Письмо Н.Никандрова к Л.Н.Толстому (19 января 1898 г.). Публикация и послесловие (80
.pdf
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
М.В. Михайлова
(Публикация и послесловие)
Письмо Н. Никандрова к Л.Н.Толстому (19 января 1898 г.)
Москва
19 января 18981
Простите, Лев Николаевич, что я беспокою Вас своим письмом, но что делать? Много я терпел, старался заглушить терзающие меня мысли, теперь же чувствую, что дальше не в состоянии молчать, и я пишу именно Вам потому, что я, еще не читавши Ваших произведений,
был того именно направления, которого держитесь Вы: читая Ваши статьи, я почувствовал, что не я один таких мыслей. Особенно сильно возрадовался я, когда на днях случайно прочел отрывок из Ваших мнений об искусстве, - мне очень по душе пришлось то, что Вы говорите не в пользу искусства и не придаете особенно якобы облагораживающего значения нашим дорогим театрам, одним словом, я вполне симпатизирую Вашим идеям и все более и более чувствую отвращение к окружающему меня, и теперь мое отчаяние возросло до того, что я такую жизнь готов променять с удов[ольствием] на смерть, но меня от этого останавливает бедность родителей, но, виноват, я еще не сказал Вам, кто я такой и откуда я.
Я сын почтового чиновника, до настоящего года прожил в Севастополе, где окончил реальное училище и
Теперь состою студентом Московского Императорского Училища Путей Сообщения.
Во время жизни в Сев[астопо]ле я 8-ми лет уже самостоятельно путешествовал (пешком)
по прекрасным окрестностям Крыма, и вот тут-то я очень полюбил природу. Иногда, утомясь длинной дорогой, возвращаясь с рыбной ловли, я любил зайти в монастырь (Георгиевский или Херсонский, или Инкерманский и т.д.), и тамошнее монотонное пение при полумраке производило на меня сильное впечатление, и я чаще стал посещать монастыри, и мне даже не раз приходило в голову самому уединиться куда-нибудь и проводить время в молитве и
1 Письмо приводится по копии, хранящейся в семейном архиве сына. Оригинал – в музее Л.Н.Толстого в Москве.
2
созерцании природы, или же поступить в монастырь; мои мысли вскоре стали известны всему Севастополю ( как это и всегда бывает в маленьких городах). И меня даже прозвали «монахом».
Особенно много я странствовал, будучи в 6 классе (мне было, след[овательно] 16 ½ лет),
я даже по несколько раз ходил в известный м[онасты]рь Косьмы и Дамиана, находясь в дороге от 5 до 10 дней, вот тут-то и начало со мной делаться то, что я не ожидал, - я начал разочаровываться, т.к. завел знакомства с братией, которая, видя во мне молодого человека и,
след[овательно], приятного сотоварища (как они полагали) в делах «выпивки», откровенно стала мне открывать свою внутреннюю и внешнюю жизнь. И что же?
Мне пришлось убедиться, что это собрание дармоедов и развратников до крайней степени: водка и т.п. вещи – у них самое обыкновенное дело (я сейчас живо припоминаю, как я в первый раз в жизни узнал, что такое Марсала, т.к. я в первый раз нализался у монаха в келии).
И вот после двухлетних странствований по святым обителям я стал чувств[овать] к монахам и
«братии» даже отвращение. И странно – я не так уж стал относиться к религии, другими словами, впал в скептицизм. За мое оригинальное поведение меня считают неблаговоспитанным, т.к. я презираю танцы и всякие балы, соединенные с безрассудительной роскошью, вовсе не поклонник театров (в жизни был до 5 раз), визитов, а предпочитаю помыслить в уединении о волнующих меня вопросах и так иди иначе разъяснить их: мне некоторые доброжелатели хотели привить светские ухватки, но они были мне не по натуре, и я остался таким, каким был прежде, и вдруг попал в самое светское студенческое общество (одно слово «путеец» - что-то легкое, пустое, отшлифованное), пробыл полгода, и мне противно,
невыносимо. Я один – для поддержки моих мыслей – никого, все говорят, это, брат, философия,
выкиньте ее из головы, жизнь кратковременна, или «жить во всю, или не жить», я, конечно,
охотнее выбираю второе, но бедность родителей – препятствие, я должен по возможности обеспечить их материальное состояние, - Вы спросите, почему же я пошел в это Инженерное училище? Вот почему: родители не имели средств отдать меня в другой город, кроме Москвы, а
в Москве у меня есть добрые родственники, которые предложили мне располагать их средствами, необходимыми для моего высшего образования, в университет реалам нельзя, и
потому мой взгляд останов[ился] на этом Инженерном училище.
