Islamskaya_mysl_2_2017

С. А.: Доктор Соруш, я слушал Ваши недавние речи и интервью. Вы говорили о некоторых заблуждениях и призывали людей не поддавать- ся всем этим заблуждениям. Вы сказали, что одна из ошибок состоит в том, чтобы разбрасываться общими понятиями, такими как «тради- ция» и «современность». Вы сказали, что данные термины были изобре- тены историками, а не созданы Богом. Разве это не своего рода презре- ние к концептуализации?

Вне зависимости от того, какие существуют подводные камни, мы вы- нуждены изобретать понятия для описания тех или иных ситуаций. Когда мы используем термин «рациональность», мы описываем ситуацию, отно- сительно которой мы можем быть в большей или меньшей степени соглас- ны. Дажекогдамыговоримо«современности» («modernity»), мыможемсо- гласиться с выделением некоторых отличительных для нее характеристик. Высамиговорили, чтомыспособнынайтиопределенныепоказателидлянее,

иупоминали технологию, эмпирическую науку и идею прав среди этих пока- зателей. НеприводитлиВашподходксвоеобразномуотказуотконцептуа- лизации, в то время как Вы сами используете эти концепты?

А. С.: Не совсем так. Мой подход далек от отказа от концептуализа- ции — я считаю ее необходимой и действительно важной. Одна из тех важ- ных вещей, которую любой ученый вынужден делать — не только в соци- альных/гуманитарных науках, но и в естественных — это чеканить новые концепты. Возьмите очень полезный в эмпирических науках термин «энер- гия». Энергия представляет собой понятие, которое было придумано физи- ками. В нем нельзя обнаружить то, что известно в качестве энергии в лю- бом другом месте. Когда мы производим эти концепты, то мы используем их как инструменты. Инструменты для чего? Инструменты для лучшего понимания вещей или более осмысленного манипулирования ими. Всё это нормально. Всё это весьма похвально. Но то, о чем я предупреждал, было направлено против того, чтобы принимать эти инструменты за реальность как таковую (как мы иногда делаем) и думать, что все они существуют, — подобно романисту, который имел обыкновение говорить: герои, мною изо- бретенные, сопротивляются мне.

Это та ситуация, в которой мы находимся в настоящее время. В конце концов, гуманитарные дисциплины, история, естествознание, физика, хи- мия и т.д. — всё это в основном наши собственные конструкции. Мы из- мышляем концепты и используем их для анализа и объяснения природы

иобщества. Но мы, кажется, забываем на полпути, что эти понятия явля- ются нашими конструкциями, и начинаем приравнивать их к реальности. Именно в свете такого рода ошибки и заблуждения я и высказал свое пред- упреждение.

Посмотрите: когда эти самые концепты, такие как «рациональность», «Запад», «традиция» и «современность», подвергаются вопрошанию и де- конструкции — то есть когда они разбиваются на свои составные части и свои компоненты, определяющие их в том, что они есть — ответы на многие вопросы становятся гораздо яснее.

Для того чтобы ответы стали яснее, сами вопросы должны быть постав- лены четко. Если вы зададите неоднозначный вопрос, вы не сумеете най- ти ясный ответ на него. Вот почему я, подобно аналитическим философам, всегда хотел прояснить сам вопрос. Даже в процессе преподавания — ко- гда кто-то из моих студентов задает мне вопрос, который оказывается не- однозначным, я, первым делом, уточняю вопрос для них и говорю: Вы име- ли в виду (а), (б) или (в)? Затем я начинаю отвечать. В противном случае, мы не в состоянии ни в чем обнаружить какой-либо ответ: ни тот, кто за- дает вопрос, ни тот, кто дает ответ.

Выдумки о традиции и современности, а также странные вердикты, ко- торые были высказаны в отношении традиции и современности, на мой взгляд, являются продуктом отсутствия строгого мышления. Благодаря не- большому усилию, эти ошибки могут быть исправлены, что позволит нам достичь значительных результатов.

С. А.: Вы также видите признаки этих заблуждений в обсуждении на- шего упадка или, как Вы выразились, нашего несчастья?

