Выпуск 8

Личность и общество в творчестве Абэ Кобо и М. Булгакова 439

зицию высокомерного презрения к нищему духом и культурой пролета­ риату, игравшему роль «гегемона» на социальном поле тогдашней России. Возглавляемые председателем домкома Швондером представители «освобожденного пролетариата» пытаются, апеллируя к социальной справедливости, отобрать у ученого одну их занимаемых им комнат:

Общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно чрез­ мерную. Вы один живете в семи комнатах.

—Я один живу и р-работаю в семи комнатах, ответил Филипп Фи­ липпович, — и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под биб­ лиотеку.

Четверо онемели.

Восьмую? Э-хе-хе,— проговорил блондин, лишенный головного убора, — однако, это здо-о-рово.

—Это неописуемо! — воскликнул юноша14.

Особую ярость невежественных пришельцев вызывают, как видим, интеллектуальные интенции профессора, пожелавшего иметь отдельную библиотеку (символизирующую, на наш взгляд, вместилище драгоцен­ ных знаний, накопленных человечеством).

Большевики, как известно, поставили перед собой грандиозные зада­ чи по приобщению огромных неграмотных масс трудового народа к ми­ ровой культуре, и прежде всего — к грамоте. Разумеется, массы бывших крестьян были отлучены не только от высокой, но от самой элементар­ ной, бытовой культуры своего отечества. Попав в города, они, будучи вы­ битыми из привычной жизненной колеи и ошалев от предоставленных возможностей вели себя как победители в завоеванной стране. Лишен­ ные минимального культурного кругозора («разруха в головах»!), вчераш­ ние деревенские мужики и бабы отличались неопрятностью и считали классовыми врагами не сморкавшихся себе под ноги чистюль-интел- лигентов. Таким врагом видит профессора Преображенского Швондер,

Булгаковым как человек, созданный из прооперированной собаки. О по­ добном же мечтает глава захватчиков у Абэ: «Вот я изучаю возможность обучения собак речи… В основу я положил учение Павлова, открывшего физиологический механизм речи. При помощи гипноза я воздействую на мозговую кору собаки и таким образом добиваюсь эмпирического воз­ буждения речевого центра… Завершение моего исследования принесет большие перемены во всем общественном укладе»15(курсив мой. А. Л.). Можно констатировать любопытное сходство творческих приёмов Абэ и

14Булгаков М. А. Собачье сердце // Избранные произведения в двух томах. Т .1.Киев: Дншро, 1989. С. 471-472.

15Абэ Кобо. Вторжение (Ткннюся) // Новеллы японских писателей. М.: Наука, 1968. С. 124.

Булгакова, а главу захватчиков считать японским «профессором Преоб­ раженским».

Несмотря на то что люди-собаки у Абэ покалишь проектируются, сами члены семейства оккупантов вполне годятся на роль Шариковых— они столь же наглы, тупы, невежественны и обладают столь же животной на­ турой. Бросается в глаза параллель: семейка скотоподобных агрессоров во главе с «демократом», который увлечен идеей обучения собак речи, а с другой стороны — Шариков (уже овладевшая речью собака) в паре с пред­ ставителем власти Швондером, уверенно выступающим духовным руно водителем этого человекообразного.

Заметим, агрессивность свойственна и людям, и животным, но агрес­ сивность как реакция на угрозу жизненным интересам является необхо­ димым фактором выживания индивида и вида, биологической адап­ тивной реакцией. «Другой вид,— подчеркивает немецко-американский психолог и социолог Эрих Фромм (1900-1980), — злокачественная агрес­ сивность (или деструктивность) — черта специфически человеческая и не встречается в животном мире. Она не является биологически адаптив­ ной и не направлена на удовлетворение непосредственных жизненных потребностей»16. Как раз злокачественная агрессивность и свойственна отрицательным героям Абэ и Булгакова.

