Томас Карлейль – ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ История

Поль Марат *, швейцарец из Нёшателя, чело­ век, много претерпевший и немного поме­ шанный. Пари и судебные процессы сопрово­ ждают как в Лондоне, так и в Париже од­ ну загадочную личность, некоего шевалье д'Эона, который одинаково элегантно носит и брюки и юбку. Златые дни контактов между народами! А также грязных дел и мошенничества, которые процветают, помо­ гают и приветствуют друг друга, несмотря на разделяющий страны Ла-Манш. Видите запряженную четверкой английскую карету, которая появляется на скачках в Венсенне или Саблоне? В этой карете восседает рядом с их высочествами и их негодяйствами некий доктор Додд 13**, англичанин, в которого, к несчастью, влюбилась виселица.

Герцог Шартрский, как и многие другие принцы, в юности подавал большие надежды, к сожалению совершенно не оправдавшиеся. Обладая громадными имениями Орлеанов, имея тестем герцога де Пентьевра, он должен вскоре (умирает его шурин, молодой Лам­ баль, ведший нездоровый образ жизни) стать самым богатым человеком Франции. Предав­ шись уже в молодые годы, так сказать, транс­ цендентальным формам разврата, он довел себя до того, что полностью облысел, в его жилах течет больная, испорченная кровь. Его лоснящееся, красное, словно отполированная медь, лицо усеяно головками карбункулов. Этот юный принц — своеобразный символ

*Жан Поль Марат (1743—1793) — выдающийся деятель Великой французской революции XVIII в., ученый, медик и физик, социолог и публицист. Вла­ дел семью языками. За теоретические изыскания и практическую деятельность врача Шотландский университет присудил ему звание доктора медици­ ны, а город Ньюкасл — звание почетного гражда­ нина за его самоотверженную и плодотворную работу по борьбе с эпидемиями, свирепствовав­ шими в то время. Бенджамин Франклин, Гёте и дру­ гие видные мыслители с уважением отзывались о научных трудах Марата. Был убит французской аристократкой Шарлоттой Корде.

**Додд Уильям (1729—1777) — английский свя­ щенник, вел расточительный образ жизни, повешен за подделку ценных бумаг.

надвигающейся катастрофы! Все здоровое в нем полностью выгорело, остался лишь пепел чувственности да еще разная дрянь, которая дурно пахнет; от всего того, что мы называем душой и что влияет на наше поведе­ ние и интуицию, осталась лишь привычка пускать пыль в глаза или совершать нелепые, вызывающие буйства, которая становится маниакальной и приведет в конце концов к мрачному хаосу. Парижане покатываются со смеху, видя его кучерское искусство, — он делает вид, что не замечает этого.

Им стало вовсе не до смеха в тот день, когда они узнали, что герцог ради наживы занес свою святотатственную руку на сад Пале-Руаяля 14*: он хочет уничтожить цветни­ ки, вырубить ставшие священными для пари­ жан каштановые аллеи, под сенью которых так хорошо гулять с какой-нибудь оперной нимфой. Общий стон вырвался из груди пари­ жан: в самом деле, куда теперь пойти бездель­ нику? Огорчен и Филидор **, который, бывая в кафе «Режанс», любил остановить свой взор на зелени парка. Напрасны сетования: беспо­ щадный топор обрушился на деревья, бедные нимфы с плачем разбежались. Не плачьте, бедные нимфы, принц посадит новый сад, правда поменьше прежнего, но зато в нем будет фонтан, будет стреляющая ровно в пол­ день пушка, а вокруг него встанут пышные здания, и в них можно будет найти как пред­ меты низкой пользы, так и предметы умственные, но также и такие, которые едва ли в состоянии представить бедное человечес-

*Пале-Руаяль — дворец, построен в 1629—1636 гг. Людовик XIV подарил его своему брату Филиппу Орлеанскому. В дальнейшем дворец переходил по наследству потомкам герцога. В 1781 г. герцог Орлеанский (будущий Филипп Эгалите) поручил перестроить однотипные, обрамляющие сад кор­ пуса с галереями и аркадами для сдачи в наем под различные лавки, кафе.

**Франсуа Андре Даникен-Филидор (1726—1795)

—великий шахматист и выдающийся композитор своего времени, любил бывать в кафе «Режанс», первом шахматном клубе Парижа, в котором бывал, между прочим, и Дидро.

кое воображение. Итак, Пале-Руаяль стал и теперь останется навсегда тем местом нашей планеты, где устраиваются шабаши ведьм и где обитает сам Сатана.

