1.3. Исторический аспект реализации в России и за рубежом уголовной политики в сфере уголовно-процессуальных отношений

Традиционно одними из наиболее жизненных вопросов уголовной политики являются обоснованность, характер и степень процессуального воздействия уполномоченных государством органов на правонарушителя. Оценивая уровень такого воздействия с учетом уровня правового развития общества, нельзя не обращать внимания на исторический аспект формирования мер процессуального принуждения. По мнению Е.Г. Васильевой, применение мер уголовно-процессуального принуждения всегда социально и исторически обусловлено*(162). Поэтому нам интересен институт мер процессуального принуждения в своем развитии, в первую очередь, как отражение основных компонентов уголовной политики государства. Такое внимание обусловлено исключительной способностью при использовании мер уголовно-процессуального законодательства "превентивно" ограничивать права и свободы человека: лицо, еще не признанное виновным, может претерпевать лишения, сопутствующие такого рода мерам, в том числе и ограничение личной свободы.

Изучение доступных нам исторических источников показывает, что формирование и применение мер принуждения всегда являлось выражением политики государства в борьбе с явлениями, определяемыми в конкретный исторический период как опасные для существующих общественных отношений. Вместе с определением запретов, нарушение которых карается смертью, возникает необходимость обеспечения возможности принудительного исполнения наказания. Как подчеркивается в исследованиях историков права, "...по причине ограниченного числа письменных источников довольно сложно сделать достоверный вывод о времени возникновения правовых отношений, сопровождающихся применением принудительных мер обеспечения правосудия. Однако верным будет считать, что еще до возникновения системы уголовно-правовых запретов как таковых уже существовал процессуальный порядок регулирования подобного рода отношений"*(163).

Интересен пример, свидетельствующий о существовании мер "процессуального" принуждения, в Библии:

"11. Хулил сын израильтянки имя Господне и злословил. И привели его к Моисею;

12. И посадили его под стражу, доколе не будет объявлена им воля Господня"*(164).

Из приведенной цитаты можно сделать вывод, что при нарушении религиозных норм со стороны власти следовала конкретная мера пресечения - содержание под стражей до объявления решения по делу.

Становление и усиление государственности объективно обусловливали формирование публичных начал уголовного процесса и появление различных мер процессуального принуждения. Традиционно в научных исследованиях указывается, что в историческую эпоху древней Греции нормативно закрепленные меры уголовно-процессуального принуждения применялись уже достаточно широко (приблизительно V в. до н.э.). Например, М.А. Чельцов-Бебутов показывал: "...мы находим свидетельства существования не только ареста, но и мер процессуального принуждения, не связанных с лишением свободы. В отдельных случаях предварительный арест обвиняемого до суда мог быть заменен денежным поручительством"*(165). Выбор меры пресечения зависел от опасности для общества того деяния, в совершении которого подозревалось лицо. Следовательно, государство брало на себя задачу отыскания и поимки скрывшегося преступника, а производство по делу начиналось с момента задержания обвиняемого. Полицейские функции и исполнение приговора суда возлагались на избираемых от каждого племени представителей (элифов)*(166). В государствах древней Греции сформировались зачатки разыскного (инквизиционного) процесса и теории формальных доказательств. Признания подозреваемым своей вины было достаточно для принятия решения по делу, и иных доказательств виновности не требовалось.

Кроме обычных форм процесса существовали также чрезвычайные формы. Так, донос о совершении преступлений против государственных интересов подавался в "Совет пятисот" или народное собрание*(167). Если донос признавался обоснованным, он немедленно передавался в суд, а в отношении обвиняемого выносилось постановление об аресте и взятии под стражу. Примерно в этот же период создается суд присяжных (галиэя), избираемый жеребьевкой из числа всех полноправных граждан.

Дальнейшее развитие процессуального порядка, связанное с укреплением государственности и развитием органов государственного принуждения, мы видим в период древнего Рима (приблизительно II в. до н.э.)*(168).

Римский уголовный процесс имел формально определенную систему стадий, включая предварительное производство и окончательное производство в суде. Задачами досудебного производства были: опрос сторон, собирание доказательств, формулировка обвинения. Задержание, арест и содержание под стражей являлись наиболее применяемыми мерами процессуального принуждения по преступлениям, которые карались смертной казнью. При назначении наказания в первую очередь учитывалось признание своей вины, а также учитывались доказательства вины*(169).

Как отмечал С.В. Познышев, "древнеримский процесс носил частно-исковой характер, позднее в него все более проникало публичное начало"*(170). Здесь можно отметить, что характер процесса не исключал присутствия в нем разыскных начал. Какие черты преобладали в то или иное время в древнем Риме, зависело от состояния публичной власти, от отношения к личности человека, от уровня развития самой системы государственного права, а также от уровня развития "правоохранительных" структур.

В Византийской империи периода правления Юстиниана I (VI в.) меры процессуального принуждения стали носить явно выраженный обеспечительный характер. Е.Э. Липшиц отмечал, что "для того чтобы стороны присутствовали во время рассмотрения дела, ответчик был обязан дать обеспечение. В роли обеспечения выступал и поручитель, обеспечением была и клятва. Если обеспечение не вносилось исполнителю, он имел право арестовать ответчика и держать его под арестом в течение всего процесса"*(171). Такую клятву нельзя относить к мерам пресечения, однако она направлена на обеспечение возможности рассмотрения дела по существу и поэтому имеет непосредственное отношение к мерам уголовно-процессуального принуждения. В случае нарушения клятвы применялась более жесткая мера пресечения. Таким образом, уже на этой стадии развития процесса мы видим возникновение некой первичной совокупности мер процессуального принуждения: клятва, поручительство и содержание под стражей.

В государстве Франков (примерно VI в.) судопроизводство представляло собой обвинительный процесс, в котором ведущую роль играл потерпевший. По общему правилу он должен был в строго определенной форме вызывать обвиняемого им человека в суд. Полное равенство прав и обязанностей сторон выражалось в том, что в случае отложения дела обвинитель и обвиняемый подвергались одному и тому же режиму, например должны были представить поручительство, а если обвиняемого заключали под стражу, то такую же меру применяли и к обвинителю*(172).

В Русской Правде (X в.)*(173) преступление определялось не как нарушение закона (княжеской воли), а как "обида", т.е. причинение морального или материального ущерба частному лицу со стороны другого лица. Уголовное правонарушение в законе не отграничивалось от гражданско-правового деликта. Поэтому отечественный ранний процесс был всецело проникнут состязательным началом. Несмотря на признание за преступлением общественного значения, уголовный процесс, говоря современным языком, велся усилиями частных лиц (общины), а участие, принимаемое представителями государственной власти, весьма невелико.

Вместе с тем мы можем обнаружить в Русской Правде данные о существовании мер уголовно-процессуального пресечения. Например, указание на возможность задержания и ареста указано в ст. 38 Русской Правды (краткая редакция), "Аще убьють татя на своем дворе, любо у клети, или у хлева, то той убит; аще ли до света держать, то вести его на княжь двор; а оже ли убьють, а люди будуть видели связан, то платити в немь". В этой норме мы видим закрепление обычая и гарантии обеспечения сохранения жизни задержанного до принятия по нему "судебного" решения князя под угрозой штрафа. Из этого можно сделать вывод о существовании наряду с задержанием на месте преступления также и последующего содержания задержанного под стражей на период рассмотрения его дела.

М.Ф. Владимирский-Буданов, подтверждая взгляд о существовании мер пресечения, указывает, что в Русской Правде можно встретить о них первые упоминания. Как он отмечает, "...истцу позволялось связать ответчика и вести его на княжий двор. Возможные при этом злоупотребления силы отстранялись законами: если окажется, что человек связан "без вины", то истец платит большой штраф. Уже в эпоху Русской Правды, а тем более в эпоху судных грамот, арест мог быть произведен не иначе как по уполномочию власти. Арест всегда мог быть заменен порукой. Развитие системы поручительства в древнем русском праве есть черта, ставящая высоко этот процесс над последующим, где развитие следственных начал заставило ценить свободу человека очень низко"*(174).

Отсутствие подробного описание мер процессуального принуждения в законодательных актах древней Руси традиционно объясняется тем, что основное наказание в тот период за проступки уголовного характера предусматривалось в виде штрафа (виры), который платила община*(175).

Учитывая сказанное выше, можно предположить, что в период возникновения и формирования институтов русского государства одновременно с нормативным закреплением содержания преступных деяний обозначаются и отдельные меры процессуального принуждения. В силу неразвитости уголовно-правовых отношений какого-либо определенного характера уголовная политика не имела и, соответственно, процессуальные меры принуждения имели лишь характер мер обеспечения обычая взыскания с обидчика штрафа. Защиту прав человека в таком процессе гарантировала община.

