9976

КАК БЫЛ ВЗЯТ ГОРОД СОАССОН 2/14 ФЕВРАЛЯ 1814 ГОДА (1).

(Извлечено из Дневника и добавлено позднейшими примечаниями.)

Генерал-лейтенант Михайловский-Данилевский, описывая поход во Францию в 1814 году, разсказал о взятии Соассона, по материалам, очевидно, односторонними и, не будучи сам свидетелем события, впал в большия погрешности, которыя искажают историческую истину. Михайловскому-Данилевскому все верили на слово, и его повествования, без дальнейших хлопот, вводятся во все позднейшия сочинения, как напр. особенно в статьи Военно-Энциклопедическаго Лексикона. Между тем бумаги, хранящияся в архиве Генеральнаго Штаба, конечно показали бы многое в ином свете (2). Безусловное переписывание неверных повествований, преображая истину, наконец соделается принадлежностию Истории. Генерал Гурго справедливо замечает (Campagne de 1815); L'erreur à force d'être répétée finit souvent par être prise pour la réa!ité", т. е. повторяемое искажение, потому только что его повторяюсь, принимается наконец за истину.

Умалчиваю о том как излагается движение корпуса барона Винценгероде от Дюссельдорфа (где он перешел Рейн) до Лаона; это не принадлежит к настоящей статье, и разбор повествуемаго автором об этом движении был бы очень про странен. Приступаю прямо к предмету.

князь и дежурный генерал) и генерал-маиор барон В. И. Левенштерн. Оба они, принимая живое участие в осаде Соассона, могли бы оценить истину изложения. Будь статья напечатана в свое время, историограф войны 1814 г., ген. лейт. Богданович, может быть, не допустил бы в своей книге ошибочнаго изложения этого замечательнаго эпизода.

(1) Статья эта представляема была к печати два раза, в 1858 и 1863 годах, но оба раза не могла появиться в свет по неизвестным автору и тем не менее не зависевшим от него обстоятельствам. Из близких свидетелей и деятелей описываемаго события до сих пор находятся в живых: генерал-адъютант граф Сергей Григорьевич Строганов; в отставке, генерал-маиор Александр Васильевич Пашков (оба тогда были адъютантами генерала барона Винценгероде); граф Густав Армфельд; генерал отъ инфантерии А. Н. Белогужев и др. Но в 1858 году были между прочими еще живы С. Г. Волхонский (в 1814 году

(2) Секретный Архив с бумагами о действиях корпуса г. а. барона Винценгероде в 1813 и 1814 годах поступил от меня в Департамент Генеральнаго Штаба только в 1826 году. В архиве этом, независимо от официальных донесений и распоряжений на русском языке, сосредоточивалась вся конфиденциальная переписка на языках: французском, немецком и частию на шведском; для этой переписки состояли при мне офицеры генеральнаго штаба, знавшие эти языки. В числе моих обязанностей было и ведение секретнаго журнала.

адъютанта Чернышева, автор говорит на 118 стр. своего „Описания похода во Францию" что „когда Винценгероде пришел в Лаон, он недоумевал (3), в которую сторону ему обратиться для поспешнейшаго соединения с действующими армиями?.. Чернышев советовал ему нe колебаться, в выборе дальнейших действий и, не теряя ни минуты, идти на Соассон и взять его приступом." Затем Чернышев, устами автора, излагает всю выгоду такого движения.