До чего только не додумаются смертные! В далеком Анноне, в Виваре, братья Монголь­ фье поднимаются в воздух с помощью скле­ енного из бумаги шара, наполненного дымом от тлеющей шерсти *. Провинциальное собра­ ние в Виваре решило устроить в этот день перерыв в своей работе. Члены собрания и местные жители криками и аплодисментами приветствуют это событие. Быть может, оно свидетельствует о том, что непобедимый аналитический метод собирается взобра­ ться на райские небеса?

Весть об этом событии взволновала весь Париж — он жаждет увидеть все своими гла­ зами. И вот братья Монгольфье на улице Сент-Антуан (здесь находится известный пис­ чебумажный магазин и склады Ревельона) поднимают на шаре в воздух сначала уток и кур, вслед за ними поднимутся в воздух и люди **. Но этим дело не кончилось, и вот химик Шарль ***, выделив в лаборатории водород, догадывается заполнить им сделан­ ный из глазированного шелка шар. Он вместе со своим товарищем поднимается на воздуш­ ном шаре из Тюильрийского сада — один из Монгольфье обрубает канат. Смотрите, смо­ трите, они поднимаются! Сто тысяч сердец трепещут от страха и восторга, и вдруг толпа кричит (крик этот подобен рокоту моря), видя, как поднимающийся вверх шар стано­ вится все меньше и меньше. Смотрите, смо­ трите, он уже стал маленьким блестящим кружочком, напоминающим табакерку Тюр­ го (в просторечии пустячок Тюрго), а потом

месяц на ярком дневном небе! Наконец шар опускается, и нет человека, который бы не приветствовал смельчаков. Герцогиня По­ линьяк вместе с друзьями ожидает их в Булон­ ском лесу, несмотря на ужасный холод (это было 1 декабря 1783 г.). Все французское рыцарство с герцогом Шартрским во главе несется галопом навстречу отважным возду­ хоплавателям15.

Какое великолепное изобретение, как это прекрасно подняться в воздух к самому небу! К сожалению, у него есть и недостаток — шар ведь совершенно неуправляем. Оно в достаточной мере символично — таков уж сам век благих ожиданий: он удивительно легко поднимается над поверхностью, парит над нею и вдруг кубарем падает вниз — всегда именно там, где повелела судьба. Вспомните Пилатра *, шар которого взорвался: легко подняться, но спуск иногда оканчивается тра­ гически! Ну что ж, людям ведь нравится (хотя бы с помощью воздушного шара) взлетать в райские кущи.

Взгляните на доктора Месмера **, когда он в длинной, похожей на тогу древнего жреца одежде, глубоко задумавшись и воз­ ведя очи горе, проводит в огромном зале маг­ нетический сеанс. Царящую в зале священ­ ную тишину нарушают лишь нежные музы­ кальные аккорды; вокруг обыкновенных чанов с водой (они, видите ли, помогают постичь тайны магнетизма) сидят, собрав­ шись в кружок, великосветские красавицы, образуя как бы живой страстоцвет. Затаив дыхание, каждая ждет, когда дрогнет зажа­ тый в ее руке прутик, ждет этого сигнала маг­ нетического озарения и осуществления рая на

земле. О женщины! О мужчины! Не пора ли задуматься, во что верите? Вместе с красави­ цами мы здесь видим одного из членов парла­ мента — Дюпора *, некоего Бергаса **, д'Эпремениля *** и, наконец, химика Бертолле ****, присутствующего здесь по поруче­ нию герцога Шартрского.

Однако они боятся, как бы в это дело не вмешалась Академия наук со своими Байи *****, Франклинами и Лавуа­ зье ******. Конечно, она вмешалась *******, и потому, набив карманы луидорами, Месмер исчез. Вот он прогуливается по набережной Боденского озера в старинном городе Кос­ танца, сосредоточенно размышляя о случив­ шемся, а может быть, о чем-то еще. А ведь в самом деле, в какие бы одежды вы ее ни рядили, рано или поздно откроется великая древняя истина: удивительное это сущест­ во — человек; изумительна в нем способ­ ность властвовать над себе подобными; бога­ та и кипуча жизнь внутри его, богат и кипуч мир вне его, и никогда никакому непобеди­ мому аналитическому методу, с его физиологиями, учениями о нервной системе, с его ме-

*Дюпор Адриен (1759—1798) — лидер парламент­ ской оппозиции накануне революции, депутат Учредительного собрания, член клуба фейянов, сторонник конституционной монархии.

**Бергас Никола (1750—1832) — адвокат, депутат Учредительного собрания, автор контрреволю­ ционных брошюр.

*** Дюваль д'Эпремениль Жан Жак (1746— 1794) — лидер парламентской оппозиции, во время революции оказался в контрреволюционном лаге­ ре, казнен.

