Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Волгин В. Развитие общественной мысли во Франции в 18 веке. 1958

.pdf
Скачиваний:
14
Добавлен:
01.11.2021
Размер:
1.91 Mб
Скачать

В форме человека они прекращают свое существование. Это будущее должно иметь для нас так же мало значения, как предшествовавшее нашему бытию прошлое.98

** *

Метафизическая истина, по мнению Дешана, есть единственная основа моральной истины, которая в свою очередь поддерживает истину метафизическую.99 Природа человека вызывает потребность объединения, но человек мог прийти к социальном порядку только через состояние дикости. Абсурдно было бы ду-мать, что человек вышел из рук божества совершенно готовым, обладающим языком и моралью. Он постепенно шел к современному положению путем сближения, вызываемого его потребностями и условиями борьбы с окружающей его природой.100 Это сближение привело к переходу человека от состояния дикости к господствующему в настоящее время состоянию законов. Это социальное состояние отличается чертами глубокого морального неравенства, которое обязано своим происхождением физическому неравенству, преимуществу, которое имеет сильный над слабым, более ловкий над менее ловким. Стремление господствовать над другими зарождается в состоянии дикости и возрастает в состоянии законов. Стремление к господству простирается вначале только на тела людей; но для того, чтобы лучше достигнуть своей цели, люди, стремящиеся к господству, распространили его и на умы при помощи религии и законов. Так к несчастиям людей присоединилось новое несчастье, являющееся естественным плодом нашего невежества,— несчастье неустранимое, пока мы находимся в состоянии дикости или в состояние законов. Доведенное до крайней степени неравенство, развиваясь в тысячелетиях, привело к ужасным недостаткам социального порядка, существующим несмотря на то, что этот порядок обладает по необходимости также известными преимуществами. Без этих преимуществ социальный порядок не мог бы существовать, так как в противном случае люди нашли бы во всех отношениях предпочтительным остаться на предшествующей ступени общественного развития.101

Существующее состояние законов, порочное в своей основе, не является в социальной теории Дешана завершающим звеном в развитии человеческого общества. За ним должно неизбежно последовать разумное социальное состояние, которое Дешан называет состоянием нравов, равенства или истинного естественного закона. После установления морального равенства физическое неравенство не сможет приносить обществу того вреда, которое оно приносит при состоянии законов.

Необходимой предпосылкой существующего общественного порядка, как и предшествующего состояния дикости, является невежество людей. Для того чтобы укрепить порочные основы этого порядка — моральное неравенство и собственность, — необходимо было, используя невежество людей, придумать в поддержку человеческим законам так называемые божественные законы. Человеческие законы сами по себе были недостаточны, чтобы поработить людей. «Физическая сила сама по себе может поработить несколько человек, но к ней нужно прибавить другую силу, чтобы поработить всех людей. Для физической силы нужна некоторая санкция, чтобы овладеть сердцем и умом, чтобы подчинить людей силе, подчиняя их им самим. Мысль о том, что люди могут быть управляемы одними лишь человеческими законами, мысль, которую можно признать верной лишь в отношении преступников, которых можно держать в повиновении палкой и цепями, а не в отношении людей свободных, находящихся под властью законов».102 Моральному злу надо было дать божественное происхождение. Как только люди поняли бы, что зло вызывается человеческими законами, они признали бы состояние законов истинным первородным грехом. Поэтому думать об отмене законов божественных при сохранении законов человеческих — величайшая химера. Если бы не было так называемых божественных законов, было бы значи- тельно легче перейти к порядку нравов.

«Так называемые божественные законы имели своей интеллектуальной основой интуитивную догадку о существовании позитивном и негативном, о едином и единственном, о совершенном, конечном и о бесконечном..., о доступном чувственному познанию и о небытии, которое отрицает все доступное чувству».103 Отправляясь от этих догадок, человек, живущий в эпоху «порядка законов», с его добродетелями и пороками выработал для себя понятие о разумном и моральном существе, подобном ему, — создал бога-творца и законодателя, вознаграждающего и карающего.

98Le vrai systeme, p.193—194.

99Ibid., p.84 è äð.

100Ibid , P.119.

101Ibid, p.100—101.

102Le vrai systeme, p.202.

103Ibid, p.103.

Если освободить это понятие от того, что привнес в него человек от своего физического и

морального существа, в нем не останется ничего, кроме всей совокупности бытия, кроме le Tout и Tout.104

Действие законов — зло, прикрывающееся видимостью добра. Под их властью все плохо; все люди более или менее несчастны настолько, насколько это возможно. Состояние законов вовсе не основывается на соглашении. Его создает сила, по существу только сила его и поддерживает. Как ни сурово осуждает Дешан состояние законов, несущее человечеству столько бедствий, в общем ходе развития человечества это состояние играет, по его мнению, существенную роль. Существование законов кгь человеческих, так и божественных было в свое время нгобходимостью. Без них человек не мог бы прийти к истине, открывающей дверь в состояние нравов. Для открытия истины было необходимо размышление о существе вещей и о лучшем социальном порядке. К таким размышлениям толкают человека религия с ее ложными догмами и абсурдной моралью105 и неисчислимые затруднения, создаваемые для него состоянием законов. Дикий человек был подобен младенцу, только что вышедшему из чрева матери. Вплоть до перехода в состояние законов размышления были ему чужды. В начале периода законов люди не знали еще, что он порочен в принципе, не представляли себе всех вытекающих из него зол; поэтому первые их размышления приводили лишь к выводам, закрепляющим состояние законов, освещали господство и собственность. В это именно время возникали божественные законы и религии, существующие до сих пор.106

