Канке В.А. Энциклопедия философии науки

Глава 13. Аналитическая философия и наука

хики, то и дело вводящей в заблуждение. Он уверен, что все черты реальности можно зафиксировать прямо и непосредственно, ясным и очевидным путем. Смысл есть фиксация мысли в мышлении. Мышление – субъективно, но не загадочно, и не является психическим актом, а мысль – объективна, но не предметна. Согласно поверхностным мнениям истинным и ложным может быть только предложение. Правда при этом оставляется без внимания то, что предложение не творит реальность, а лишь обозначает ее. Следовательно, необходимо признать, что за пределами человека есть нечто истинное и ложное. И это нечто Фреге как раз и называет мыслью. Осмелимся предположить, что Фреге несколько переусердствовал в своем аналитическом рвении. Подчеркнем в этой связи, что понятие истинности включает как истину, так и ложь. А это означает принадлежность истинно и ложно к одному и тому же типу реальности. Мы называем предложение истинным, если оно не является заблуждением, в противном случае оно считается ложным. Ложное предложение не фиксирует нечто реальное. Оно не является также отрицанием истинного предложения, ибо не предполагает его данность.

Фреге, зачислившему мысль, т. е. истинное и ложное, в разряд объективного, пришлось постулировать реальность не только истинной, но и ложной мысли. Но вряд ли такое постулирование заслуживает нашего одобрения и принятия. Это достаточно очевидно, скажем, в случае обращения к практике экспериментальных наук. Всякий раз фиксируется наличное, но никак не его отрицание. Мы можем установить расширение железного стержня при его нагревании, но никак не отсутствие этого расширения. А это значит, что понятие истинности не может быть применено к объективной реальности в обеих его ипостасях – истинно и ложно. Остается другая возможность: применять регулятив истинности не к реальности, а к предложениям. Мир является таким, каким он есть, не истинным и не ложным. А вот предложение может быть в одних случаях истинным, а в других ложным. Что касается Рассела, то он не признавал фрегевские определения мысли и смысла. Рассел полагал, что в логике непременно должны использоваться базисные знаки, обознача- ющие единичные вещи и их признаки, свойства и отношения. Так как базисные знаки не сводимы друг к другу, то они должны считаться логическими атомами. Поэтому сам Рассел называл свою концеп-

181

Часть 1. Общая философия науки

цию логическим атомизмом. Одни и те же свойства и отношения могут быть присущи различным единичным вещам. Поэтому знаки свойств и отношений выступают как универсалии. Таким образом, проблема универсалий нашла у основателей аналитической философии свое дальнейшее развитие. Фактически, она обсуждалась всякий раз, когда Фреге рассуждал о смыслах, а Рассел о предикатных знаках.

В заключение данного параграфа затронем вопрос о природе науки в трактовке Фреге и Рассела. Согласно Фреге задача науки – открывать истины [5, c. 18]. Чем больше она преуспеет в этом отношении, тем она точнее. Гуманитарные науки нельзя назвать точными. Эстетика и этика не являются науками, поскольку обе они не соотносятся с истиной. Эстетика изучает прекрасное, а этика добро. Предложения, выражающие приказ, обладают смыслом, но к ним нельзя применить понятие истинности [5, c. 23]. Это надо понимать следующим образом: повелительные предложения не фиксируют реальные явления, а проектируют будущее. Самой образцовой наукой является логика, ибо только она непосредственно занимается законами истинности.

Рассел видел задачу философии в логическом анализе и синтезе [4, c. 35]. Наука изучает структуры, метод философии не отличается от метода науки [4, c. 28, 34]. Важнейшая же часть философии – это критика содержания понятий, которые в случае их недостаточной продуманности не способны эффективно функционировать в составе любой точной науки. Итак, задача философии – наращивание потенциала науки. Как у Фреге, так и у Рассела, логический анализ поглощает философию. Они не различают отчетливо философию как таковую, философию логики и логику. Философия, по сути, превращается в логистику. На наш взгляд, философия более самостоятельна, чем это представлялось первым аналитикам.

