Сванидзе А.А. (ред.) - Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 1. - 1999

Понятно, что феномен города был и остается предметом живого ин­ тереса, бурных дискуссий, разнообразных оценок. Подход к нему выра­ батывается обычно в сопоставлении с деревней. При этом в самой раз­ новременной и социально различной среде, включая раннехристианских проповедников, авторов прошлого века и современных отечественных литераторов, оценки города и связанных с ним явлений обычно соответ­ ствуют известному идеологическому размежеванию и допускают край­ ности. Например, сторонники одной точки зрения “поднимают” город как средоточие и двигатель прогресса - в противовес “идиотизму дере­ венской жизни”. Сторонники другой точки зрения негодуют по поводу города как источника разрушительных, развращающих тенденций и влияний - в противовес естественной чистоте и благородной простоте деревенского бытия.

Подобные крайности в оценках, пусть в преображенной форме, можно обнаружить и у историков, не свободных от эмоций и предрассуд­ ков своего времени и своей среды. Но и в области строго научного ана­ лиза и выработки общих научных представлений о городской истории еще немало обширных “белых пятен”, нерешенных задач, в том числе у отечественной медиевистики.

При изучении истории города как трансисторического феномена можно и необходимо вычленить по меньшей мере три уровня и аспекта рассмотрения. Первый - это обобщающая характеристика города как явления совокупной человеческой истории, то есть как бы взгляд в це­ лом. Второй - это “горизонтальная” характеристика города на каждом отдельном этапе его собственной и всеобщей истории, в системе связей и условий каждого общества. Третий - сквозной, вертикальный анализ эволюции города на протяжении всей истории, включая переходы меж­ ду эпохами.

Из этих трех аспектов или уровней рассмотрения отечественная ис­ ториография располагает лишь относительно разработанным “горизон­ тальным” уровнем. Относительно - прежде всего потому, что феномен города специально изучался и изучается нашими историками-”западни- ками” почти исключительно по античной и средневековой эпохам. По­ разительный факт: эта столь заметная в мировой историографии проб­ лема мало увлекает новых историков, новейшие же историки и полито­ логи целиком отдали ее социологам, искусствоведам и представителям прикладных дисциплин. И это не случайно.

Дело в том, что традиции урбановедения в нашей стране и на Запа­ де не совпадают, в том числе в отношении средневекового города. Вооб­ ще Средние века - время, когда сложилась, наряду со многими другими несущими системами, и городская система Европы. Как известно, рома­ низованные европейские территории знали города с античности. Это были социально другие города, но традиции городского образа жизни впитались средневековым обществом на этих территориях вместе с воз­ духом античной культуры, с античным наследием вообще. Вся осталь­ ная огромная Европа, с ее варварским (поздним родоплеменным) стро­ ем знала только разного рода урбанистические элементы, зачатки, заро­ дыши, либо, позднее, просгейшие формы городов. Как общеевропей­

10

мунальные движения, до отмены крепостного права знали лишь ограни­ ченное самоуправление. В городах в Средние века были только купече­ ские объединения, но не сложились цехи и прочие самодеятельные авто­ номные малые группы, которые на Западе составили заметную черту средневековой цивилизации и впоследствии вошли в основы граждан­ ского общества. Званием “посадские люди” не гордились, тогда как бюргеры были полны достоинства. Короче, в России были во многом иные, нежели в Западной Европе, формы социальной жизни городов, а сами города и мещане занимали иное место в обществе.

Основные идеи общественного переустройства так или иначе связы­ вались в России либо с крестьянской общиной и с аграрными классами вообще, либо с государством. Соответственно формировалась и медие­ вистика, главные школы и самые крупные авторитеты которой до пос­ ледних десятилетий сосредотачивались в области аграрной истории и от­ части - государственной.