3
И я чувствую, что или сойду с ума, или надо бежать отсюда, чувствую полнейшую антипатию к столичной, часто безнравственной жизни (пока, конечно, сам не развратился, хотя чувствую стойкий характер и сильную волю, и я убежден, что был бы куда-нибудь очень пригоден). Все эти мысли не дают мне покоя, т[ак] ч[то] я просто не могу заниматься своими науками. Мне кажется, что будет лучше, если я просто убегу отсюда и буду странником-
скитальцем, т[ак] к[ак] я привык к разным неудобствам пешеходной жизни и укрепил свое здоровье, и имею крупную физическую силу, простуды не знаю.
Не знаю, что мне делать? Уж больно тяжело мне жить среди людей, не разделяющих мои мысли и совершенно другого темперамента: можно сказать, живу один, т[ак] к[ак] о
товариществе речи быть не может: они идут на бал компанией, а я не терплю этого ложного удовольствия – это, конечно, нас разделяет, что в связи еще с разными мелкими обстоятельствами (вроде – я никогда не носил и не ношу ничего крахмального) еще резче нас разъединяет.
Я вполне верю Вам, Лев Николаевич, чувствую, что Вы лучше всех можете мне помочь,
верю в Вашу доброту, предвижу, что Вы не откажете мне в своей помощи: посоветуйте, что мне делать? Как поступить? Как скажете, то и сделаю, т[ак] к[ак] я. Несмотря на свои 19 лет,
разочаровался в жизни; пробовал кое-что писать из развития своих чувств и в защиту своего настроения, но, конечно, я для этого мало подготовлен, не поспособствуете ли Вы моему развитию с этой стороны?
Повторяю еще, что я вполне полагаюсь на Вашу мудрость и убежден в целесообразности Ваших идей, Всякий совет Ваш послужит мне духовным лекарством и благодаря вам может из меня и выйдет что-нибудь хорошее.
Еще раз умоляю Вас не измените всегдашней Вашей доброте и известите меня о том впечатлении, которое произвело мое письмо, я жду с волнением и нетерпением каждую минуту
Вашего наставления и совета.
Всегда готовый чем могу служить. Искренно к Вам расположенный
Николай Шевцов Мой адрес: Москва, Инженерное Училище Ведомства Путей Сообщения (Тверск[ая] ул.)
Студенту 1 курса Н.Шевцову.
(Конверт: Заказное. В Тульск[ую] губ[ернию] Крапивницкого уезда. – в село Ясные Поляна – графу Л.Н.Толстому.
Адрес зачеркнут, другой рукой написано: Москва, Хамовники № 21, Штемпель: Москва, город, почта, 1819/I 98, другой штемпель отрезан).
4
Комментарий письма к Толстому
Николай Никандрович Никандров (наст. фам. Шевцов, 1878-1964) – русский прозаик, до революции выпустивший два сборника рассказов, пользовавшиеся популярностью –
«Береговой ветер», куда вошел самый знаменитый одноименный рассказ писателя, и «Лес».
Печататься начал с 1902 г. Существует легенда, поддерживаемая самим писателем, что путь в литературу ему открыл А.Грин. Никандров, будучи заключен как близкий к эсеровской организации в севастопольскую тюрьму, потешал сокамерников различными байками.
Смешные истории, произносимые у открытого окна, услышаны были другим заключенным,
который посоветовал записать рассказанное и послать в газету. Этим заключенным и оказался А.Грин. Так Никандров начал печататься в «Крымском вестнике», где помещал в течение 1903
года свои «Севастопольские картинки». Дебют в столичной прессе состоялся в том же году в
«Журнале для всех».