13.2. Философия Л. Витгенштейна

Исследователю из Австрии Людвигу Витгенштейну (1889–1951) в молодости удалось выразить суть философии логического анализа лучше чем кому бы то ни было другому, в том числе Фреге и Расселу. Вот почему его «Логико-философский трактат» (1921) до сих пор является визитной карточкой аналитической философии. В языке,

182

Глава 13. Аналитическая философия и наука

считал Витгенштейн, «мы создаем для себя картины фактов» [7, c. 8]. Факт – это не отдельный объект, а связь объектов (предметов, вещей) [7, c. 5]. Поясняя природу фактов, Витгенштейн использовал немецкое слово Sachverhalt. Перевести его на русский язык одним словом затруднительно. Sachverhalt часто переводят как со-бытие, причем имеется в виду не событие как то, что случилось, а совместное (отсюда префикс со-) существование (бытие) объектов. Легко увидеть, что слово «со-бытие» оставляет без внимания объекты. Sachverhalt – это связь объектов, их положение, понимаемое как взаимосоотносительность. На наш взгляд, без излишнего мудрствования, Sachverhalt следует переводить как «связь вещей». Мы уделили этому слову достаточно много внимания отнюдь не случайно, ибо оно является в «Трактате...» одним из ключевых. По сути, Sachverhalt – это пояснение того, что Фреге называл мыслью, которую он считал объективной, но никак не мог подобрать ясные слова для ее характеристики. В рассматриваемом эпизоде Витгенштейн рассуждал убедительнее Фреге: есть объекты, и есть связь объектов. Объекты именуются, их в принципе невозможно изобразить в виде картины. Картина изображает не факты, а их взаимосвязь.

«Картина – модель действительности» [7, c. 8]. Языковая картина есть изображение, и в качестве такового она должна иметь нечто общее с изображаемым. В чем же может заключаться это общее? Его как бы нет: языковые знаки не похожи на факты и не являются их образами. Витгенштейн нашел изящный выход из затруднительного положения. Язык и мир фактов имеют один и тот же логический строй [7, c. 19]. Витгенштейн проводил различия между тем, что может быть: а) (про)именовано, б) (вы)сказано, в) показано, г) о чем следует (по)молчать. Именуются отдельные предметы, высказываются факты, показываются логические структуры, а помолчать резонно обо всех ценностях – этических, эстетических, религиозных [7, c. 12, 25, 70].

Логические структуры слиты воедино с фактами, они не могут быть вычленены из них. Следовательно, эти структуры нельзя отобразить посредством истинных и ложных предложений. Имея это в виду, Витгенштейн утверждал, что они показываются. Ценности же находятся вообще вне фактов, их даже невозможно показать. С миром фактов имеет дело только естествознание. Философия не сопри-

183

Часть 1. Общая философия науки

касается с фактами, и, следовательно, она не может быть представлена в форме предложений, обладающих истинностным значением. Философия – не наука, не теория или учение, а деятельность по логическому прояснению языка. Она готовит материал для естествознания и логики. «Результат философии не «философские предложения», а достигнутая ясность предложений» [7, c. 24].

«Правильным методом философии, – указывал Витгенштейн, – был бы следующий: не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, – следовательно, кроме предложений естествознания, т. е. того, что не имеет ничего общего с философией, – и затем всегда, когда кто-нибудь захочет сказать нечто метафизическое, показать ему, что он не придал никакого значения некоторым знакам в своих предложениях. Этот метод был бы неудовлетворительным для нашего собеседника, он не чувствовал бы, что мы его учим философии, но все же это был бы единственно строго правильный метод» [7, c. 72]. Как видим, Витгенштейн, строго говоря, не отрицал, что существует «правильный метод философии», о котором можно рассуждать. Он выступал не против философии, которая содействует делу науки, а против метафизики, придумывающей то, что отсутствует в мире фактов. Философия – это методология, которая формируется посредством предложений, но таких, которые не подвластны регулятиву истины.

В ранний период своего творчества Витгенштейн был убежден в том, что ему удалось прийти к окончательным выводам. Он даже прекратил занятия философией, полагая, что в ней не осталось неразрешенных им принципиальных проблем. Пробуждение выдающегося аналитика от догматического сна датируется 1933 г. Витгенштейн возвратился в Кембридж – центр аналитической философии

– и придал последней весьма неожиданный поворот. Результаты его новых философских исследований были опубликованы посмертно. Главное новшество позднего Витгенштейна состояло в выборе в ка- честве референтной для языка системы отсчета не мира фактов (событий), а деятельности людей. «...Представление о «соответствии» действительности не имеет какого-то ясного применения» [7, c. 349]. Ясность наступает лишь после признания того, что «совместное поведение людей – вот та референтная система, с помощью которой мы интерпретируем незнакомый язык» [7, c. 164]. Значение слова и пред-

184

Глава 13. Аналитическая философия и наука

ложения – их употребление в языке [7, c. 84, 97, 324]. Только тогда язык теряет свою таинственность. Наименование – это всего лишь подготовка к действию. «Коль скоро ты знаешь, что обозначает слово, ты понимаешь его, вполне знаешь его применение» [7, c. 176].