****Бертолле Клод Луи, граф (1748—1822) — французский химик, прославившийся работами по получению хлора.

*****Байи Жан Сильвен (1736—1793) — француз­ ский астроном и политик, изучал спутники Юпите­ ра, написал пятитомную историю астрономии. В 1789—1791 гг. был мэром Парижа. Казнен во время якобинской диктатуры.

****** Лавуазье Антуан Лоран (1743—1794) — от­ крыл в 1772 г. закон сохранения вещества в хими­ ческих реакциях, в 1779 г. открыл кислород. Казнен во время якобинской диктатуры

******* В августе 1784 г. — Примеч. авт.

дициной и метафизикой, не понять его, а ста­ ло быть, и не объяснить. Вот почему в лю­ бую эпоху знахарь и шарлатан не останутся без денег.

Глава седьмая ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДОГОВОР

Как в пропущенном через призму свете один цвет в строгой последовательности сменяет другой, так и начавшийся век надежд и благих ожиданий, расцвечивая всякий раз наш гори­ зонт в какую-то определенную краску, дол­ жен непременно привести к исполнению этих надежд и ожиданий. Весьма сомнительно! В этом веке любят говорить о всеобщей благо­ желательности, о непобедимом аналитичес­ ком методе, об излечении от безобразных пороков, но ведь нельзя же в конце концов не замечать существование двадцати пяти мил­ лионов темных, диких, умирающих от голода и непосильного труда людей, для которых иконой (ессе signum) * является «виселица высотой в сорок футов». Ведь в самом деле, подумав об этом, невозможно же не усом­ ниться?

Во все времена, как в прошлом, так и в будущем, грех порождает страдание и муки, и, нам кажется, мы верно прочитали написан­ ное на стене **. Франция именует себя хри­ стианнейшей державой, и в ней действи­ тельно много церквей и соборов, но среди первосвященников много таких, как РошЭмон или кардинал ожерелья *** Луи де Роган. Голос низов, похожий не то на стон, не то на вой, слышится давно (тому свидетель-

*«Ессе signum» — «вот знак» (лат.). Речь идет о крестьянстве и городских низах, которым грозит виселица за бунты, вызванные голодом.

**Библейская аллюзия. Имеется в виду надпись: «Мене, текел, фарес».

***История с ожерельем — история с кражей бриллиантов, в которую были замешаны авантю­ рист Калиостро и французская королева Мария Антуанетта, — произошла в канун революции 1789 г.

ство — жакерии и голодные бунты), но слы­ шит его только небо. Среди миллионов задав­ ленных нищетой людей наберется несколько тысяч, которым, так сказать, не повезло и они попали в стесненные обстоятельства, но процветают (лучше, наверное, сказать, мед­ ленно разоряются) в стране буквально едини­ цы. Похожая на пойманную арканом и взнуз­ данную лошадь или на затравленного зверя, из мяса которого высокопоставленные охот­ ники собираются вырезать лакомые кусочки, промышленность кричит своим высокоопла­ чиваемым покровителям и руководителям: предоставьте же руководство мне самой, избавьте меня от вашего руководства! А что представляет собой французский рынок? Потребности населения, которые он удовле­ творяет, двоякие: во-первых, он удовлетво­ ряет потребности миллионов в продуктах питания, причем грубых и самых дешевых; во-вторых, потребности небольшой, но пестрой группы людей — от солистов Оперы до гонщиков и куртизанок, которым требу­ ются предметы роскоши и разные деликате­ сы. В сущности такое положение дел нельзя назвать иначе как безумием.

Исправить это положение и все переде­ лать может только непобедимый аналитиче­ ский метод! Честь и слава ему! Однако позво­ лительно спросить (известно, что метод родился в мастерской и лаборатории): а за их пределами годится он на что-нибудь? С его помощью легко обнаружить логическую непоследовательность или поставить под сом­ нение доводы какого-нибудь спорщика. Но ведь давно известно: сомнение способно поро­ ждать духов, а вот справиться с ними ему не дано. И вот логические доводы растут, мно­ жатся, образуя своего рода «мощный логиче­ ский вихрь», который втягивает в себя сна­ чала слова, потом вещи, и они в нем бес­ следно исчезают. Обратите внимание на то, что все эти нескончаемые теоретические раз­ глагольствования о человеке и его душе, о философии государства, о прогрессе челове­ чества и т. д. и т. п., составляющие неотъем-

лемую часть (своего рода обиходную мебель) сознания каждого, не смогут служить опорой для благих ожиданий, потому что они обык­ новенные предвестники состояния безысход­ ности и отчаяния. Такие глашатаи, как Мон­ тескьё, Мабли * и многие другие, исследовали