Каким большим препятствием на пути к состоянию нравов, на пути к моральной истине являются законы! Каким препятствием является идея бога, бога, который хочет, чтобы человек состоял под властью законов, чтобы им повелевали власть имущие.107 Истинные принципы морали не связаны необходимо с религией, не надо быть религиозным, чтобы жигь согласно этим принципам. Их практическому применению мешает не отсутствие веры, а неравенство и собственность. Верно, что религия проповедует иногда истинные принципы морали. Но она очень осторожно выступает против неравенства, она не может делать этого резко и прямо, так как это противоречило бы ее основной цели — защиты состояния законов. И люди верующие в глубине сердца отвергают религиозную мораль, обещающую за соблюдение своих правил вознаграждение в иной жизни; они всегда предпочитают достоверное в этой жизни недостоверному в будущей. А многие просто пользуются притворно прикрытием морали, чтобы вернее и безнаказанно достигнуть своих целей Состояние дикости, говорит Дешан, есть состояние разъединения; в состоянии законов люди в единении остались разъединенными; лишь при состоянии нравов, при социальном порядке без законов, между людьми установится подлинное единение. В настоящее время вопреки всякому общественному смыслу мы разделены на сословия, до крайности разрозненные. Некоторые из этих сословий сами по себе полезны; другие существуют лишь в силу безумия наших нравов, создаваемых состоянием законов. Таковы церковь, дворянство шпаги, дворянство мантии, финансисты и т.д. В основе всех этих различий лежит господство сильного над слабым. Если бы люди могли постигнуть преимущества состояния нравов, не испытав неудобств состояния законов, у них не было бы ни этого разъединения, ни королей. Ибо зачем были бы нужны короли там. где не было бы ни морального неравенства, ни собственности - этих основных пороков, на которые опирается состояние законов.108 Разделение людей укрепляет их порабощение и тиранию над ними законов. Проповеди против разъединения бессильны, так как его освещает религия. Естественно, что государи, со своей стороны, всячески содействуют разъединению подданных. Нет смысла порицать мораль государей: она соответствует их положению. Пока существует состояние законов, приходится им повиноваться; исцелить общество может только переход его из состояния законов в состояние нравов.109

Церковь по природе своего оружия, покоряющего сердце и разум невежественного человека, составляет первый отряд, обороняющий трон; второй отряд обороняет его при помощи шпаги, которая может поразить только тело. Солдат уступает первое место священнику. Верховное существо, которому придают абсурдное имя «царя царей», нечто иное как глава государства при состоянии законов — король, который составляет в государстве все и находится повсеместно. Небо — это маска, пользуясь которой церковь служит государю; защита народа от внешнего врага

— маска, под которой ему служит шпага. Эти две маски позволяют церкви и войску стать самой надежной опорой государя.

104Le vrai systerae, p.103—104.

105Ibid., p.102.

106Ibid, ð.142—143.

107Ibid, p.104—107.

108Le vrai systeme, ð.109—110.

109Ibid., ð.111—112.

Той же цели служат и другие бесполезные сословия — судейские и финансисты.110 Именно поэтому бесполезные сословия стоят впереди других, полезных сословий, которые только и должны были бы существовать в разумном государстве, — сословий пастухов, земледельцев, ремесленников.

* * *

Для человека невозможно вернуться к состоянию дикости. Выйдя из состояния законов, он может прийти, утверждает Дешан, только к состоянию нравов, к состоянию морального равенства. Дешан весьма высоко ценит «Рассуждение о неравенстве Ж.-Ж.Руссо. Руссо, говорит он, прекрасно показал несчастьч нашего социального состояния. Но в то же время Дешан под- черкивает в философии Руссо ряд недостатков, заслуживающих осуждения. Руссо не видел основного порока состояния дикости. А между тем этот порок — отсутствие единства — обусловливают слабость состояния дикости. Руссо не понял, что все религии имеют своей целью освящение пороков существующего общества; отсюда его двойственное отношение к религиям, которые он поражает одной рукой и восстанавливает другой, тогда как ему следовало их все отвергнуть. Наконец, самый существенный не достаток: увидев состояние дикости и наше ложное

социальное состояние, он не разглядел истинного состояния общества (т.е. будущего состояния нравов).111

Так как Руссо не видит будущего общества, то из его рассуждения можно сделать только один разумный вывод: надо вернуться к состоянию дикости. А поскольку такое возвращение так же невозможно, как возможен переход от нашего ложного состояния к истинному, то оказывается, что Руссо написал работу бесполезную, что он лишь усилил наши страдания, описав так ярко наше состояние и не указав никакого средства от наши бед. Из того же непонимания будущего человечества вытекает еще одно важное противоречие в теории Руссо, с одной стороны, признающего, что порочным делают человека неравенство и собственность, а с другой стороны, защищающего идею зависимости положения членов общества от оказываемых ими обществу услуг. При состоянии морального равенства не может быть вопроса о больших или меньших услугах, оказанных обществу: все соревнуются в служении общему благу, никто не претендует на то, чтобы его услуга была более полезной.