После сего автор (стр. 119), говорит: „Взвешивая с одной стороны опасность предприятия, а с другой, выгоды от удачнаго совершения, Винценгероде разрешил Чернышеву идти на Соассон, однако с тем же самым условием, каким он обязал его при переправе чрез Рейн (4), т. е. что Чернышев принял на себя ответственность в неудаче приступа." Не знаю, из каких источников такая фраза могла занять место в Истории? Кто знал, или лучше сказать, бывал свидетелем отваги барона Винценгероде, тот удивится, читая вышеприведенныя строки. То же удивление поразит и знавших ум и ловкость Чернышева. Можно ли предполагать с одной стороны, чтоб Винценгероде, одаренный всем известною предприимчивостью и постигавший значение свое, как корпуснаго командира, отдельно действующаго, мог вступать в торг с подчиненным и слагать с себя ответственность в случае неудачи?! А с другой, чтобы Чернышев мог взять (и с какого права?) на себя столь тяжелую ответственность — штурмовать укрепленный город с своим малочисленным отрядом, в котором было только два егерские полка (19-й и 40-й), числительностию в обоих с небольшим в тысячу человек. Читать это тем страннее, что автор тут же, несколько выше, говорит: „Горестно было (т. е, для Винценгероде и Чернышева), что Наполеон, по важности Соассона, вверил защиту его одному из старинных сослуживцев своих в италиянских походах, генералу Руска, имевшему до семи тысяч гарнизона, а потому нельзя было сомневаться в упорнейшем сопротивлении." Не говорю уже о несообразности условий, будтобы сделанных у Винценгероде с Чернышевым; но можно ли приписывать Чернышеву такую неосновательность? После свидания в Авене оба генералы не сближались до стен Соассона, чтобы заключить такой торг словесно; на бумаге же оно быть не могло. Каким же образом это попало в Историю?

(3) За две страницы выше, именно на 116, автор говорит о Винценгероде, что он, заняв Намюр, «не успел убедить генерала Бюлова» (начальника Прусскаго корпуса, бывшаго в составе северной армии крон-принца Шведскаго), «в необходимости идти во внутрь Франции» и т. д. Винценгероде пошел один, а это одно уже противоречит колебанию

выступил он (Винценгероде) к Лаону, откуда, судя по обстоятельствам, мог примкнуть к Блюхеру чрез Реймс, или угрожать Парижу чрез

т. корпусом, даже и тогда, когда бы он и чрез Соассон соединился сБлюхером; а по словам автора это соединение возможно только чрез Реймс.

(4) Винценгероде, стоявший в Бремене, получил приказание: отделившись от армии крон-принца Шведскаго, двинуться к Дюссельдорфу, переправиться чрез Рейн и вступить в пределы Франции. Движение было тотчас произведено; корпус собрался к концу декабря в Мюльгейме-aн-дер-Рур. Авангард занял Дюссельдорф. Когда от Чернышева было по лучено донесение, что собрано из окрестностей достаточное число лодок, Винценгероде приказал ему переправиться, и на другой же день двинул корпус к Рейну. По совершении сего, Винценгероде, вслед за Чернышевым, начал переправляться и занял Нейс, городок около семи верст от Дюссельдорфа (и авангард и корпус переправились чрез Рейн, когда шел, временами, по нем лед). На другой день, не дожидаясь отряда гр. Воронцова, находившагося еще на правом берегу, корпусная квартира перешла в Дик. В этот же день приказано Чернышеву, приезжавшему в Дик, идти на Ахен, а за ним на другой день последовал и корпус. Автор же описывает это следующим образом: ,,Когда средства к переправе были готовы, Чернышев, доложив о том корпусному командиру, испрашивал разрешения его начать немедленно переправу, но получил в ответ, что должно еще повременить, пока пройдет лед (!), и устранены будут разнаго рода опасности, с переправой сопряженныя. Тщетны были возражения о возможности переплыть Рейн и необходимости поспешнее стать на одну высоту с другими действующими армиями. Винценгероде решительно отказал в согласии отлагая исполнение высочайшей воли (!!!) до благоприятнаго времени. Наконец, он уступил настояниям Чернышева (!) и велел ему переправляться, возлагая однакож на него ответственность в случае неудачи (!)." Далее разсказ в том же духе, т. е. Винценгероде везде выставляется человеком самым ничтожным, даже ослушником высочайших повелений!!.. Прискорбно читать все это тем, которые были близкими свидетелями события! Мужество и рыцарская храбрость Винценгероде известна всем бывшим близь него в 1812, 1813, 1814 годах. При всех дарованиях Чернышева, род службы его был причиной, что лишал его возможности, в продолжение этих трех лет классической войны, быть в каком либо генеральном сражении. Из помянутой трехлетней войны он был только свидетелем битвы под Ганау, когда Наполеон опрокинул Вреде; но и тут Чернышев не принимал никакого участия, оставаясь отдельно с своим конным отрядом на некоторое разстояние влево от Баварцев. Под Лаоном, где только приготовлялась генеральная битва, Чернышев не имел случая проявить те дарования, которыми он обладал. Следовательно, по этому самому, он не мог в то время опытностию и взглядом стоять выше Винценгероде, который всегда и везде оправдывал ожидания государя, разделявшаго славу своей армии на полях битв; притом и наука не была Винценгероде чуждой для применения оной к практике, где того требовалось.