В отличие от древнерусского законодательства, в западноевропейских странах в период раннего средневековья гораздо большее внимание уделялось регламентации задержания и ареста как мер процессуального принуждения. Например, во Франции существовал порядок обвинительного процесса: "Это случаи поимки преступника на месте преступления с поличным. В этом случае его судят незамедлительно тем судьей, на территории которого он был задержан. Таким же образом обвиняемого судит местный суд, если он задержан людьми, сбежавшимися на крик потерпевшего или его близких (право haro) и преследовавшими бежавшего преступника. И в этом случае, как при поимке на месте преступления, потерпевший не должен был являться обвинителем, а обвинял задержанного суд"*(176).

Обычай права haro, по оценке русских ученых, берет свое начало из Нормандии, где каждый мог кричать в случае убийства, вооруженного нападения, кражи, поджога и иной опасности. Услышав этот крик, соседи должны были преследовать преступника, задержать его везде, кроме святых мест, и предоставить правосудию. Ордонанс 1273 г. вменял преследование преступника в обязанность всем гражданам, угрожая за ее невыполнение наказанием. В случае воспрепятствования задержанию со стороны подозреваемого его немедленно заключали под стражу в тюрьму. В 1258 г. Людовик IX отменил судебный поединок как средство доказательства. Постепенно в королевских судах выработалась новая форма судопроизводства. Своеобразной стадией процесса являлась подготовка к рассмотрению дела (допрос свидетелей, осмотр места совершения преступления). Эти действия производились лицом, уполномоченным судьей, и при обязательном оформлении протоколом. Таким образом, с усилением публичных начал в уголовном судопроизводстве уголовный процесс все более принимает разыскной характер.

В Англии в тот же исторический период также не обошлось без усиления разыскных черт уголовного судопроизводства. М.А. Чельцов-Бебутов указывал: "Лица, на которые присяжные указывали как на преступников, немедленно подвергались аресту. Производя аресты, шериф имел право действовать также на территории, на которую распространяется феодальный иммунитет, владельцы этих поместий обязаны были помогать ему. Суд над лицами, арестованными по представлению присяжных, принадлежит лишь одному королю и происходит в королевской курии перед его судьями, и все движимое имущество осужденных достается исключительно королю (ст. 5 Нортгемптонской ассизы 1176 г.)"*(177).

Однако необходимо помнить, что в Англии в 1215 г. появляется Великая хартия вольностей (Magna Carta). Именно в этом документе формулируется принцип неприкосновенности личности практически в том его виде, в котором он существует в настоящем уголовно-процессуальном законодательстве, в том числе и в российском. В соответствии со ст. 39 Хартии "ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо иным способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его (его пэров) и по закону страны"*(178).

Также в Англии был упразднен ранее существовавший чрезвычайный суд (Звездная Палата). В акте об упразднении Звездной Палаты закреплялось требование выдачи Судом Королевской скамьи и Судом Общих тяжб приказа "Habeas Corpus" всякому лицу, арестованному или задержанному по приказу королевской власти, для проверки законности ареста или задержания. Н.Н. Полянский отмечал: "Первоначально приемом, известным под названием Habeas Corpus, пользовались для возвращения свободы, нарушенной частными лицами, но со времен Генриха VII (1456-1509 гг.) к нему стали прибегать в случае лишения свободы агентами власти"*(179).

Учитывая сказанное выше, можно заключить, что в период с древних веков до раннего средневековья порядок рассмотрения дел, связанных с преступлениями уголовного характера, в различных странах строился в соответствии с их тяжестью и распространенностью, а также наличием аппарата публичной власти. В.К. Случевский отмечал: "Следственный тип уголовного процесса по времени возникновения на различных территориях установился не сразу. Зачатки его находим мы в каноническом праве, а применение в церковных судах, через которые он перешел затем в суды светские.... Решительный же шаг к освобождению церковных судов от обвинительных форм процесса сделан был при папе Иннокентии III. В постановлении Латеранского собора 1215 г. установилась окончательно форма возбуждения преследований самими судами по указаниям народной молвы (inquisition), откуда и самое название процесса инквизиционного или следственного... Юрисдикция церковных судов стала распространяться на лиц светского звания в случае совершения ими преступлений, в преследовании которых церковь признавала себя особенно заинтересованной (таковы отступление от веры, кровосмешение, кощунство и др.). При производстве дел об этих преступлениях следственные формы процесса находили свое применение, а достигнутые при этом результаты привели с течением времени и светское законодательство к заключению, что только в этой форме процесса публичные интересы правосудия могут быть в надлежащей мере охранены"*(180).

С укреплением государства и развитием всех его институтов, соответственно, начинает формироваться и уголовная политика в ее современном понимании. Русское право изменяется в силу культурных, экономических и социальных изменений, происходящих в стране. В период между Русской Правдой и Судебниками 1497 и 1550 гг. в процессе объединения Руси был создан ряд важных правовых документов: Новгородская и Псковская Судные грамоты, уставные грамоты наместничьего управления, губные и земские грамоты, указные грамоты, кормленные грамоты. Понятие преступления в Псковской Судной грамоте (1467 г.) включает не только посягательства на человека, его личность и имущество, но запрещенные законом деяния, направленные против государства и его органов*(181).

Наиболее интересной в плане изучения норм, регулирующих применение мер пресечения, представляется Двинская уставная грамота (1397-1398 гг.). В частности, одной из особенностей такого регулирования является возможность отдачи до суда на поруки общины лица, не проживающего в местности, где будет происходить судебное разбирательство: "...а кто будет не тутошней человек, ино его дадут на поруце" (ст. 9)*(182).

Вместе с развитием централизованной власти в XV в. российское уголовное право претерпело существенные изменения. И первым, наиболее значимым нормативным выражением всех аспектов уголовной политики того периода следует признать Судебники 1497, 1550, 1589 гг., Уставные книги Разбойного, Поместного и Земского приказов. Суммируя взгляды историков права по проблеме понимания преступного в период средневековья, В.А. Рогов писал: "Для периода Московской Руси очень трудно выделить четкую дефиницию преступного (термины "лихое дело" и "воровство" обладают достаточной степенью условности). Собственно "лихое дело" как терминологическое обозначение преступного предполагает тяжкое преступное деяние с ущербом для интересов государства. Им оперировали и в XVII в., однако в этот период тяжкие преступления чаще обозначали термином "воровство", впервые закрепленным в Судебнике 1589 г. Воровство означало нанесение двойного вреда государству: политического и имущественного. Со временем произошло перемещение этого понятия в сферу имущественных посягательств"*(183).

С изменениями в уголовном праве, соответственно, происходят изменения в процессуальном порядке расследования и рассмотрения уголовных дел. Все более преобладающими становятся разыскные черты уголовного процесса, а в уголовном судопроизводстве все большее значение приобретает пытка как средство получения доказательств. Усиление центральной власти обусловило развитие форм внесудебной, внеправовой расправы. Практика выработала такую форму судебного процесса, как "облихование" (ст. 52 Судебника 1550 г.): если подозреваемого обвиняли в том, что он "ведомо лихой человек", этого было достаточно для применения к нему пытки. Обвинение предъявляли 15-20 человек "лучших людей", детей боярских, дворян, представителей верхушки посада или крестьянской общины*(184).

В Судебнике 1497 г. определяются три основные меры пресечения: задержание, арест (как задержание в качестве подозреваемого, так и содержание под стражей как мера пресечения) и поруки. Интересным представляется закрепление в ст. 68 Судебника некоторых гарантий по обеспечению неприкосновенности личности в уголовном судопроизводстве: одним из условий возможности отдачи на поруки является отсутствие прежней судимости, в том числе и при обвинении в совершении тяжкого преступления. Если оказывалось, что подозреваемый ранее уже был судим, его арестовывали и до суда он находился под стражей*(185). В Судебнике 1550 г. возник институт обжалования содержания под стражей как меры пресечения, а также права на возмещение причиненного незаконным (необоснованным) арестом ущерба (реабилитации). Таким образом, ко времени царствования Иоанна Грозного порядок уголовного судопроизводства приобретает в России вид сыска, повторяющий существовавший в тот период в Германии.

В различных местностях Германии в период средневековья уголовный процесс был подчинен принципу возбуждения розыска и преследования в порядке обязанности определенных органов власти. Вследствие этого основной мерой пресечения является содержание под стражей, обеспечивающее явку обвиняемого в судебное заседание. Также появляется и требование произвести пытку, если преступление было совершено публично: "Если при таких и тому подобных несомненных и явных злодеяниях виновный дерзостно захочет отрицать такое явное преступление, то судья должен подвергнуть его особо суровому допросу под пыткой, дабы с наименьшими издержками достичь приговора и исполнения наказания за такие явные преступления" (ст. 16 Каролины 1532 г.)*(186). О применении пытки говорится практически на протяжении всего закона, особо оговариваются случаи обязательного ее применения. Германское законодательство имело публичный характер, первичным становится сыск, а состязательность уголовного процесса принимает второстепенный характер.