В состоянии нравов люди будут исполнены духа бескорыстия, который в известной мере был присущ первым христианам и основателям орденов. У людей не будет никакой собственности, все будет общим.112 Собственность — порок, присущий природе человека в состоянии дикости и в состоянии законов; при со стоянии нравов природа человека будет от него свободна. Естественно, говорят защитники собственности, чтобы тот, кто обрабатывает участок земли, исключительно пользовался ее плодами. Это естественно при наших нравах, возражает Дешан, в обществе, где существует собственность; но это будет противоречить природе, будет противоречить разуму в состоянии нравов, в обществе, где земля будет принадлежать на равном основании всем и где люди будут ее обрабатывать согласно, чтобы сообща пользоваться ее плодами. В таком обществе будет невозможно, чтобы человек обрабатывал участок земли для себя одного. Состояние законов придало собственности особую силу, какой она не могла иметь в состоянии дикости; именно в состоянии законов она породила ряд моральных пороков и искусственных страстей.113

Человек силен тем, что он живет в обществе, объединяющем его с ему подобными. Он обязан обществу своим благосостоянием и своей безопасностью. Но для того, чтобы человек мог пользоваться всеми преимуществами жизни в обществе, необходимо, чтобы социальный порядок действительно их предоставлял.

Счастье индивида существует лишь там, где обеспечено общее счастье. Эта моральная истина логически связана в философии Дешана с основными принципами его метафизики. «Идея Целого, — говорит он, — равносильна идее порядка, гармонии, единства, равенства, совершенства. Состояние единения или общественное состояние вытекает из идеи Целого, которое само есть единство, единение; люди в целях своего собственного благополучия должны жить в общественном состоянии». Присущая людям тенденция к общности есть выражение в области человеческих отношений тенденции частей к их Целому, к центру, к порядку, к счастью, к совершенному благосостоянию, к равенству, к движению по прямой линии, к однообразию действий, к наиболее простым путям, к устойчивому состоянию, к возможному покою.114

110Ibid., p.116.

111Le vrai systeme, p.129—130.

112Ibid, p.117—118.

113Le viai systeme, p.121.

114Ibid., p.205—206.

Моральная истина, утверждающая единство индивидуального блага и блага общественного, общепризнана; но она бесплодна при нашем общественном порядке, поскольку он основывается на невежестве, моральном неравенстве и собственности. Пока эти злосчастные принципы лежат в основе общественного порядка, люди могут создавать лишь отдельные, несовершенные общества, между нациями и между индивидами будет продолжаться борьба. Над сознанием людей будут господствовать самые ложные системы, самые абсурдные догмы, самые смешные басни, самые тиранические законы.115 Рассеять эти мрачные тучи, осветить землю, упразднить законы и поставить на их место нравы, кал мы уже знаем, может только постепенное раскрытие и распространение истины.

Разумные потребности людей, утверждает Дешан, состоят в создании прочного общества, в обладании здоровым, приятным жилищем, в том, чтобы быть умеренно занятым полезным и не отягощающим трудом, иметь питание и одежду, иметь с кем наслаждаться. Все то, что выходит за эти пределы, составляет излишества, которые нас убивают. Простота образа жизни обеспечивает ее длительность; простота есть признак истин но разумных нравов. Под властью таких нравов, не зная приказов и повиновения, люди будут жить, имея в изобилии все необходимое, без «твоего и моего», спокойно, однообразно, без душевных страданий, не боясь быть ниже, не стремясь стать выше Среди них не будет существовать ни зависти, ни ревности, ни одной из тех искусственных страстей, которые создают из нашего рода самых неразумных животных, наиболее далеких о. того счастья, к которому наш род стремится в силу естественного метафизического закона.116

Переход к состоянию нравов связан в представлении Дешана с отказом от всех «искусственных» потребностей, а потому и от всех видов труда, не связанных с потребностями «естественными». В будущем, утверждает он, люди будут изучать природу лишь в той мере, в какой это необходимо, в какой это для ни полезно и не требует слишком больших усилий. У людей буду щего не будет многих развлечений, которыми люди увлекаютег при нашем безумном порядке. У них не будет наших театральных зрелищ с их острыми, но быстро проходящими впечатлениями У них не будет очаровательных женщин, величественных дворцов, дивных садов и парков, изысканных блюд, драгоценных камней — вещей, которые дают меньше счастья тем, кто ими обладает, чем несчастья тем, у кого их нет. Все эти удовольствия выходят за пределы истинных потребностей человека, их отсутствия люди не будут и чувствовать, так как они не будут иметь о них никакого представления.117 Изящные искусства будут чужды пониманию людей, у них будут лишь полезные искусства, как то было во времена патриархов. Изящные искусства являются необходимым элементом наших нравов; мы нуждаемся в них для отдыха от нашего духовного и физического утомления, от скуки. Они нам необходимы, чтобы внести некоторую гармонию в нашу дисгармонию, чтобы насытить наше воображение красотами природы, которых мы лишены в наших городах, или другими предметами, способными доставить нам наслаждение. Но в состоянии нравов, где мы будем заняты легкими работами в соответствии с нашим вкусом и интересом, в обществе, которое обеспечит наше счастье,— какую пользу смогут нам принести такого рода искусства.118

При вступлении в состояние нравов, говорит Дешан, надо будет уничтожить все, что мы называем произведениями искусства. Эта жертва будет, конечно, велика. Но ее необходимо принести: зачем сохранять для потомков вещи, которые никому не будут нужны и которые будут лишь свидетельствовать о нашем безумии. В своем аскетическом рвении Дешан не останавливается даже перед тем, что, казалось бы, должно было быть ему ближе всего, — перед книгами. Книги, как и всякого рода документы, должны быть сожжены Чем больше об этом размышляешь, говорит Дешан, тем больше убеждаешься, что даже наиболее почитаемые книги по физике и метафизике существуют, как и все другие наши книги, лишь в силу нашего невежества в отношении основной истины. В них не будет никакой надобности в состоянии нравов - то, что нужно будет знать для работы, люди будут узнавать из той открытой книги, которой является для них практика отцов.