Можно продемонстрировать глубинное родство этих героев, призвав на помощь талант великого сатирика Джонатана Свифта (1667-1745). В его «Путешествиях Гулливера» (1726), гротескно осмеивающих полити­ ческое состояние и социальную организацию тогдашней Великобрита­ нии, выведены примечательные персонажи — еху, полулюди, ведущие стадный образ жизни и ориентированные на удовлетворение насущных животных потребностей. Характеризуя природные качества еху Свифт отмечает: «При всех свойственных им задатках хитрости и большом пред­ расположении к злобе, они подцаются обучению хуже всех других животных»17. То есть человек-животное чем просто животное, что успешно показал Шариков, превратившись из добродушного пса в чело­ векоподобного мутанта, своего рода еху.

Животные черты в человеке приобретают ту очеловеченную пороч­ ность, то негативное содержание которое отсутствует в естественной природе зверей. Подобно тому как трудовые отношения приобретают принципиально новые качества, «опредмечиваясь» (по Марксу) челове­ ком, в той же мере при насильственной социализации кардинально ме­ няется содержание животных свойств и в людях-елг/. В этом случае жи­ вотная естественность совершает новый виток в своем развитии, виток со знаком минус. Потому что на социальном уровне принципиально не­ возможен возврат к стадной естественности. Люди лишены инстинктив­

16Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности // Идеологическая борь­ ба и современная буржуазная философия. М.: ИНИОНАН СССР, 1989. С. 108.

17Свифт Дж. Путешествия 1улливера // Свифт Д. Избранное. JI.: Художе­ ственная литература, 1987. С .15.

Личность и общество в творчестве Абэ Кобо и М. Булгакова 441

ных поведенческих регуляторов, лишены бесхитростности животной психики, определяющей и упорядочивающей ритм и способ жизнедея­ тельности стада. В отличие от очеловеченных животных-шариковых и скотообразных еху природные животные не способны, например, на со­ знательную подлость по отношению к себе подобным.

Получается что шариковых-еху можно рассматривать и как ущерб­ ного человека, лишенного цивилизованности и гуманизма, и как ущерб­ ное животное, утратившее звериную естественность. При этом они не являются неотъемлемой частью природы, подобно остальным предста­ вителям животного мира, но противостоят ей. Отсюда неизбежная антиэкологичность шариковых-елх/, они обязательно будут разрушите­ лями, поскольку лишились опеки матери-природы, выступающей для всех животных мудрым поводырем.

Опасность доминирования черт еху в людях подстерегала человече­ ство на протяжении всей истории. Еще в 1726 г. Свифт сокрушался: «Ведь что касается еху, то очевидно, что даже в нашем городе их существуют тысячи, и они отличаются от своих братьев из Гуингмии только тем, что обладают способностью к бессвязному лепету и не ходят голыми»18. Гени­ альный ирландец усматривал свойства еху у большинства своих совре­ менников и весьма пессимистически оценивал шансы человечества на избавление от этих свойств, присущих в известной степени даже его персонажу-человеку. «Некоторые пороки, свойственные моей натуре еху, ожили во мне благодаря совершенно неизбежному для меня общению снемногимипредставителямивашейпороды, — признается герой, — осо­ бенно с членами моей семьи. Иначе я бы никогда не предпринял нелепой затеи реформировать породу еху в нашем королевстве. Но теперь я на­ всегда покончил с этими химерическими планами»19.

Еху потребители материальных благ, которые, в отличие от духов­ ных ценностей, ограниченно наличествуют на Земле, отсюда постоянная ненависть от недостаточной удовлетворенности, ненасытности вещами; отсюда вечная забота и вечная борьба за обладание всем сущим. 1Ъворя словами Фромма (воззрения которого, заметим, были близки экзистен­ циальной философии), главное для еху — иметь, а не быть. Кредо еху: «Чем больше я имею, тем больше я существую. Я чувствую неприязнь и враждебность ко всем остальным людям. … Я никогда не бываю и не могу быть довольным, ибо моим желаниям нет конца; я вынужден зави­ довать тем, кто богаче меня, и бояться тех, кто беднее меня»20. Более того, еху умудряются «материализовать» духовное, опошлить его, низвести до собственного уровня, а затем потребить. Разрушительная активность еху проистекает от неразрешимости постоянно терзающего их противоре­ чия между безграничной ненасытностью — ведь материальные желания

18СвифтДж. Указ. соч. С .15 19Там же.