всвоих сочинениях бесчисленное множество вопросов, теперь к ним присоединился Жан Жак Руссо, который в своем труде «Обще­ ственный договор», ставшем новым Еванге­ лием, доказал, что правительство есть результат сделки, или договора, заключен­ ного ради общего блага, и тем самым решил наконец загадку государственной власти. Еще одна теория? Да, но ведь были и другие и, вероятно, будут еще, как это всегда бывает во времена упадка. Каждая из них обладает определенными достоинствами и родилась на свет благодаря законам Природы, которая, двигаясь поступательно, ничего не делает напрасно на своем великом пути. И разве не является самой правильной та теория, кото­ рая рассматривает все теории (как бы они ни были серьезно и тщательно разработаны) по самой их сути неполными, вызывающими вопросы и сомнения, а иногда даже и ложны­ ми? Каждому надлежит знать, что Вселенная,

вкоторой он живет, есть нечто бесконечное, о чем ведь она и сама открыто говорит. И надо оставить попытки постичь ее логиче­ ски — надо быть довольным хотя бы тем, что удалось поставить в окружающем нас хаосе одну-две опоры, и то хорошо. Вот почему тот факт, что молодое поколение, отвергнув скептицизм отцов с их «Во что я должен верить?», страстно уверовало в Евангелие Жан Жака, представляет собой важный шаг в развитии общества и свидетельствует о мно­ гом.

Будь же благословенна надежда! Ибо с самого начала истории человечества звучат

* Аббат Мабли Габриель Бонно (1709—1785) — французский коммунист-утопист, брат известного французского философа-просветителя Кондильяка, автор «Исследований по истории Франции».

пророчества о приходе новой эры (эры благо­ честия, например), и вот что замечательно, не было до сих пор пророчества об эре изоби­ лия и ничегонеделания. Не верьте же, друзья мои, пророчествам о стране изобилия и ниче­ гонеделания, в которой царят счастье, благо­ желательность и нет больше безобразных пороков! Ведь человек не из тех животных, что счастливы своей судьбой — аппетит к сладкой жизни у него огромен. Да и может ли бедный, слабый человек найти в этой беско­ нечной, грозно-таинственной и яростно бушу­ ющей Вселенной, уж не говорю, счастье, а просто почву под ногами, чтобы существо­ вать, не воспитав в себе терпения и неустан­ ного, энергичного стремления к цели? Горе ему, если нет в его сердце горячей веры, а великое слово «долг» превратилось для него в пустяк! Что же касается сентиментального прекраснодушия, так необходимого при чте­ нии романтической повести или в какомнибудь патетическом случае, то во всем остальном оно просто ни на что не годно. Ведь если человек духовно здоров, он не ста­ нет этим хвастаться, ну а если станет, то, зна­ чит, роковая болезнь уже гложет его. Кроме того, сентиментальное прекраснодушие — близнец лицемерия, быть может, лучше ска­ зать: не одно ли это и то же? И не является ли лицемерие той дьявольской первоматерией, которая породила все виды лжи, мерзости и глупости и которая абсолютно враждебна всякой правде? Ибо лицемерие по самой своей природе есть дистиллированная ложь, т. е. ложь в квадрате.

Ну а как быть, если вся нация, сверху донизу, пропитана лицемерием? В таком слу­ чае (и я это утверждаю с полной уверенно­ стью) она очистится от него! Ибо жизнь ведь нельзя свести к одному лишь хитро придуман­ ному обману или самообману: уже в том, что ты или я живем и дышим, имеем те или иные желания и потребности, уже в одном этом заключена великая истина, ведь нельзя же удовлетворить эти потребности с помощью какого-нибудь иллюзионистского фокуса, их

можно удовлетворить только фактически. Так что давайте займемся фактами, благосло­ венными или гнусными — это ведь во многом зависит от того, насколько мудры мы с вами. Ну а самый низкий и уж конечно совсем не благословенный из известных нам фактов, которому бедные смертные неукоснительно повиновались, есть примитивный факт канни­ бализма: я могу сожрать тебя. И что будет, если эта примитивная потребность вдруг про­ будится в нас (и это наряду с самыми усовер­ шенствованными методами науки) и мы нач­ нем ее вновь удовлетворять!

Глава восьмая ПЕЧАТНОЕ СЛОВО

Во Франции на все смотрят с практической точки зрения и потому, мало обращая внима­ ния на предсказываемые теорией усовершен­ ствования, видят пока только одни недостат­ ки. Вами обещана так необходимая обществу перестройка, но что-то с ней не ладится? Оче­ видно, надо начинать ее, так кто же начнет ее с самого себя? Недовольство тем, что тво­ рится вокруг, а еще больше тем, что творится наверху, все возрастает, причем фактов для него более чем достаточно.

