Миролюбов И. Династическая политика императора Константина Великого

к военной администрации. Один из SHA датирует наместни­ чество Констанция правлением императора Кара (282–283 гг.) и пишет по этому поводу следующее: «Он (император Кар ) решил определить Констанция, провозглашенного впоследствии цезарем, а тогда бывшего наместником (praeses) Далмации, на его (своего сына и наследника Карина ) место, так как не было тогда человека лучше» (SHA Car., Carin. et Num. 17.6). Итак,

автор изображает Констанция влиятельным членом админист­ рации императора Кара, пользовавшегося его доверием. Сведе­ ния автора из числа SHA не могут приниматься к сведению без­

оговорочно, однако фиксация должности Констанция в другом источнике все же может служить некоторой гарантией того, что мы имеем дело не с абсолютной выдумкой221. Д. Поттер, опира­ ясь на эти данные, полагает222, что Констанций — представи­

тель администрации императора Кара — в 285 году перешел от его сына, Карина, на сторону Диоклетиана, чем и объясняется его дальнейшее возвышение. Подобная реконструкция нужда­

ется в подтверждении источниками, которых, однако, у нас нет. Взаимоотношение же Констанция с прочими тетрархами, в том числе со старшим поколением правителей — Диоклетианом и Максимианом Геркулием, может быть понято лишь через призму его деятельности, которую нам и представляется рассмотреть. Поскольку правление Констанция не является собственно темой нашего исследования, то обратимся к этому вопросу в первом приближении, достаточном для понимания стилистики правле­

ния Констанция.

Сразу после провозглашения цезарем 1 марта 293 года Кон­

станций начинает военную экспедицию в Британию, целью которой было устранение сепаратистского движения в Брита­ нии, подавление которого не удалось до этого Максимиану Гер­

кулию. Этой победе223 Констанция Хлора, завершившей процесс

221 Р. Сайм столь скептичен по отношению к SHA, что даже подтверждение данных о наместничестве Констанция в Далмации Анонимом Валезия приво­

дят его к сдержанному замечанию, что оно «могло быть»: Op. cit. P. 73.

70 Династическая политика императора Константина Великого

восстановления единства Римской империи после кризиса III века, был посвящен специальный панегирик (Pan. Lat. 4). Даже если допустить, что непосредственно на Констанции лежало не само ведение операции, а общее ею руководство224, мы должны признать, что поручение этого проблемного региона именно ему со стороны Диоклетиана и Максимиана Геркулия имеет большое значение и свидетельствует о его организационных способностях, которые могли быть применены и при обороне сложного Рейн­

ского рубежа.

Однако, кроме вопросов войны, Констанций вел и внутрен­ нюю политику. По сообщениям Евсевия (Vita Const. I.14) и Евтро­

пия (Brev. X.1.2), Констанций придерживался принципа — чтобы «деньги имелись у частных лиц, а не сохранялись под замком». Эта его мысль, иллюстрируемая занятными анекдотами о займе им столового серебра ввиду скромности собственной обстановки, приводит нас между тем к пониманию им налоговой политики. Еще Т. Моммзен обратил внимание, что Констанций, по сути, выступал против политики тезаврирования, проводимой Дио­

клетианом225. Обращает на себя внимание также и христианская традиция — два современника Констанция, а именно Лактанций

(De mort. pers. 15.6) и Евсевий (Vita Const. I. 14; 16–17), отмечают его отказ от преследования христиан, в то время как оно имело важное значение в религиозной политике Диоклетиана и его соправителей.

Наконец, примечательно и свидетельство представителя интеллектуальной элиты этой эпохи — оратора Евмения — по вопросам, связанным с профилем его деятельности. В 298 году он в специальной речи благодарит Констанция за заботу о городе Августодуне и особенно отмечает его «великую способность во всяком виде красноречия» (Pan. Lat. 5.1.1). Проблема образован­ ности среди императоров–тетрархов может являться пер­

спективной темой для дальнейших исследований, и, конечно, само свидетельство Евмения не может быть достаточным

224Принято считать, что большую роль впокорении Британии сыграл префект претория Асклепиодот: PLRE. Vol. I. Op. cit. P.115–116: Iulius Asclepidotus 3.

225омм ен Указ. соч. С.465.

подтверждает Аноним Валезия, который датирует его «после отречения Диоклетиана и [Максимиана] Геркулия» (Origo 2.2). Последняя датировка, помещающая начало переговоров о воз­ вращении Константина на май 305 года, представляется обосно­ ванной, так как объясняет политическую пассивность Констан­

ция: отказ от территорий и согласие признать протеже Севера должны были быть уравновешены немедленным возвращением ему сына. Впрочем, Галерий очевидным образом тянул с оконча­ тельным ответом, так как почти вся традиция единодушно соо б­

щает о бегстве Константина229.

