Выпуск 8

430

Ради чего же шли на смерть экранные камикадзэ? Первые летчики рассматривали такие полеты как обычные, не считали себя ни героями, ни богами, не видели большой разницы в том, где и как отдать жизнь за свою страну. Многие из них хотели отомстить за смерть товарищей. Ктото стремился защитить своих близких, кто-то командира (включая, кстати, и Ониси, который всегда искренне заботился о своих подчинен­ ных). Бывали и такие случаи, когда изначально руководившие человеком мотивы исчезали, и тогда его смерть даже в его собственных глазах теря­ ла всякий смысл. Так, корейский летчик стал камикадзэ просто потому, что хотел, чтобы его мать, которая всегда жила в бедности, хоть раз уви­ дела его в красивой форме. Но пока он проходил подготовь мать умерла, а гибель во имя победы Японии его совсем не прельщала. И пожалуй, лишь в фильме «За тех, кого любим» летчики начинают догадываться, что цель их вылета не уничтожить противника а погибнуть и дать понять врагу, что таких самоубийственных атак будет еще множество и что втор­ жение на территорию Японии не будет легким.

Перед вылетом вышестоящий командир обращался к летчикам с ко­ роткой напутственной речью. В первые месяцы войны это были искрен­ ние обещания доложить о них императору, просьба не умирать зря, поз­ же — пожелание поразить цель или не возвращаться живыми.

Гёрои картина «В море навсегда» студенты, призванные во флот и вступившие в отряд кайтэн. Повествование ведется в нескольких вре­ менных пластах сегодняшний день, канун боевого задания, студенче­ ские годы, период подготовки в отряде; все они перемежаются, создавая сложное психологическое полотно. У героев есть хобби — игра в бейсбол,

вчастности, они мечтают освоить очень эффективный «волшебный бро­ сок» и в свободное от учений время тренируются на берегу моря. Даже

впоследние часы перед выходом на задание они не расстаются с бейс­ больным мячиком, ставшим для них своеобразным талисманом. У них есть семья, дом, куда им иногда дают возможность съездить в краткий отпуск. Пуск «человеко-торпед» осуществляется лишь со второй попыт­ ки, что доводит до предела возможного психологическое напряжение как самих моряков, так и зрителей. Но и это еще не конец страданий. Уже после окончания войны американские военные вылавливают из воды неразорвавшуюся торпеду, а когда вскрывают люк, находят там курсанта, который долго и мучительно умирал от нехватки воздуха и до самого конца вел дневник, последние строки в котором нацарапаны уже

вполной темноте.

В«Вечном Зеро» в центре внимания — не молодые курсанты, готовые отдать жизнь за императора, но опытный пилот, полный решимости пе­ режить войну. В авиации курсантов учили, что смерть в бою почетна, что возвращаться живыми постыдно; Миябэ же уверен, что живые люди при­ несут больше пользы государству, чем павшие герои. Это делает его не просто исключением из общего правила, но трусом и предателем в глазах как начальства так и соратников, среди которых встречаются самые разные люди, отнюдь не только горящие желанием отдать жизнь за роди­

_________________ Камикадзэ на японском киноэкране_____________ 431

ну юнцы. Дома его ждут жена и маленькая дочка, и он во что бы то ни ста­ ло хочет вернуться к ним, рассуждая, что если он умрет, война не закон­ чится, а вот его близкие будут страдать. Миябэ прошел всю войну, побывал во множестве сражений включая Перл-Харбор, Мидуэй, Рабаул. Он уме­ ет отлично приземляться на авианосцы, уклоняться от преследования безошибочно поражать цель. Став инструктором отряда камикадзэ, он требует от своих питомцев бесконечной отработки тончайших деталей летного мастерства, придирается к мелочам, стремясь научить их всему, что умеет сам. Изо дня в день он провожает на смерть своих подопеч­ ных— и в конце концов не выдерживает: ведь все они пожертвовали со­ бой в частности и ради того, чтобы он мог жить. В последний день войны он вылетает на задание предварительно подсунув своему другу неис­ правный самолет, чтобы таким способом спасти тому жизнь.