Не стоят упоминания ни уличные песенки (их пели и раньше, во времена умеренного деспотизма), ни рукописные газеты (Nouvel­ les à la main). Башомон * со своими приспеш­ никами и наемниками может положить конец «гнусному ремеслу подслушивания» (между прочим, записи агентов составили тридцать томов), потому что печать, все еще не обла­ дающая полной свободой, ведет себя довольно распущенно. «Изданные в Пекине»

ираспространяемые тайком памфлеты

читает весь Париж. Некий де Моранд **,

ских людей и литераторов, собиравшихся в салоне мадам Дюбле.

** Де Моранд Шарль Тевено (1748 — ок.

который пока еще не попал под нож гильоти­ ны, издает в Лондоне регулярно выходящую газету «Европейский курьер». Или вот еще пример: некий бунтарь Ленге *, также пока незнакомый с гильотиной, выслан из Фран­ ции решением своих братьев-адвокатов, поскольку французский климат не гармони­ рует с его темпераментом. Он издает книгу (скорее, дикий вопль) под названием «Правда о Бастилии» («Bastille Dévoilée»). Слово­ охотливый аббат Рейналь осуществил нако­ нец свое заветное желание: вышла в свет его «Философская история» ** (она, говорят, написана его друзьями-философами, но издана под его именем и принесла ему извест­ ность). Книга пустая, велеречивая, со множе­ ством уверток и уклонений от истины. Палач сжигает книгу на площади, а автор отправля­ ется путешествовать, разумеется считая себя мучеником. Это произошло в 1781 году, и, вероятно, книге в последний раз оказаны столь высокие почести — даже палачу стано­ вится ясно, этим ничего не добьешься.

Давайте заглянем в залы суда, где слуша­ ются дела о разводах или решаются денеж­ ные споры, ведь каждое из них рассказывает о семейной жизни, и как рассказывает! В

1803) — журналист. В течение ряда лет издавал в Англии сатирическую газету «Курье де л'Эроп». Вернулся во Францию во время революции, после 10 августа 1792 г. за защиту королевской власти был посажен в тюрьму. Ходили слухи, что он погиб во время «сентябрьских избиений». Эта версия нашла отражение у Карлейля.

* Ленге Симон Никола Анри (1736—1794) — адво­ кат, публицист. Более двух лет отсидел в Бастилии. Написал мемуары о Бастилии (Лондон, 1783 г.). Впоследствии эмигрировал, вернулся в 1791 г. и принял деятельное участие в революции, казнен. Приписанное ему Карлейлем издание «La Bastille dévoilée, remarques et anecdotes sur le château de la Bastille» в действительности представляет собой опубликованное в 1789—1790 гг. собрание документов из архива Бастилии и мемуаров.

** Полное название — «Философская и политичес­ кая история европейских учреждений и торговли в обеих Индиях». Индиями именовались испанские колониальные владения в Центральной и Южной Америке.

окружном парламенте Безансона и Экса (Aix) слушается дело молодого Мирабо — вся Франция с интересом следит за ним. Воспи­ танный Другом Людей, он, побывав за свои двадцать лет и в королевской тюрьме, и в пехотном полку, и еще во многих других местах, поживя и на чердаках, обычном местожительстве начинающего писателя, научился уже в эти молодые годы «противо­ стоять деспотизму», представьте себе, даже деспотизму людей и богов. Как часто розо­ вый флёр всеобщей благожелательности и Astraea Redux скрывает от глаз безрадост­ ную, мрачную пустыню, вернее, настоящий ад свар и раздоров, в которые превратились семейные святыни! Например, старый Друг Людей сам ведет бракоразводный процесс и запирает иногда всю свою семью, конечно ис­ ключая себя самого, под замок. Он много пи­ сал о перестройке общества и об освобожде­ нии его от крепостного рабства и, однако ж, использовал в своих личных интересах шесть­ десят записок об аресте (Lettres de Ca­ chet). В нем причудливо соединились прони­ цательность, решимость, мужественная прин­ ципиальность и неумение управлять собой, сварливая, какая-то сумасшедшая раздражи­ тельность. Черствость и жадность — как да­ леки они от того прекрасного, чем живет ду­ ша человеческая! О глупцы, как можно ожи­ дать, что наступит новый, прекрасный, как молодая трава, век, который принесет лю­ бовь, изобилие, реки, полные вина, нежней­ шую музыку в каждом дуновении ветра, и за­ таптывать в грязь чувственности (и, что ни день, все глубже и глубже) те самые качества души вашей, на которых только и держится ваше существование, — посмотрите, ведь вы неудержимо падаете в бездну!