20 ФроммЭ. «Иметь» или «быть». М.: Астрель, 2012. С .16; см. также: ФроммЭ. Душа человека. М.: Республика, 1992.

способны принимать сколь угодно изощренные, бесконечно разнообраз­ ные формы и ограниченностью имеющихся во владении еху матери­ альных ресурсов.

Не зря был скептиком Свифт. Двести лет спустя в другую эпоху, в дру­ гой стране, России, другой писатель — Булгаков продемонстрировал живучесть еху. Омерзительных героев «Путешествий Гулливера» сменили не менее омерзительные герои «Собачьего сердца». При этом Булгаков про­ извел метаморфозу, зеркальную Свифтовой, — взамен одичавших людей перед читателем предстало очеловеченное животное, бывший пес, полу­ чивший при социализации фамилию Шариков. И хотя личность новояв­ ленного еху в конце концов уничтожают, вернув объект эксперимента

впрежнее, собачье, состояние, гарантии невозникновения новых еху Бул­ гаков не дает. Скорее наоборот, есть гарантия их возрождения: ведь оста­ ется преуспевать создатель Шарикова — профессор Преображенский.

Заметим, что еху неслучайно просачиваются в ряды революционеров, зачастую составляя их большинство. Еху по душе всякое разрушение, де­ струкция, слом, а каждая революция есть, по сути, разрушение. Времен­ ная дистанция позволяет нам узнать дальнейшую судьбу многих преобразователей-ел^/, сначала уничтоживших прежнюю 1ультуру а за­ тем подвергшихся беспощадной чистке и закончивших жизнь у рас­ стрельной стенки. Но еху чрезвычайно живучи: с какой легкостью воз­ рождается низменное животное начало в людях, великолепно показал английский писатель Уильям ГЪлдинг в романе «Повелитель мух» (1954), описав деградацию и скотскую жестокость подростков, оставшихся без опеки взрослых.

ИАбэ Кобо в новелле «Тиннюся» знакомит нас с поколением еху второй половины XX в” начинающим одерживать первые победы. Вернемся

ксюжету «Тиннюся)>. Попав в неумолимые объятия семейки пришельцев, К. предпринимает ряд попыток освобождения от ее тиранической вла­ сти. Сначала герой обращается к управляющему дома, в котором снима­ ет квартиру. Однако управляющему наплевать на всё, кроме денег: «Кто платит — тому и сдаю, остальное не мое дело». (Здесь латентно просма­ тривается тема будущей всепобеждающей власти денег, разрушающей традиционные этические устои, что сегодня особенно наглядно демон­ стрируют процессы, происходящие в современном обществе — и япон­ ском, и российском.) Потерпев неудачу с управляющим, К. бросается

вполицейский участок, но также наталкивается там на стену непроница­ емого равнодушия. Такими историями мы сыты по горло, заявляют слуги закона, как бы подчеркивая типичность случившегося. Ничем не может помочь герою и адвокат — к нему устремил стопы К. после визита в поли­ цейский участок. Бедняга сам оказался в аналогичном положении в пле­ ну у другой компании захватчиков...

Отчаяние К. достигает предела, и он прибегает к последнему сред­ ству— пишет и расклеивает листовки-воззвания против пришельцев. Приводим текст этого воззвания, созвучного, как нам кажется, настроени­ ям самого Абэ, под которым подписался бы и Булгаков: «Все люди разума и

Личность и общество в твоочестве Абэ Кобо и М. Булгакова 443

совести! К вам обращается один из ваших братьев подвергшийся странно­ му нападению. Мое жилище незаконно захвачено неизвестным мне семей­ ством. Более того, все в моей жизни попрано. Я лишился элементарной сво­ боды, нахожусь на пороге голодной смерти. Вдобавок я еще должен содержать их. Свои бесчинства они прикръюают красивыми фразами о большинстве. Опираясь на большинство, они узаконивают насилие (что, заметим, свойственно любой демократии. — А. Л.). 1Ъспода! Подобная без­ наказанность приведет общество к краху. Дело не только во мне. Завтра та­ кая же участь может постигнуть вас» (курсив мой. — А Л .)21.