А военный историограф наш, говоря о взятии Соассона, вовсе не упоминает о Винценгероде так, как будто он и не принимал не толькочто какого-либо участия, но как бы ни его, ни корпуса тут и не было, а подвиг совершен одним только Чернышевым!

Между тем вот как это происходило.

Из Авена (5), 31 января, корпус, в один переход, пришел в Вервен; на другой день, 1 февраля, в Лаон, уже поздно. В три часа по полуночи, 2 Февраля, он выступил к Соассону и около часу по полудни сосредоточился в двух верстах от сего города. Все это не показывает той нерешительности и тогоколебания, которое приписывается Винценгероде. Умолчу о том, что происходило в авангарде Чернышева до прибытия Винценгероде, потому что я не был тому свидетелем (6); разскажу только то, что видел и в чем участвовал.

Во всех движениях корпуса, Винценгероде всегда находился при нем; так было и на переходе от Лаона к Соассону. Сделав краткий отдых при ферме Анж-Гардиен, корпус пошел далее. Винценгероде, с своим штабом, был в голове онаго. Ехав вольным шагом, он достиг до с. Круи, откуда Соассон уже вполне открывался. Проехав это селение, на возвышении, склоняющемся к городу, не в полных двух верстах от онаго, барон Винценгероде приказал на этом месте остановить корпус, несколько отставший, а сам поскакал к авангарду. Я, по обязанности, в числе других, следовал за ним.

В ядрах, картечи, а потом и в пулях, выпускаемых со стен города, недостатка не было. Барон свернул вправо от шоссе и подъехал к старому почтовому дому (о котором упоминает МихайловскийДанилевский называя оный постоялым, а Военно-Энциклопедический Лексикон правильно—почтовым), отстоявшему не более, как на тридцать сажен от городских ворот. Ружейная перестрелка была довольно живая. Чернышев подошел к Винценгероде, остававшемуся верхом; что они говорили, я разслышать не мог; но корпусный командир говорил горячо, и потом вдруг, поворотив лошадь на лево, быстро выехал из-за строения (скрывавшаго тут бывших от неприятельскаго огня) на шоссе. За ним вначале последовали, ближе к нему находившиеся и не слезавшие с лошадей, адъютанты его: путей сообщения барон С. Г. Строганов (ныне граф и генерал-адъютант); Павлоградскаго гусарскаго полка Ржевский и Генеральнаго Штаба штабс-капитан, гр. Густав Армфельд. Вслед за ними последовали начальник штаба генерал-маиор Ренне, дежурный генерал кн. С. Г. Волконский, я и другие. Со стен посыпались пули. Винценгероде, продолжая курить трубку и сохраняя обычное присутствие духа, ободрял находившияся тут, по сторонам шоссе, две егерския роты: Старова и Полухина, броситься к воротам, а подошедшему в это время командовавшему бригадой полковнику М. Н. Мацневу, отдавал некоторыя приказания, и потом поехал к корпусу. За ним последовала вся его свита, исключая кн. Волконскаго, испросившаго дозволение остаться при авангарде. Отъехав около полверсты, Винценгероде указал мне, в право, саженях в пятидесяти от дороги, маленькое возвышение, на которое немедленно приказано поставить батарейную роту полковника Н. Н. Антропова. Корпус начинал уже останавливаться на указанном месте; 21-я дивизия, в колонне, на право