А. С.: Да. Одно из заблуждений среди тех, которые проявляются в дис- куссии об упадке или несчастье мусульман, состоит в том, что описывает- ся на английском языке как «персонификация» истории; то есть подразуме- вается взгляд на историю как на некоторый персонаж, который отправился в путь с намерением привести нас туда, где мы находимся сегодня. Пред- полагается выстраивание и организация исторических событий таким спо- собом, чтобы допустить, что история — это персонаж, со своими мотива- ми, намерениями и сознанием, маршировавший вперед ради достижения точки, где он стоит на сегодняшний день. Это очень наивное и ошибочное истолкование дел.

Если вы ругаете людей, которые жили в прошлом, не будучи знакомы с идеей интереса, или не зная идею права, или не имея никакого представ- ления о макиавеллистском понимании политики и т.д., то вы, как я считаю, занимаетесь самым наивным видом историографии, особенно в том случае, если вы также совмещаете с ней детерминизм и воображаете, что может су- ществовать только один вид истории — и что вы, следовательно, должны обладать только одной истинной историографией. А если вы используе- те способ существования вещей сегодня в качестве шкалы, с помощью

которой измеряете прошлое и потешаетесь над жившими ранее людьми за то, что они думали не так, как мы привыкли думать сегодня, и т.д., то это — те же самые ошибки, против которых я предостерегал.

Одно большое заблуждение заключается в применении незрелых и объ- емных концептов, которые были сконструированы историками. Хотя кон- струкции историков полезны в контексте анализа, тем не менее они есте- ственным образом вводят нас в заблуждение, если мы рассматриваем их в качестве ниспосланных Богом фактов. Однажды я прочитал в работах од- ного заметного иранского деятеля, который должен остаться неназванным, следующее: «Запад первым толкнул вперед либерализм, и затем, когда ли- берализм потерпел неудачу, он толкнул вперед марксизм». Как люди могут говорить нечто подобное? Что это за анализ? Это как если бы Запад был законспирированным персонажем, который пытается обмануть всех дру- гих и продолжает тянуть заговор за заговором из своей сумки с хитростями. Ошибочность персонификации Запада очевидна для всех, кто взглянет на это. Такого рода персонификации хороши для поэта, но они оказываются смертельным ядом для мыслителя. Когда Джалаладдин Руми пишет: «Мы свергли разум и выпороли желание», — он говорит очень красиво. Это как если бы желание и страсти — это осужденный человек, которого положи- ли на землю и хлещут кнутом. Это — поэтическое олицетворение, но ко- гда вы привносите такой метод в сферу мышления, приводите его в науку, то это подобно смертельному яду и понижает статус вашего суждения са- мым принципиальным образом.

Некоторые люди полагают, что философское говорение и философское мышление всегда требуют «откусывать большие куски». Я придерживаюсь совершенно другого мнения. Я считаю, что в действительности мы дол- жны постоянно разламывать вещи на мелкие кусочки, в декартовской мане- ре, и анализировать их для того, чтобы одержать верх над проблемой. Мы должны знать, где находимся, сколько мы уже решили в контексте анализа проблемы и сколько еще остается решить. Даже если вы продолжите по- вторять слова «традиция» и «современность» еще тысячу лет, вы всё рав- но не сможете узнать, в какой степени решена проблема, связанная с ними.

Во время выступления господина Хатами на съезде, посвященном го- довщине конституционного движения, я вошел где-то на середине речи. Одной из фраз, которые он произнес, была следующая: «За время суще- ствования конституционного движения мы заново открыли нашу нацио- нальную идентичность, и в настоящее время мы должны пересмотреть нашу традицию». Моим вопросом был такой: является ли традиция объек- том, который мы можем пересмотреть? Традиция — это тысячи вещей. Тра- диция — это наука прошлого. Традиция — это философия прошлого; это

мораль прошлого; это градостроительство прошлого; это экономика про- шлого; это политика прошлого и монархия прошлого. И сотни других ве- щей. Какие из них мы должны пересмотреть? Мой вопрос, адресованный господину Хатами и людям, подобным ему: должны ли мы вернуть древ- нююнауку, древнююнатурфилософию, древнююмедицинуипересмотреть их? Что мы собираемся извлечь из теорий Галена? Чего мы собираемся до- стичь, перебрасываясь расплывчатыми фразами вроде этой?