Существующие ныне книги требуют и подготовляют книг, которая сделала бы их все ненужными, так как их право на существование основывается на том, что без них эта книга не могла бы появиться, как не могла бы появиться истина без предшествовавших ей абсурдных знаний. Такой завершающей книгой Дешан считает свою книгу, которая откроет людям истину и тем обеспечит их переход из состояния законов в состояние нравов. После того как возвещаемая последней книгой истина получит распространение, она сама станет совершенно не нужна человечеству. С уничтожением последней книги люди освободятся от тяжелого и ненужного им

Вячеслав Петрович ВОЛГИН

115Le vrai systeme, p.155—156.

116Ibid, p.104—107. РАЗВИТИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ во ФРАНЦИИ в XVIII веке

117Ibid, p.160—162.

118Le vrai systeme, p.175—176. Москва: ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР. 1958

Vive Liberta и Век Просвещения, 2009

более труда — от изучения искусства чтения и письма. После этого книги если и смогут быть для чего-либо полезны, то только для топки.119

При состоянии нравов люди будут говорить на одном общем языке, который будет очень легко изучить, так как он гораздо проще наших языков, которые передают из поколения в поколение абсурдные выдумки наших отцов. Для изучения языка детьми будет вполне достаточно практики.120

В состоянии нравов люди не будуг разделяться на семейства. Каждое поселение будет составлять как бы одну семью: «Все женщины будут для мужчин тем же, чем все мужчины будут для женщин — общим достоянием». Дети не будут принадлежать в отдельности такому-то мужчине и такой-то женщине; они будут принадлежать обществу в целом. Их воспитание с самого раннего детства будет совсем иное, чем у нас; они будут вырваны из-под опеки женщин и будут расти значительно более самостоятельно. Они будут учиться труду, наблюдая, как трудятся старшие. Выросши, они будут уже знакомы со всеми полезными работами и смогут работать там, где это будет нужно для общества. Но как же это, скажут мне, восклицает Дешан,— значит матери не будут принадлежать ее дети? Нет; зачем нужна эта «собственность», за которую дети часто жестоко расплачиваются со своими отцами и матерями.121

Не надо думать, чтобы этот порядок вызывал какие-либо неудобства. Наоборот, неудобства вызывал всегда и везде существующий порядок «моего и твоего». Общность и в этих отношениях поведет к миру и единению, к устранению поводов к зависти, ревности и вражде. Люди будут при господстве состояния нравов жить в поселках деревенского типа. В каждом поселке будут общие жилища, общие амбары, магазины, скотные дворы. Отдельные поселки будут взаимно помогать друг другу, будут совместно создавать общие предприятия, например, мельницы. Никаких споров

между ними при состоянии равенства и при изобилии всего им необходимого возникать не будет.122

После победы морального равенства и общности над неравенством и собственностью все изменится в человеческих отношениях и в человеческой природе. Люди не будут знать ни культа, ни взаимной зависимости, ни войны, ни суда, ни финансов, ни вымогательства, ни торгов и, ни мошенничества, ни банкротства, ни каких-либо спекуляций, ни воровства, ни убийства, ни морального зла, ни уголовных законов. Все искусственные страсти без всякого исключения, все извращенные вкусы и всякого рода безумства исчезнут; естественные желания, всегда разумно умеряемые, не будут выходить за пределы, начертанные разумом, нашим здоровьем и стремлением к продолжению нашей жизни.123 В состоянии нравов каждый будет следовать своим наклонностям; но они будут подчинены разуму и будут соответствовать целям общественной гармонии.

Люди состояния нравов будут распределять между собой в соответствии с возрастом, силой и полом необходимые для общества работы. Так как число работающих — а работать будут все без исключения — будет велико, а количество потребностей при отсутствии роскоши и излишка — мало, то труд не будет для них утомительным и тягостным. Склонность к порядку, к правильной организации труда, к удобству и чистоте во всем, преимущества и удовольствие совместного труда для одной и той же цели — общего блага — будут доставлять им живую радость, предупреждая всякую возможность отвращения к труду, которое мы так часто испытываем.124 Все виды занятий будут подходить для каждого, так как они будут просты, и каждый будет переходить от одного вида труда к другому. Пагубное разделение людей не только по сословиям, но и по полезным профессиям будет полностью уничтожено. Предвосхищая Фурье в своей характеристике труда в будущем обществе, Дешан выражает уверенность, что труд в будущем обществе будет приближаться к развлечению и удовольствию.125

Одежды людей будут очень просты. Они будут удобны, и люди смогут обеспечить себя ими в изобилии. Мебель будет состоять лишь из скамей, табуреток, столов и топчанов, чем-либо прикрытых. Всякого убранства, требующего искусства или напряжения, люди будут избегать. Они сократят количество земли, отведенное под пастбища и виноградники, отведя больше земель под зерновые культуры, овощи и лес, так как считают растительную пищу более полезной для человека. Люди будущего не будут, по мнению Дешана, употреблять ни мяса, ни рыбы, ни соли, ни крепких напитков. Их пища будет состоять из хлеба и воды, из овощей, из фруктов, из молочных продуктов, из масла, из меда и яиц.

119Ibid., P.157—159, 160—162.

120Le vrai systeme, p.173—174.

121Ibid., p.170—171.

122Ibid., ð.163—165.

123Ibid., p.163—165.

124Le vrai systeme, p.172.

125Ibid., ð.181.