от шоссе, 24-я на лево. Я подска кал к роте Антропова, но его не нашел (он был потребовал к начальнику артиллерии, ген.-маиору Мерлину), и старший по нем капитан Эйлер повел за мной роту; на пути догнал нас и Антропов. Усмотрев, что храбрый полковник Мельников с своими казаками разъезжает впереди назначеннаго для батареи места, я поспешил предупредить его, и казаки тотчас стянулись влево. Достигнув до указаннаго места, рота снялась с передков и открыла учащенное действие, после чего я оставил оную, и, возвратившись, нашел корпуснаго командира почти с версту впереди корпуса, вправо от дороги, у стога сена: он и свита, спешившись почти все, отдыхали. Ядра и пули из крепостных ружей переносились; многие из конвойных были поражены ими, а у некоторых из нас пробиты шинели и бурки. Не прошло десяти минут по моем приезде, прискакал кн. Волконский и, не слезая с лошади, первое его слово было: „Mon général! la ville est à vous." т. e. генерал, город — ваш. Вот что там произошло: по отъезде Винценгероде от авангарда, ободренные им егеря, отыскав два толстыя бревна и раскачивая их, пробили слабые ворота и заняли оные. В этом именно случае петарды, о которых говорит Михайловский Данилевский, употреблены не были; это могло быть, но прежде прибытия Винценгероде, когда, по повествованию автора, два раза штурмовали, но неудачно.

(5) Здесь передано было мне секретное отделение, которым до того времени заведывал подполковник Генеральнаго Штаба Насакин, оставленный в Авене комендантом.

(6) В тот же самый вечер, из разсказов участников, мне сделались известными все подробности, независимо от донесений для составления военнаго журнала.

Начальник штаба тотчас послал меня в город, чтоб привести коголибо из меррии, для получения необходимых сведений. Подскакав к воротам в то самое время, когда полковник П. П. Сухтелен вел на рысях свой Волынский уланский полк в город, я вместе с ним проник туда; перестрелка, но очень слабая, продолжалась в городе с егерями; неприятель везде стремглав бежал (7). С трудом я мог выполнить приказание, ибо не было видно ни одного жителя. Наконец, один пленный разсказал мне, где находится меррия; она была далеко. Чтобы выиграть время, я взял пленнаго с собой; он, казалось мне, мог удовлетворить необходимости. Я также нашел возможность взять еще одного из почетных жителей, назначив для себя у него квартиру, и там оставил казака и улана (что успокоило Француза, ибо он видел в этом залог безопасности для своего семейства). Оба они взяли лошадей от спешенных мною казака и улана, и мы поскакали к корпусному командиру. В самых воротах встретил я въезжающаго в город г. а. Чернышева: он видимо был недоволен тем, что я въехал в город прежде него, или, лучше сказать, не упредив его о полученном поручении. Словам моим что „мне сказали, будто он уже в городе" Чернышев, кажется, не поверил.

Отъехав с полверсты по шоссе, я встретил и корпуснаго командира, ехавшаго рысью. Я отдал ему отчет о том, что видел, а начальнику штаба объяснил встречу с Чернышевым. Он доложил тотчас корпусному командиру и успокоил меня. (8).

(7) Здесь произошел забавный случай: подъехав нарысях к мосту, чрез который, без большаго сопротивления, перебежало уже несколько егерей, храбрый и достойный полковник Сухтелен велел прибавить рыси, чтоб успеть переехать его прежде подходящей колонны егерей. В это самое время, около пятидесяти ослов, находившихся на одной из ближайших к мосту мельниц, вырвались из-под запора и, с обычным криком, бросились чрез улицу. Лошади, еще не свычныя с этим животным, пришли в ужасное смятение; многия понесли, другия, поскользнувшись, упали на мостовую. Долго лошади наши не могли освоиться с ослами. Впоследствии их было множество при полках. Делавшие этот поход вспомнят забавное происшествие, которому последствием был приказ: ,,Не впускать в Париж ослов, находящихся при войсках."

На площади, насупротив меррии, корпусный командир нашел Чернышева. Тут был мер с своими товарищами и несколько пленных, разных чинов. Винценгероде опять не сходил с лошади и, оставив начальника штаба собирать нужныя сведения, сам, в сопровождении Чернышева, выехал из города по направлению к Парижу чрез ВиллерКотре и к стороне Шато-тьери. Обозрев кругом около четырех верст пространства и отдав нам приказания, в случае тревоги, где, как и какия расположить войска, Винценгероде возвратился в город. Начальник штаба приказал мне разобрать переданныя г. а. Чернышевым, оставшияся после убитаго генерал-лейтенанта Руска, бумаги, что с помощию двух офицеров генеральнаго штаба (графа Г. Армфельда и А. А. Ушакова) было сделано скоро; ибо бумаги находились в порядке, и те из них, которыя по свежести своей имели важность, тотчас были представлены начальнику штаба, с кратким пояснением (9).