Япосетил конференцию в Турции, которая была посвящена традиции

исовременности. Испанец, который недавно принял ислам, вел речь об ис- ламской экономике. В середине своего выступления он достал из кармана кусок металла, показал его аудитории и сказал: «Вы знаете, что это такое? Это дирхам. Мы должны вернуть к жизни экономику дирхама и динара. То- гда у нас не будет ни инфляции, ни какой-либо другой из современных про- блем». Все стали улыбаться, но он продолжал. Переоценивая традицию, он пришел к заключению, что банкноты и доллар должны покоиться на клад- бище. Я слышал, что один из наших пятничных молитвенных лидеров при- шел к аналогичному выводу. Мои поздравления!

С. А.: Ну, когда господин Хатами или люди, подобные ему, говорят о пе- реоценке традиции, они ссылаются на ее составляющие, такие как рели- гия, которые упоминаются в их подходе к предмету. Не кажется ли Вам, что если мы будем следовать Вашему подходу к понятиям, то мы не смо- жем говорить вообще? При подобном отношении мы будем способны при- драться к любому обсуждению, и тогда исчезнет возможность высказы- ваться!

А. С.: Очень хорошо. Если это то, что он имел в виду, было бы непло- хо, если бы он выразился яснее и говорил о религиозной традиции, фило- софской традиции или научной традиции и т.д. Лично я подозреваю, что когда кто-либо говорит о «жесткости традиции», он в действительности не размышляет о вещи с помощью точных деталей, как Вы это предполагае- те. Холизм и персонификация истории настолько очевидны в дискуссиях такого рода, что их просто невозможно упустить из виду.

С. А.: Таким образом, Ваше возражение по преимуществу носит ме- тодологический характер?

А. С.: Да, это методологическое возражение. Метод подобен пути. Если вы отправляетесь в дорогу по ложному пути, то вместо того, чтобы при- быть в Мекку, вы в конечном итоге окажетесь в Монголии. К сожалению, эти вводящие в заблуждение методы стали соединяться с высокомерием определенного рода. Их сторонники думают, что другие люди не могут

использовать замысловатые слова, которые они используют, или что дру- гие люди не могут воспроизвести тот же самый набор фраз, которым они бесконечно разбрасываются.

В нашей собственной стране у нас есть подражатели, которые посто- янно нанизывают на цепочку эти типы заготовленных фраз и заполняют ими страницу за страницей. Но правда заключается в том, что таким спо- собом они не решают ни единой проблемы. Ученое смирение требует от нас, чтобы мы перестали говорить и писать в такой манере. Мы должны разрывать проблемы на маленькие, доступные для усвоения кусочки. Мы должны определить понятия, которые мы используем, и объяснить, из ка- ких компонентов они состоят. Мы должны решать небольшие проблемы. Когда мы сталкиваемся с большим концептом или сущностью, нам не сто- ит пытаться иметь с ним дело целиком, решая проблему на одном дыхании, потому что так мы ничего не добьемся.

Если мы примем правильный подход, то будем ценить также то, что делают другие. Я заметил, что большинство людей, пишущих о традиции и современности в нашей стране, часто насмехаются над теми, кто пытает- ся быть полезным в области технологии, биологии и тому подобного. Они думают, что, пока мы не разобрались с проблемой современности, вещи та- кого рода — это пустая трата времени. Мне это напоминает что-то подоб- ное тому, о чем в «Немецкой идеологии» писал Маркс. Некто стоял на бе- регу, омываемом рекой, и мог видеть, что люди заходили в воду и тонули. Он сказал: «Это происходит потому, что они не вступили в борьбу с иде- ей плавания».

С. А.: В таком случае Вы видите нечто проблематичное в деятельно- сти таких людей, как господин Аджудани, которые настаивают на том, что очень многие термины неверно поняты или неправильно используют- ся, и полагают, что это оказывается причиной множества проблем, или таких людей, которые говорят о лингвистических ошибках?

А. С.: Я купил книгу господина М. Аджудани около десяти лет назад в Германии и прочитал ее. Это хорошая, информативная книга. Я не ума- ляю и не отвергаю работу целиком и полностью. Но я выскажу одно кри- тическое замечание: почему мы вообще должны подходить к вещам таким образом? Понятия всегда на протяжении истории были подвижными и из- менчивыми. Мы не можем отрицать изменчивость понятий. Это справед- ливо даже для точных наук. Например, понятия силы и понятия массы не всегда означали то, что они означают сегодня. Если вы обратитесь к обла- сти физики, вы увидите изменения. Вот почему в истории науки имеется область обсуждения, известная как «понятия в потоке» («concepts in flux»),

то есть изменяющиеся, не зафиксированные понятия! Аналогичным обра- зом обстоит дело с такими концептами, как «нация», «народ» и т.п. Тоси- хико Идзуцу написал важную книгу, в которой он обсуждает развитие араб- ских терминов до и после возникновения ислама. То же самое происходит и в гуманитарных науках.

