Раздел 2. Провиденс. Исторические и природные детерминанты.

Провиденс послужил идейным вдохновителем Лавкрафта, источником его влюбленностей и кошмаров. Основанный в 1636 году Роджером Вильямсом, изгнанным из колонии Массачусетса за пуританские взгляды, Провиденс быстро стал пристанищем религиозных инакомыслящих различного состава. Поэтому здесь не сложилось господствующей религии, не было «коллективного культурного», предопределяющего вероисповедание последующих поколений. Отсутствие отпечатка религии оставляло свободу выбора за каждым жителем. Это впоследствии отразится на Лавкрафте: он увлечется исламом, язычеством, древнеегипетскими божествами...

Стоит отметить, что основатели были верны «пуританским добродетелям бережливости, коммерческой предприимчивости и тяжелого труда» ([4], с.4). Поэтому в городе обосновывались и занимали высокие положения люди, верные экономии, долгу и чести; потомкам они передавали свои традиции (и немалое наследство, к тому же). Можно сказать, что коллективное бессознательное высшего класса Провиденса оставило предкам архетип верного традициям консерватора. Его как раз и «впитал» в себя Лавкрафт, выходец из семьи своего рода аристократов. В социальной иерархии высший класс находился в некоем противоборстве с низшим (иммигрантами и представителями национальных меньшинств – евреев, итальянцев, афроамериканцев). Все это могло предопределить влюбленность Говарда в тяжелый слог духа XVIII века, во все старинное и античное, «ультраконсервативный» стиль одежды (по свидетельствам современников) и статичные взгляды на протяжении жизни: например, в плане расизма (который также мог быть детерминирован социальным происхождением) Лавкрафт презрительно относился к неграм, считая их низшей ступенью эволюции, что подтверждалось публицистикой 1920-х годов и выпуском журнала «Консерватив», проповедующего превосходство белой расы над черной.

Переживший после войны индустриальный подъем, городок состоял из хаотично расположенных улиц, переплетавшихся друг с другом. С точки зрения современной урбанистики, отсутствие порядка приводит к нарушению целостности восприятия образа города; конечно, в XIX веке мало внимания уделяли гармоничному расположению площадей, улиц и районов; с этим можно косвенно связать некий внутренний диссонанс, отсутствие психологического комфорта и умиротворенности у жителей [7]. Тупики, замкнутые петли из переулков и пугающе пустые площади напоминают сюжетные хитросплетения рассказов Лавкрафта.

Взаимопроникновение культур отчетливо выражалось в колониальной архитектуре города. В Провиденсе, колонизированном Британцами и в данный момент относящемся к Новой Англии, в XIX веке особую популярность приобрел неоколониальный стиль («переродившийся колониальный»). Большинство домов, в которых приходилось жить Говарду Лавкрафту, несут отпечаток Англии, ее полюбившимся писателю величия и старинности. К тому же, он негативно отзывался об индустриализации и «механизации» городов, которые «вульгализируют» Америку, поэтому вид Бруклинских и Нью-Йоркских квартир несколько угнетал писателя. В Провиденсе можно было также встретить дома в викторианском стиле с обилием готических элементов. Именно эти стили архитектуры в дальнейшем повлияют на писателя: мрачные и вычурные дома викторианской эпохи найдут отражение в атмосфере рассказов, а неоколониальный стиль вкупе с влиянием отца поспособствует становлению англофилии Лавкрафта. Стоит добавить, что дом деда в колониальном стиле в свое время очаровал мальчика – это была старинная усадьба с большим двором, за которым следовало обширное поле. Именно в этом доме Говард обретет понятие свободы и «дома» в целом.

Одно из ранних воспоминаний Лавкрафта – железнодорожный мост над дорогой Бостон-Олбани; пейзаж нависающего массивного сооружения вызвал в мальчике необъяснимое ощущение «какого-то чуда, которое невозможно ни объяснить, ни постичь» ([3], с.17). Лавкрафт рос впечатлительным ребенком, и в детстве он обрел тягу к величественному (будь то величественный дом дедушки, старые вязы, окружавшие его со всех сторон, или иные сооружения), огромным пластом отложившуюся в его бессознательном и затем находящую выход в творчестве.

Умеренно-континентальный климат с морским влиянием, знаменовавший прохладное влажное лето и теплую дождливую зиму, следовательно, частый «сползающий» туман и моросящие дожди, нашел прямое отражение в той мистической, «туманно-таинственной» мифологии. Ктулху изображается в шторм и ливень, глубоководные (раса разумных амфибий, «Дагон») действуют в туман. Направляющая эмоция Лавкрафта – страх – лучше всего реализуется именно в эту погоду, составляющую для нас, как исследователей, важнейший артефакт лавкрафтовского творчества. Для человека с чувствительными нервами туман скрывает множество тайн – Лавкрафту причудливые сплетения ветвей, очертания полуразрушенных домов могли напоминать монстров из глубин, вызывать необъяснимое чувство напряженности и страха того, что может таиться за пеленой серого облака. Конечно, эти чувства также объяснены искажением расстояний, нарушением передачи звука, активной работой воображения, пририсовывавшего размытым образам жуткие черты из и прочими характеристиками; в любом случае, это не отменяет влияния местного климата на становление Лавкрафта.

Стоит добавить, что штат Род-Айленд в целом был окутан мистической историей еще до рождения Лавкрафта. Здесь и Мерси Браун, «последний вампир», и рунический камень Нарраганасетта (вообще, само название залива – Наррагансетт – уже навевает ассоциации с именами мифических существ, например, с Ньярлатхотепом, внешним богом), и множество легенд о захваченных призраками строениях (среди них и Брауновский университет Провиденса, прообраз вымышленного Мискатоникского университета, который фигурирует в рассказах). Лавкрафт был хорошо ознакомлен с местной историей и легендами еще в детском возрасте, благодаря своему дедушке, что не могло не отразиться на его мировосприятии.

Итак, история города предопределила такие черты Говарда, как консервативность, независимость от религий, любовь ко всему «английскому», величественному и старому. Провиденс косвенно повлиял на тревожность Лавкрафта, его меланхоличные черты и тягу к неизвестному, мистическому и древнему.