Все, здесь мною сказанное о действиях барона Винценгероде при взятии Соассона, может быть подтверждено еще многими свидетелями. Автор „Описания похода во Францию, в 1814 году", отнимает у Винценгероде и у всего его штаба участие в этом деле, относя все к одному начальнику авангарда!

Но не столько личное присутствие Винценгероде у самых ворот города содействовало к покорению онаго, сколько быстрое появление корпуса должно было произвести влияние на гарнизон Соассона; ибо город, в особенности с этой стороны, мог быть штурмован во многих местах без особенной искусственной помощи. Не придвинь Винценгероде всего корпуса на пушечный выстрел, Чернышев с своим авангардом, состоявшим только из тысячи человек пехоты, не внушал бы опасения семи тысячам Французов, находившимся за стенами, правда полуразрушенными и едва ли исправлявшимися с первых годов XV столетия, когда в них боролся герцог Бургундский против Французскаго короля; но не менее того представлявшими возможность долгой обороны. Гарнизону стоило продержаться только одни сутки,

чтобы поставить армию Блюхера в самое критическое положение, что несомненно и последовало бы, если бы Чернышев оставлен был только при своих средствах. Это видно и из самаго повествования Михайловскаго-Данилевскаго, не умолчавшаго о том, что два штурма, сделанные Чернышевым, были отбиты, а штурмы эти происходили до прибытия Винценгероде с корпусом. Увидев же массу пехоты корпуса, ставшаго на пушечный выстрел от стен и выславшаго свою батарейную артиллерию для открытия огня, всегда предшествующаго в таких случаях наступательному движению, гарнизон понял безполезность обороны (10) и начал стягиваться на путь к Парижу. Конечно, и смерть главнаго начальника гарнизона, как всегда бывает в подобных обстоятельствах, могла иметь влияние, особливо в 1814 году, когда Французы не проявляли уже той энергии, которая их одушевляла в предшествовавшия войны. В эту кампанию мы узнавали преж них Французов тогда только, когда при них находился сам Наполеон.

(8) За Соассон, не бывши и трех месяцев в звании капитана, я был произведен, на 23-м году от роду, в подполковники.

(9) Бумаги эти сданы вместе с архивом, как упомянуто выше, в 1826 году, в Департамент Генеральнаго Штаба.

(10) Здесь длинно и неуместно было бы рассматривать все то, что Французские военные историки говорят об этом событии.

Должно полагать, что г. л. Михайловский-Данилевский руководствовался безъименной, в виде журнала, статьею, под заглавием: „Действие отряда г. а. Чернышева в 1814 году", напечатанной в Отечественных записках (П. П. Свиньина) 1822 г., №№ 25 и 26, где также нет речи о Винценгероде и об его корпусе, при взятии Соассона. Но безъименный сочинитель статьи видимо хотел подшутить, или имел какую-либо другую, сокровенную мысль.... Вот, что он говорит (№ 25, стр. 160): .... ,,Между тем г. а. Чернышев приказал полковнику Сухтелену

— правый фланг, а полковнику Бенкендорфу — левый, оба из кавалерии составленные, подвести быстро к городу" (не забудем, что на стр. 159 сказано: город окружен глубоким рвом и высоким валом) „на картечный выстрел и начать действие стрелками и осьмью орудиями".

Тут не нужно быть практическим военным человеком, чтобы усмотреть всю нелепость сего описания и совершенно противныя здравому разсудку распоряжения, приписываемыя так смело г. а. Чернышеву безъименным сочинителем!

Зачем подводить конницу на картечный выстрел к глубокому рву и высокому валу? Какими стрелками начать действие, когда оба фланга были составлены из кавалерии? Уж не разумеет ли здесь автор фланкёров? Это было бы еще забавнее. Между тем такой вздор или шутка может увлечь неопытных к подражанию: подводить к крепостным стенам на картечный выстрел конницу, тем более, что статья имеет характер военно-исторический. Много и очень много подобнаго разсеяно в наших военных повествованиях, что требовало бы строжайшаго критическаго разбора со стороны людей опытных в военном деле, и добросовестно желающих славы Русскому оружию. Но к