Однако и эта мера, выражающая крайнюю степень отчаяния и отчуж­ денности индивида, ни к чему не приводит. Сардонически усмехаясь, гла­ ва семьи оккупантов рисует К. картины своего будущего союза с управляющим (выступающим символом государственного аппарата) и жильцами (символизирующими всё население страны). Стратегия велеречивого де­ магога и насильника, прикрывающего свой шкурный интерес якобы де­ мократическими идеями, весьма незатейлива: заручившись поддержкой жаждущего лишь денег управляющего (выступающего от лица государ­ ства), давить на некредитоспособных жильцов при полной подцержке окружающих (молчаливого большинства), с готовностью санкционирую­ щих любые бесчинства, только бы их самих оставили в покое. Фактиче­ ски японский писатель рисует вечно актуальную картину общественного подавления слабого индивидуума22 в атмосфере равнодушного соглаша­ тельства многочисленных обывателей.

Против диктата общества и против слабых одиночек ярко выступил во второй половине XX в. писатель-националист, певец мужественного сверхчеловека-самурая Мисима Юкио (наст, имя Хираока Кимитакэ, 19251970) чьи произведения проникнуты духом ницшеанско-буд­ дийского эстетизма. В самом известном романе Мисимы «Кинкакудзи» («Золотой храм», 1956) звучит индивидуалистический вызов всей системе общепринятых нравственных ценностей, «поэтизация ущербной психи­ ки как своего рода избранности»23. Мисима явил пример такой ущербной психики как нормы в условиях ценностного хаоса послевоенной Японии. «Вскоре после войны я дебютировал как писатель вспоминал Миси­ ма. Я оказался в водовороте новых литературных течений новой эпохи. Но идеи того, что называется „послевоенной литературой“ не находили во мне никакого отклика, ни интеллектуального, ни профессионально­

21Абэ Кобо. Указ. соч. С. 130.

22«”Слабый“ человек, который никак не может освоиться в обществе или всреде, приспособиться ксуществующимпорядкам. Зачто онни берется, резуль­ тат обычно нулевой или ничтожный. Всё у него идет вкривь и вкось. ”Слабый“ не­ избежно оказывается аутсайдером, ”посторонним“ в обществе» [Гришина В. А. О некоторых тенденциях развития японской литературы сер. 50-60-х годов XX века (творчество ”новых левых"*) // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М.: Наука, 1985. С. 225).

23 ГришелёваЛ. Д., Чегодаръ Н. И. Культура послевоенной Японии. М.: Наука, 1981. С. 59.

го... Я чувствовал, что моя позиция — это позиция одиночки... Мне нужна была книга, которая стала бы поддержкой для меня в моей позиции оди­ ночки. И более того, это должна была быть книга, отвергнутая совре­ менным обществом. ,Лагакурэи24отвечала этим требованиям»25. Взяв за образец самурайскую этику, Мисима проповедовал культ красоты аске­ тичной силы, он стремился к облагораживающей красоте перестройки духа и тела. Но духовная перестройка, описанию которой посвящен ро­ ман «Кинкакудзи», обернулась в итоге деструкцией красоты мира под воз­ действием отчаянного протеста против бессмыслицы человеческого существования. А перестройка телесная (когда Мисима занялся совер­ шенствованием своего тела и занял первое место на конкурсе бодибил­ динга) завершилась самоубийством писателя.

Получится ли у современных индивидуалистов-одиночек успешно про­ тивостоять общественномудиктату, противостоять натис^ массовой 1ультуры? Получится ли сохранить аутентичность своего «Я» среди царства победившей пошлости глобалистической толпы, заполнившей собою жиз­ ненное материальное и духовное пространство во всех уголках земно­ го шара? Ответы на эти вопросы мы не сможем получить ни у Абэ, ни у Булгакова. Современная «цивилизация,— с горечью констатировал Ле­ бон, — теряет свою прочность и оказывается во власти всех случайностей. Властвует чернь и выступают варвары. Цивилизация еще может казаться блестящей, потому что сохранился еще внешний фасад ее здания, создан­ ный долгим прошлым, но в действительности здание уже подточено, его ничто не поддерживает, и оно рушится с первой же угрозой»26.

