появление его насторожило даже такую поклонницу ее таланта, внимательно следившую за его развитием, как Е.Колтоновская, которая тоже обратила внимание на «излишнюю откровенность интимных сцен»9. Она даже сочла, что в последнем романе нет прежних достоинств автора -
непосредственности, свежести, искренности; их место заступили «развязность» тона, «претенциозность» и «нарочитость» в трактовке сложной и трагической проблематики. Она даже заподозрила, что это сделано специально, чтобы подразнить моралистов.
Действительно, можно согласиться, что в романе «Женщина на кресте»(название навеяно известной картиной Фелисьена Ропса, изображение которой и украсило обложку первых изданий книги) писательница проводит свою излюбленную мысль о вечной устремленности женщины к страданию с излишней дидактичностью. Героиня романа Алина Рушиц мечтает о том, чтобы любимый ею мужчина Генрих Шемиот сек ее розгами, Она от этого получает величайшее наслаждение, как, впрочем, и он наблюдая ее слезы и унижение. Но, может быть,
трагичность ситуации заключается как раз в том, что это единственный случай в произведениях Анны Мар, когда мужчина и женщина находят взаимопонимание,
когда они вступают в «диалог», хотят слушать и услышать друг друга ...
В последние годы жизни убежденность в существовании исконного женского мазохизма стало idee-fix писательницы. В частности , об этом писал близко знавший ее Ю.Волин, заявивший, что он наблюдал, как накануне смерти она почувствовала себя призванной сеять «новую правду», заключавшуюся в том, что мазохизм не есть сексуальная патология, а самая сущность некоторых людей (в
большинстве своем женщин), что будто бы «есть чуть ли не «партия», и она ее
...»руководительница».10 Он же признавался, что, пока Анна Мар «не мудрствуя
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
4
лукаво, не задаваясь задачами проповедничества <...> писала о себе, об ищущей страдания и униженной женщине - это было интересно, занимательно, своеобразно,
ново», но как только она обрела новый «смысл жизни», появилась «какая-то новая для нее манера говорить «всеми словами», не женственная и так не идущая к ней».11 В приведенной цитате примечательно стремление критика-мужчины задать
«женской прозе» определенные рамки «женственности», «допустить« определенную типологию женских характеров (подавленность, униженность,
страдальчество). Характерно, что не принимается именно «смысловая» наполненность прозы Анны Мар, которая, может быть, не всегда удачно претворялась в ее последних вещах. Во всяком случае о стремлении к философской аллегоричности, афористичности мысли свидетельствует даже название последнего
ее(неосуществленного) замысла - пьесы «Истина, которая лжет».
Онеуверенности Анны Мар в том, что мазохизм является природным женским качеством (хотя, например, профессор Л.Писаржевская, написавшая об ней одну из интереснейших статей, на основании собственных врачебных и социальных наблюдений утверждала, что одной из весомых причин распространения и неискоренимости проституции является склонность женщин к мазохизму, и находила подтверждение своим выводам в творчестве писательницы)
свидетельствует ее статья «Польские женщины».12 В ней Мар как о характерном национальном качестве польки говорит о ее «гордости перед мужчинами»,
ненависти к рабству, нежелании «утонченной муки покорности». Об этих чертах она говорит с восхищением и уважением и приводит в пример героинь произведений Генриха Сенкевича, как женщин , во многом воплотивших этот идеал.
Думается, что в наблюдениях Ю.Волина сквозит мужская непримиримость,
не желающая согласиться с тем, что женщина берет на себя смелость судить о вещах, издавна являющихся негласной прерогативой мужского круга. Ведь позиция Анны Мар по этому вопросу была , насколько можно судить по ее творчеству, была
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
5
принципиальной. Уже после ее смерти в печати появилось последнее, что вышло из-под ее пера: статья о скульпторе Юлии Свирской, носящая выразительный подзаголовок «о женском творчестве».13 Помимо очень интересных, хотя и спорных, мыслей о специфике женского творчество («женщина всегда талантливее в жизни, чем в искусстве», так как в жизни она поминутно творит, а искусстве подражает, постоянно помня о впечатлении, которое производит: отсюда и
«развязный тон»14, и кокетство, и ложь в конечном итоге), в ней содержатся и размышления о границах допустимого в искусстве, о значении для художника сободы и раскованности при обращении к «рискованным» сюжетам. (Любопытно совпадение мыслей Анны Мар с мыслями И.Бунина, высказанными по тому же поводу почти 25 лет спустя в новелле «Генрих» из цикла «Темные аллеи».)