Эта пища, полагает он, наиболее разумна и наиболее здорова, а к тому же ее приготовление требует меньшего труда. При общности имуществ, когда все принимают участие в обработке

земли, она будет приносить несравненно больший урожай, чем она приносит в настоящее время.126

Так как все необходимое люди будут иметь в изобилии, то они не будут заботиться о постройке кораблей для поисков нужных им предметов за морями. Они будут понимать, что природа помещает полезное у них перед глазами, под их ногами и что нужно лишь немного труда и мудрости, чтобы иметь в изобилии все, что им нужно. Идея наших городов и всего, что в них заключается — наших храмов, наших Лувров, наших крепостей, наших арсеналов, наших трибуналов, наших монастырей, наших рынков, наших банков, наших лавок, наших школ, наших академий, наших манежей, наших госпиталей, наших тюрем, — эта идея будет им чужда: она безумна сама по себе и она совершенно несовместима с их нравами.127

Поселки, не обладающие на своей территории нужными им вещами (деревом, железом, камнем), смогут получать их из других поселков, предоставляя им в случае необходимости в обмен те предметы, которые у них имеются. Но подобный обмен отнюдь не может иметь при состоянии нравов коммерческого характера.128 Какой-либо организации власти, объединяющей поселки и руководящей их деятельностью, Дешан не предусматривает, приближаясь, таким образом, в вопросе об общественной власти в будущем обществе к антигосударственной концепции Годвина. Чтобы выйти из состояния рабства, в котором человека держат законы, чтобы открыть истину и перейти к состоянию морального равенства и свободы, было нужно, чтобы рабство вызвало в человеке дух протеста. Дешан утверждает, что современное состояние общества с неизбежностью вызывает возмущение «сердец и умов». Люди стремятся освободиться от всякой зависимости всеми имеющимися у них средствами. Законы налагают узду на самые естественные наши склонности, и наши склонности, встречая сопротивление законов, возмущаются против них. Люди приходят в состояние раздраженности, толкающее их к насилиям. Но отнюдь не в этих насилиях видит Дешан путь к утверждению нового порядка. Очевидность, убеждение в преимуществах этого порядка достаточны, по его мнению, чтобы обеспечить его установление без всякого пролития крови.129

В представлениях Дешана о переходе к будущему идеальному состоянию есть ряд черт, сближающих его с современными ему просветителями, с которыми он по другим вопросам столь резко полемизирует. Этот переход должен произойти в результате открытия и торжества истины. В распространении этой истины Дешан, как и буржуазные мыслители XVIII века, первенствующую роль отводит культурным, образованным людям. Заставить людей перейти от состояния законов к состоянию нравов, говорит он, могут только усилия образованных людей. У образованных людей наиболее ясно сознание пороков существующего порядка. Народным массам Дешан отводит в изображаемой им картине социального преобразования совершенно пассивную роль.130

Социальная философия Дешана интересна для историка общественной мысли многими своими сторонами. Она свидетельствует о том, что влияние коммунистических тенденций, связанных с первыми попытками самостоятельного движения того слоя, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата131, проникало подчас в весьма неожиданные для нас общественные круги. В соответствии с той общественной средой, в которой эта теория возникла, она дает нам исключительный в своем роде образец сочетания утопического социального построения с совершенно чуждой веку просвещения схоластически-метафизической системой. Наконец, она замечательна как образец теории, доводящей до крайних пределов те черты аскетизма, которые присущи ранним проявлениям коммунистической мысли и которые придают им известный реакционныи оттенок .

5.

Ê Î Î Ï Å Ð À Ò È Â Í Û Å

Ï Ð Î Å Ê Ò Û

Сочетание коммунистической теории с уравнительной программой характерно не только для Мабли. Наряду с коммунистическими теориями во Франции XVIII века были весьма широко распространены неопределенные, полукоммунистические, полууравнительные взгляды. Такая нечеткость социального мышления является как бы отражением в области идеологии нечеткости той грани, которая отделяет в реальной жизни формирующийся пролетариат от пролетаризирующихся слоев мелкой буржуазии, из которых рекрутируются его первые кадры.

126Ibid., p.176—180.

127Le vrai systeme, p.185—186.

128Ibid., p.186.

129Ibid., p.139-141.

130К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., Т.XIV, стр.18.

131См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.V, стр.509.

Те же пролетаризирующиеся общественные слои составляют социальную базу для разнообразных планов кооперирования населения. Таких планов во Франции XVIII века было не мало. Среди них есть и проекты элементарных потребительских кооперативов, и проекты производственных коммун, и планы преобразования всего общества на кооперативных началах. С этим течением мысли по преимуществу связано возрождение интереса с середины XVIII века к остаткам старых крестьянских общин в Оверни, к средневековым сектантским коммунам и т.п. Одним из характерных примеров пропаганды кооперативных идей, опирающейся на исторические примеры, является статья Феге «Моравы», напечатанная в «Энциклопедии».133

Феге (1703—1780) горячо восхваляет общинные порядки, утвердившиеся у так называемых моравских братьев.134 У моравских братьев, говорит Феге, все граждане, объединив свое имущество и силы, работают на общую пользу, причем каждый в то же время лично заинтересован в результатах своего труда. У них царит совершенное равенство, все профессии пользуются одинаковым почетом. Дети воспитываются совместно за счет общины. Нравы «моравов» напоминают о первых временах христианства.

Аналогичными принципами руководились, по мнению Феге, лакедемоняне, ессея, гимнософисты, народы Парагвая, руководятся и сейчас овернские сельские общины — КитарПинон, Арно, Англад и др. Над нашими умами господствует частный интерес, говорит Феге, и потому мы недостаточно внимательны к преимуществам общности; люди склонны даже считать порядок общности химерическим порядком. Приведенные примеры ясно доказывают, по мнению Феге, неправильность этого взгляда, доказывают возможность и желательность распространения таких общин.