С. А.: Я думаю, пришло время задать вопрос о том, что мы подразу- меваем под «несчастьем», которое выпало на долю исламского мира, что- бы мы не впали в заблуждение в связи с использованием и этого концепта.

А. С.: Я прибегал к выражению «несчастье» для того, чтобы избежать термина «упадок»! Я не использую слово «упадок», ибо оно влечет за со- бой оценочное суждение. Я не хочу начинать всё это обсуждение с оценоч- ного суждения. Иначе говоря, я не хочу утверждать, что мусульмане или иранцы оказались в упадке, поэтому я использую термин «несчастье»; то есть имеются вещи, которыми обладают другие, но которых нам не удалось достигнуть или приобрести.

Позвольте мне, здесь и сейчас, высказаться на этот счет ясно. Я в дей- ствительности не знаю ответа на следующий вопрос: современный или же традиционный мир является лучшим? Жизнь в современном или в архаи- ческом мире сможет принести человеку больше счастья? Это касается не только меня. Не думаю, что вообще есть кто-нибудь, кто в состоянии дока- зать или продемонстрировать, что времена современности лучше, чем вре- мена домодернистского периода; или что времена до возникновения модер- на были лучше, чем современность. Ни одна из этих претензий не кажется мне очевидной, а аргументацию можно выстроить в пользу любой из них. Разумеется, я не буду игнорировать тот факт, что мы родились и живем в наше время. Мы вынуждены решать наши проблемы в этом мире, и сле- довательно, мы должны знать его достаточно хорошо.

Надеяться вернуться во времена, предшествующие модерну, — значит надеяться на невозможное. Это сумасбродная мечта, которая никогда не бу- дет исполнена. Я не знаю, является ли переход от домодернистских времен к современной эпохе прогрессом или упадком для человечества. Это дей- ствительно остается неясным для меня. Именно по этой причине я созна- тельно избегаю слова «упадок». Я предпочитаю использовать выражение, которое является менее нагруженным в ценностном плане, поэтому я го- ворю об «уменьшении удачи» либо о «несчастье».

С. А.: Не равносильно ли подобное отношение пренебрежению многи- ми, многими годами человеческих устремлений и опыта, а также всеми человеческими талантами, которые воплощают себя в жизнь?

А. С.: О, нет! Вовсе нет! Когда я использую термин «несчастье», то имею в виду, что имеется множество современных достижений в мире природы и в мире человеческой культуры, которые мы пока что не суме- ли приобрести.

С. А.: Но Вы говорите, что не знаете, какой мир лучше: традиционный или современный. Когда мы говорим, что мы не знаем, какой из них превос- ходит другой, то это означает, что мы не обращаем никакого внимания на все затраченные человеком усилия и на все научные, культурные и по- литические успехи и прогресс, которые имели место!

А. С.: Очень хорошо. В таком случае давайте обсудим эту тему в более точных и более определенных выражениях.

С. А.: Я отметил для себя эту же точку зрения в Ваших выступлениях, и это вызвало у меня следующий вопрос: Разве здесь не кроется действи- тельный отказ от современного мира и поддержка традиционализма?

А. С.: Смотрите, я не говорю о «лучше» или «хуже». Как я уже ска- зал, я не знаю, располагают ли современные люди бо́льшим счастьем, чем люди в прошлом. Это не означает отвержения современного мира. В со- временном мире мы путешествуем по воздуху, мы работаем за компьюте- ром, мы смотрим телевизор, мы применяем современные лекарства для лечения наших болезней и так далее. Мы отнюдь не отрицаем, что се- годня врачи даже не видят многих заболеваний, но только читают о них в книгах. Но в прошлом были распространены такие болезни, как оспа или чума. Мы также обладаем возможностью строить дома, которые спо- собны выдержать землетрясения и, кроме того, обеспечить нас многими другими формами безопасности в условиях городской жизни, которые не существовали в прошлом. Ранее люди подвергались большему риску, свя- занному с наводнениями, бурями, громом и ударами молний, нападени- ем диких зверей. Ничего из этого я не отрицаю. Но даже учитывая всё это, я до сих пор повторяю мое утверждение: я действительно не знаю, обла- дают ли современные люди бо́льшим счастьем, чем то, которым челове- чество обладало в прошлом.