Следовало бы заняться и преданным забвению делом об алмазном ожерелье. Как Сатана в Вальпургиеву ночь собирает ведьм, так и здесь, но только при ярком дневном свете образовался жуткий хоровод, в котором закружились и носящий красную шляпу кар­ динала Луи де Роган, и закоренелый преступ-

ник — сицилианец Бальзамо-Калиостро *, и придворная модистка госпожа де Ламот, «в лице которой было что-то пикантное», а вме­ сте с ними и высокопоставленные прелаты, мошенники, предсказывающие будущее, кар­ манники и проститутки. Какой смрад подняли они! Дело это было скандальным еще и пото­ му, что трон здесь впервые столкнулся с уго­ ловщиной. Девять месяцев по всей Европе только и было разговоров что о загадке оже­ релья, и изумленная Европа вдруг увидела, как одна ложь сменяла другую, как язвы кор­ рупции, жадности и глупости покрыли тела и высших и низших и что всюду царит одна лишь алчность. Впервые тебе больно и горь­ ко, и ты льешь слезы, прекрасная королева! Впервые твое честное имя заляпано грязью, от которой тебе уже не очиститься до самой смерти. Ни у кого из тех, кто живет в одно время с тобой, не шевельнулись в сердце любовь и жалость к тебе, они появятся лишь у будущих поколений, когда твое сердце, на­ всегда исцеленное от всех печалей, уснет холодным сном могилы. Отныне эпиграммы становятся не просто злыми и резкими, они теперь отвратительно жестокие, гнусные и нецензурные. И вот наступает 31 мая 1786 года, когда из Бастилии выходит жалкий, ведавший ранее раздачей милостыни карди­ нал Роган, и толпа кричит ему: «Ура!», хотя давно не любит его (да и за что, собственно?), но он теперь в ее глазах важная персона, потому что двор и королева ненавидят его 16.

Пока что эра надежд дает лишь слабый, тусклый свет, а между тем небо уже обло­ жили мрачные тучи, предвестники урагана и землетрясения! Да, да, вы видите обреченный на слом мир: ведь в нем исчезло именно то

* Калиостро Аллесандро (настоящее имя Джузеппе Бальзамо) (1748—1795) — авантюрист, выдавал себя за медика, алхимика, натуралиста, мага, закли­ нателя духов. В 1784 г. приезжал в Петербург, имел огромное влияние в высшем обществе. Выслан из России как лицо, симпатизирующее масонам. В Риме был осужден на пожизненное заключение.

качество, которое делает людей свободны­ ми, — способность повиноваться; в нем посте­ пенно исчезает и рабское послушание одного человека другому. Остается лишь рабское подчинение своим желаниям, причем наибо­ лее греховным, которые неизбежно сменит скорбь. Взгляните только на эту гниющую кучу лжи и чувственности, над которой мер­ цает болотный, обманный огонек сентимен­ тальной чувствительности и над которой (по их взаимному согласию) возвышается висе­ личный камертон «высотой в сорок футов», также сильно подгнивший. Добавим, что французам (в отличие от представителей дру­ гих наций) в особенности свойственна способ­ ность к возбудимости как в хорошем, так и в самом дурном смысле. Именно поэтому сле­ дует ожидать мятежа, взрыва с самыми непредсказуемыми последствиями. Напо­ мним еще раз слова Честерфилда: «Здесь налицо все признаки, которые мне известны из истории».

Поневоле подумаешь: будь проклята философия, которая разрушала здание рели­ гии, оправдываясь тем, что «необходимо уни­ чтожить мерзость (écraser l'infâme)» *. Будьте прокляты и те, кто осквернял святыни и довел их до того мерзкого состояния, когда сама собой появилась мысль об их уничтоже­ нии. И горе всем вам, живущим в это мерзост­ ное и разрушительное время! Но придвор­ ные, конечно, возразят, что во всем виноваты Тюрго и Неккер с их безумным стремлением все переделать, или что во всем виновата королева с ее высокомерием, что виноват, например, он или она, или что всему причи­ ной то-то и то-то. Друзья мои! Виноват во всем каждый негодяй, будь то вельможа или чистильщик сапог, который, мошеннически притворясь деятельным и энергичным, совер­ шенно никакой деятельности не обнаружил - нельзя же считать деятельностью регулярный

* Знаменитый призыв Вольтера: «Раздавите гади­ ну!» относился не к религии, как пишет Карлейль, а к религиозному фанатизму и нетерпимости офи­ циальной католической церкви того времени.