Мар утверждает, что садизм и мазохизм - слова, получающие вульгарный значение, только когда они произносятся обывателем. На самом деле - это «две силы, самые страшные силы человеческого духа <...> И все, что ведет к разгадке,
углублению, толкованию, выяснению этих сил, пора также признать ценным, <...>
насущно-важным. О здоровом (возьмем на мгновение это дикое слово), обычном человеке может рассказать самый ничтожный художник. Даже ремесленник создаст нечто, нужное обывателю. Порок, грех, уклонения, помешательство ( ибо с точки зрения обывателя мазохизм тоже помешательство) требуют для анализа исключительного ума и ... гибкого таланта».15 Впрочем, столь же «рискованной» признавала она и тему «добродетели», которая в искусстве всегда нуждается в
«острой приправе». Таким «соусом» в искусстве является «гений», который и о
«скучном» может рассказать так, что это вызовет восхищение.
Таким образом можно утверждать, что писательница претендовала на философское осмысление той проблематики, которая ее рецензентами была воспринята как чистейшая порнография. Можно указать, пожалуй, на единственный абзац в многочисленных рецензиях, где был угадан
исследовательский пафос Анны Мар. Она, писал рецензент, «изучает
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
6
потребность любящей души - неважно мужской или женской - подчиняться воле любимого, «необходимость (выделено мною - М.М.) переносить все исходящие отсюда страдания, умышленно или неумышленно причиняемые».16
Мнила ли себя Анна Мар писательницей, обладающей и умом, и талантом,
считала ли возможной для женщины такую комбинацию? Во всяком случае в глубоко почитаемой ею Ю.Свирской она обнаружила и «женскую интуицию» и «мужскую логику мыслей».17 Как видим, сама она мыслила еще в категориях
«мужской» культуры, говорила на языке закрепленных в этом мире представлений,
и даже все-таки превалирующее в ее творчестве стремление к изображению выбирающей страдание женщины тоже можно интерпретировать как следование
«ролевому поведению» в предложенном этим миром «сценарии». И для себя она,
скорее всего подсознательно, выбирала образцы среди созданий мужской культуры. Так, роман «Женщина на кресте» был не только навеян мотивами Ф.Ропса, но и ему посвящен. Он поразил воображение Мар, как и воображение ее современников, изощренной связью религиозности и эротизма. Часто ее произведения, особенно в оригинальном, придуманном ею самой жанре cartes postales, предварялись эпиграфами из Бодлера, Катулла, Г.Джеймса, П.Луиса. Но при их чтении в сознании критиков в памяти настойчиво возникало еще одно имя -
С.Пшибышевский, с которым чаще всего связывали манеру ее письма -
«нейтральную, оголенную, свободную от подлежащих».18 Хотя сама писательница буквально открещивалась от его влияния, в письме к Е.Колтоновской, (впервые указавшей на определенную близость писателей, написав, что даже его самый знаменитый роман «Homo sapiens» не смогла дочитать до конца. Впрочем, здесь можно засомневаться в искренности Мар: она столь глубоко была погружена в польскую культуру, что вряд ли могла пройти мимо наиболее известного польского писателя тех дней. Скорее, в ней говорило желание во что бы то ни стало оставаться самою собой, быть ни на кого не похожей (даже вопреки очевидности!).