В качестве обеспечения гарантий неприкосновенности личности в ст. 12 Каролины предусматривалось, что при аресте обвиняемого истец также подвергался аресту, "чтобы оплатить произведенные издержки, а также бесчестье и ущерб, причиненные обвиняемому в том случае, если истец не сможет доказать уголовного обвинения или своих прав, или преступления обвиняемого".

В средневековой Франции задержание подозреваемого предусматривалось не только по инициативе потерпевшего, но и по инициативе суда. В этом прослеживается укрепляющаяся роль государственных судейских органов в обеспечении возможности разрешения уголовных исков. По Ордонансу 1670 г. все уголовное судопроизводство, вплоть до вынесения приговора, становится тайным. Обвиняемый не мог получить доступ к документам дела, узнать имена жалобщиков, ознакомиться с показаниями, заручиться помощью защитника. Следователь единолично устанавливал истину, имел право принимать анонимные доносы, скрывать от обвиняемого материалы дела, использовать в ходе допроса обман. Судьи получали результаты уголовного преследования в виде документов и протоколов, которые и являлись для них единственным доказательством. Обвиняемого судьи видели только для, того чтобы задать ему вопросы перед вынесением приговора. По мнению М. Фуко, "...тайная и письменная форма судопроизводства отражает принцип, предполагающий, что в области действия уголовного права установление истины является абсолютным правом государя и его судей и находится в их исключительной компетенции"*(187).

Отдельные правовые обычаи (кутюмы) устанавливали различные сроки, по истечении которых заподозренный мог освободиться под поручительство либо освобождался вовсе. От явки в суд обвинителя и выдвижения им соответствующего обвинения полностью зависит дальнейшая судьба заподозренного. Так, по истечении одного года и одного дня, если обвинитель не являлся, подозреваемый полностью освобождался. После этого его нельзя уже было обвинять в данном преступлении. На это указывал И.Я. Фойницкий: "Правительство не имело возможности выступить вместо обвинителя, но ему принадлежало право задержать ведомого ему преступника в течение не более года и дня и распорядиться о вызове обвинителя посредством особых глашатаев на ярмарках и иных народных сборищах; если к концу срока обвинитель не являлся, то задержанный освобождался"*(188). Здесь мы видим основополагающее правило французского средневекового обвинительного процесса: нет обвинителя - нет обвиняемого - нет процесса.

В тот же исторический период Соборное Уложение царя Алексея Михайловича Романова (1649 г.) в корне меняло российское содержание преступного деяния, определяя его как "...непослушание царской воле, нарушение предписаний" (воровство). Преступление становится исключительно "царевым делом", поэтому за его совершение преследование осуществляется царской властью: "А не будет в смертном деле челобитчика, и по таким делам за мертвых людей бывает истец сам царь"*(189).

За основу борьбы с преступностью был принят метод устрашения путем достаточно широкого применения смертной казни "...безо всякия пощады" (ст. 19 гл. 2). Характеризуя гл. 21 "О разбойных и о татиных делах", можно отметить, что в тот период корыстная преступность, связанная с убийствами и грабежами, приняла достаточно массовый характер и государство было вынуждено применять суровые меры борьбы с этим явлением.

Как отмечал И.Я. Фойницкий: "Соборное уложение создалось в вихре государственных безурядиц; нужно было устранить политическое шатание масс; необходимо было оградить безопасность общественную и от внутренних врагов, лихих людей всякого рода; оттого-то "оно грозно, как русский царь", точно и повелительно, как приказ победителя; вопреки вводному указу, оно не дает суда, всем равного: восстанавливая прочность власти государственной, необходимо было сохранить в силе и все прочие власти, служившие ей опорой"*(190).

Достаточно конкретное нормативное закрепление в Соборном Уложении (1649 г.) целей и методов уголовной политики самодержавного государства непосредственно повлияло на усиление публичности уголовного процесса для "...неминуемой кары за содеянное" (гл. 2, ст. 15). Здесь мы видим, в частности, отсутствие какой-либо гарантии сохранения жизни задержанного, как это было закреплено в Русской Правде. Напротив, по Соборному Уложению не только разрешалось убить пойманного "изменника", но и поощрялось обещанием награды. Какого-либо контроля за действиями лиц, наделенных властными полномочиями в уголовном судопроизводстве, не было, и все принимаемые в процессуальных целях меры имели сыскной характер.

Появление уголовно-правового элемента виновности в преступном деянии породило процессуальное требование получения признания вины в содеянном как основного доказательства виновности подозреваемого "лихого человека". Это повлекло повсеместное применение пытки и определяло содержание под стражей как обязательную меру пресечения, обеспечивающую явку в суд и создающую условия для беспрепятственного применения пытки в процессе следствия*(191).

Судебные реформы XVIII-XIX вв. в странах Европы привели к становлению современного цивилизованного правосудия. Эпоха революций, особенно во Франции (1789 г.), ознаменовалась отделением судебной власти от законодательной и исполнительной. Судьи стали подчиняться только закону, а оценка доказательств осуществлялась по их внутреннему убеждению. Суд стал гласным и состязательным, появились право на защиту и презумпция невиновности. Признание обвиняемого перестало быть "царицей доказательств", были отменены пытки. Возник институт присяжных. И как следствие, возникали и развивались прообразы принципов уголовного судопроизводства, направленные на охрану прав и свобод человека. Так, французский Большой уголовный ордонанс 1670 г. содержал нормативно закрепленное правило о том, что задержанные по обвинению в тяжких преступлениях должны быть допрошены не позже 24 часов*(192).

Для защиты прав и свобод личности от произвола в уголовном преследовании английский парламент добился принятия 26 мая 1679 г. Карлом II "Акта о видах лучшего обеспечения свободы личности и предупреждения заключения за морем" (парламентский билль "Habeas Corpus Act"), который подтвердил прежние права личной свободы и дал ей новые гарантии. Им постановлялось, что: 1) всякий арестованный имеет право требовать от любого наличного судьи или канцлера habeas corpus, причем за невыдачу такого приказа судья подвергается денежному взысканию в пользу потерпевшего в 200 фунтов стерлингов; 2) получивший приказ habeas corpus имеет право требовать представления своей личности судье, который обязан немедленно исследовать его дело; если окажется, что он задержан не за тяжкое преступление, то немедленно освобождается; если же он задержан за тяжкое преступление, то имеет право требовать, чтобы судья назначил срок, в течение которого должно состояться предание суду, и может быть освобожден судьей по представлении поручительства; 3) запрещается под угрозой тяжких наказаний отсылать английских подданных для заключения в тюрьмы Шотландии, Ирландии или за морем; 4) запрещается подвергать вторичному задержанию за то же деяние лицо, освобожденное по приказу habeas corpus; 5) устанавливается срок не свыше 20 дней, в течение которого каждый арестованный должен быть представлен судье по его требованию; 6) для тюремщиков и должностных лиц, оказывающихся виновными в неисполнении изложенных правил, установлены тяжкие наказания и крупные денежные взыскания"*(193).

Из сказанного можно сделать вывод о формировании в XVII в. в Англии уголовно-процессуального принципа неприкосновенности личности практически в том виде, в котором он сегодня существует в ст. 10 УПК РФ.

Грандиозные изменения политической и государственной системы России эпохи Петра I повлекли значительные изменения и в сфере уголовной политики. Впервые систематизированные в "Артикулах Воинских" (1715 г.) уголовно-правовые нормы вводят термин "преступление", обозначающее нарушение закона: "Многие, якобы оправдая себя, говорят, что сие не заказано было, не рассуждая того, что все то, что вред и убыток государству приключить может, суть преступление"*(194). Метод устрашения в борьбе в преступностью провозглашается основным: "Всякий бунт, возмущение и упрямство без всякой милости имеет быть виселицею наказано... дабы чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать"*(195), а жестокость наказаний еще более увеличилась. Почти каждый указ грозил правонарушителю "...лютой казнью".

Такая трансформация уголовной политики привела к созданию специальных органов для осуществления функций охраны установленного государственными органами правового порядка - полицейских органов. Учреждение в 1718 г. полиции явилось логическим этапом формирования сил и средств новой уголовной политики.