несчастно, эти люди, или остаются равнодушными, или не хотят напрашиваться на колкости, которыми их тотчас осыплют теоретики, родившиеся после этих великих событий, и за невозможностью бороться практическою наукою, обращающиеся к личностям, заглушая криком практическия наблюдения. Кто-то, недавно, оченьостроумно выразил в метафизико-юмористической статье, что ,,облысевшие и обеззубленные, в течение чуть не полвека, возстают на все живое, разумное (?), истинное, честное, идущее вперед и на оборот, дозволяют кадить только мертвому, восхищаться формою (!), а не идеею, и кричать, как по подряду, на всякую смелую попытку ума человеческаго, выставляя это ниспровержением общественнаго порядка".Участникам в великой эпохе классических войн возбраняют

Монмартра. Не эти, повторяю, деятели, возведшие своею кровию отечество на апогей величия, ищут ниспровержения своих славных дел, а..... Обращаюсь к предмету.

Несправедливо отнимать у лиц им принадлежащее. Г. а. Чернышев в эту эпоху был известен своими действиями с летучими отрядами. Натягивать в его пользу небывалое, значит ослаблять действительныя его достоинства и заслуги. Михайловский-Данилевский, в описании этого эпизода, следовал односторонним материалам, что проглядывает везде (тоже и в описании войны 1813 г.), где только коснется он до Винценгероде и Чернышева. Так напр., когда Винценгероде, стоявший в Реймсе, получил предписание идти опять на выручку Блюхера и овладеть

национальной гвардии. Предложенная ему сдача была им отвергнута. Тогда Бюлов, (с того самаго места, откуда 2-го февраля Русские овладели городом), открыл слабую пушечную стрельбу, а Винценгероде атаковал предместье города, лежащее на противоположной стороне и после упорной защиты овладел им. Наступившая ночь и проливной дождь, заставили отложить дальнейшия предприятия. Винценгероде дал повеление изготовиться, с разсветом, к общему штурму и приказал стрелкам, занимавшим взятое им предместье, присоединиться к войскам. Между тем, чтобы занять коменданта (11), послан был к нему

офицера соделали пролитие крови не нужным, ибо город сдался. Михайловский-Данилевский описывает это событие довольно верно,

до и здесь он не мог удержаться от некоторых выражений, которыя могли бы вовсе быть не сказанными, как потому, что они несправедливы, так и потому, что дают повод к неловким выводам и заключениям. Выражения эти суть следующия: „Тут многие невольно удостоверились, как блистательно было, за две недели пред тем,покорение Соассона Чернышевым. С небольшим отрядом успел он ворваться в этот, в стратегическом отношении, важный город, а теперь

стояли перед ним два многочисленные корпуса и колебались овладеть им". Автор не находился в корпусе Винценгероде; по этому он не мог подслушать самневольнаго удостоверения (13). Если же он от кого слышал, или читал записки участника, то это так важно, что следовало бы, как он делает во многих других местах несравненно меньшаго значения, указать на материал. Голословно же обвинять так часто и так резко Винценгероде, справедливо пользовавшаяся доверенностию государя, который неоднократно был свидетелем военных дарований его, более чем неосновательно.

(11) Настоящаго военнаго совета не было. Генералы, посещавшие барона Винценгероде, могли вести об этом разговор и обмениваться мыслями.

(12) Прусские военные повествователи приписывают успех этот себе, не смотря на то, что граф (впоследствии князь) Воронцов, по капитуляции, занял город. Наши военные литераторы равнодушно допускали всех немецких писателей приписывать все себе, в продолжение 1813 и 1814 годов. Русские ставятся ими, в их описаниях, не только-что на втором, но часто на третьем плане, а иногда и вовсе не упоминают об них, и в тех битвах, где Русские выносили всю Германию на себе: Русские им, дескать, во многом еще и мешали; они одни распорядились бы лучше, т. е. опять впустили бы в свои столицы французских военных генерал-губернаторов, а в крепости наполеоновские гарнизоны.

Последния вышеприведенныя строки, от начала до конца, не имеют ничего справедливаго и опровергаются даже самым описанием автора. Неужели Винценгероде с корпусом, совершившим по слякоти усиленный марш, к вечеру должен был, в ночной мрак, при проливном дожде, на обум, начать штурм? Он отложил его к разсвету.