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
7
Впрочем, были критики, которые противопоставляли Мар Пшибышевскому,
но опять же скорее с целью принизить ее: по сравнению с извращенностью Мар,
писал А.Гизетти, «Пшибышевский чист, как агнец, и непорочен, как <...>
классик».19 И по мнению известного театрального критика А.Кугеля,
Пшибышевского при обращении к темам греха, искупления, полового безумия и экстаза оправдывает всепоглощающий пафос Эроса. Кроме того задачей писателя было «стремление возвеличить страсть как таковую» вне зависимости от ее носителя, что также, по мысли критика, благородно, Но даже талантливому польскому модернисту приходится пускать «в ход <...> риторику и ницшеанскую психологию, чтобы примирить наше сознание с возможностью <...> чудовищной аномалии»20 (Кугель имел в виду описание любви брата к сестре). У Мар же,
утверждает Кугель, полностью отсутствует эротический пафос как эстетическая категория, необходимая для раскрытия силы страсти. На особую «эротическую рассудочность» писательницы обращали внимание и другие критики. Может быть,
этим объясняется взаимный интерес друг к другу - ее и Брюсова, -творчество которого тоже отмечено «рассудочным эротизмом». (Кстати, его особенно остро поразило самоубийство Мар, и он откликнулся на него в своем стихотворном дневнике 1917 года.21)
Помимо «сексуальных вольностей», которые позволяла себе Мар, критиков возмущало то, что действие всех ее произведений разворачивается в Польше.
Некоторые даже патетически восклицали по поводу ее произведений, писавшихся в период первой мировой войны: «Как это теперь, когда сама Польша реально распята на кресте войны, могла Анна Мар, как будто родная Польше по крови,
заслонить этот крест родины «крестом» патологической эротики!»22 В этом восклицании стоит особо обратить внимание на слова «как будто родная Польше по крови». Очевидно, польский колорит в произведениях писательницы был настолько силен, что заставлял думать о ее польском происхождении. А один из проницательных критиков в связи с этим, очевидно намекая на «плохой» русский
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
8
язык автора, заметил, что повесть «Тебе единому согрешила» (1915) кажется переводом с польского.23 Но «польский колорит» произведениях Мар не сводился к couleur local, что в свою очередь тоже вызывало недовольство критики. По этому поводу один из них раздраженно заметил: если «польские имена <...> заменить другими, а ксендзов назвать аббатами или пасторами, то впечатление останется то же», т.к. писательница дает вообще быт, присущий «европейской буржуазии средней руки».24 Но Мар не ставила перед собой задачу воссоздавать национальный польский колорит, ее цель, к которой мы еще вернемся, заключалась в другом. Она выбрала Польшу местом действия своих произведений совсем по иной -
религиозно-психологической - причине.
Никакого реального отношения к Польше она не имела. Как уже указывалось она была дочерью обрусевшего француза Бровара (известного художника-
пейзажиста, действительного члена Академии Художеств). Псевдоним ее был взят,
по одной версии, из пьесы Г.Гауптмана «Одинокие», где имя Анны Мар носила
русская девушка, по другой, на которой настаивала сама писательница, он напоминал о Маре - индийском духе Зла в буддизме. Но тем не менее в центре ее повествования всегда находится одна и та же героиня - «привлекательная женщина,
душевно одинокая, католически религиозная, чувственно взволнованная, социально непристроенная».25
Естественно напрашивается вопрос: «Что ей Польша? Зачем? Носит ли ее увлечение этой страной экзотический характер или имеет глубинный смысл?»