Прибытие Константина к отцу четко увязывается традицией с фактом его провозглашения. Однако насколько синхронизи­

рованы два этих события? В данном случае нам могут помочь свидетельства ближайших авторов. Самым ранним информа ­ тором является панегирист 307 года, который описывал собы ­

тия буквально по горячим следам, однако в его изложении нет подробностей о пребывании Константина при восточном дворе и его бегстве. В 310 году, прославляя Константина, аноним ­

ный оратор сообщает, что он «в самый момент отплытия отца (императора Констанция Хлора ) в Британию неожи­

данно <…> явился перед распускавшим паруса флотом» (Pan. Lat. 7.7.5). Отсюда следует, что Константин прибыл к отцу летом 305 года и участвовал в его походе против пиктов. Последующие авторы панегириков не добавляют никаких сведений. Рассмот­ рим, однако, какие еще версии выдвигаются авторами, совре­

менными или близкими к Константину. Представители более ранней традиции — Лактанций, Евсевий, Праксагор и Аноним Валезия. Итак, вот их сообщения:

Лактанций 313 год Здесь Константин «с невероятной быстро­

той прибыл к слабеющему отцу, который, представив его солдатам, передал ему из своих рук власть» (De mort. pers. 24.8).

229 Не разделяем скепсиса Т. Д. Барнса относительно этого эпизода; исследо­ ватель предлагает видеть в практически единодушном свидетельстве тради­

ции влияние пропаганды самого Константина: Constantine and Eusebius. P. 27.

пиктов (305–306 гг.231), а уже смерть Констанция — с провоз­

глашением его сына. На наш взгляд, предпочтительнее выглядит вторая датировка. Во–первых, вряд ли Констанций занимался бы перепиской с Галерием касательно возвращения сына непосред­

ственно во время боевых действий в Британии; более вероятно, что он озвучил свои требования в мае 305 года, и уже летом и ему, и самому Константину должна была быть очевидна беспер­ спективность этих требований. Во–вторых, вся традиция свиде­

тельствует о деятельном участии в провозглашении Константина войск Констанция232. Однако вряд ли Константин, служивший под началом восточных императоров, мог снискать славу сред и западных частей сразу по прибытии. Участие же в походе отца против пиктов давало ему возможность проявить себя. Дополн и­ тельным аргументом может служить и религиозный вектор вну ­

тренней политики Константина. Лактанций отмечает, что, придя к власти, Константин сразу же официально прекратил гонения (De mort. pers. 24.9), по сути продолжая и развивая политику веротерпимости своего отца. Это позволяет предполагать, что у Константина было время обсудить с отцом, которого он, судя по всему, не видел с 293 года, различные вопросы.

Итак, нам представляется возможным подвести некоторые итоги касательно кризиса второй тетрархии. Констанций Хлор может рассматриваться как несколько посторонняя фигура в числе императоров–тетрархов: привлечение его к власти было, как кажется, обусловлено, его личными качествами, однако удер­ живание его сына в заложниках, а также его личные инициа­

тивы, идущие вразрез с позицией того же Диоклетиана, довольно показательны, чтобы представить его человеком самостоятель­

ным. Можем предполагать, что, учитывая его опыт и способ­ ности, тетрархи сохраняли его положение в коллегии — более того, во второй паре августов ему было определено почетное первое место. Однако на деле его сын продолжал оставаться

231 Последний поход Констанция Хлора — против пиктов — не датирован точно:

Op. cit. P. 78–80.

76 Династическая политика императора Константина Великого

заложником, а цезарем ему был определен протеже Галерия (Флавий Север). В принципе, обоих этих обстоятельств Констан­

цию могло быть достаточно, чтобы возмутиться, и у нас есть все основания полагать, что в его планы могло входить выдви­ жение своего сына233. Подобное решение безусловно бы нару­

шило и без того хрупкое равновесие тетрархии. Однако, как мы видели, своим поведением в предшествующие годы Констанций не выказал себя деятельным поборником идеи согласия импе­

раторов. Согласимся также с мнением Т. Д. Барнса234, который отмечал право Констанция, в силу его старшинства, назначить члена императорской коллегии. В 305 году оно было у него отнято при содействии Диоклетиана Галерием, однако теперь он мог им воспользоваться в силу того, что ввиду его близящейся смерти и сдвигов в составе императорской коллегии одно место должно было бы высвободиться. Отметим, впрочем, что включение

вимператорскую коллегию сына было очевидным новшеством

всоответствии с практикой, принятой при Диоклетиане. Впро­

чем, мы не можем утверждать, что Констанций думал о види­ мости сохранения установлений Диоклетиана.