Вопреки ранним своим установкам Витгенштейн признавал за каждым словом не одно, а много значений, для которых характерно некоторое семейное сходство. Но почему слово обладает семейством значений? Потому что в действии язык выступает как игра, в которой возможны самые различные развороты [7, c. 83, 471]. Люди во что-то верят и в чем-то сомневаются. В этой связи, однако, ситуация, в которой они находятся, не является безнадежной. Все дело в том, что мы хотим идти. Общее правило гласит: «Мы отвергаем предложения, которые не ведут нас дальше» [7, c. 327]. Но куда можно идти? Отвечая на этот вопрос, Витгенштейн стремился к обеспечению объективной достоверности, а ее он мыслил только в мире фактов. «Людей, – отмечал он, – нельзя вести к добру; вести их можно лишь куда-то. Добро лежит вне пространства фактов» [7, c. 414]. С этикой, эстетикой, религией связаны особые языковые игры, но ни в одном из этих случаев речь не идет об объективной достоверности.

Что касается философии, то здесь «по сути, можно лишь творить», причем «следует возвратиться в старый хаос и хорошо почувствовать себя там» [7, c. 434, 471]. Поздний Витгенштейн характеризовал философию значительно более положительно, нежели в ранний период. Рассматривая два периода творчества Витгенштейна, часто говорят, что в первом из них он был логистическим, а во втором лингвистическим философом. Творчество позднего Витгенштейна, безусловно, имело и имеет для новейшей философии непреходящее значение. Особенно это относится к пониманию языка как деятельности, причем творческой (игровой). Впрочем, нельзя не отметить, что на исследованиях Витгенштейна лежит печать явной незавершенности. В чем же состоит содержание метаморфозы, слу- чившейся с Витгенштейном? В переходе от семантики языка к его прагматике. Это означает, что из двух функций языка – обозначающей и деятельностной – явное предпочтение отдается последней. Пикантность ситуации состоит в том, что указанный переход Вит-

185

Часть 1. Общая философия науки

генштейн совершил, как будет показано ниже, лишь частично. Переходим к критическому анализу его творчества.

Витгенштейн придерживался семантической концепции истины: истинные предложения изображают связь фактов. Наука – это целокупность истинных предложений [7, c. 24], т. е. представленное посредством фактов естествознание. За пределы науки выводятся философия, логика, математика, этика, эстетика, все гуманитарные дисциплины и даже теоретическое естествознание, законы которого невозможно свести к фактам. Предложения философии и не истины, и не ложны, они бессмысленны (unsinnig) [7, c. 18]. Этот вывод верен лишь в том случае, если полагать, что концепт истины применим только к базисным, или элементарным предложениям, которые непосредственно соотносятся с фактами. Если же иметь в виду, что с фактами «соприкасаются» не только элементарные предложения, т. е. периферия целого, но и опосредованным путем все целое, содержащее и философию, то концепт истинности разумно распространить на все составляющие этого целого.

Витгенштейн считал, что философия не должна стоять рядом с конкретными науками, а быть под или над ними [7, c. 24]. Эта мысль, конечно же, правильная: философия – это метанаука. Прав, на наш взгляд, Витгенштейн и тогда, когда он утверждал, что «философия ограничивает спорную территорию науки» [7, c. 24]. Впрочем, мы считаем, что при этом науку не следует ограничивать только естествознанием. Можно согласиться с тем, что философия есть критика языка, но она не исчерпывается ею. Спорно также и утверждение Витгенштейна об объективности и действительности логической формы [7, c. 9]. Например, в физических явлениях нет ничего логи- ческого, там все физическое. Логика изобретается людьми, об этом свидетельствует обилие логических систем. То, что Витгенштейн называл логической формой, на самом деле является структурой. Он – структуралист. Кстати, предложения логики Витгенштейн называет лишенными смысла (sinnlos) [7, c. 33], тавтологичными. «Предложения математики – это уравнения, поэтому они псевдопредложения (Scheinsatze)» [7, c. 64]. Витгенштейн не признавал также института универсалий. Он избегал суждений о свойствах и отношениях. Игнорирование темы универсалий (они, как известно, входят в состав теорий) не позволило Витгенштейну тщательно проанализировать содержание теорий, даже естественнонаучных.