С изменением общественной обстановки в стране, вполне ощути­ мым на рубеже прошлого и нынешнего столетий, стало изменяться и от­ ношение к проблеме урбанизации и, в том числе, истории средневеково­ го города. В начале XX века выходят великолепные книги о средневеко­ вых западноевропейских городах и торговле А.К. Дживелегова и иссле­ дование о парижских цехах Н.П. Грацианского, краткий очерк городско­ го строя средних веков Д.М. Петрушевского, новаторские этюды П. Оттокара, до сих пор не утратившие своего значения. При отсутствии соб­ ственной школы урбановедения в ближайшие четверть века публикуют­ ся переводные труды ведущих западных историков, главным образом социально-экономического направления, одного из ведущих тогда (Эш­ ли, Кеннингем, Роджерс, Зомбарт и др.), а также М. Вебера, позднее - А. Пиренна, которые обычно базировались на материале города или были прямо ему посвящены (см. также Г. Белов и др.). Эта традиция, к сожалению, прервалась с конца 30-х годов и начала восстанавливаться лишь в последние годы, когда появились переводы трудов Ж. Дюби, Ле Гоффа, Ф. Броделя и др. Но главное - в отечественной медиевисти­ ке постепенно стала создаваться собственная традиция урбановедения. За исключением нескольких конкретных исследований и публикаций, этот процесс пришелся на послевоенные годы, когда выросла целая пле­ яда ученых, занимавшихся различными проблемами средневековой го­ родской истории и все более расширялся круг охваченных этим исследо­ ванием стран. Благодаря неустанным трудам урбановедов создавались монографии, статьи, университетские спецкурсы и учебные пособия, разделы в “историях” отдельных стран, посвященные городам, город­ ской жизни и горожанам в Италии, Франции, Испании, Германии, Анг­ лии, Нидерландах, Швеции и Дании, Ирландии, не говоря уже о Визан­ тии (история которой выходит за рамки этой работы). В течение 1968-1991 гг. в Саратове вышло 10 выпусков сборника “Средневековый город” (под ред. С.М. Стама). Статьи по городской истории регулярно публиковались в ежегоднике “Средние века” и специальных тематиче­ ских сборниках. Отечественные историки провели ряд специальных фо­ румов, обсуждая природу и разные стороны средневекового города и

12

бюргерства, а также участвовали в международных конференциях, где эта тематика затрагивалась специально или попутно.

Тем не менее, если судить по “шкале престижей” научных проблем, которая выстроена в обзорах отечественных историографов, урбановедению отводилось место лишь на периферии российской медиевистики, в разделах “а также...”: здесь еще сказывалось отношение к городской тематике как направлению не первого ряда при изучении средневековой эпохи. В новейших же обзорах современного медиевистского урбановедения в Европе и Северной Америке (А.Л. Ястребицкая) труды россий­ ских специалистов по западному средневековому городу вообще не фи­ гурируют: они как бы исключены из общего течения мировой историче­ ской мысли - теперь уже, насколько можно судить, по причине господ­ ствовавшего в советской науке марксизма.

Судя по всему, мы уже прошли стадию, когда хорошим тоном счита­ лось полное отрицание каких бы то ни было достижений, удач, находок отечественной историографии всего советского периода, вместе с марк­ систским методом вообще. В той тенденции, несомненно, сказалась тяж­ кая усталость творческих людей от жесткого методологического нажи­ ма и тематического однообразия. Но столь же закономерно проявились при этом все те же, десятилетиями тоталитарного режима воспитанные свойства мышления и поведения: недостаток научной толерантности и попросту нетерпимость, привычка использовать идеологические и “си­ ловые” методы в соревновании научных репутаций. Явления “обратно­ го” знака, равно как роль марксизма для исторической науки, прежде всего отечественной, проанализированы известным ученым-медиеви- стом Е.В. Гутновой в опубликованной посмертно статье (1996) о совет­ ской историографии в условиях тоталитарного диктата. Автор справед­ ливо подчеркивает, во-первых, необходимость исторического подхода к самому марксизму, который в советском государстве был сильно вульга­ ризирован и клиширован. Между тем, собственно марксизм как метод исторического исследования, возникший в первой четверти прошлого века, благодаря его материалистическому и диалектическому взгляду на историю, еще и в первой половине нашего столетия находился на перед­ них рубежах исторической науки, увлек многих крупных ученых, в том числе на Западе, возможностью широких обобщений и поиском законо­ мерностей процесса истории, проблемами макроструктур, социальной и хозяйственной организации общества, классовой борьбы (особенно кре­ стьянства), что сказалось и еще продолжает сказываться на развитии ря­ да зарубежных исторических школ. И сегодня этот метод учитывается как одно из важнейших направлений исторической мысли. Во-вторых, даже при советском идеологическом диктате творческая, исследова­ тельская мысль оставалась неугасимой, она прорывалась разными путя­ ми сквозь заслоны и прорастала серьезными трудами. Немалое число таких трудов, ставших доступными зарубежным коллегам, например, в миде докладов на международных форумах, вызывали интерес и призна­ ние в мировой науке.