Ответ на этот вопрос попытался дать в статье, опубликованной уже после смерти писательницы, Ю.Волин. Согласно его предположению, именно неутолимая потребность в страдании заставила ее обратиться к католичеству. Ей это было нужно, чтобы превратить комнату в монастырскую келью, спать на жестком ложе, а
на вопросы, куда делись сделанные ей подарки - дорогие цветы, книги - отвечать: «Отнесла в костел». Он проинтерпретировал весь ее жизненный путь, как цепь страданий , зачастую нелепых, сочиненных, но бесконечно искренно
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
9
переживаемых. Он уверял читателя, что подношения костелу совершались для того,
чтобы потом «страдать, страдать, страдать, чисто физически», голодать,
испытывать нужду и всем рассказывать о своих испытаниях. На наш взгляд, это очень произвольное и даже навязываемая Анне Мар модель поведения. Судя по сдержанности и достоинству, с которой ее героини переживают выпадающие на их долю страдания, такое демонстративное поведение, такое взывание к сочувствию ей не было свойственно. Тем более, что имеются и другие свидетельства. Так,
близкая ее знакомая профессор медицины Л.Писаржевская, у которой гостила Мар за несколько месяцев перед самоубийством, говорила о ней, как о действительно сломленной жизненными испытаниями женщине (она в 16 лет ушла из дому,
начала зарабатывать публикациями в газетах и в 1906 году уже имела выпущенную в Харькове книгу - «Миниатюры»), возможно, прибегающей для успокоения к наркотикам. Во всяком случае сохранившаяся переписка Анны Мар свидетельствует о ее поразительном одиночестве: немного найдется писателей,
весь архив которых заключается в переписке ... с критиками. У нее на всем свете нет ни одной родной души, и она пишет тем, кого может заинтересовать хотя бы
объективно, кто не должен оставаться к ней равнодушным по ... долгу службы. В
этих же письмах звучит постоянный мотив трудного для женщины обретения своего места в писательской среде, сложностей с публикациями и одиночества,
одиночества, одиночества. И в ее религиозных переживаниях - реальных - не было ни тени экзальтации. О своей жизни она писала сухо и буднично: «Я пишу, читаю,
служу лектрессой, хожу в свой костел <...> «26
Но вернемся к интерпретации ее поведения и творчества, предложенной Волиным. Он также считал, что, поскольку в женском сознании высшим проявлением страдания является отвергнутая, безнадежная любовь, то Мар создает в своей жизни ситуацию, при которой ответное чувство - преступно. Такою является любовь к католическому священнику, она стала неистощимым источником трагедии «деятельным самоистязанием». Она, православная, переходит
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
10
в католичество, делается религиозной фанатичкой (возможно, это обстоятельство помогло в какой-то степени преодолеть трудности, сопряженные с захоронением самоубийцы; во всяком случае известно, что сначала отказывались рыть могилу,
совершать религиозный обряд, но в конце концов Мар все-таки была похоронена в польской части Московского немецкого (Введенского) кладбища27), начинает писать только о Польше, польках, ксендзах и ... любви. Она «несет крест
«отвергнутой любви» <...> изображает трагедию любви к давшему обет безбрачия служителю церкви. И сама льнет к источнику своего страдания, добивается почти публичных оскорблений», буквально «утопает в блаженстве страдания». «Ищущая страдания истеричка нашла выход»28 - таков суровый диагноз критика-мужчины.
При этом Волин так и не проясняет, была ли «история с ксендзом» «разыграна» в
реальности или понадобилась писательнице как наиболее выразительный способ проведения излюбленной идеи. Во всяком случае нигде больше никаких упоминаний о безответной любви к ксендзу мы не встретили, только в статье Л.Писаржевской содержится глухой намек, что какая-то несчастная любовь все же была и что она явилась одной из причин, побудивших Мар принять роковое решение. Но вряд ли это был ксендз, иначе автор статьи нашла бы способ намекнуть и на это обстоятельство.
Однако многое говорит и «за» точку зрения Ю.Волина. Чтение произведений Мар оставляет уверенность: «Это дневник, она пишет о себе». Ведь все четыре ее крупные вещи - повести «Невозможное» (1909) и «Идущие мимо» (1913), романы
«Тебе Единому согрешила» и «Женщина на кресте» - так или иначе, повторяясь в чем-то даже сюжетно, варьируют единый психологический и эмоциональный пласт. Она всегда повествовала о судьбе «одинокой и затерянной в жизни женщины», скорбела об ее «ищущей тепла и участия душе«29, наиболее полно проявляющейся лишь в одной сфере любовной. Недаром самым любимым ее псалмом был 142 псалом Давида. Недаром на одном из венков на ее похоронах была лента с надписью «Другу несчастных женщин», напоминавшая о том, что в