В свое время Абэ Кобо наверняка читал очень популярную в эпоху Мэйдзи книгу Дж. Ст. Милля «Принципы свободы» (в русском перево­ де — «О свободе»), где высказаны очень важные для нашей статьи мысли. «Тирания власти, — пишет Милль,— опасна. Тирания общества — еще опаснее, она проникает в детали жизни гораздо глубже и порабощает душу. Сперва тирании большинства опасались (и до сих пор опасаются) главным образом, когда она проявляется в действиях властей. Но мысля­ щие люди поняли, что общество само по себе тирания, тирания коллектива над отдельными личностями, и возможность угнетать не ограничи­ вается действиями чиновников» (курсив мой. — А. Щ 27. ГеройАбэ это не супермен-одиночка Мисимы Юкио, но и не деклассированный предста­ витель городского дна. Он является обычным средним человеком, нор­ мальным обывателем, избравшим для себя путь индивидуального эска­ пизма. Однако, как ни пытается этот герой укрыться в своей скорлупе, он с неумолимой неизбежностью попадает под жернова общественной тира­ нии, которых не удастся избежать никому.

24Пгавная книга кодекса самурайской чести бусидо.

25Misfuma Yukio. The Samurai Ethic and Modem Japan. Tbkyo: Ch. E. Tlittle, 1993. Pp. 5-6.

26ЛебонГ. Указ. соч. С. 236.

27МилльДж. Ст О свободе // Наука и жизнь. 1993. № 11.С. 10-11.

Новогоднее украшение Хорай кадзари

в традиционной японской культуре

А. В. Кудряшова

ИСААМГУ

Празднование Нового года в Японии издавна имеет свои уникальные особенности. Наиболее наглядно преемственность древних обрядов и тра­ диций можно видеть на примере новогоднегоубранстваяпонскогожилища. Средитрадиционныхукрашений наиболее известны кадомсщу— компози­ ции из ветвей сосны, которые выставляются у входа в дом. Также популяр­ ны декоративные кадомацу, составленные из трех растений, имеющих символическое значение,— сосны, бамбука и сливы. Еще одно традицион­ ное украшение— кагами-моти: две рисовые лепешки могши поставленные одна на другую, сверху которые «венчает» мандарин. Другой классический пример новогоднего убранства— симэ-кадзари: соломенный жгут-веревка, украшенный бумажными полосками и цветными узлами1•

Однако существует еще один вид новогодних украшений японского жи­ лища, который также считается традиционным, но о котором сравнительно мало известно за пределами Японии. Речь идет о Хорай кадзари— украше­ нии в форме мифической горы счастья Хорай-сан (кит. Пэнлай-шань). Осо­ бенность этого украшения состоит в том, что все элементы его съедобны. В настоящей статье предпринимается попытка более детально рассмотреть спецификуХорай-кадзари в контексте японской культуры и выявить наибо­ лее характерные особенности этого уникального явления с точки зрения со­ хранения и поддержания в современном обществе древних традиций.

Как и многие другие культурные традиции, заимствованные прилеж­ ным учеником Японией у великого континентального соседа, знание о горе блаженства Хорай пришло в Японию из Китая много веков назад. В Японии даосская легенда о горе Хорай была широко известна по край­ ней мере уже в эпоху Хэйан. Согласно китайской мифологии, далеко на востоке в великом безбрежном океане на краю света плавает волшебный остров Пэнлай, на котором живут волшебники и небожители. Наиболее подробное описание Пэнлай содержится в древнейшем китайском трак­ тате «Ле-цзы»2, где рассказывается, что на востоке в великой бездне гуй-

1См.: Федоренко Т. К Японские записи. М.: Советский писатель, 1974.

2 По разным данным, время написания «JIe-дзы» определяется IV—V в. до н. э. Позднее трактат был утерян и восстановлен по памяти, с неизбежными измене­ ниями и сокращениями, конфуцианским мыслителем Чжан Чжанем.