В области судебного процесса уже с конца XVII в. господствуют принципы розыска, инквизиционный процесс. В 1697 г. принимается указ "Об отмене в судных делах очных ставок, о бытии вместо оных распросу и розыску...". Этим указом Петр I повелевает решать розыском все дела без исключения. Воинский устав (1716 г.) и Морской устав (1720 г.) возводят признание вины подозреваемым в ранг абсолютного доказательства: "Когда кто признает, чем он винен есть, тогда дальняго доказу не требует, понеже собственное признание есть лутчее свидетельство всего света"*(196). По тяжким преступлениям, представляющим угрозу государственной власти, розыск в обязательном порядке сочетается с применением пытки, тайны следствия и суда, полным отсутствием гласности, совмещением функций судьи и следователя (судья руководил производством пытки в целях получения признания). Основной мерой пресечения продолжает оставаться содержание под стражей по причине необходимости применения пытки и большой вероятности последующего назначения смертной казни как основного уголовного наказания. Отсутствие четкого разграничения гражданского и уголовного процесса допускает возможность применения пытки в ходе рассмотрения гражданских дел.

Говорить о защите прав и свобод личности в судебном производстве довольно сложно, поскольку положение личности в уголовном судопроизводстве тесно связано с карательными принципами уголовной политики государства того времени. По-прежнему в процессуальных нормах не существует понятия презумпции невиновности, а действует правило, в соответствии с которым если ответчик полагает себя невиновным, то на него возлагается обязанность доказать свою невиновность (фактически обязанность доказывания возлагается на обе стороны).

Как точно определил И.Я. Фойницкий: "При абсолютизме и государственном бесправии личности обвиняемый становится предметом исследования, не имеющим прав стороны, представленным суду как материал по делу; меры судебного принуждения достигают высшего развития, личное задержание обвиняемых и пытка возводятся в общее правило"*(197).

Многие ученые обращают внимание на повсеместное существование в странах Европы пытки как способа получения доказательств вины. Познание истины провозглашается основной целью уголовного процесса, для достижения которого дозволены любые методы, в том числе и применение к обвиняемому пытки. Так, Австрийский кодекс (1788 г.) предусматривал применение телесного наказания в случаях, если обвиняемый симулирует душевную болезнь, отказывается давать показания или отвечать на вопросы, или пытается "путем, очевидно, доказанной лжи затянуть следствие или ввести его в заблуждение". Австрийский кодекс (1803 г.) допускал содержание обвиняемого на хлебе и воде, а затем и применение телесного наказания, если он отказывается давать показания, или "ведет себя буйным или оскорбительным образом", или пытается "ввести суд в заблуждение и, несмотря на представленные против него ясные доказательства, упорствует в своей лжи"*(198).

Прусский устав уголовного судопроизводства (1805 г.) предоставлял суду право применять к обвиняемому телесные наказания, ограничения в пище для того, чтобы "упорные и хитрые преступники посредством дерзкой лжи и выдумок или путем закоснелого отрицания и полного молчания не избегли заслуженной ими кары"*(199).

Баварское уложение (1813 г.) разрешало применять к обвиняемому заключение в карцере на хлебе и воде в течение трех суток в тех случаях, когда обвиняемый не давал показаний. При дальнейшем упорстве обвиняемого могли быть применены телесные наказания: от 5 до 20 ударов в течение трех дней. При безуспешности этих мер следователь должен был продолжать расследование без показаний обвиняемого, если в деле имеются другие доказательства; если же других доказательств нет, обвиняемый содержится в заключении, пока не согласится давать показания*(200).

Однако необходимо отметить, что в XVIII в., вместе с усилением разыскных начал, в уголовном процессе европейских стран зарождается тенденция изменения существующего процессуального порядка. Это можно объяснить реакцией общества на тот произвол, который существовал в сфере судопроизводства. Обвиняемый не воспринимался судьями как лицо, наделенное определенными правами и свободами, обладающее личной неприкосновенностью, чувством собственного достоинства. Например, Ч. Беккариа в своем произведении "О преступлениях и наказаниях" (1764), говоря о задержании и заключении под стражу, указывал: "Тюремное заключение является наказанием, которое по необходимости, в отличие от всех других наказаний, должно предшествовать установлению преступления. Но этот отличительный признак не лишает его другого существенного свойства наказания, то есть что только закон должен определять случаи, в которых человек заслуживает наказания. Следовательно, должны быть в законе указаны те улики преступления, которые оправдывают задержание обвиняемого, его допрос и наказание. Народная молва, побег, внесудебное признание, признание сообщника в преступлении, угрозы и постоянная вражда с потерпевшим, вещественные доказательства и тому подобные улики являются достаточным основанием, чтобы подвергнуть гражданина задержанию. Но эти основания должны быть установлены законом, а не судьями. Но отчего же столь различна судьба обвиняемого в наше время? По-видимому, оттого, что в теперешней уголовной системе идея силы и власти господствует, по общему мнению, над идеей справедливости"*(201).

B.C. Овчинский отмечал, что под воздействием идей Ч. Беккариа "судьи отказывались наказывать по предписаниям старых законов и ориентировались на сформулированные Ч. Беккариа "разумные" принципы. Императрица Мария Терезия отменила в 1776 г. пытки"*(202).

Традиционно начало формирования современного понимания прав человека принято вести с появившихся в Англии XVII в. двух документов "бессмертных прав англичанина": Петиции о правах (1628 г.)*(203) и Билля о правах (1689 г.)*(204).

Как было указано выше, правило судебной проверки правомерности лишения свободы обвиняемого утвердилось после длительной борьбы парламента с королевской властью и нашло выражение в Habeas Corpus Act 1679 г., дополненном в Билле о правах: для выдачи приказа о приводе обвиняемого к судье было необходимо, чтобы обвинитель подал судье письменно сформулированное обвинение, скрепив его присягой.

В специально определенных случаях арест мог последовать и без приказа, поскольку сам судья имел право арестовать любое лицо, совершившее преступление в его присутствии на территории судебного участка, а шериф имел право, отыскивая преступника на основании улик, арестовать его в пределах всего графства. Констебль же имел право ареста без приказа: а) во время совершения преступления или сейчас же после него; б) по основательному обвинению со стороны частного лица в совершении тяжкого преступления; в) если тяжкое преступление было совершено и имеется основательное подозрение, что данное лицо совершило его; г) в ночное время на улице, если имеется основательное подозрение, что данное лицо совершило тяжкое преступление. Даже любой гражданин имел право арестовать лицо, совершающее или только что совершившее преступление. Во всех случаях задержания арестованное лицо согласно Habeas Corpus Act должно быть в течение 24 ч доставлено судье для подтверждения ареста или освобождения.

В английском уголовном процессе XVII в. презумпция невиновности противопоставлялась признанию собственной вины как основному доказательству. Такая презумпция считалась основной, и ее процессуальный смысл заключался в том, что бремя доказывания виновности подсудимого лежит на обвинителе.

Во Франции наиболее значимым в аспекте уголовного судопроизводства явилась Декларация прав человека и гражданина (1789 г.)*(205). В ст. 7 Декларации закреплялся принцип неприкосновенности личности: "Никто не может подвергаться обвинению, задержанию или заключению иначе как в случаях, предусмотренных законом и в предписанных им формах. Тот, кто испрашивает, отдает, исполняет или заставляет исполнять основанные на произволе приказы, подлежит наказанию; но каждый гражданин, вызванный или задержанный в силу закона, должен беспрекословно повиноваться: в случае сопротивления он несет ответственность". В ст. 9 была сформулирована презумпция невиновности: "Поскольку каждый считается невиновным, пока его вина не установлена, то в случаях, когда признается нужным арест лица, любые излишне суровые меры, не являющиеся необходимыми, должны строжайше пресекаться законом".

Значение соблюдения процессуальной формы подчеркивалось во французской Декларации прав человека и гражданина 1793 г. В ст. 10 этого акта сказано: "Никто не может быть обвинен, задержан или подвергнут заключению, иначе как в случаях, предусмотренных законом, и с соблюдением порядка, предписанного им же..." В ст. 11 сказано: "Всякий акт, направленный против лица, когда он не предусмотрен законом и (или) когда он совершен с нарушением установленных законом форм, есть акт произвола и тирании"*(206).

И.Я. Фойницкий указывал, что уголовное преследование во Франции по Уголовно-процессуальному кодексу (1808 г.) строилось на двух основных принципах.

1. Принцип законности, который заключался в обязанности прокурора возбуждать уголовное преследование по каждому совершившемуся и подлежащему наказанию преступлению.

2. Принцип целесообразности. По каждому конкретному факту компетентный орган принимал самостоятельное решение о целесообразности уголовного преследования*(207).