Однако Никандров не скоро ощутил себя писателем, все свое время отдавая подпольной работе. Получивший от Е.К.Брешко-Брешковской прозвище «Орленок», он вел пропаганду среди крестьян и рабочих в Пермской и Саратовских губерниях, в Нижнем Новгороде,
постоянно арестовывался, попадал по надзор полиции, неоднократно высылался (например, в
село Понгама Кемского уезда Архангельской губ.). Самое громкое дело: разработка плана убийства главнокомандующего Черноморским флотом адмирала Г.П.Чухнина,
осуществленного матросом Акимовым, а также, по его Никандрова, подготовка побега Б.
Савинкова с гауптвахты.
Как он сам признавался, писать приходилось украдкой, т.к. товарищи по партии никогда бы не простили такую «измену» революционному делу. Но, думается, не последнюю роль сыграла здесь и встреча с Л.Н.Толстым, который пригласил Никандрова на беседу после получения публикуемого ниже письма. Никандров вспоминал, что тогда, выслушав сбивчивый рассказ молодого студента о потери жизненных ориентиров, Толстой произнес сакраментальную фразу: «Верьте себе!» (несомненно, встреча с Никандровым в какой-то мере спровоцировала Толстого на написание в дальнейшем статьи с таким же названием). И эта фраза, а также совет идти в народ подтолкнули Никандрова к тому, что он бросил учебу в
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
5
Лесном институте (это решение совпало с готовящимся исключением его из этого учебного заведения за участие в студенческих волнениях) и стал преподавать в школе села Грязнухи Петровского уезда, а позже в Крестовоздвиженском училище в Пермской губернии.
Думается, что встреча с Толстым по-своему определила и другие жизненные принципы Никандрова, а также его моральный облик. Его всегда отличал предельный аскетизм по отношению к жизненным благам. Его жена вспоминала2 о его бытовых привычках,
относящихся уже к более позднему периоду - 1920-30-м годам, но ясно, что он не изменял им никогда: «К своему внешнему виду он относился очень равнодушно и одевался просто. Нельзя было представить его в хорошем костюме, при галстуке и тем более в выглаженных брюках.
Думаю, что погладить брюки ему даже не приходило в голову за всю жизнь.
Он ходил всегда в толстовках, которые в те годы можно было купить в магазинах -
зимой в суконных, летом в парусиновых. Больше одной пары брюк и одной толстовки у него никогда не было, только летом была лишняя пара на смену, так как брюки были тоже белые. На голове порыжелая кепка, зимой – ушанка. Башмаки, носки – самые простые, дешевые. В
комнатах всегда ходил в страшных войлочных шлепанцах, покупал на базаре, он всегда говорил, что чем хуже на нем одежда, тем ему приятнее.
Однако он не терпел, чтобы в одежде была неряшливость, что-то было порвано или отсутствовала пуговица. Все просто, старо, но аккуратно».
Возможно, и очень своеобразное отношение Никандрова к чтению и книгам тоже было продиктовано особым восприятием творчества Толстым, какое сложилось у него в последний период его жизни, когда порицалось все, что может быть отнесено к искусству как роду развлечения. Не случайно именно на этот аспект и обращает свое внимание Никандров в отосланном письме. И вполне вероятно, что это в сою очередь и пробудило у Толстого желание встретиться с молодым отрицателем театра, развлечений и пр. Приведем еще выдержки из воспоминаний жены, характеризующие никандровское, в общем-то уникальное в писательской среде, восприятие искусства: «Удивительной чертой характера Николая Никандровича была нелюбовь его к книге. Это звучит для писателя как парадокс. Но это так. Он никогда не читал.
Никогда не заходил в книжные магазины, никогда не смотрел книги и не имел книг, не покупал.
2 Жена Н.Н.Никандрова – Сазонова Наталья Алексеевна (1908-2001). Брак был заключен в 1929 г. : марта 1930 г. родился сын Гавриил. Воспоминания цитируются по экземпляру, хранящемуся в семейном архиве сына
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
6
Он не любил читать, и я уверена, что он не читал даже «Войну и мир». Он не в состоянии был прочитать большую книгу, роман, что-нибудь коротенькое он еще мог осилить, поэтому он признавал Чехова, знал кое-какие его рассказы, и у него была даже тоненькая трепаная книжечка Чехова, единственная книжка в доме.