186

Глава 13. Аналитическая философия и наука

Но больше всего вопросов вызывает совершенный поздним Витгенштейном переход от семантики к прагматике: значение слова есть не предмет, а его употребление. Такой переход предполагает соответствующую трансформацию концепции истины, т. е. замену семантической концепции истины деятельностной (прагматической) концепцией. Но на этот счет в работах Витгенштейна не обнаруживается сколько-нибудь ясная позиция. Для чего мы употребляем слова? Для того чтобы двигаться. Но куда и зачем устремляются люди, употребляя слова? Своеобразным ответом на этот вопрос можно расценить следующее утверждение Витгенштейна: «Для математики существенно, чтобы ее знаки употреблялись и в гражданской жизни. Именно употребление вне области математики <...> делает знаковую игру математикой [8, c. 140]. Итак, в конечном счете, употребление слов происходит в практике людей.

Для осмысленного суждения о практике людей необходимы гуманитарные дисциплины, абсолютное большинство из которых совсем не привлекло внимание Витгенштейна. Исключение он делал в основном для этики и приравниваемой к ней религии. Но ценности находятся вне мира фактов, этические предложения невозможны, этика и религия есть нечто сверхъестественное и мистическое. Свою лекцию об этике Витгенштейн заключил словами: «Этика, поскольку она основана на желании сказать нечто об идеальном (предельном, абсолютном) смысле жизни, абсолютном добре, абсолютной ценности, – такая этика не может быть наукой. Все, что она говорит, ни- чего не прибавляет к нашему знанию в любом смысле этого слова» [9, c. 90].

Анализ текстов Витгенштейна показывает, что он отказывал этике в научности постольку, поскольку она по его мнению толкует об абсолютных, обязательных для всех ценностях. Абсолютные ценности не существуют (это, очевидно, правильно), а относительные ценности существуют, но они сводимы к фактам. Так, высказывание: «Этот человек хороший бегун» – просто означает, что он пробегает определенное количество миль за определенное количе- ство минут, и т. д. [9, c. 82].

На наш взгляд, Витгенштейн допустил в интерпретации статуса этики целый ряд ошибок. Во-первых, этика имеет дело не с абсолютными, а с относительными ценностями. Во-вторых, относительные

187

Часть 1. Общая философия науки

ценности не сводимы к фактам, т. е. к связям материальных объектов. Если бы дело обстояло по-другому, все гуманитарные науки, оперирующие разнообразными ценностями, давно были бы сведены к физике. Но этого, как известно, не произошло. В-третьих, этические предложения возможны, ибо они имеют дело с относительными ценностями. В-четвертых, этике нельзя отказать и в научности, если руководствоваться концепцией прагматической истины. В-пятых, этика не сверхъестественна и не мистична, поскольку она имеет дело с реальными людьми, их поступками, ценностями и целями. Совершенно напрасно Витгенштейн приравнивал к этике религию. Этика в отличие от религии не постулирует реальность абсолютного и потустороннего.

В последние годы стало популярным рассматривать «Логикофилософский трактат» Витгенштейна не столько как философию и философию логики, сколько как мифопоэтический дискурс, оправдывающий философско-логическими средствами мир мистического, куда зачисляются вместе с религией этика и эстетика. При этом излишне доверяют каждому слову Витгенштейна и не подвергают критике слабые места его философии науки. Разумеется, трудно переоценить заслуги Витгенштейна перед научным сообществом. Он представил целостную, хорошо продуманную версию аналитической философии и философии логики, в ясной форме изложил концепцию корреспондентной истины, совершил важную в научном отношении экспансию в область прагматики, развил концепцию игр и семейного сходства слов, содержательно проанализировал статус искусственных и естественных языков. И самое главное: Витгенштейн породил громадное число в высшей степени глубокомысленных проблемных вопросов. Его гений проявился, на наш взгляд, прежде всего в умении ставить проблемные вопросы на предельных философских глубинах [10]. Именно этому следует учиться у Витгенштейна.