Однако в отличие от английского, где преобладали состязательные начала судопроизводства, во французском уголовном процессе преобладали начала разыскные. По Уголовно-процессуальному кодексу 1808 г. существовала одна мера уголовно-процессуального пресечения - содержание под стражей. Вплоть до 1865 г. каждый обвиняемый в совершении преступления обязательно подвергался предварительному заключению. Уголовно-процессуальный закон 1865 г. разрешил следственному судье освобождать обвиняемого до суда независимо от тяжести угрожающего ему наказания. Обвиняемые в проступках, влекущих наказание тюремным заключением на срок менее двух лет, если они имели постоянное место жительства и не являлись рецидивистами, подлежали обязательному освобождению из-под стражи до суда.

В США, в период формирования конфедеративного государства, был принят ряд поправок к Конституции, который назвали Биллем о правах*(208). Многие из упомянутых в них свобод позже появляются и в других документах, в частности в Декларации независимости США (1776 г.), в Вирджинской декларации прав (1776 г.) и в американском Билле о правах (1791 г.). По оценке И.Б. Михайловской, наиболее интересными в контексте процессуальных прав субъектов представляются четвертая и восьмая поправки*(209):

"Поправка 4. Право народа на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов не должно нарушаться, и ордера на обыск или арест не будут выдаваться без достаточных оснований, подтвержденных присягой или торжественным заявлением. Такие ордера должны содержать подробное описание места обыска, а также подлежащих аресту лиц или имущества.

Поправка 8. Не должны требоваться непомерно большие залоги, взыскиваться чрезмерные штрафы, налагаться жестокие и необычные наказания".

Приблизительно в один исторический период как в Англии и Франции, так и в США одной из основополагающих основ уголовной политики является принцип презумпции невиновности, в соответствии с положениями которого обвинитель обязан был доказать предъявленное им обвинение. Общим правилом являлось требование о доставлении арестованного к уполномоченному представителю власти для подтверждения им законности ареста. В этом случае жалобщик и свидетели допрашивались под присягой и, признав достаточно обоснованным его указание на совершение преступления, магистрат издавал приказ об аресте обвиняемого и его приводе. Многие авторы отмечают, что "...как в Англии, так и во Франции в XVIII в., а несколько позже и в США, уголовное судопроизводство уже строилось на одинаковых началах гласности, устности, состязательности и свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению присяжных"*(210).

Говорить об уголовной политике периода царствования в России Екатерины II, Павла I и Александра I возможно лишь как о прогрессивных концепциях, не реализованных на практике. Под влиянием идей европейских просветителей того времени была создана Комиссия для разработки нового Уложения (1767 г.), в котором должны были быть определены нормы уголовного и процессуального права, закреплены цели и методы борьбы с преступлениями, процессуальные права сторон судопроизводства. В своем Наказе*(211) Комиссии Екатерина II проводит новый взгляд на сущность преступлений, отказываясь от прежнего воззрения на него как на простое ослушание царской воли. Преступление, по Наказу, есть "деяние, направленное против общего блага; охрана общественного спокойствия и забота о народном благосостоянии - вот цель законодательства" (ст. 41). Устанавливается идея равенства всех перед лицом закона (ст. 34), необходимости обеспечения возможности обвиняемому осуществлять свою защиту (ст. 116, 117, 119) и формулируются положения презумпции невиновности: "Человека не можно почитать виноватым прежде приговора судейского, и законы не могут его лишить защиты своей прежде, нежели доказано будет, что он нарушил оные" (ст. 120).

В аспекте мер пресечения в Наказе предусматривается лишь две: содержание под стражей (ст. 136) и поруки (ст. 137). Интересно, что содержать под стражей предусматривалось только тех, кто подозревался в совершении особо тяжких преступлений против государства и государственной власти (ст. 163). Предложенные в ст. 164 основания задержания и заключения под стражу: "Глас народа, который его винит, побег его, признание, учиненное им вне суда; свидетельство сообщника, бывшего с ним в том преступлении, угрозы и известная вражда между обвиняемым и обиженным, самое действие преступления и другие подобные знаки довольную могут подать причину, чтобы взять гражданина под стражу" - практически не отличались от оснований задержания, предусмотренных сейчас в ст. 91 УПК РФ. Требовалось точное закрепление в законодательстве необходимости доказывания обоснованности досудебного заключения под стражу, не допуская возможности вольного истолкования судьями исследуемых доказательств (ст. 165, 166). Под влиянием положений презумпции невиновности проводится разделение между лишением свободы как уголовным наказанием и лишением свободы как мерой пресечения (ст. 167, 168).

По оценке Н.С. Таганцева: "Величавая попытка императрицы Екатерины Великой не дала непосредственных результатов. Поэтому понятно, что при обзоре истории нашего уголовного законодательства нельзя миновать Наказа, несмотря на то, что сам по себе Наказ есть памятник теоретический, а не практический"*(212).

Продолжающееся развитие гуманистических взглядов в России в XIX в. не могло не коснуться уголовной политики государства и отразилось в первую очередь на социальном и юридическом содержании понятия преступления: "Всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей или же на права и безопасность общества или частных лиц" (ст. 1 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1845 г.). Такая родовая характеристика преступления, фиксирующая юридическую природу преступления, просуществовала в нашем законодательстве не долго, и уже в редакции Уложения о наказаниях (1866 и 1885) при определении понятия преступления с фактом нарушения стала связываться не родовая, а видовая характеристика преступления: "Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом предписано"*(213). Наказание не рассматривается теперь лишь только как устрашение, а представляется в законе как "кара за содеянное".

В фарватере мирового исторического прогресса в 1864 г. были приняты выдающиеся памятники отечественной правовой культуры - Устав гражданского судопроизводства, Устав уголовного судопроизводства, Учреждение судебных установлений, Положение о производстве у мировых судей.

Реализация новой уголовной политики настоятельно требовала реорганизации процессуального порядка. Значимое изменение произошло в уголовном процессе в 1860 г., когда был введен институт судебных следователей. Применение всех мер пресечения, за исключением краткосрочного задержания, было изъято из компетенции полиции и стало прерогативой следователей, отнесенных к судебной власти.

Самым выдающимся, по мнению А. Квачевского, достижением русской судебной реформы было введение суда присяжных. Учреждение этого суда "стало центральным узлом новой судебной системы, ее лучшим украшением и самою твердою опорою, дерзким шагом теоретического ума, однако его увенчал успех, затмивший опасения практиков"*(214).

Среди нормативных правовых актов, регулирующих процессуальные действия, фундаментальный характер имеет подготовленный в ходе судебной реформы Устав уголовного судопроизводства (1864 г.). В ст. 416 он предусматривал следующие меры уголовно-процессуального пресечения: "...отобрание вида на жительство или обязание подпискою о явке к следствию и неотлучке с места жительства; отдача под особый надзор полиции; отдача на поруки; взятие залога; домашний арест; взятие под стражу"*(215).

В отличие от существовавшего ранее преобладающего разыскного порядка уголовного судопроизводства, где основной мерой пресечения был арест с последующим содержанием под стражей в тюрьмах, сопровождающее гуманизацию уголовной политики усиление состязательных начал не могло ограничиваться существовавшими до этого двумя основными мерами пресечения (отдача на поруки и арест).

Избрание той или иной меры пресечения зависело от тяжести обвинения, силы улик и звания обвиняемого. Однако, как отмечает А.С. Золотарев, основной мерой пресечения и в этот период было содержание под стражей. Полицейский надзор не применялся, хотя был назван в законе. Домашний арест, при котором в доме арестованного должен был находиться полицейский или жандарм, применялся крайне редко. Из мер пресечения, не связанных с заключением под стражу, имели место по-прежнему лишь поручительство или отдача на поруки*(216). При этом в ст. 420 Устава была предусмотрена возможность содержания под стражей лиц, совершивших преступление небольшой тяжести, но не имеющих определенного места жительства и занятия, или лиц, чья личность не установлена. Как мы видим, система мер пресечения имеет вполне современный вид.

Часть 4 ст. 430 Устава нормативно закрепляла необходимость обоснования применения меры пресечения в виде содержания под стражей. Обоснование избрания такой меры излагалось в постановлении судебного следователя. Судебный следователь обязан был незамедлительно сообщить лицу прокурорского надзора о заключении лица под стражу (ст. 284).

В ст. 421 Устава перечислялись обстоятельства, которые было необходимо учитывать при избрании меры пресечения: строгость угрожающего обвиняемому наказания; сила имеющихся против него улик; возможность скрыть следы преступления; состояние здоровья; пол; возраст и положение обвиняемого в обществе.

Достаточно подробно регулировался вопрос принудительного привода обвиняемого к следователю. "Привод допускается лишь в следующих случаях: а) при неявке обвиняемого по повестке о призыве без законных на то причин (ст. 388 Устава); б) привод может быть сделан и без предварительного призыва, но только при обвинении в преступлениях, влекущих за собой наказания, соединенные с потерей всех особых прав и преимуществ; при уклонении от суда, неимении оседлости обвиняемыми в преступлениях (ст. 389 Устава)"*(217).

