Лебедев И.Б. История психологии. Хрестоматия

381

последние представляют реальные причинные связи, и психика на них никакого влияния оказать не может. Следовательно, и движения и действия человека и животных, рассматриваемые с физической стороны, представляют движение физических автоматов, и если бы сознание совсем угасло в них, их действия остались бы прежними. Эта "теория автомата" <...> нашла в Джемсе сильного противника. Он признает научную привлекательность таких воззрений, но полагает, что вероятность и практическая очевидность в отдельных случаях энергически свидетельствуют против попытки объяснить все наши действия чисто механически. Если бы сознание не оказывало никакого влияния на организм, было бы непонятно, почему оно могло развиваться в процессе эволюции и постепенно совершенствоваться вместе с развитием животных видов. Эволюция психической жизни доказывает, что последняя биологически полезна, то есть влияет как-то на физиологические процессы в организме. Она, по всей вероятности, играет роль избирательного принципа, в частности, сознание неудовольствия или боли должно влиять задерживающим образом на те движения и действия, которые вызвали это чувство, должно их угнетать или останавливать.

Существенно отличаются воззрения Джемса от взглядов ассоцианистов и на тот эволюционный процесс, с помощью которого образовались врожденные формы сознания. Джемс, как и Спенсер, полагает, что то, что является ныне врожденным (априорным) для индивидуального сознания, — инстинкты,

логические формы мышления, сложный состав пространственных представлений и т.п. — есть результат наследственности от предыдущих поколений, для которых эти априорные формы были индивидуальным приобретением. Но процесс этого первоначального приобретения Джемс представляет иначе, чем Спенсер и ассоцианисты вообще. Для Спенсера оно явилось прямым приспособлением психики к окружающей среде: обра-

зовавшиеся при таком приспособлении ассоциации стали постепенно от бесчисленных повторений наследственными, причем лишь те организмы,

которые имели правильные, то есть биологически полезные, ассоциации, могли

382

выживать в этой борьбе за существование. Соответственно тому, согласно Спенсеру, психологический анализ состава нашей современной психики может показать нам и весь старинный процесс ее происхождения и развития.

Джемс, напротив, признает более правильной теорию А.Вейсмана,

согласно которой индивидуальный опыт вообще не наследуется. Он не считает возможным в составе нашей психики открыть условия ее происхождения, ибо этими условиями были реальные физиологические факторы, необъяснимые ассоциационно. Способ, которым мы ныне познаем сложные объекты, вовсе не должен непременно напоминать тот способ, которым возникли первоначально элементы познания и инстинктов. Джемс именно полагает, что эти элементы не были прямым приспособлением психики к окружающей среде, а возникли из подбора первоначально случайных физиологических особенностей,

прокинувшихся в зародышевой плазме или в природных особенностях нервной системы данного индивида, но которые, оказавшись затем полезными,

подверглись отбору в борьбе за существование. По-видимому, говорит он,

высшие эстетические, нравственные, умственные стороны нашей жизни возникли первоначально из воздействий побочного, случайного характера окружающей среды на зародышевую плазму, на ее молекулярное строение,

проникли в наш мозг не по парадной лестнице, не через воздействие этой среды на органы чувств, а по черной лестнице эмбриологии, зародились в известном смысле не извне, а внутри дома. Но, оказавшись полезными в борьбе за существование, то есть дав тем индивидуумам, в которых они случайно прокинулись, лишние шансы жизни, они укрепились этим отбором.

Таким образом, для Джемса эти наследственные формы психики являются первоначально случайными идиосинкразиями и, следовательно,

подлежат уже не психологическому, через ассоциации, объяснению, но лишь физиологическому или эмбриологическому.