Желая, очевидно, содействовать образованию новых общин, Феге предлагает читателям разработанный им на основе старых образцов собственный проект построения ассоциации. Эта ассоциация построена на паевых началах. Она строго добровольна: каждый ее член может в любой момент выйти из нее и изъять из нее свой пай с причитающимися процентами. Члены ассоциации не связаны никакими обетами. Они занимаются разного рода работами в соответствии со своими способностями — по преимуществу полезными работами первой необходимости. Тот, кто приносит пользу общине своим трудом, свободен от денежных взносов в ее пользу. В целях поощрения личного интереса каждый получает в личное пользование известный процент с того дохода, который дает ассоциации его труд. Община может изгнать из своей среды недостойного члена по требованию трех четвертей состава общины. Дети членов общины могут по желанию вступать в нее или не вступать. Для основания подобного рода общины не нужно ни привилегий, ни дотаций. Для обеспечения ее существования нужно очень мало регламентирующих ее жизнь правил. Управление делами общины не требует многочисленного персонала. Обычно в общинах всю работу административного порядка несет одно лицо, избираемое членами ассоциации; эти «наставники» (maitres) наблюдают за работой, продают то, что произведено общиной, и покупают то, что ей нужно. В общинах царят добрые нравы, составляющие пример для всего общества. Община, заявляет Феге, — единственное средство обеспечить счастье народа, обновить жизнь общества, построить на прочной основе его благополучие.

* * *

Из довольно обширной литературы, посвященной описанию существующих ассоциаций и защите идеи кооперирования населения, мы остановимся лишь на проектах Ретиф де ла Бретонна,. настойчиво пропагандировавшего кооперацию в течение ряда лет в своих многочисленных произведениях.

Ретиф де ла Бретонн (1734—1806) происходил из зажиточной крестьянской семьи, предназначался родителями к духовной карьере и потому получил начатки классического и богословского образования. В семнадцать лет в жизни Ретифа произошел перелом: отец пришел к заключению о его непригодности к духовной карьере и отдал его в ученики в типографию. В типографии Ретиф провел тринадцать лет: сначала учеником, затем рабочим, наконец, фактором. Вступая на литературное поприще, Ретиф хорошо знал, таким образом, и жизнь крестьянства к жизнb рабочего класса своего времени не по книгам, а по непосредственным личным впечатлениям. Ретиф был исключительно плодовитым писателем и много раз касался в своих произведениях социальных вопросов. В одном из романов Ретифа имеется и последовательно коммунистическая утопия («Южное открытие»); эта утопия мало оригинальна и не представляет значительного интереса.136

133Encyclopedie, X. «Moraves», p.704 è ñë.

134Моравские братья — сектантская группировка, создавшаяся в Моравии в XVI веке в связи с преследованием анабаптистов и их массовым бегством из мест их прежнего жительства, в особенности из южной Германии. Условия поселения на чужбине толкали сектантов к тесному объединению их хозяйственных усилий, к попытке осуществить в какой-то мере на практике принципы «общности», в теории присущие анабаптизму с самого его возникновения.

136 A.Lichtenberger. Le socialisme au XVIII siecle, p.338.

Коммунистические тенденции мы находим и в других произведениях Ретифа. Но гораздо оригинальнее и показательнее его кооперативные проекты.

Изображение сельской ассоциации мы находим в романе Ре-тифа «Развращенный крестьянин».137 Крестьяне организовали эту ассоциацию, чтобы предохранить себя и своих детей от нужды, «которую слишком часто испытывают в деревне». Непосредственным толчком к такому решению крестьян послужила печальная участь покинувшего деревню и погибшего в городе героя романа Эдмонда. Ассоциация состоит из двадцати пяти домохозяйств, каждое из которых имеет двор и сад. Вся земля ассоциации разделена на участки по 10 арпанов и каждая семья получает для обработки некоторое число таких участков пахотной земли, небольшой участок виноградника и право на выпас скота на лугу после косовицы. В ассоциации общинные начала сочетаются с вниманием к индивидуальным интересам. В ней признается индивидуальная собственность на предметы домашнего обихода, одежду и т.п. Домашние животные составляют общинную собственность и находятся лишь в пользовании отдельных крестьян. Избираемые на год синдики наблюдают за трудом общинников. Все работы производятся всеми одновременно, причем община наказывает ленивых и поощряет трудолюбивых. В деревне имеются общинная пекарня, общинная столовая, общинная рига, амбары для зерна. В общественные склады все приносят продукты своего труда, которые там распределяются. Основной труд членов общины — труд земледельческий. Члены ассоциации работают обычно пять с половиной дней в неделю. В дождливые дни они занимаются необходимыми подготовительными работами; в определенные часы их обучают агрикультуре. Чистый доход после вычета налогов и общинных расходов делится поровну между членами общины. Они вправе употреблять этот личный доход, как им угодно, могут даже покупать землю вне общины или заниматься торговлей. С ростом населения крестьяне стараются организовать по соседству новые ассоциации. Самое суровое наказание в общине — исключение из нее. Браки заключаются по преимуществу между общинниками. Наш устав, говорит Ретиф устами своих крестьян, делает из нас единую семью; но принятая у нас общность благ отнюдь не уничтожает побуждения к трудолюбию, так как она не исключает возможности личного приобретения.