Под влиянием новой уголовной политики была законодательно запрещена пытка и вместе с нею "исчезло" то основание, на котором держался весь следственный процесс прошлого. Как отмечал В.К. Случевский, вследствие отмены пытки "...произошло постепенное преобразование следственных форм процесса: доказательства уже не получались с помощью пытки, однако по-прежнему требовалось получение от обвиняемого признания своей вины. Следователь... поставлен был под более действительный надзор судебной коллегии, решавшей дело на основании его письменных актов; насилие, ложь, коварные вопросы со стороны следователя стали запрещаться законом; участие защитника в производстве уголовных дел стало допускаться в более значительном размере"*(218).

Существенным образом изменить сложившуюся ситуацию была призвана реформа правосудия, осуществленная в России в 1860-1864 гг. В числе ее первых шагов стало принятие в мае 1860 г. Государственным Советом Закона о судебных следователях. Указом императора Александра II от 8 июня 1860 г. "следственная часть" была отделена от полиции и в России впервые в 44 губерниях учреждены 993 следственных участка и введены должности судебных следователей. На них возлагалось производство следствия по всем преступлениям и проступкам, относящимся к ведению судов. Контроль за следственными действиями возлагался на суды, в компетенцию которых входило приостановление и прекращение следствия, отмена распоряжений следователей, дача им предписаний. За полицией оставалось расследование незначительных преступлений и проступков, подлежащих рассмотрению полицейскими чинами, а также первоначальное дознание о происшествиях, которые могут подлежать рассмотрению в суде.

Таким образом, к середине XIX в. в России, как и в странах Западной Европы, путем восприятия идей неприкосновенности личности и презумпции невиновности происходит изменение уголовной политики государства и соответствующее реформирование порядка уголовного судопроизводства. Указанные реформы в первую очередь касались нового содержания понятий преступного деяния, вины, наказания и непосредственно повлияли на ситуацию преобладания состязательных начал судопроизводства над разыскными.

Вместе с более детальным разделением уголовных дел по категориям в соответствии с тяжестью совершенного преступления законодательно закрепляется соответствие меры пресечения тому виду наказания, которое грозит обвиняемому за совершенное им правонарушение. Соответственно, появляются новые меры пресечения. При всей консервативности правоприменительных органов нельзя отрицать исторически наметившийся прогресс в самом порядке применения мер пресечения, фактической направленности на соблюдение принципа неприкосновенности личности. В том числе это имеет непосредственное отношение к судебному контролю за содержанием под стражей. Данное обстоятельство, наряду с процессуальной фигурой судебного следователя, стоявшего рядом с членами окружного суда и пользующегося тем же служебным положением и судейской несменяемостью, на тот момент являлось достаточно весомым доказательством гуманизации порядка уголовного судопроизводства в России*(219).

Демонстрируя эволюцию порядка уголовного преследования, известный русский правовед И.Я. Фойницкий писал следующее: "История уголовного процесса начинается господством в нем частного начала и полным совпадением его с процессом гражданским; усмотрение сторон и формализм разбирательства - его характерные черты. Мало-помалу выясняется и постепенно развивается публичное начало уголовного процесса; он становится делом общественным, государственным, и идея государственности вследствие реакции прежнему строю не только проникает в процесс более и более, но и поглощает все другие: права личности отрицаются в обвиняемом, который становится предметом исследования, подлежащим экспериментам самым суровым во имя государственного интереса (пытка, подследственное задержание, тайна процесса); понятие обвинителя заменяет поводы возбуждения уголовных дел, обжалование уступает место ревизионному порядку, все участвующие в процессе лица обязываются по долгу службы стремиться к раскрытию материальной истины, достижение которой объявляется государственным интересом... Особыми чертами такого разыскного порядка является полное поглощение сторон процесса, частного, или искового начала, началом публичным, тайной и письменностью уголовного процесса, ревизионным порядком и сосредоточием правосудия в руках органов правоохранения и суда"*(220).

Практически незамедлительно после свершения в 1917 г. Великой Октябрьской социалистической революции все аспекты внутренней политики нового государства в корне изменились. Она становится направленной на подавление сопротивления противников новой власти и обеспечения правопорядка в стране.

В Конституции (Основном Законе) РСФСР (1918 г.) задачей государства провозглашается: "...установление диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства в виде мощной Всероссийской Советской власти в целях полного подавления буржуазии, уничтожения эксплуатации человека человеком и водворения социализма..."*(221).

Несмотря на провозглашенную 24 декабря 1917 г. Советом Народных Комиссаров политику "красного террора в отношении врагов революции"*(222), в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР от 12 декабря 1919 г. преступление определяется еще следующим образом: "Преступление есть нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом"*(223).

Для рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях декретами "О суде" (N 1 от 24 ноября 1917 г. и N 3 от 20 июля 1918 г.) повсеместно учреждаются рабочие и крестьянские революционные трибуналы. Предварительное расследование по этим делам поручалось особым следственным комиссиям, создаваемым при Советах. Они имели правомочия производить реквизиции и конфискации, налагать штрафы, закрывать контрреволюционные органы печати, производить аресты, распускать общественные организации, призывавшие к активному противодействию или свержению Советской власти.

С марта 1918 г. начинается формирование местных чрезвычайных комиссий, подчиненных ВЧК. Им предоставлялось исключительное право на аресты, обыски, реквизиции и конфискации. Постановление СНК от 21 февраля 1918 г. наделило ВЧК правом внесудебного решения дел с применением высшей меры наказания - расстрела. ВЧК становится в полном смысле чрезвычайным органом. Органы ВЧК вели не только оперативную работу, но и проводили следствие и выносили приговор, подменяя следственные и судебные органы. Это привело к неизбежным при отсутствии процессуального контроля ошибкам и злоупотреблениям с гибелью невиновных"*(224).

Положение о народном суде РСФСР от 30 ноября 1918 г. законодательно закрепило обязанность народных судей при рассмотрении дел обосновывать свои решения только декретами Рабоче-Крестьянского правительства, а в случае их неполноты или недостаточности - разрешать дело, руководствуясь социалистическим правосознанием (ст. 22 Положения)*(225). Данным положением закреплялся преимущественный разыскной порядок уголовного судопроизводства, на судей возлагались обязанности не только по рассмотрению дела по существу, но и проведение предварительного следствия (ст. 54-57). Кроме того, каких-либо процессуальных сроков, в том числе не только задержания, содержания под стражей, но и самого расследования и рассмотрения уголовного дела, Положение не предусматривало. Все это, наряду с обязанностью судей производить предварительное следствие, неизбежно влекло возникновение обвинительного уклона, а также приводило к различного рода злоупотреблениям.

Из приведенного анализа мы видим, что с 1918 г. в государстве фактически существовало три органа власти, имевшие правомочия применять меры пресечения к физическим лицам (суды, органы ВЧК и ревтрибуналы Советов). Такой процессуальный беспорядок законодательно царил до принятия в 1922 г. УПК РСФСР.

В традициях российского уголовного законодательства были составлены первые советские уголовные кодексы. УК РСФСР (1922 г.) характеризовал общественную опасность деяния как "угрозу основам советского строя и правопорядка, установленного рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени". Статья 6 УК РСФСР 1922 г. определяла: "Преступлением признается всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому срою период времени"*(226).

25 мая 1922 г. был принят первый советский Уголовно-процессуальный кодекс, который впервые соединил французский тип предварительного расследования и судебные стадии, построенные по германскому образцу*(227). Он предусматривал следующие меры пресечения: подписка о невыезде, личное и имущественное поручительство, залог, домашний арест, заключение под стражу.

В соответствии со ст. 149 УПК РСФСР (1922 г.) правом избрания меры пресечения наделялся исключительно суд. Никакой иной орган (орган дознания, следователь) такого процессуального права не имел.

6 июля 1923 г. принимается Конституция СССР (в окончательной редакции от 31 января 1924 г.), в которой "революционная законность" провозглашается целью существования судебной власти в стране (ст. 43)*(228). И уже редакция УПК РСФСР 1923 г. предусматривает возможность избрания меры пресечения в виде заключения под стражу лишь по мотивам социальной опасности содеянного лицом, без необходимости обосновывать такое решение и оценивать тяжесть имеющихся улик. М.С. Строгович отмечал, что "в тот период зачастую никто себя не утруждал мотивировкой необходимости заключения под стражу или указывал какую-либо формальную, ничем не обоснованную формулировку"*(229).