Но довольно об этом эпизоде. Заключу статью чрезвычайно, по моему мнению, любопытным выражением автора, когда он описывает движение Винценгероде из Намюра к Авену. Разумеется, что о Винценгероде не упоминается, а вот как сказано: „Движение к Авену, произведенное между Бомоном и Бинчем (Бенш?) останется памятно в военной истории тем, что по проложенному Чернышевым пути (!)

Веллингтон и Блюхер шли к Парижу после победы при Ватерлоо".

Это по моему мнению, пожалуй, можно было бы сказать, если бы кто ныне проходил по пути отступления Ксенофонта, или по дороге, служившей Александру Великому на походе в Индию; но путь, о котором идет речь, находится между многими крепостями Вобана и на пространстве, изрезанном шоссе и дорогами, по которым безпрерывно двигались войска во времена Людовика XIV и других, и прежде и после.

(13) Автор позабыл о сказанном им выше, что первые два штурма ворот не удались, а третий, удачный (повторяю) произведен был тогда, как подошел корпус, выдвинув батарейную артиллерию, и сам корпусный командир явился перед воротами.

К немалому удивлению и у г. л. Богдановича, в его „Истории войны 1814 года" (т. I, стр. 211) барон Винценгероде обзывается: ,,Вялым и лннивым, остающимся в бездействии г. а. Чернышев настаивает о

переправе в Дюссельдорфе; наконец Винценгероде разрешает приступить к переправе, ,,но однако же возлагает на него всю ответственность в случае неудачи"! Винценгероде (стр. 212)

продолжает двигаться ,,столь же медленно, как и прежде", и все это решительно без прямых указаний, а на слово. Пусть хотя бы г. а. Богданович сослался на Михайловскаго-Данилевскаго!

На стр. 213, опять нерешительность Винценгероде разрешить Чернышеву взять приступом Соассон; но, наконец, он разрешает ,,на столь важное предприятие, с тем однакоже, чтобы Чернышев принял на себя ответственность в случае неудачи". И опять ничем не подкреплено таковое сказание ! Неужели нет в Архивах ничего? Ну, пусть бы хотя частное письмо, и то имело бы здесь место; между тем мне помнится, что в сданном мною в 1826 году секретном архиве корпуса Винценгероде, есть кое-что и об этом эпизоде.

Вообще весь этот период и самое Краонское дело изложено неправильно; перепутываются, вводятся без должных цитат такия обстоятельства, которых вовсе не было. Словом, война эта имеет те же недостатки, как и война отечественная, точно тоже, что и война 1813 года.

Вот, мимоходом, один эпизод из этой последней войны. В конце II тома, описывая пребывание корпуса Винценгероде в Бремене, г. а. Богданович упоминает об экспедициях Чернышева, Бенкендорфа и других мелких отрядов; ни слова не сказано о взятии крепости Ротенбурга, да и имя оной вовсе не упомянуто; между тем как эпизод этот не маловажный. Около половины ноября, наследный принц Шведский, находившийся около Гамбурга, предписал Винценгероде безотлагательно овладеть крепостцею Ротенбургом, находящеюся на пути от Гарбурга к Бремену и на том основании, что, по дошедшим слухам, Даву будто бы имел намерение, если гарнизоны из других Эльбских крепостей и не присоединятся к нему, то с одним своим многочисленным Гамбургским гарнизоном внезапно оставить укрепления и чрез Ротенбург быстро броситься на корпус Винценгероде и пробиться к крепостям Нижняго Рейна. С падением Ротенбурга предприятие это не могло совершиться, ибо крепостца эта лежит на возвышенной плотине, единственном возможном пути сообщения (кругом непроходимыя и пространныя болота, начиная от Гарбурга и далее от Ротенбурга до Остероде). В тот же вечер я был послан для обозрения этой крепостцы, что на другой же день и исполнили, взяв из Остероде Башкирский полк и Яхонтова полка эскадрон маиора Ганибала. Когда я отдал отчет об обозрении крепости, тотчас же предписано было генералу Вуичу сосредоточить свою 24-ю дивизию и овладеть Ротенбургом, a мне на это время находиться при нем. Крепость была внезапно атакована с двух сторон, чему содействовал наступивший мороз, представивший возможность по замерзшему болоту подойти к самому гласису (14). После двухдневной жаркой перестрелки, крепость сдалась на капитуляцию. Эта последняя в нескольких пунктах, писана