прием пищи. Бездеятельность и ложь (знайте же, что ложь не исчезает бесследно, но, подобно брошенному в землю зерну, всегда приносит плод), накапливаясь со времен Карла Великого, т. е. вот уже тысячу лет, давно ждут, когда наступит день расплаты. Ужасен будет этот день, поистине день Страшного суда, ибо вырвется наружу в тот день копившийся веками гнев. О брат мой! Чем быть мошенником, уж лучше умереть! Но если ты и не последуешь этому совету, то все-таки подумай над тем, что, умерев, ты расплатишься наконец за всё и навсегда, что ремесло обмана проклято, как проклят на веки вечные и сам обманщик, даже после своей смерти, хоть и получил он выгоду от своего обмана при жизни. Еще древний мудрец сказал, что вечно оно, ибо сделана о том запись в книге судеб самого Господа Бога!

Больно душе, когда не сбывается надежда. И все-таки, как уже было сказано, она всегда остается, ведь нельзя уничтожить надежду, ибо она неуничтожима. И наверное, самое замечательное и трогательное — это то, что всегда светил французам луч надежды, в какие бы мрачные лабиринты ни забра­ сывала их судьба. Всегда будет сиять нам надежда — и в дружеской беседе, и в криках гнева и озлобления. Струится ли с неба мяг­ кий вечерний свет — то свет надежды; полы­ хает ли красное пламя пожарища — то свет надежды; царит ли вокруг темный ужас — и сквозь его мрачные тучи светит голубое пламя надежды; и никогда не кончается она, потому что даже отчаяние есть своего рода надежда. Как это ни горько и печально, но у нас теперь ничего не осталось, кроме наде­ жды, потому-то мы и называем эру, в кото­ рую живем, эрой надежды.

Представьте себя на месте человека, перед которым лежит ящик Пандоры, и пред­ ставьте, что вы хотите узнать, что в нем, не открывая его. Тогда вам надо будет обра­ титься к литературе данной эпохи, ибо ничто

не представляет эпоху лучше, чем оставшаяся от этой эпохи литература. Едва словоохотли­ вый, привыкший к околичностям аббат Рей­ наль сказал свое пустое, но громкое слово, а вечно спешащее поколение уже приветствует нового автора. Это Бомарше, автор комедии «Женитьба Фигаро», которая наконец-то (в 1784 году) после многих препятствий постав­ лена на сцене и выдержала уже сто представ­ лений, вызывая всеобщее восхищение. Чита­ телю наших дней довольно трудно предста­ вить, в чем магия и внутренняя сила этой пье­ сы, почему она привлекала к себе так много зрителей, но, приглядевшись попристальнее, он поймет, что, во-первых, комедия отразила страсть к любовным похождениям, так харак­ терную для этого времени, а во-вторых, в ней прозвучало то, что все чувствовали и страст­ но хотели высказать. Содержание комедии не отличается широтой, сюжет вымученный, герои выражают свои чувства недостаточно ярко, сарказм тоже получился несколько натянутым, однако эта бедная и сухая пьеса всех захватила и увлекла, и каждый понял содержащиеся в ней намеки и увидел в ней самого себя и те положения, в которые ему приходилось попадать. Вот почему вся Фран­ ция аплодирует ей, и она уже прошла на сцене сто раз. Послушайте, что говорит в этой пье­ се цирюльник. «Как вам удалось всего этого добиться, ваша светлость? — спрашивает он и сам же отвечает: — Вы дали себе труд ро­ диться». И, слыша это, все хохочут, и гром­ че и веселее всех хохочут дворяне, страст­ ные лошадники и англоманы. «Неужели маленькая книжка представляет такую боль­ шую опасность?» — спрашивает господин Карон и льстит себя надеждой, что эта не очень удачная острота полна здравого смы­ сла. Захватив при помощи с размахом постав­ ленной контрабанды золотое руно, смирив адских псов в парламенте Мопу и ныне полу­ чив лавры Орфея в театре «Комеди Фран­ сез», Бомарше взобрался на вершину земной славы и присоединился к небольшой кучке сидящих там полубогов. Нам еще предстоит

говорить о нем, но это будет тогда, когда от его славы ничего уже не останется.

Особенно показательны две книги, вы­ шедшие как раз накануне вечно памятного взрыва и жадно читавшиеся всеми образован­ ными французами: книга Сен-Пьера «Поль и Виргиния» * и книга Луве «Кавалер де Фоб­ лас» **. Каждую из них можно рассматривать как последнее слово уходящей феодальной Франции — это первое, что бросается в глаза. В первой будто слышится мелодическая скорбь погибающего общества: повсюду здо­ ровая природа в неравной борьбе с больным, предательским искусством, и ей не скрыться от него даже в скромной хижине, построен­ ной на острове где-то далеко-далеко в океане.