Те члены специальных отрядов, кому все же по какой-то причине уда­ лось выжить, становились объектом презрения, их обвиняли в трусости, предательстве, вплоть до того, что предлагали тут же сделать харакири. Подавляющее большинство из них отправлялись на задание во второй раз, а некоторые и в третий, чтобы наверняка уже больше не вернуть­ ся. Ате, кто все же пережил войну, сталкивались с презрительным к себе отношением и в послевоенной стране: их воспринимали как трусов, не выполнивших свой долг.

Неудивительно, что бывшие камикадзэ не любят рассказывать о вой­ не. Часто причина кроется в отношении к ним окружающих. Они будто бы сделали что-то постыдное, поскольку остались живы. Не говорит о про­ шлом Ямаока, герой «Светлячков»; ничего не рассказывал даже своим де­ тям Фудзиэда; подлинную историю своего деда внуки в «Истребителе Зеро» узнают лишь много-много лет спустя после войны. О неприязнен­ ном к себе отношение бывшие камикадзэ прямо говорят в интервью в до­ кументальном фильме «Крылья поражения».

По мере того как живых свидетелей тех событий становится все меньше, с экрана настойчиво звучит мысль, что о войне вообще и о токкотай в частности нужно рассказывать, чтобы люди знали и не забыва­ ли. На базе 1кран Кюсю в 1974 г, был создан Музей мира, посвященный памяти камикадзэ, вылетавших с располагавшейся там военной базы. О его создательнице Томэ Торихама, которая во время войны заботилась о летчиках, рассказывается в двух фильмах «За тех, кого любим» и «Светлячки».

Картина «За тех, кого любим» вызвала бурю протеста как милитарист­ ский, ревизионистский фильм — вероятно, не в последнюю очередь пото­ му, что сценаристом был Синтаро Исихара, известный правый политик, на тот момент губернатор Токио. Речь идет о вполне достоверной рекон­ струкции жизни камикадзэ на военной базе Ъ 1ран. Постоянно приезжа­ ют все новые и новые вагоны с молодыми парнями. Из местных школь­ ниц формируют «группу поддержки», которая призвана скрашивать последние дни жизни летчиков. Чем может, старается им помочь и хозяй­ ка местного бара: пересылает письма домой в обход цензуры, сама пишет

432

родственникам, организует встречи с девушками, просто разговаривает с ребятами накануне вылета. Летчик-кореец обещает непременно вер­ нуться в виде светлячка. Существует легенда, гласящая, что светляч­ ки — это призраки древних воинов из кланов Минамото и Тайра, которые в ночь двадцатого дня четвертой луны сражались в великой битве на реке Удзи. Вот и теперь считается, что светлячки — это души воинов, погиб­ ших на войне.

Улетающие на задание договариваются встретиться в Ясук5гни. От­ дельные ура-патриотические восклицания, вроде обращенных вслед уле­ тающим камикадзэ фраз: «Вот настоящие герои. Они уже стали бога­ ми», — пробуждают скорее недоумение, чем милитаристский дух. А вот кажущиеся неправдоподобными кадры пышных проводов первых ками­ кадзэ в присутствии большого количества зрителей, как военных, так и гражданских, включая женщин, размахивающих флажками, репорте­ ров, щелкающих затворами фотокамер, имеют документальную осно­ ву. Очень похожий эпизод есть и в картине «Отец камикадзэ».

Картина «За тех, кого любим» может восприниматься как своего рода «приквел» к «Светлячкам», снятым шестью годами ранее. Его режиссер Ясуо Фурухата пытается представить прошедшую войну как неотъемлемую часть современной жизни. В центре внимания— не столько пилотыкамикадзэ, сколько те, кто уцелел на войне. Вся их последующая жизнь— лишь тень того, что им пришлось пережить на фронте; они не любят гово­ рить о прошлом, не любят встречаться, но это не значит, что все забыто. В воспоминаниях героев картины— та же база Ъфан та же хозяйка кафе, повторяется даже история со светлячком и корейским летчиком, который поет ту же песню «Ариран». Если в «Светлячках» музей тоюсотпайв Ъфане уже существует, то в фильме «За тех, кого любим» хозяйка кафе еще только втыкает палку в землю со словами «Здесь будет памятник камикадзэ». У Фу­ рухата дальнейшее развитие получает история корейского летчика, затра­ гивая сложные отношения между двумя странами.