13.3. Логический позитивизм

Логический позитивизм, или неопозитивизм, – влиятельнейшее философское направление XX в. Речь идет о весьма неоднородном философском движении, не оформленном организационно и выступавшим в 1930-е годы как творческие контакты групп философов

188

Глава 13. Аналитическая философия и наука

из Вены, Берлина, Праги, Лондона, Варшавы и других европейских городов. Логический позитивизм набрал силу в период между двумя Мировыми войнами, последняя из которых привела к эмиграции большинства неопозитивистов в США. Здесь многие неопозитивисты, среди них Р. Карнап, К. Гемпель и Х. Рейхенбах, провели свои лучшие исследования. Включение идеалов неопозитивизма в американскую философскую традицию не могло не сказаться на его судьбе. В конце 1960-х годов неопозитивизм уступил инициативу в сферах своего влияния – а это прежде всего философия науки – постпозитивизму (К. Поппер и др.) и американской аналитической философии (У. Куайн и др.).

Разумеется, всем неопозитивистам свойственна некоторая общая устремленность – критика метафизики и стремление прояснить содержание философских оснований научного знания. Так как здесь широко используется логический анализ языка, то говорят о логическом позитивизме. Слово позитивизм используется, как нам представляется, по следующим двум основаниям. Во-первых, поверхностное мнение склонно относить философский интерес к науке непременно к ведомству позитивизма. Во-вторых, появление термина (нео)позитивизм было инициировано некоторыми историческими фактами. Дело в том, что у истоков рассматриваемого философского движения стояли члены так называемого Венского кружка, которые в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, собирались по четвергам в кафе для совместных философских дискуссий. Лидером «венцев» был Морис Шлик, физик-теоретик и философ, возглавивший в 1922 г. кафедру индуктивных наук, которая в свое время была организована известным позитивистом Э. Махом.

Резонно было бы считать «венцев» наследниками Маха, т. е. новыми позитивистами (неопозитивистами), или логическими позитивистами (если в самом названии отобразить их внимание к логике). Впрочем, наибольшее влияние на неопозитивистов оказал не Мах, а Витгенштейн. Среди неопозитивистов было немало первоклассных философов, но даже на их фоне своими достижениями выделялись М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат (все из «Венского кружка»), Х. Рейхенбах, К. Г¸дель (оба из берлинского «Общества научной философии») и британец А. Айер. Многие исследователи не без оснований полагают, что наиболее выдающимся в среде из логических позити-

189

Часть 1. Общая философия науки

вистов был Рудольф Карнап (1891–1970). В нижеследующем очерке истории неопозитивистской философии именно ему будет уделено наибольшее внимание. Рассмотрим основные маркеры неопозитивистской философии науки.

Отрицание метафизики. Неопозитивисты отрицали значимость метафизики, которая, как они предполагали, преодолевается логи- ческим анализом языка [3]. Сходную идею высказывал Витгенштейн. Часто утверждают, что неопозитивисты отрицали философию. Это не соответствует действительности. Абсолютное большинство неопозитивистов называли себя философами. Более того, Шлик утверждал, что «великий исследователь – всегда философ» [11, c. 32]. Неопозитивисты выступали против философии, которая не вступает в плодотворный контакт с науками. Такую философию они как раз и называли метафизикой. На наш взгляд, неопозитивистское стремление обеспечить союз философии и науки заслуживает одобрения. Другое дело, что неопозитивисты очень часто выносили приговор бессмысленности таким областям философского знания, которые его никак не заслуживали.

Главная проблема: как обеспечить достоверность знания. Находясь под впечатлением «Логико-философского трактата» Витгенштейна, неопозитивисты отлично сознавали, что в нем содержатся многочисленные нерешенные проблемы. И главная из них – вопрос о достоверности знания. Витгенштейн констатировал, что научные предложения отображают связь фактов. Но он не разъяснил, каким образом человек приходит к истинным предложениям. Как они появляются? И в то же время — как увязываются истинные предложения в единое теоретическое целое? Витгенштейн считал, что истинные предложения просто-напросто фиксируют факты и к тому же являются элементарными. Имея в виду возможную взаимосвязь элементарных предложений, следует учитывать следующее: «Из того, что произошло одно, принудительно не следует, что должно произойти другое. Существует только логическая необходимость» [7, c.69]. Отсюда следует, что связь между элементарными предложениями может быть исключительно логической. Витгенштейн как бы наметил пути разрешения вопроса о достоверности знания. Как нам представляется, неопозитивисты искренне пытались их реализовать. Что из этого получилось, выяснится в дальнейшем.

190