Посмотрите на две мировые войны, случившиеся в XX в. По-видимо- му, они унесли жизни около 50 млн человек. Если вы возьмете все осталь- ные войны в истории человечества вместе, то я не думаю, что вы обнару- жите столь много погибших. Человечество сталкивается с потенциальной угрозой, притом невиданного доселе масштаба.

Мы рады и гордимся тем, что современные люди живут в информацион- ную эпоху. Это значит, что мы лучше информированы, чем люди прошлого,

о тех событиях, которые происходят вокруг нас. Сегодня, если в Соединен- ныхШтатахпроизошлоземлетрясение, выуслышитеобэтомвтечениечаса в тот же самый день. Если имеются какие-то значительные или не очень зна- чительные обстоятельства, в которых оказался тот или иной деятель, или об- наружениепещеры, илипубликациятойилиинойкниги, выможетеобэтом узнать. Впрошлом, возможно, несколькостолетийпрошлобыдотогомомен- та, прежде чем один мыслитель услышал бы даже имя другого. Но сегодня иуменя, иувасестьлегкийдоступкинформацииожизнимыслителей, ких идеям и критике их идей. Это всё действительно так, и нет никакой возмож- ности это отрицать. Но подобно тому, как возрос наш доступ к информации, усилилось и распространение лжи. Другими словами, ложь может быть рас- пространенастойжелегкостью, скакойраспространяетсяправдиваяинфор- мация. Так, многие люди сегодня живут под влиянием дезинформации. Речь идетотом, чтосредствамассовойинформации вИране, вСША или в Евро- пемогутманипулироватьсознаниемлюдейбеспрецедентнымсисторической точкизренияобразом. Производящаяновостимашина, предназначеннаядля манипуляциилюдьмиипромыванияиммозгов, всоответствииспожеланием властейпредержащих, работаетсегоднятакимспособом, которыйбылневоз- можен в прошлом. Вот почему я придерживаюсь того взгляда, что вместе со всемисвоимидостойнымигордостидостижениямисовременныймиртакже вывел на свет явления, заслуживающие осуждения. Люди были в прошлом менееинформированными, ноиложнойинформациибыломеньше. Сегодня они лучше информированы, но слышат лжи они также значительно больше. В прошлом люди владели меньшим числом технологических инструментов, такчтоонибылиспособнывноситьвэтотмирменьшезла. Сегодняжеулю- дейбольшетехнологическихинструментов, аследовательно, онимогутпри- нестикакбольшепользы, такибольшезла. Вобщемицелом, новыевозмож- ности, которые оказались в руках у человечества, могут быть использованы как ради добра, так и ради зла, как дляистины, таки длялжи.

Теперь же, если мы возьмем все эти вещи вместе, это сделает нас не- способными судить. Это заставляет нас быть весьма осторожными в на- шем суждении о том, действительно ли мы живем в мире, который сам по себе приводит нас к большему счастью или же нет. Это не означает, что со- временная наука не является более сильной, чем наука древности. Скорее, вопрос заключается в том, насколько эта сила способствовала человече- скому счастью, то есть совершенству теоретических и практических спо- собностей человека.

С. А.: Спор, как представляется, идет о пути использования этих воз- можностей. В определенном смысле допустимо сказать, что современная

мораль требует решения такого рода проблем. И современный мир распо- лагает способами уменьшения зла!

А. С.: Да, все чувствительные и склонные к размышлениям люди рабо- тают с этой целью. И мы не лишены надежды. Нам следует стараться изо всех сил, однако это не меняет каким-либо образом нашу оценку. Мы жи- вем в таком мире, где, несмотря на увеличение удовольствий, также уве- личились и невзгоды. И когда мы сравниваем его с миром прошлого, то не приходим к ясному и четко определенному приговору.

С. А.: Следовательно, мы должны в свете всего этого сделать вывод, что, когда мы говорим о нашем несчастье либо о нашем недостатке, или, например, когда мы говорим о современности, мы не обязательно утвер- ждаем, что сейчас дела обстоят лучше. Мы говорим лишь о том, что дела сегодня обстоят иначе и нам следует ознакомиться с нынешней си- туацией.