4. Психология актов или функций

В своих последних обзорах годичных итогов психологии (за 1910 и 1911

гг.) А.Бине, один из самых проницательных, беспристрастных и тонких

383

психологов нашего времени, усиленно обращает внимание на непрерывно растущий ряд новых исследований мышления без образов. Исследования эти, в

которых сам Бине явился деятельным участником своими работами "О

психологии знаменитых счетчиков и игроков в шахматы" (1894) и «Экспериментальное изучение ума» (1903), состоят, вообще говоря, в возможно точнейшем субъективном наблюдении наших переживаний, когда мы размышляем о каком-нибудь вопросе или предмете. Такие исследования производятся обыкновенно вдвоем: «экспериментатор» задает «наблюдателю» какой-нибудь вопрос (например: "Что вы думаете делать завтра?"), а

наблюдатель, ответив на вопрос (например: "Я предполагаю завтра уехать на дачу"), должен затем немедленно точно описать все свои переживания, которые испытал в этом опыте. При таких опытах обнаружилось то замечательное обстоятельство, что процесс мышления идет совершенно определенно и точно к своей цели, а отдать себе отчет, что мы при этом переживаем, крайне трудно;

лишь какие-то обрывки образов мелькают в сознании (например, при словах

"завтра", "уеду", "на дачу" и т.п.), а часто даже не обрывки образов, а

неопределенные чувствования (ожидания, внимания, удивления, успокоения и пр.). Процесс мышления, твердый и целесообразный сам по себе, очевидно, не исчерпывается этими случайными и эскизными содержаниями,

промелькнувшими в сознании, и не состоит из них; эти образы (включая и словесные), скорее, суррогаты мышления, чем его действительная природа.

Иначе говоря, в нашем мышлении есть что-то иное, кроме содержания образов и представлений слов, это процесс, не исчерпывающийся подобными содержаниями сенсорного характера. Недавно было доказано, например, что возможно ожидать какое-нибудь событие, даже вполне определенное, не имея,

однако, вовсе образа этого события: этот образ, значит, не составляет природы нашего ожидания. Равно возможно узнавать предмет, вовсе не относя его к прежнему опыту, узнавание вовсе не есть сравнение двух образов — настоящего и прошлого. Возможно также чувствовать, что какое-нибудь слово не подходит к данному случаю, что рассуждение ошибочно, что данное

384

предположение невероятно, что какой-нибудь поступок скверен, не совершая при этом никаких определенных форм суждения и не отдавая себе отчета в мотивах таких оценок. Джемс называл такие неопределенные факты,

несводимые к содержанию образов и слов, "обертонами сознания",

сливающимися в какой-то общий "тембр данной мысли".

Все эти новые экспериментальные исследования мысли, которые мы лишь вкратце упоминаем здесь (исследования К.Мар-бе, НАха, Г.Уатта,

А.Мессера, К.Бюлера, Р.Вудвортса, ГШтерринга, Астера, Дюра,

Бове,А.Пика,Абрамовского и др.), вместе с прежними исследованиями самого А.Бине относительно процессов счета у знаменитых счетчиков, процессов игры a 1'aveugle у шахматистов и представлений смысла слов и фраз у детей и взрослых приводят к общему заключению, что ходячая психологическая теория о том, что мысль есть только совокупность образов (зрительных, слуховых,

осязательных, двигательных), должна быть отвергнута. Эта теория была лишь сенсуалистическим предрассудком, фиктивной конструкцией ассоциационной психологии, которая разрушается ныне показаниями более точного психологического наблюдения. Мышление не есть только последовательный ряд образов: эти образы являются лишь значками, отдельными светлыми пунктами в каком-то психологическом процессе нечувственного характера, и

этот процесс должен быть отличаем от таких содержаний.