Статья 100 УПК РСФСР (1923 г.) предусматривала возможность осуществления задержания лица органом дознания в случаях: когда преступник застигнут при непосредственном подготовлении, самом совершении преступления или тотчас после его совершения; когда потерпевший или очевидцы укажут на данное лицо как на совершившее преступление; когда при или на подозреваемом лице, или в его жилище будут найдены следы преступления; когда подозреваемый покушался на побег или задержан во время побега; когда подозреваемый не имеет места постоянного жительства или места постоянных занятий; когда не установлена личность подозреваемого.

Как мы видим, данная норма практически дословно повторяет положения рассмотренного ранее Наказа Екатерины II, а в настоящее время продублирована в ст. 91 УПК РФ. Однако следует отметить, что УПК РСФСР (1923 г.) не только не предусматривал нормативное закрепление презумпции невиновности, а само существование таковой в тот период отрицалось. Необходимо отметить, что процессуалисты того времени полагали, что меры пресечения в уголовном процессе имеют тот же характер и цель, что и меры уголовного наказания*(230).

Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (1924 г.) сформулировали материальное понятие преступления как общественно опасное, посягающее на интересы социалистических правоотношений. О том, что преступление посягает на советский строй или правопорядок, установленный рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период, говорила ст. 6 УК РСФСР (в редакции 1926 г.): "Общественно опасным признается всякое действие или бездействие, направленное против советского строя или нарушающее правопорядок, установленный рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени"*(231). Тогда же Постановлением ЦИК СССР от 31 октября 1924 г. были утверждены Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик.

Постановлениями ВЦИК и СНК РСФСР от 3 сентября 1928 г., ЦИК и СНК СССР от 30 января 1929 г. следственный аппарат был передан в прокуратуру. Результатом этого стала, как высказался Ю.К. Якимович, "гибель в советском уголовном процессе предварительного следствия. Оно фактически превратилось в прокурорское дознание, наделенное узурпированными судебными полномочиями. С точки зрения распределения процессуальных функций предварительное расследование окончательно утратило признаки состязательности. Это явилось шагом назад, по сравнению с Уставами уголовного судопроизводства и даже УПК 1922 и 1923 гг."*(232).

Закрепление инквизиционных начал в уголовном судопроизводстве продолжилось в Постановлении ЦИК и СНК СССР "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности"*(233). Минимального размера похищенного названное постановление не предусматривало, и лицо фактически приговаривалось к расстрелу "за колоски": "Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества". Амнистия к лицам, осужденным по указанному постановлению, не применялась*(234).

Постепенно создавались условия для полного преобразования уголовного судопроизводства в инквизиционное (в том числе вплоть до применения пыток), что влекло повсеместное усиление произвола со стороны лиц, наделенных властными полномочиями по расследованию и рассмотрению уголовных дел.

Чрезвычайным VIII съездом Советов Союза ССР 5 декабря 1936 г. утверждена новая Конституция СССР*(235). Она закрепила созданную правовую систему и послужила основой для продолжения государством уголовной политики, основанной на классовой характеристике преступления.

Изменения в политической, экономической, социальной, культурной жизни страны, произошедшие в послевоенные десятилетия, а особенно после смены политического руководства страны в 1954 г., нашли свое отражение в изменении уголовной политики государства. Принятые в декабре 1958 г. новые Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в качестве одной из задач провозглашали охрану законности, личности и прав граждан. Отменялись классовая характеристика преступления и принцип объективного вменения, но вводились такие важные принципы уголовного судопроизводства, как: неприкосновенность личности (ст. 6); осуществление правосудия только судом (ст. 7); осуществление правосудия на началах равенства граждан перед законом и судом (ст. 8); участие народных заседателей и коллегиальность в рассмотрении дел (ст. 9); независимость судей и подчинение их только закону (ст. 10); гласность судебного разбирательства (ст. 12); обеспечение обвиняемому права на защиту (ст. 13,22); свободы оценки доказательств (ст. 14); прокурорский надзор в уголовном судопроизводстве на всех его стадиях (ст. 20) и другие. Здесь мы обращаем внимание на продолжающееся отсутствие нормативного закрепления принципа презумпции невиновности.

Применение в качестве меры пресечения заключения под стражу допускалось лишь по делам о преступлениях, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше одного года (ст. 34). К лицам, обвиняемым в совершении наиболее тяжких преступлений, заключение под стражу могло быть применено по мотивам одной лишь опасности преступления*(236).

Провозглашенные новые принципы отечественного уголовного законодательства нашли отражение в Уголовном кодексе РСФСР 1960 г. и Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР 1960 г. Понятие преступления определялось следующим образом: "Преступлением признается предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающие на общественный строй СССР, его политическую и экономическую системы, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан, все формы собственности, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом"*(237). Здесь мы по-прежнему видим приоритет государственных интересов над личностными.

Характеризуя УПК РСФСР 1960 г., А.В. Смирнов отмечал: "Его заслуга состоит в том, что он впервые обнаружил в советском уголовном судопроизводстве человека: были четко сформулированы права участников процесса, в первую очередь обвиняемого, и встречные обязанности государственных органов; подозреваемый сделался самостоятельной процессуальной фигурой; защитник был допущен на стадию предварительного расследования; получили формальное закрепление в законе новые принципы судопроизводства"*(238).

В ст. 89 УПК РСФСР закреплялись основания применения мер пресечения в случаях, если имеются достаточные основания полагать, что: обвиняемый скроется от дознания, предварительного следствия или суда; воспрепятствует установлению истины по уголовному делу; будет заниматься преступной деятельностью, а также для обеспечения исполнения приговора. Что касается возможности уклонения обвиняемого от следствия и суда, то критериями для избрания меры пресечения служили: характер совершенного преступления, личность обвиняемого, реальная возможность уклонения его от следствия и суда. При разрешении вопроса об избрании меры пресечения кроме приведенных выше оснований учитывались также тяжесть предъявленного обвинения, личность обвиняемого, род его занятий, возраст, состояние здоровья, семейное положение и другие обстоятельства (ст. 91).

Из сказанного видно, что составители УПК РСФСР 1960 г. рассматривали избрание меры пресечения как важный процессуальный акт, в значительной степени обеспечивающий соблюдение законности при расследовании и судебном разрешении уголовных дел. Нормативное закрепление обоснования избрания меры пресечения было нацелено на формирование гарантий неприкосновенности личности в соответствии с новой уголовной политикой государства.

УПК РСФСР (1960 г.) предусматривал следующие меры пресечения: подписка о невыезде; отдача несовершеннолетнего под присмотр; личное поручительство или поручительство общественных организаций; залог; наблюдение за обвиняемым командования воинских частей; заключение под стражу. На практике же из мер пресечения реально применялись только две - подписка о невыезде и заключение под стражу (а по делам военнослужащих - наблюдение командования воинской части).

Каких-либо указаний на необходимость доказывания обоснованности избрания конкретной меры пресечения уголовно-процессуальный закон не содержал. Это вполне естественно, так как уголовно-процессуальный порядок по УПК РСФСР имел преимущественные черты разыскного процесса, презумпция невиновности нормативно в нем не закреплялась. Достаточно вспомнить ст. 251 УПК РСФСР, согласно которой при неявке прокурора в судебное заседание суд имел право рассмотреть уголовное дело в его отсутствие, соответственно, выполняя процессуальные функции стороны обвинения*(239).

Применение меры пресечения в виде содержания под стражей не только не ограничивалось в применении, а напротив, высшие судебные органы ориентировали органы расследования и суда на применение именно этой меры пресечения: "Недопустим отказ от применения мер пресечения, как и применение более мягкой меры пресечения, в случае, когда, исходя из обстоятельств дела и личности обвиняемого (подсудимого), необходимо применить более строгую меру. Пленум Верховного Суда РСФСР в Постановлении от 7 сентября 1961 г. N 5 отметил как серьезный недостаток то, что отдельные суды неосновательно оставляют под подпиской о невыезде до вступления приговора в законную силу расхитителей социалистической собственности, осужденных к лишению свободы. Генеральный Прокурор СССР требует решительно пресекать случаи необоснованных отказов в даче санкции на арест и оставления на свободе преступников, изобличенных в тяжких преступлениях" (п. 2 Приказа от 4 августа 1955 г. N 76)"*(240).

К.В. Попов отмечает: "Доминирующей стала форма в виде санкционирования прокурором постановления следователя о заключении под стражу. Суд же в применении заключения под стражу на стадии предварительного следствия реально не участвовал. Почему? А потому что советские законодатели и политики при регулировании этой меры пресечения проявили некоторое лукавство. Закрепив лишь возможность судебного санкционирования избрания заключения под стражу (ст. 127 Конституции СССР 1936 г.), ... законодатели не зафиксировали этого положения в тексте УПК РСФСР"*(241).