Образы камикадзэ широко представлены в японской культуре вооб­ ще. Фильмов, затрагивающих эту проблематику, насчитывается более трех десятков. Отношение к феномену камикадзэ неоднозначное. Одни восхищаются ими, считают их героями; другие задаются вопросом: дей­ ствительно ли были необходимы все эти жертвы, стоило ли заставлять умирать еще совсем детей, не правильнее ли бы было прекратить войну раньше? Ведь из 4000 погибших камикадзэ 3000 были еще совсем маль­ чишками, которых в летные школы зазывали, в частности, при помощи впечатляющих парадов и которым просто нравилась летная форма. О красивой форме с белым шарфом полушутливо упоминают герои кар­ тин «Помни о друге» или «Истребитель Сокол». Такаси Ямадзаки включает эпизод в котором современная молодежь в кафе заводит разговор о ка­ микадзэ, и по мнению некоторых из них летчики ничем не отличались от современных террористов-смертников. И все же чаще всего короткая жизнь камикадзэ, их самопожертвование воспринимаются как доказа­ тельства бескорыстности и искренности.

Литература

1 . Chinese and Japanese Films on the Second World War / Ed. by King-fai Tkm,

Consciousness of World War II (Routledge Contemporary Japan). London: Rout­ ledge, 2010.

3.Ииогути РикихэЦ Накадзыма Тадаси. Божественный ветер. Жизнь и смерть японских камикадзэ. 1944-1945. М.: ACT; Ермак, 2004.

4.Keene D. Unhappy Soldier: Hino Ashlhei and Japanese World War II Literature. Lanham: Lexington Books, 2002

5.Fredriksen J. C. America’s Mllitaxy Adversaries From Colonial Times to the Pre­ sent. ABC-CLIO. 2001.

6.YoshidaM, Requiem for Battleship Yamato. R. H. Annapolis: Naval Institute Press, 1999.

7.Keiichiro Komatsu. Kamikaze. URL: http://theburmacampaignsociety.org/news- letters/No13-September-2008.pdf.

Личность и общество втворчестве Абэ Кобо и Михаила Булгакова

А. Л. Луцкий

независимый исследователь

Тема отношения личности и общества, героя и толпы, индивидуума и массы — одна из главных философских и социологических тем в конце XIX— начале XX в., особенно «подогретая» чередой кровопролитных войн и революций. Опыт непростых многоуровневых отношений человека и общества осмысливался как на Западе (Лебон, Милль, Дюркгейм, Жувенель), так и в Японии (Нисида Китаро, Вацудзи ТЪцуро). В художественной лите­ ратуре эта проблема нашла освещение, в частности, у Замятина («Мы»), Оруэлла («Скотный двор», «1984»), Хаксли («Прекрасный новый мир»).

Абэ Кобо (1924-1993) и Михаил Булгаков (1891-1940) — звезды первой величины на литературном небосклоне своих стран, которые благодаря многочисленным переводам стали популярными во всем мире. И тот, и другой активно использовали элементы фантастики и гротеска в своем творчестве, при этом их остро волновали философские вопросы сути че­ ловеческой жизни. Оба писателя прибегали в известном смысле к рели­ гиозному осмыслению основ бытия (Булгаков — к христианскому, Абэ — к буддийскому) и подняли актуальную для XX в. тему личности и толпы.

Мы намерены сопоставить только два, но весьма характерных в этом плане произведения: булгаковскую повесть «Собачье сердце» (1925) и но­ веллу Абэ «Захватчики» или «Вторгшиеся» («Линнюся», 1951). Прежде всего следует сделать акцент на социокультурном контексте этих работ, написанных в переломные в мировоззренческом отношении эпохи: пе­ реход к устройству социалистического уклада в СССР и «поворот» к деми­ литаризации и демократизации Японии после Второй мировой войны.