Изложенные воззрения Бине являются, однако, лишь частью гораздо более обширного течения в современной психологии, которое в совокупности можно назвать функциональной, или актуальной психологией. Если ассоциационная психология сводила все психические процессы к ассоциациям представлений и, вообще, содержаний сознания, то указанное направление считает это невозможным. Кроме ассоциаций оно признает целый ряд других психических актов или функций, содержание же сознания считает лишь материалом для этих функций. Соответственно тому и задача психологии определяется, как 1) анализ содержаний сознания, 2) изучение функций сознания. Эти акты, однако, разные психологи понимают и определяют весьма

385

различно. Одно из направлений, пользующееся ныне широким распространением, ведет свое начало от австрийского психолога Брента-но,

получило более точную формулировку у Гуссерля, Мейнонга и Штумпфа,

разделяется Витасеком, Мессером, Бюле-ром, Ахом и многими другими.

Ф.Брента-но ("Психология с эмпирической точки зрения", 1874) доказывал, что суждения вовсе не суть ассоциации представлений, но что в них есть нечто вполне своеобразное, именно утверждение или отрицание, относящееся не к фактам сознания, то есть не к представлениям, но к их объектам, к самой действительности, которая подразумевается в суждении и составляет его действительный смысл.Если, например, представление "небо" вызывает по ассоциации представление "голубого цвета", это есть хронологическая последо-

вательность (или, допустим даже, одновременность) двух представлений, но здесь нет еще вовсе суждения "небо — голубого цвета". Эта последняя связь относится к чему-то трансцендентному вашим представлениям, к

действительному (или хотя бы воображаемому) предмету, и является связью особого рода, отличной от простой ассоциации. Такой объективный смысл суждений Брентано называет интенцией, интенциональным актом, то есть направленностью нашей мысли на некоторый объект, вне нашей мысли нахо-

дящийся и мыслимый нами в данном представлении.

Э.Гуссерлъ и А.Мейнонг основали на этом целую теорию познания.

Сущность этой теории состоит в утверждении, что ощущения и представления,

а также и чувствования и желания лишь содержание или материал, но в этих ощущениях и представлениях мы мыслим самые объекты, и к ним, а не представлениям относятся и наши чувствования и желания. Это составляет смысл или объективное значение наших ощущений, представлений и желаний.

Когда я воспринимаю белый цвет этой бумаги, или, когда мыслю, что 2x2 = 4,

или когда желаю взять этот предмет, ощущение белого цвета получает объективное значение, моя мысль относится мною не к представлениям в моем сознании, а к действительной математической истине, мое желание имеет тоже объективный, интенциональный смысл. Все это суть особого рода

386

интенциональные акты — познавательные, эмоциональные, волевые, в которых во всех есть особое признание, или верование в их объективное значение. Эти акты как таковые не имеют сами по себе чувственного характера, они не могут быть разложены на ощущения и представления, они составляют особые психические функции, отличные от содержания сознания.

Таким образом, наряду с изучением чувственного содержания сознания,

которым занималась ассоциационная и сенсуалистическая психология,

возникает новая задача — изучить и описать эти функции или акты,

составляющие структуру сознания. Подобные же по существу дела воззрения выставил и К.Штумпф в своей статье "Психические явления и функции". Он называет явлениями содержания сознания — ощущения, представления,

отдельные чувствования и т.п. — и отличает от них функции сознания — замечание явлений, их соединение в комплексы, образование понятий,

восприятие объектов и суждение, душевные движения и желания. Эти функции сознания мы должны отличать от явлений или содержания сознания, ибо функция может быть одной и той же при разных содержаниях, как и одно и то же содержание сознания может являться материалом для разных функций.

Такие же воззрения находим мы и у ТЛиппса, тоже отличающего содержания сознания от его актов. И у многих из современных американских психологов встречаются подобные же учения, например, М.Калкинс различает структуральную психологию, анализирующую содержание сознания

(ощущения, представления, чувствования и т.п.), и функциональную,

изучающую психические отправления. Особенное развитие получили эти взгляды в так называемой Вюрцбург-ской школе, в исследованиях Мессера,

Уат-та, Аха и других.