Вышестоящие суды в разные исторические периоды предъявляют различные требования к законности и обоснованности приговоров, и это отражается на количестве оправданий. Так, по всем уголовным делам в нашей стране с 1937 г. судами первой инстанции было оправдано (в % от вынесенных судами приговоров)*(242):

Годы	% оправданных	Годы	% оправданных
1937-1940	10	1967-1970	1,0
1941-1945	10	1971-2001	1,0
1946-1953	9	2001-2006	0,5-0,6
1954-1956	5,5	2007-2011	1,4-1,5
1957-1966	2,5	2012	1,4

Если исключить дела частного обвинения, на долю которых приходилось приблизительно 2/3 оправданных, то тенденция к сокращению числа оправдательных приговоров за последние семьдесят лет все равно прослеживается достаточно четко.

Как верно сделал вывод А.П. Мазуренко: "Динамику статистики оправдательных приговоров предопределяют колебания уголовной политики, изгибы которой отражают стремление руководства страны то к беспощадному подавлению преступности и ужесточению уголовных наказаний, то к гуманизации судебной репрессии, смягчению наказаний в расчете на меры культурно-воспитательного характера"*(243).

Конституция (Основной Закон) Союза Советских Социалистических Республик 1977 г. закрепляла, что Советское государство, все его органы действуют на основе социалистической законности, обеспечивают охрану правопорядка, интересов общества, прав и свобод граждан (ст. 4). К сожалению, говорить о сколь-нибудь серьезных изменениях в уголовной политике после 1977 г. мы оснований не видим. Нормативно тип и характер уголовного судопроизводства в Конституции СССР 1977 г. не закреплялся, и соответствующих изменений в УПК РСФСР 1960 г. не последовало. Лишь в 1983 г. в уголовно-процессуальный закон было введено конституционное положение о том, что "никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом". Но, как и ранее, заключение под стражу остается одной из самых распространенных мер пресечения*(244).

Изменения в конституционном и социально-политическом строе нашей страны, произошедшие в начале 90-х годов прошлого века, в корне преобразовали правовую систему государства. Под сильным влиянием международных правовых норм, а также ввиду внутренних причин уголовная политика России в нормативном плане претерпела существенные изменения. Начало этому, как мы считаем, положил итоговый документ Конференции по человеческому измерению СБСЕ (1990 г., Копенгаген), подписанный и нашей страной. В нем закреплялось, что "полное уважение прав человека и основных свобод и развитие обществ, основанных на плюралистической демократии и верховенстве закона, является необходимым условием для обеспечения прогресса в деле создания стабильной обстановки прочного мира, безопасности, справедливости и сотрудничества, которую они стремятся утвердить в Европе"*(245). В сфере уголовного судопроизводства государства-участники приняли четыре важных положения.

1. Каждое арестованное или задержанное по уголовному обвинению лицо имеет право на то, чтобы можно было вынести решение относительно законности его ареста или задержания, быть в срочном порядке доставленным к судье или другому должностному лицу, уполномоченному законом осуществлять такую функцию (п. 5.15).

2. Каждый человек имеет право при рассмотрении любого предъявленного ему уголовного обвинения ... на справедливое и открытое разбирательство компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона (п. 5.16).

3. Любое лицо, преследуемое в судебном порядке, имеет право защищать себя лично или без промедления через посредство выбранного им самим защитника, или, если это лицо не располагает достаточными средствами для оплаты услуг защитника, на безвозмездное получение таких услуг, когда этого требуют интересы правосудия (п. 5.17).

4. Каждый считается невиновным, пока виновность его не будет доказана согласно закону (п. 5.19).

Названные принципы защиты прав и свобод человека оказали влияние на содержание Конституции Российской Федерации (1993 г.), где в качестве норм прямого действия были установлены презумпция невиновности (ст. 49) и состязательность судопроизводства (ст. 123).

Наконец, Уголовный кодекс РФ (1996 г.) определил задачу уголовной политики как охрану прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности, окружающей среды, конституционного строя России от преступных посягательств, обеспечение мира и безопасности человечества, а также предупреждение преступлений. Принцип законности, равенства граждан перед законом, вины, справедливости и гуманизма были нормативно закреплены в УК РФ, а преступлением признавалось виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное УК РФ под угрозой наказания. Целью применения наказания установлено восстановление социальной справедливости, исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений (ч. 2 ст. 43).

Такие кардинальные новеллы, направленные на изменение самого типа уголовного судопроизводства, не могли ограничиться только локальными изменениями в УПК РСФСР. На фоне всех происходящих в стране социально-экономических изменений в 2001 г. принимается Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, в котором положения обвинительного процесса сочетаются с нормами состязательного характера. Он стал в большей степени отвечать содержанию декларируемой государством уголовной политики, базирующейся на демократических и гуманистических принципах.

На примере советского периода истории нашего государства мы очень явственно можем увидеть влияние господствовавшей идеологии и внутренней политики на уголовную политику. Начиная с 1917 г. правосознание и юридическая наука занимали роль "оформителя" идеологических постулатов и политических лозунгов. Отличительными чертами стало умалчивание универсальных юридических ценностей.

В связи с этим абсолютно справедливым является замечание Ю.А. Ляхова о том, что простая трансформация политики в право пагубно отражается на праве, а при ошибочной политике - превращает его в несправедливость*(246). И действительно, ошибочность уголовной политики, осуществляемой в прошлом столетии в нашей стране, привела к тому, что право стало восприниматься не как позитивный регулятор общественных отношений, а как средство расправы правящей группы с инакомыслящими. Речь идет, например, о криминализации таких деяний, как "распространение клеветнических заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй" (антисоветская агитация - ст. 70 УК РСФСР), "скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы" (спекуляция - ст. 154 УК РСФСР), "отказ возвратиться из-за границы в СССР" (измена Родине - ст. 64 УК РСФСР) и т.п.

Анализируя историю формирования содержания понятия о преступлении в российском уголовном праве и нормативного закрепления института процессуального принуждения, мы можем сделать вывод, что правовое содержание этих понятий диалектически всегда было взаимосвязано с содержанием уголовной политики государства и отражало стоящие перед властью задачи. Следовательно, понятия преступления, наказания, целей и принципов уголовного закона, мер процессуального принуждения носят исторически объективный характер.

С развитием централизованного государства, укреплением государственной власти и развитием разыскных начал процессуальный порядок все более формализуется. Степень охраны прав и свобод лиц, попавших в сферу уголовно-процессуальных отношений, полностью зависит от уровня понимания прав и свобод личности в самом государстве, являясь как бы его юридическим отражением.

Также необходимо отметить, что появление нормативно закрепленных принципов уголовного судопроизводства явилось основой для построения всего процессуального порядка и привело к возможности создания кодифицированного уголовно-процессуального законодательства европейских стран и России. Как мы уже отмечали выше, причина происхождения принципов уголовного судопроизводства заключается в стремлении членов общества защититься от произвола органов власти, наделенных властными полномочиями в сфере уголовного процесса. Как справедливо писал С.Е. Вицин: "К сожалению, наша память коротка, и ныне даже многие специалисты (и историки, и юристы) забывают о бесконечной череде антинародных законов, подавляющих разум, оскорблявших нравственное чувство людей, унижавших их, лишая естественного права на собственность, права свободно трудиться и распоряжаться плодами своего труда"*(247).

Из проведенного нами анализа видно, что государственная уголовная политика не всегда выражается в официальных документах, тем более если обособленно рассматривать только уголовные и уголовно-процессуальные нормы. Известно, что даже конституции и кодексы существуют не во всех странах. Уголовная политика формируется в борьбе противоречивых сил и завершается либо консенсусом, либо, по меньшей мере, вынужденным согласием с господствующей политической линией власти большинства политических институтов.

Уголовная политика показывает отношение государственной власти к преступности. То, что власть считает преступным, какими методами и средствами она готова бороться с теми явлениями, которые считает общественно опасными, какие гарантии могут быть предоставлены гражданам от необоснованного обвинения и осуждения, каким власть видит наказание за преступление, что делается для предупреждения преступлений и, наконец, действительно ли власть желает бороться с теми общественно опасными деяниями или негативными явлениями в обществе, которые она публично объявляет общественно опасными, - все это находит отражение в уголовной политике государства.

Исторически реализация уголовной политики в странах Европы и в России обеспечивалась формальными и неформальными механизмами. Но именно уголовная политика как многогранная система мер являлась регулятором общественных отношений в сфере борьбы с преступностью и основой формирования законодательных и иных мер в такой борьбе. Отсутствие своевременной и современной концепции уголовной политики, низкое качество законопроектной и правоприменительной деятельности напрямую ведут к ухудшению криминогенной обстановки в стране.