Не следует думать, что Ретиф ассоциацию считал пригодной только для крестьянства. У него имеется также проект чисто рабочего производственного товарищества, — проект, в котором Ретиф, несомненно, далеко опережает свое время и выступает перед нами как предшественник Бюше и других пропагандистов рабочих ассоциаций первой половины XIX века. Предлагаемый Ретифом план имеет целью организацию на кооперативных началах типографии. Капитал, необходимый для этого, составляется путем выпуска акций, стоимость которых может выплачиваться как сразу, так и в рассрочку, как деньгами, так и работой. Акции распространяются исключительно среди рабочих-типографщиков. На собранный капитал арендуется помещение и покупается оборудование. Рабочие типографии набираются только из числа акционеров. Они получают заработную плату, из которой вычитаются определенные взносы в погашение стоимости их акций, если они еще не выкуплены полностью. Прибыль типографии идет в течение первых шести лет на пополнение капитала предприятия, а затем частью распределяется между акционерами, частью употребляется на поддержку стариков и инвалидов. Управляет предприятием избранный акционерами комитет, отчитывающийся перед общим собранием акционеров.138

Проект ассоциации типографщиков обращает на себя особое внимание своим четко выраженным классовым характером. В этом смысле он представляет некоторое исключение среди множества созданных Ретифом проектов. К идее ассоциации он возвращается во многих своих произведениях.139 Чаще всего это ассоциации типа потребительских кооперативов, хотя и всеобъемлющего характера. Ретиф рекомендует в этих своих проектах объединение лиц различных профессий. Члены кооператива зарабатывают себе средства к существованию совершенно независимо друг от друга, но свои доходы они соединяют вместе для ведения совместного домашнего хозяйства.

Очень интересен также выдвигаемый Ретифом наряду с его проектами отдельных ассоциаций общий план преобразования общественных отношений на основах кооперации. Все граждане, согласно этому плану Ретифа, объединяются в корпорации. Корпорации образуют и крестьяне, и ремесленники, и торговцы, и даже дворяне и духовенство. Все хозяйственные сношения ведутся не отдельными лицами, а корпорациями. Каждая корпорация снабжает другие производимыми ею предметами. Этот обмен осуществляется на основах безналичного расчета. Каждая корпорация обеспечивает своих членов жилищем, одеждой и организует для них общественное питание.

137Retif de la Bretonne. Le paysan perverti ou les danger de la ville, La Haye, 1776, IV, p.191 è ñ. conterporaines, Leipsick, 1781; Les Nuits de Paris, Londres, 1776.

138Le Thesmographe, La Haye, 1789, p.510.

139Le Nouvel Abeliard, Neufchatel, 1778; Le contemporaines, Leipsick, 1781; Les Nuits de Paris, Londres, 1788.

Производство остается индивидуальным, но вся продукция поступает в распоряжение корпорации. Корпоративная реформа сопровождается аграрной: все члены сельской общины получают равные наделы. Доходы корпорации, за покрытием общих расходов, распределяются между ее членами сообразно заслугам каждого. Этот личный доход граждан составляет их полную собственность и может ими расходоваться, как им заблагорассудится.

Изложенные нами проекты Ретифа отнюдь не преследуют цели полной ликвидации неравенства и института частной собственности. Сам Ретиф в проекте рабочей ассоциации говорит о превращении рабочих в собственников-акционеров. Но он понимает, что разрешение этой задачи возможно только при посредстве их кооперирования. Цель сельской общины по существу та же, хотя формально несколько иная. Крестьяне уже обладают некоторой собственностью, но их собственности угрожает опасность. Ретиф считает, что сохранить ее от разрушительных сил капиталистического развития можно лишь путем объединения крестьян, противопоставив капитализму ассоциацию. Наконец, кооперативная утопия Ретифа стремится примирить классовые противоречия и обеспечить всем необходимые средства существования, не упраздняя классов. Мелкобуржуазные тенденции этих планов Ретифа совершенно ясны. Ретиф, как и другие пропагандисты ассоциаций в XVIII веке, отражает настроения, защищает интересы той части мелкобуржуазных масс, которая стояла на грани превращения в пролетариат и чувствовала уже безнадежность попыток спасти свою собственность единоличными усилиями. Ретиф отражает вместе с тем настроения той части пролетариата, которая еще не могла отрешиться от мечты о возвращении в ряды собственников, хотя и в новых, диктуемых изменившимися социальными условиями, кооперативных формах.

V I. Ê À Í Ó Í

Ð Å Â Î Ë Þ Ö È È

Рост недовольства существующим феодально-абсолютистским порядком находил свое отражение во второй половине XVIII века в самых разнообразных литературных формах. Из десятилетия в десятилетие росло по мере приближения к революции число политических трактатов и брошюр. Враждебные феодализму и абсолютизму настроения окрашивали историче- ские и философские труды. Политические сюжеты проникали в художественную литфатуру. В наступлении на позиции старого социально-политического порядка принимали участие все виды литературного оружия.

Конечно, по своему историческому значению, по своему влиянию на формирование буржуазной идеологии «Дух законов» и «Общественный договор» резко выделяются среди политической литературы XVIII века. Однако в деле разрушения авторитета теории «божественного» происхождения монархии и «исторических» феодальных прав сыграли также очень большую роль мыслители «второго ранга» — публицисты и популяризаторы Значительная часть литературных произведений, прямо или косвенно затрагивавших политические вопросы, ограничивалась критикой отдельных частностей политики абсолютизма. Эта критика зачастую очень резка; но основных принципов абсолютизма и феодализма она не касалась. И все же она представляет большой интерес как симптом нарастающего возмущения против отжившего свое время социального и политического строя. Каковы бы ни были намерения этой группы писателей, своей борьбой с частными злоупотреблениями они будили политическую мысль и содействовали расшатыванию основ старого порядка. Политическому сознанию буржуазии было нетрудно установить связь между частными неудобствами режима и отсталостью его принципиальных основ.