Заметим, однако, в заключение этого очерка, что понятие акта или функции толкуется разными представителями этого направления далеко не одинаково. Некоторые полагают, что функции сами по себе непосредственно не сознаются нами, сознаются же только содержания или явления, другие утверждают сознательность самих актов. Иные считают сознательными лишь

387

эмоциональные акты, а умственные — предположениями научной гипотезы,

другие признают и те и другие сознательными. Липпс оттеняет активный их характер в противоположность пассивному или рецептивному характеру явления. Штумпф - функциональный в противоположность содержанию явлений. Бине видит в этих актах вообще моторные приспособления и называет их les attitudes, позами, готов-ностями (к движению). Умственная готовность

(attitude), говорит он, кажется вполне подобной физической готовности, это — подготовка к акту, эскиз действия, оставшийся внутри нас и сознаваемый через те субъективные ощущения, которые его сопровождают. Предположим, что мы готовы к нападению, нападение не состоит только в действительных движениях и ударах, в его состав входят также известные нервные действия,

определяющие ряд актов нападения и производящие их; устраним теперь внешние мускульные эффекты, останется готовность, останутся все нервные и психические предрасположения к нападению, в действительности не осуществивемуся; такой готовый, наступающий жест и есть готовность

(attitude). Она есть двигательный факт, следовательно, центробежный. Можно сказать с некоторым преувеличением, что вся психическая жизнь зависит от этой остановки реальных движений, действительные действия тогда за-

мещаются действиями в возможности, готовностями.

Не входя здесь в критику всех этих учений, заметим только, что понятие психического акта вообще должно быть так определено, чтобы оно не повело нас назад, к старому и бесплодному учению о психических способностях, и

вообще не заключало в себе ничего метафизического. Весьма возможно,

однако, что в таком случае это понятие отождествится просто с понятием психического процесса, то есть закономерности в ряде психических содержаний.

389

21.История Древней Греции / Под ред. В.И.Авдиева, А.Г.Бокщанина,

Н.Н.Пикуса.- М., 1972.

22.История зарубежной психологии: 30-е-60-е годы XX века. Тексты / Под ред.

П.Я.Гальперина, А.Н.Ждан. – М., 1986.

23.История психологии. Период открытого кризиса (начало 10-х - середина 30-х

годов XX в.): Тексты. М., 1992.

24.Кантемир А.Д. Письма о природе человека // Сочинения, письма и избранные переводы князя Антиоха Дмитриевича Кантемира. Т. 2. СПб., 1868.

25.Кёлер В. Физические гештальты в покое и в стационарном состоянии. Эрланген, 1920;

26.Кёлер В. Проблема гештальта и начала гештальттеория. Годовой отчет по общей физиологии, Берлин, 1924.

27.Коротина О.А. История психологии: хрестоматия. – Владивосток:

Изд-во ВГУЭС, 2015. – 87с.

28.Кондильяк К. Трактат об ощущениях: В 2 ч. М., 1982.

29.Лебедев И.Б., Печенкова Е.А., Полозова Т.Ю. Курс лекций по истории психологии/ Т8 Издательские технологии, М., 2017 г.

30.Ламетри Ж. Трактат о душе: Естественная история души // Ж.О. Ламетри.

Соч. М.,1983.

31.Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разумении... // Г.В. Лейбниц. Соч.:

В4 т. Т.2. М., 1983.

32.Лейбниц Г.В. Монадология // Г.В. Лейбниц. Соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1982.

33.Локк Дж. Опыт о человеческом разумении // Дж. Локк. Соч.: В 3 т. Т.1. М.,

1985.

34.Лукреций. О природе вещей. М.; Л., 1947.

35.Малашкина М. «Популярная история психологии». – М., 2002.

36.Марцинковская Г.Д., Ярошевский М.Г.100 выдающихся психологов мира–

М., 1996.

37.Морозов А.В. История психологии: Учеб. пособие для вузов. – М.:, 2005.

38.Несмелов В.И. Наука о человеке. Т. 1, 2. Казань, 1994.