Как отмечают В. В. Ло1унова и Т. П. Григорьева, «к концу войны япон­ ская литература была фактически доведена до катастрофического состо­ яния: этот горький урок истории не прошел бесследно для многих япон­ ских писателей самых различных направлений»1. «Для многих наступает пора крушения надежд. Появляется новое течение — „литература поворо­ та44 отразившее пессимизм и разочарование литературной молодежи»2. Янагида Кэндзюро, ученик известнейшего философа Нисиды Китаро, ставший после войны марксистом, так описывает послевоенные годы, годы разрухи, крушения культуры и ценностного хаоса: «Казалось, будто

1ГригоръеваТ. П” ЛогуноваВ. В. Японскаялитература. М.: Наука, 1964. С. 215. 2 Там же. С. 207.

Личность и общество в творчестве Абэ Кобо и М. Булгакова —435

все люди становятся все более и более эгоистичными и всем управляет только стремление кличной выгоде... Когда молодежь узнала, что все про­ шлое было основано на лжи, она потеряла всякую веру в истины челове­ ческой жизни. В такой обстановке к нам пришла демократия из-за грани­ цы... С этого времени начались беспорядки. Люди, не стесняясь, отправляли естественные надобности прямо на платформах станций. Окна в трамваях и поездах были выбиты. Хотя и говорили о равенстве, но в действительности установился такой порядок, при котором побеждал тот, кто был сильнее. Ночью стало небезопасно ходить на улицах. Повсюду появились воры и всякие грязные элементы»3.

Не нуждается в комментариях и трагическое время русского револю­ ционного «поворота», приведшего к потрясениям традиционного уклада. Тогда на арену истории выступили не только пламенные революционеры, но и представители социального дна, ощутившие сладкий вкус вседозво­ ленности. Атмосфера постреволюционной России вполне соответствует атмосфере послевоенной мировоззренческой и житейской сумятицы, со­ провождавшейся маргинализацией огромных масс населения в Японии. В обоих случаях проблема массовой психологии и массового поведения, «разгула демократии» осмысливается и интерпретируется и Абэ, и Булга­ ковым в художественной форме гротеска, весьма субъективно. Важно подчеркнуть, что человеческое сознание, а тем более сознание писателя, при создании портрета эпохи неизбежно схематизирует и упрощает сложнейшую полифонию жизни общества, представляя ее в эмоциональ­ но окрашенном виде художественного образа4. Интересно, что в фило­ софском рассказе-притче Абэ на удивление нет ничего японского, даже имена героев обозначены латинскими буквами.

Попытка пролить свет на проблему взаимоотношений личности и об­ щества как у Абэ Кобо, так и у Булгакова характеризуется полемической заостренностью и односторонностью: художественный талант авторов внушает читателю мысль о деструктивной тупой силе толпы, которой противопоставлен хрупкий интеллектуальный мир личности, в итоге разрушающейся под натиском темной массы. Однако при более внима­ тельном анализе здесь обнаруживается некоторая упрощенность писа­ тельского взгляда. Хотя литературное мастерство и находит горячий эмо­ циональный отклик в душе читателя, при холодном рассуждении он обнаруживает в позиции авторов некую дихотомическую схематичность. Противопоставить личность толпе легко. «Наблюдая большинство по­ ступков толпы, мы видим, что они чаще всего служат выражением ее за­ мечательно низкого умственного уровня»5, — отмечал французский пси­ холог Густав Лебон (1841-1931)в своей классической работе «Психология народов и масс». «Цивилизации создавались и оберегались маленькой

3 Янагида Кэндзюро. Эволюция моего мировоззрения. М.: Политиздат, 1957. С. 110-111.

4См.: Любимов Ю. В. Полиэтническое пространство. М.: ИВ РАН, 2011. С. 92.

5ЛебонГ. Психология народов и масс. М.:Академическийпроект, 2012. С. 113.

горстью интеллектуальной аристократии, никогда — толпой. Сила толпы направлена лишь к разрушению. Владычество толпы всегда указывает на фазу варварства. Цивилизация предполагает существование опреде­ ленных правил, дисциплину, переход от инстинктивного к рационально­ му, предвидений будущего, более высокую ступень культуры, а это всё условия, которых толпа, предоставленная сама себе, никогда не могла осуществить»6— писал Лебон.