А. С.: Если мы говорим о существующей на данный момент совре- менности (modernity), то современность, существующая на данный мо- мент, такова, какой ты ее сегодня видишь! Как я уже говорил ранее, ве- сти речи о возвращении в прошлое в любом случае неуместно по той простой причине, что это невозможно. Говорить такое — значит брать на себя невозможность. Во всяком случае, нет ни единой причины по- ступать таким образом. Мы не должны тратить свою энергию на стрем- ление к невозможному. Мы вынуждены решать наши проблемы в совре- менном мире, как он есть сегодня. Однако я знаю также и то, что, говоря о современном мире, мы не должны обязательно думать, будто мы оказа- лись в лучшем мире. Нет! Современный мир имеет свои особенные про- блемы. Но мы не можем вернуться в прошлое, чтобы их решить. И вместе с тем мы не должны испытывать жалость к людям, которые жили в про- шлом, и считать, что они были несчастными и убогими. У них был свой мир, а у нас — свой. И нам необходимо пытаться улучшить тот мир, в ко- тором мы сегодня живем.

Теперь о том, что касается вопроса об исторической ситуации мусуль- ман: это несчастье или неудача, а не обязательно упадок или деградация, хотя могут иметь место и случаи вырождения, чего я не отрицаю. Но при- менять повсеместно термины «упадок» или «деградация» неуместно, осо- бенно тогда, когда концепт упадка объединяется с целой серией никуда не годных анализов. Например, есть один джентльмен, который, в подража- ние ряду французских мыслителей, стал продвигать идею «эпистемическо- го блока». Он предположил, что мусульмане страдают от «эпистемическо- го блока» в силу того, что они религиозны.

С. А.: Он, конечно же, использовал выражение «тип религиозной лич- ности».

А. С.: Да, «тип религиозной личности». В этой истории про «эпистеми- ческий блок» или в этом разделении вещей на сферу мыслимых и немыс- лимых нет ничего нового. Все это часто встречается в трудах французских философов и господин Мухаммад Аркун часто использует эти концепты

всвоих трудах и лекциях. Затем пришел еще один джентльмен и расши- рил эту теорию «эпистемического блока», чтобы использовать ее с целью атаки на религию. И он приобрел своих подражателей в Иране. Оставляя

встороне вопрос о том, кто изобрел и вывел на рынок эту идею, я озабо- чен самой этой идеей.

Смотрите, любая теоретическая система имеет свой собственный «эпи- стемический блок». Другими словами, она помещает вас в пространство, где определенные вопросы могут быть подняты, а другие вопросы не под- нимаются. Это не ограничивается религиозными системами, но относится ко всем системам мышления. Но поскольку у некоторых людей начались проблемы с религией, они взяли эту идею и сразу же связали ее с религи- озной формой мышления, решив, что подобная ситуация является уникаль- ной для религиозной мысли.

Но разве парадигмы, о которых говорит Томас Кун, не составляют в точ- ности именно это? Он утверждает, что, когда люди работали в рамках нью- тоновской парадигмы, некоторые вопросы для них становились немысли- мыми, а не просто не ставились. Они не возникают у ученых. Никто не задает эти вопросы, и никто не ищет на них ответы. Такая ситуация про- должается до тех пор, пока парадигма не достигнет конца отпущенного ей срока и не начнут возникать аномалии, а проблемы мыслительной системы постепенно не станут для всех очевидными. Затем новая парадигма сменя- ет старую парадигму. Подобное явление случается не только в религиозных системах мышления, но и в научно-эмпирических системах, и в философ- ских системах. Оно не является специфическим для религиозного мышле- ния. Каждая мыслительная система имеет свое немыслимое! Каждая мыс- лительная система создает ситуацию, в которой некоторые вопросы никогда не поднимаются. В физиологии у нас даже есть соответствующее понятие, известное как «торможение». На него часто указывал И. Павлов. Он гово- рил, что, когда мы начинаем что-то делать, наша нервная система автомати- чески подавляет другие действия. Например, когда вы выставляете правую ногу вперед, ваша нервная система будет тормозить движение вашей левой ноги вперед, в противном случае вы бы падали, что имело бы негативные последствия как для индивида, так и для вида. Тело ведет себя таким спо- собом для того, чтобы обеспечить сохранение вида. Эта идея торможения,