При изучении процесса роста и оформления буржуазной идеологии нельзя игнорировать политико-воспитательное воздействие обширной философской, исторической и художественной литературы «века просвещения». Вольтер не был политическим теоретиком. Он был, как мы знаем, очень умеренным в своих политических пожеланиях. Он боялся участия в политической жизни широких народных масс. Однако его резкая критика христианства и божественного происхождения власти, защита естественных прав личности, свободы совести и свободы мысли, равенства граждан перед законом, популяризация английских учреждений содействовали уяснению политических задач предстоящей революции не меньше, чем глубокомысленные и малодоступные рассуждения «Духа законов» или «Общественного договора». Точно так же политическое значение «Энциклопедии» определяется не только изложенными выше политическими статьями. Произведенное «Энциклопедией» сокрушение всех старых авторитетов, пропаганда неограниченных прав человеческого разума разрывали старые путы политических предрассудков не в меньшей мере, чем предрассудков религиозных, намечали новые вехи политической мысли не в меньшей мере, чем мысли философской.

Литературная деятельность Вольтера и «Энциклопедии» — это, конечно, явление, исключительное по универсальности своего влияния. Но делу политической пропаганды служили и такие многотомные исторические работы, как «Философская история обеих Индий» Рейналя, и романы Мерсье, и гениальные комедии Бомарше.

Политические писатели середины XVIII века — Монтескье, энциклопедисты, Руссо — в поисках образца «свободного» государства останавливали свое внимание либо на Англии, либо на Женеве. Мабли в последних своих произведениях имел уже возможность учесть опыт не только английской конституционной монархии и старых европейских республик, но и образовавшихся на его глазах Североамериканских Соединенных Штатов. Он очень сочувствует молодой республике, однако относится критически к ряду ее установлений, поскольку они не соответствуют сложившимся уже ранее принципам его доктрины (например, к системе прямого избрания должностных лиц народом). Гораздо большее влияние оказала американская революция на более молодое поколение французских политических писателей. Конституции отдельных штатов с их декларациями прав, Декларация независимости, наконец, конституция Соединенных Штатов произвели во Франции большое впечатление. В американских конституционных документах были в известном смысле подведены итоги процессу развития буржуазной политической мысли XVII— XVIII веков; основные ее выводы были оформлены в этих документах как нормы действующего государственного права. Их теоретические основы не представляли собой ничего нового: они были даны английской буржуазной революцией XVII века, английскими политическими теоретиками XVII—XVIII веков, частично теоретиками французскими (идея неотчуждаемых прав человека, народного суверенитета, разделения властей и т.д.). Но факт юридического оформления положений, которые до того находили место лишь на страницах политических трактатов, сам по себе имел громадное историческое значение, особенно для буржуазии Франции

— страны, стоявшей на пороге буржуазной революции. Американские документы давали как раз то, чего не могли дать великие французские теоретики, — не теоретические аргументы, а практические образцы.

Значительная часть конституций Североамериканских Штатов, как и федеральная конституция, были переведены на французский язык и могли, таким образом, непосредственно влиять на французское буржуазное общественное мнение. Но наряду с этим неустанную пропаганду американских порядков вели и французские публицисты 80-х годов, будущие деятели революции.

1.

Ï À Ì Ô Ë Å Ò Í À ß

Ë È Ò Å Ð À Ò Ó Ð À

Ко второй половине 80-х годов XVIII века внутренние противоречия феодальноабсолютистского порядка достигли крайнего напряжения. Абсолютизм проявил свою явную неспособность справиться с переживаемым страной экономическим и политическим кризисом. Королевское правительство утратило последние остатки своего авторитета; недовольство и возмущение народных масс достигло крайнего напряжения. Идеологические основы предстоящего переворота были полностью разработаны. Страна явным образом вступила в период революционной ситуации.

В небывало широком потоке политических брошюр и памфлетов, появившихся во Франции в годы революционной ситуации, нашли свое отражение различные политические настроения, различные оттенки политической мысли. Среди этих брошюо есть и такие, авторы которых ставят себе целью защиту «исконной» французской конституции — иными словами, неограниченной монархии. Таких брошюр немного. Характерно, что в своей аргументации и они ищут точек опоры не столько в традиции, сколько в общественной философии XVIII века (чаще всего у Монтескье). Но, приравнивая права монарха к правам собственника, они не допускают никаких ограничений его «суверенитета» и возражают против признания за Генеральными штатами законодательной власти. Нас не удивит, что в числе этих защитников монархии мы найдем одного из видных представителей физиократической школы — Мерсье де ла Ривьера, донесшего до революции монархическую традицию школы. Мерсье де ла Ривьер провозглашает принцип свободы «франкского» народа, нерушимость естественных прав, требует периодического созыва Генеральных штатов и утверждения налогов нацией. Но все это может быть обеспечено, по его мнению, при сохранении абсолютного авторитета короля, сосредоточивающего в своих руках и законодательную и исполнительную власть, без изменений конституционных законов государства.1

Наряду с памфлетами, защищающими абсолютизм, мы видим также памфлеты, доказывающие законность привилегий высших сословий. Публицисты этой группы в вопросах практической политики высказываются против требований третьего сословия — против его двойного представительства в Генеральных штатах и против совместных заседаний сословий.

1 Les voeux d'un franñais, 1788; Essais sun les maximes et lois fondamentales de la monarchie francaise, 1789.