Но при этом следует указать на наличие проблемы двойственности поведения индивидуума, который вначале отталкиваясь от толпы, от со­ циума, затем приходит пониманию необходимости вернуться в лоно об­ щественных связей. Колеблющееся, волнообразное существование лю­ бого общественного организма находит выражение в бесконечной совокупности отношений [айдагара) его членов7. В идеале — это отно­ шения доверия, которых человечество пока не достигло или уже утрати­ ло. Рассматриваемые нами произведения Абэ и Булгакова — свидетель­ ства общественной болезни; они рисуют разрыв тонкой ткани невидимых и бесформенных социальных отношений, без которой, однако, никакое общество не сможет нормально функционировать.

Можно говорить о сходстве мировоззренческих позиций и художе­ ственных методов японского и русского литераторов. Оба показывают, как с применением определенных политтехнологий облегчается процесс превращения людей в оболваненное стадо, с готовностью поддающееся социальному манипулированию. Здесь идет речь о тоталитаризме XX в” низводящем личность до положения винтика, замятинского «нумера», способного лишь на бездумное усвоение и повторение шаблонных истин, навязываемых сверху. (Эту проблему остро поставила и всесторонне рас­ смотрела в минувшем веке философия экзистенциализма, чьи идеи полу­ чили развитие и в художественной литературе, в том числе и в творче­ стве Абэ Кобо8.) Оба мастера демонстрируют общие приемы изображения литературного материала: философскую притчеобразность и аллегорич­ ность, яркую метафоричность и фантасмагоричность.

«Тинмюся» входит в цикл новелл, созданных Абэ в 1950-х гг., где прямо подчеркивается антагонистичность интересов индивида и государства. Все новеллы пронизаны пафосом осуждения психологии толпы, много­ численных обывателей, «людей, — подчеркивает японский литерату­ ровед Такано Тосими, — ведущих чисто растительное существование»9.

6ЛебонГ. Указ. соч. С .117.

7 См.: Вацудзи Тэцуро. Ринригаку [Этика] // Вацудзц Тэцуро дзэнсю (Полное собрание сочинений). Т .10. Токио: Иванами сётэн, 1962; Карелова J1.Б. Модели личности в японской мысли XX века в контексте проблемы соотношения «я» «другой» // Историко-философский ежегодник 2010. М.: Центр гуманитарных инициатив, 2011. С. 398.

8 См.: Луцкий А. Л. К проблеме экзистенциализма в японской художествен­ ной литературе //Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Восто­ ка. М.: Наука, 1986. С. 237-245.

9 Такано Тосими. Абэ Кобо-рон (Исследования Абэ Кобо). Токио: Ханагамися, 1971. С. 58.

Личность и общество в творчестве Абэ Кобо и М. Булгакова 437

Воле бездуховной толпы Абэ Кобо противопоставляет волю индиви- дуалистов-одиночек, признавая их заброшенность и обреченность в со­ циальной перспективе. Толпа едина в своей антидуховности, но одновре­ менно это единство разъедается активной и безостановочной конкуренцией составляющих его «мелких людей»10, озабоченных удовлет­ ворением лишь элементарных потребностей.

Тем не менее эти люди способны быстро консолидироваться в ходе борьбы против инакомыслящего, в ходе подавления отчужденного от со­ циума индивидуалиста, взбунтовавшегося против унифицирующей ум­ ственной серости общества (контрастирующей, заметим, с внешними блестками массовой культуры, создающей видимость, кажимость жизни как перманентного карнавала). Подобный индивидуалист стремится все­ ми силами сохранить свое достоинство, хотя бы свое сугубо личное про­ странство. Т^ким вытесняемым из своего пространства (и в прямом, и в переносном смысле) предстает герой новеллы Абэ, нарисовавшего мрач­ ную картину порабощения молодого горожанина компанией наглых за­ хватчиков. Это «рассказ-аллегория, острая сатира на современный образ жизни, при котором человек не принадлежит самому себе. Им могут рас­ порядиться, могут выбросить из собственной квартиры, и никому не бу­ дет до этого дела. Никто не гарантирован от посягательств тупости, на­ глости, грубой силы, прикрывающейся демагогическими рассуждениями о демократии. На самом деле — все то же насилие над личностью»11.