Итак, если допустить, что инициатива приведения к власти Константина принадлежала его отцу (что выглядит вполне воз­

можным и реальным обстоятельством), то нам следует признать, что именно он заложил основы для династической политики сво­

его сына. Утверждать это безусловно нельзя, однако сам по себе вопрос представляется достаточно перспективным для дальней­

шего исследования. Это тем более актуально в свете скромного

233ил ямс Указ. соч. С. 271. Ч. М. Одал полагает, что этой задаче были под­ чинены все действия Констанция. Например, поиск популярности на под­

контрольной ему территории, появление на его монетах солярного божества (Sol Invictus), т. е. оппозиция устоявшемуся пантеону тетрархии (Юпитер, Геркулес — покровители императоров), перенесение столицы августа запада из Медиолана в Августу Треверов (фактически придание столичных функ­

ций его постоянной ставке), где он ощущал себя более комфортно. Об этом: Op. cit. P. 76–77. О. Шмитт выдвигает версию, что между Констан­

цием и Галерием по вопросу выдвижения сына первого была определенная договоренность, однако это противоречит данным традиции, указывающей на скверные отношения между императорами и на бегство Константина к отцу:

Op. cit. S. 101.

234Constantine: Dynasty… P. 63.

внимания, которым пользовался Констанций Хлор у исследова­

телей. Наша же следующая задача состоит в том, чтобы понять: сразу ли Константин начал реализовывать программу легити­

мации своей власти через принятие власти из рук отца? Вопрос о выборе Константина между искусственными построениями Диоклетиана и принципом кровнородственного династизма на первом этапе своего правления нам представляется целесообраз­

ным рассмотреть в следующем параграфе.

§ 3. Константин выбирает между конституцией тетрархии и кровнородственным династизмом

Я. Буркхардт в свое время отметил узурпаторский — «согласно букве установлений Диоклетиана»235 — характер прихода к вла­

сти Константина. С этим мнением спорили236, отмечая в первые годы правления Константина его участие в политических ком­ промиссах, пришедших на смену тетрархии Диоклетиана и имев­

ших целью сохранить ее хотя бы в измененном виде. Проследим его взаимоотношение с тетрархиальной конституцией.

Единственный современный приходу Константина к власти и имеющий официальный характер источник, которым мы рас­

полагаем, — это монетная чеканка 306 года. Отметим, что сразу после смерти Констанция Хлора в его честь выпускаются комме­

моративные монеты; наиболее ранние примеры зафиксированы в конце 306 — начале 307 гг. в галльском Лугдуне237: император здесь назван «Божественным Констанцием августом», а легенда «Обожествление» (Consecratio) окружает изображение орла. Поскольку Лугдун находился на территории, подконтроль­

ной Константину, а время чеканки приходится на самое начало его правления, то логично полагать, что именно Константин

78 Династическая политика императора Константина Великого

инициировал обожествление отца. Это, как верно заметил М. Клаусс238, давало Константину возможность стать «сыном божества». Очевидно, эта акция может рассматриваться как пер­ вая династическая претензия. Она дает нам возможность согла­

ситься с Т. Моммзеном, отмечавшим239 восприятие Константином Великим самого себя в качестве «кронпринца».

Тетрархия Диоклетиана подразумевала строгую систему полу­

чения титулов: положению августов предшествовала нижня я ступень младших соправителей — цезарей. Потому взаимоотно­

шение Константина с тетрархиальными установлениями может быть понято через его титул. Обратим внимание, что самого Константина его монеты (из Лондиния, Августы Треверов и Лугдуна) этого периода именуют «знатнейшим цезарем» 240, т. е. используется младший тетрархиальный титул. Причину этого объясняет Лактанций, ближайший к описываемым собы­

тиям автор: «Несколько дней спустя (после провозглашения

(De mort. pers. 25.1). Несмотря на то что сам автор пытается представить этот эпизод как торжество и даже издевку Констан­

тина, заявляющего свои права на власть, мы не можем не увидеть здесь, что Константин, хотя и ставит своей посылкой Галерия перед фактом, все же просит его о признании241. Каков был ответ

238Op. cit. S. 21.

239омм ен Указ. соч. С. 500; также: Крист К Указ. соч. С. 410–411.

240RIC. Vol. VI. Londinium. P. 127; Treveri. P. 206, 210; Lugdunum. P. 254.

241Панегирист 310 года подает этот эпизод несколько иначе, сообщая, что после смерти Констанция Хлора Константин «обратился к Старшим принцепсам для того, чтобы узнать, что следовало делать винтересах государства», между тем как «разгоряченные воины приняли решение, которое те вскоре утвердили» (Pan. Lat. VII.8.2). Далее оратор сообщает, что Константинпытался убежать (!)

от солдат, облачивших его в пурпурные одеяния. Э. Гиббон, вольно трактуя источник, полагал, что Константин в своем письме к Галерию ссылками на своеволие солдат оправдывал факт захвата власти: и он Указ. соч. Т. I. С. 589–590. Текст предполагаемого Гиббоном (и, вероятно, реально существо­

вавшего) письма мы не имеем, потому судить о нем достаточно сложно. Не можем не согласиться с английскими исследователями латинских панеги­

риков в том, что здесь мы, скорее всего, имеем дело с очевидной натяжкой: Op. cit. P. 229–230, ft. 35. Цель оратора — подчер­

кнуть скромность прославляемого в панегирике императора — определяет