Он не читал сам и не переносил, чтобы читала я. Стоило мне во время чтения выйти из комнаты, как по возвращении я уже не находила книги. Николай Никандрович моментально ее куда-нибудь запрятывал, иногда запирал в свою корзину3. Я искала, злилась, а он говорил: «Женщинам вредно читать книги. Ты что, хочешь учиться как изменять мужу?»
Когда Гаврюша4 с раннего детства стал проявлять интерес и любовь к книге. Он очень удивлялся этому, но не мешал мне читать ему.
Однажды мы шли с ним мимо Китайгородской стены напротив Политехнического музея.
Вдоль этой стены всегда был большой развал книг, которые тысячами лежали на земле, на расстеленных рогожах, парусине. Любители и знатоки книг находили на этом развале очень старинные. Очень редкие и ценные книги. И вдруг я увидела большую детскую книгу, красочно оформленную, под названием «Сказки деда Всеведа». Я сразу кинулась к ней, горя желанием немедленно купить. Но деньги были у Николая Никандровича, я просила у него, а он не давал,
говоря. Что книги ребенку ни к чему. Мы отошли, я просила, умоляла, требовала, злилась, а он,
поиздевавшись, наконец дал деньги, и я купила книгу. Счастливая, принесла домой, вышла на кухню, а когда вернулась, то на обложке очень крупно было уже написано «Папа – Гаврюшке». Ну, что ты будешь делать, ну папа - так папа, главное, что книга есть. /…/
Когда наш сын рос, он не мешал ему читать и книги не прятал и даже разрешил ему записаться в писательскую библиотеку, но страшно удивлялся. Что тот находит удовольствие в чтении. /…/
Но не любя читать, не читая, Николай Никандрович обладал каким-то необыкновенным даром проникать в незнакомую ему книгу. Сам он никогда не интересовался и не брал такую книгу в руки, но если по ряду обстоятельств ему надо было дать ей оценку, ему достаточно было прочитать несколько страниц. Чтобы составить о ней точное, правильное мнение. С
первых не только страниц, а строк он определял ее художественную цену, степень
3В корзине Никандров хранил весь свой домашний скарб.
4Сын Никандрова Гавриил.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
7
талантливости или отсутствия таланта у автора, значимость ее содержания. И не читая, он с полным знанием обсуждал эту книгу с лицом, тщательно ее прочитавшим5. И не ошибался.
Меня это всегда поражало.
Одно время, в 50-е годы6, он вел занятия с начинающими писателями. Как они были организованы и на каких условиях. Я не помню, но он вел эти занятия и очень успешно, были довольны обе стороны, Для меня остается загадкой. Как он мог беседовать о литературе с людьми, конечно, более начитанными, чем он сам, и как разбирал их произведения, не читая полностью, если это произведение было большим. По-видимому, он читал 2-3 страницы начинающего автора, просматривал и составлял мнение. А выразить это мнение он мог художественно и талантливо, так, чтобы заворожить и убедить не только этого автора, но и всю аудиторию.
Николай Никандрович не только не любил читать, он не любил театр, не любил кино
/…/».
Как видим, истоки такого отношения к искусству проглядывают уже в письме к Толстому. Как бы в противовес «книжности» Никандров всегда упивался «живой жизнью»,
ценя ее превыше всего. И это тоже идет у него от Толстого. Это восхищение художественно организует его лучший рассказ – «Береговой ветер», а также и другие наиболее удачные произведения писателя7 .
5Много ценных замечаний по поводу выходящих книг содержится в переписке Н.Никандрова с товарищами по писательскому цеху, хранящейся в РГАЛИ.
6На самом деле такие занятия с начинающими писателями Н.Никандров вел еще в 30-е годы.
7Подробнее см.: Михайлова М.В., Красикова Е.В. «Индивидуальность свою пишущий должен отстаивать – это и есть талант» // Никандров Н.Н. Путь к женщине. СПб., РХГИ. 2004.