Однажды ночью в комнату К. (этим инициалом обозначен герой новел­ лы) вторгается, а затем и оккупирует ее странное агрессивное семейство, включающее некоего господина, его мать, жену и детей: двух крепких пар­ ней, девушку, мальчика с девочкой и младенца. Прибегая сначала куговорам, а потом и к прямому насилию, гости обирают К,, заставляют его при­ служивать себе, затем и вовсе выселяют из жилища, даже лишают его возможности встретиться с возлюбленной. И притом постоянно контро­ лируют каждый шаг несчастного, осуществляя тщательный надзор, от которого нельзя никуда укрыться. (Подобная ситуация вызывает в памя­ ти ситуацию из романа«1984» Дж. Оруэлла (1949), где за каждым персона­ жем осуществляется неусыпный контроль со стороны «большого брата» тоталитарного государства. Причем следует помнить, что источником любого тоталитаризма является не что иное, как воля народа.)

Совершенно невероятное с точки зрения традиционного японца со­ бытие— появление в доме целой группы неизвестно откуда взявшихся хамов при полном попустительстве хозяев дома и местных властей — не могло, разумеется, произойти в условиях спокойного налаженного быта

10Мелкий, низменный человек (кит. сяоженъ), человек, пренебрегающий об­ щими интересами во имя личных, тем самым нарушающий всеобщий порядок вещей (см.: Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. М.: Восточная литература, 1979. С. 353-354).

11Григорьева Т. П. Японская литератураXX века. М.: Художественная литера-

в процветающей стране. Однако в обстановке послевоенного хаоса, раз­ рухи в головах, кризиса традиционных ценностей и господства нигилистических настроений12оно уже не кажется невероятным. Такое событие вполне может произойти в страшном сне обычного японского слабоха­ рактерного полуинтеллигента в результате социопсихической травмы. Она вызвана страхом перед набиравшим силу коммунистическим дви­ жением, которое не будет считаться с правом на частную жизнь, с одной стороны, и перед западным либерализмом, меряющим всё только деньга­ ми, с другой. В жуткой фантазии Абэ эти страхи причудливым образом совмещаются. Такое ощущение беспомощности в условиях социального хаоса н давления «низов» общества считается довольно типичной чертой традиционной японской психологии. Социопсихолог Минами Хироси определил ее как «частичный иррационализм»13.

Пгава семейки, витийствующий циник, оправдывая действия захват­ чиков, пространно рассуждает о демократии, призывает к беспрекослов­ ному подчинению «воле большинства» и даже рядится в одежды анти­ фашиста, обличая К. именно как фашиствующего индивидуалиста. Заметим, что в Японии 1930-х гг. К. подвергся бы осуждению за свой все­ человеческий космополитизм и нежелание разделить общий национали­ стический энтузиазм. В членах семьи пришельцев-тиннюся нетрудно увидеть аллегорические фигуры, олицетворяющие определенные соци­ альные типы или слои тоталитарного государства, целью которого явля­ ется обращение собственных подданных в агрессивную толпу, всегда по­ корно присоединяющуюся к силе и безропотно выполняющую любые указания правящих элит. (В то же время не стоит упускать из виду важ­ ную социальную проблему — с ней сталкивается любая власть — пробле­ му купирования животной ненависти толпы к интеллекту, без которого невозможно полноценное существование общества. В качестве средства приведения к «общему знаменателю» всех людей можно было воспользо­ ваться двойным способом: с одной стороны, интеллектуализацией тол­ пы, т. е. проведением культурной революции; с другой — привлечением к физическому труду интеллектуалов.)

Вторжению пришельцев, ратующих за всеобщую уравниловку, под­ вергается и герой булгаковского «Собачьего сердца» профессор-медик Филипп Филиппович Преображенский. Заметим, что революционная Россия стояла перед драматическими вызовами истории, в том числе и перед проблемой культурной чуждости прежних элит огромной негра­ мотной массе, вышедшей на мировую арену. Одной из форм ликвида­ ции, так сказать, цивилизационного разрыва между этими группами было «уплотнение» — совместное проживание на ограниченной площа­ ди коммунальных квартир. Здесь Булгаков занял интеллигентскую по­

12 См.: Nishitani KeyL The Meaning of Nihilism for Japan // Japanese Philosophy. A Sourcebook. Honolulu: University of Hawaii Press, 2011. Pp. 714-732.

13 Minami Hiroshi. Psychology ofthe Japanese People. Tbkyo: Tokyo daigaku, 1971. P. 123.