*Бернарден де Сен-Пьер (1737—1814) — француз­ ский писатель, естествоиспытатель, ученик Руссо. Во время Великой французской революции был далек от политики, занимал пост интенданта Бота­ нического сада в Париже. Автор широко извест­ ного романа «Поль и Виргиния», где рассказы­ вается история трогательной любви дочери дворя­ нина Виргинии и сына крестьянки Поля, выросших на лоне природы и свободных от сословных пре­ драссудков.

**Луве де Кувре Жан Батист (1760—1797) — фран­ цузский писатель, автор фривольно-авантюрного произведения в 13 томах «Жизнь и похождения кавалера Фобласа».

Гибель и смерть обрушиваются на возлюб­ ленную, и, что самое примечательное, смерть здесь обусловлена не необходимостью, но — правилами этикета. Оказывается, что в самой что ни на есть возвышенной скромности всетаки содержится достаточно много разлага­ ющей похотливости! В целом, конечно, наш добрый Сен-Пьер поэтичен и музыкален, хотя слишком впечатлителен и вряд ли явля­ ется психически здоровым человеком. Эту книгу можно по праву назвать лебединой пес­ ней старой, умирающей Франции.

О книге Луве совершенно нельзя сказать, что она музыкальна. По правде говоря, если это предсмертное слово, то оно, конечно, произнесено не имеющим понятия о раска­ янии уголовником-рецидивистом, стоя под виселицей. Это не книга, а клоака, хотя для клоаки она и недостаточно глубока! Какую «картину французского общества» нарисовал в ней автор? Собственно говоря, там никакой такой «картины» нет, но мысли и чувства автора, создавшего книгу, уже сами по себе образуют своего рода картину. Конечно, эта книга свидетельствует о многом, и прежде всего об обществе, которое могло рассматри­ вать такую книгу как предмет духовной пищи.

Глава первая НЕОПЛАЧЕННЫЕ ВЕКСЕЛЯ

В то время, когда повсюду распространяется невероятный хаос, бушующий внутри и про­ рывающийся на поверхность сквозь множе­ ство трещин серными дымами ада, возникает вопрос: сквозь какой же разлом или какой из старых кратеров или отверстий разразится основное извержение? Или же оно образует для себя новый кратер? В каждом обществе существуют такие глубинные разломы, ими служат различные институты; даже Констан­ тинополь не обходится без своих предохрани­ тельных клапанов, и здесь тоже недовольство может излиться в клубах пламени; в количе­ стве ночных пожаров или повешенных пека­ рей правящая власть может прочитать при­ меты времени и соответственно с ними изме­ нить свои действия.

Нетрудно понять, что французское извер­ жение, без сомнения, сначала испробует на своем пути все старые институты, потому что каждый из них имеет или по крайней мере имел некие сообщения с внутренними глуби­ нами — именно поэтому они и являются национальными институтами. И даже если они стали институтами личными и отклони­ лись, можно сказать, от своего первоначаль­ ного назначения, все же сопротивление в них меньше, чем где бы то ни было. Так сквозь какой же? Исследователь может догадать­ ся — сквозь законодательный парламент, более того — сквозь парламент Парижа.

Заседающие в парламенте мужи, никогда еще не обремененные столькими почестями, тем не менее не ограждены от влияния своего

времени, особенно мужи, чья жизнь — это дело и кто при всех обстоятельствах, даже находясь в судейском кресле, приходит в соприкосновение с реальным движением жиз­ ни. Может ли позволить себе парламентский советник или сам председатель, купивший свое место за деньги ради того, чтобы ближ­ ние взирали на него снизу вверх, может ли он позволить себе заслужить репутацию обску­ ранта на философских вечерах и в светских элегантных салонах? Среди судейских ман­ тий Парижа найдется не один патриотиче­ ски настроенный Мальзерб *, руководству­ ющийся совестью и общественным благом, и не один горячий д'Эпремениль, в сумбурной голове которого любая громкая слава, вроде славы Брута, представляется почетной. Раз­ ные Лепелетье ** и Ламуайоны *** имеют титулы и состояния, но при дворе они не более чем «судейское дворянство». Есть и глубокомысленные Дюпоры и злоязычные Фрето и Сабатье ****, вскормленные в боль-

*Мальзерб Кретьен Гийом де Ламуаньон (1721— 1794) — адвокат, министр Людовика XVI; гильоти­ нирован.

**Лепелетье — семья «дворянства мантии». Лепе­

летье де Сен-Фаржо Луи Мишель (1760— 1793) — видный деятель революции, якобинец.

*** Ламуаньоны — старинный дворянский род. У Карлейля речь идет о Кретьене Франсуа де Ламуаньоне (1735—1789).

**** Фрето де Сен-Жюст Эмманюэль Мари Мишель Филипп (1745—1794) и Сабатье де Кабр (ок. 1745—1816) — советники Парижского парла­ мента, активные деятели парламентской оппози­ ции.