Эти обстоятельства в полной мере касаются и урбановедения как иетви отечественной медиевистики. Преобладающими среди сложив­

13

шихся здесь направлений стали социальные, социально-экономические и социально-политические исследования: о ремесленном производстве, его организации и социальной эволюции, предпринимательстве, соци­ альных конфликтах в городе, муниципальном строе. Преобладание в те­ чение длительного времени именно таких проблем в отечественной ур­ банистике отражено в обобщающей книге патриарха этого направления В.В. Стоклицкой-Терешкович (1960) и в известной мере соответствова­ ло интересам и западной медиевистики.

Наряду с ними с 60-х годов активизировались исследования о разви­ тии раннебуржуазных отношений (В.И. Рутенбург, А.Д. Ролова, А.Н. Чистозвонов, М.М. Яброва, C.JL Плешкова и др.); о роли бюргер­ ства в работе сословных учреждений (Е.В. Гутнова, Н.А. Хачатурян, Л.П. Репина и др.); о возникновении и ранней истории городов (Я.А. Ле­ вицкий, С.М. Стам, М.Л. Абрамсон, М.Е. Карпачева-Беляева, Т.М. Негуляева и др.). Одной из “золушек” отечественной медиевистики долго была тема торговли и купечества, “задвинутая”, согласно одному из со­ ветских клише, далеко за тему производства. В последние десятилетия появились основательные разработки этого круга вопросов (Г.М. Туши­ на, А.А. Сванидзе, С.П. Карпов и плеяда исследователей торговых сно­ шений в Средиземноморском регионе).

Несомненно, что господство советского марксизма как единственно допустимого метода исторического исследования ограничивало, а в оп­ ределенные периоды вовсе исключало применение в отечественной ис­ ториографии, в том числе медиевистике, известных новых методов и взглядов. Навязчивые стереотипы и догматизированные формулы огра­ ничивали подходы и даже набор сюжетов также в урбановедении. Сплошь и рядом одна и та же тема разрабатывалась на материале раз­ ных стран практически по одному плану, а итогом становилось еще од­ но подтверждение того или иного общего правила: например, что в сре­ де ремесленников господствовал корпоративно-цеховой режим, но от­ нюдь не было имущественного равенства, или, что так называемый со­ юз королевской власти и городов не имел паритетного характера.

Предпринимались лишь единичные, частичные экскурсы в этниче­ скую историю городов, в городскую демографию, историю семьи, раз­ ных половых и возрастных групп населения; не изучались слои города, стоявшие за пределами профессиональных ремесел и торговли: все эти домовладельцы “неизвестных занятий”, врачи и аптекари, моряки и грузчики, воры, нищие и проститутки - люмпенские слои города, равно как служащие муниципалитетов и чиновники короля, не говоря уже о придворных кругах с их персоналом, имениях феодалов, городских мо­ настырях, церквах и вообще духовенстве в городе. Экономическая и со­ циальная история средневековых городов оказывалась значительно усе­ ченной. Если обратиться к политической и правовой истории, то прихо­ дится отметить и здесь существенные лакуны. Недостаточно изучался механизм власти в городах, в частности, как она удерживалась и функ­ ционировала, равно как повседневная практика судебных и муниципаль­ ных учреждений. Последнее особенно досадно, ведь город сыграл замет­ ную роль в характерном для Средневековья активном правотворчестве,

14

в создании правовых нормативов, судов присяжных, коллегиальных форм управления и т.д.

Особенно отчетливо проявлялось невнимание к человеку, принци­ пам его мышления и поведения, его повседневной жизни. Долго не полу­ чали должного развития исследования специфической городской куль­ туры; действительно, не трудно заметить, что за пределами возрожден­ ческих тем культура средневекового города, особенно в ее широком по­ нимании (т.е., включая менталитет, быт и повседневную жизнь вообще) и, особенно, неэлитных слоев, изучались совершенно недостаточно. Это касается даже городских школ, не говоря уже о трактирах, банках, гос­ питалях, или о жизни на улицах и площадях.

Конечно, в науке всегда есть и будут открываться новые подходы и неизученные, или “не так” изученные темы, в этой бесконечности как методов, так и объекта познания - одна из ее привлекательных сторон. Кроме того, наша историография является частью мировой науки. Обычно каждая национальная историография, при всей регулярности международного интеллектуального обмена, имеет свой круг интересов и прежде всего изучает отечественную историю. Вряд ли стоит и росси­ янам ставить своей задачей дублировать мировые исследования, делать по каждой проблеме и в соответствии с каждой новой историографиче­ ской модой свое “домашнее задание” Другое дело, что и собственную позицию, например, интерес к социальным сюжетам, который всегда был сильным местом российской медиевистики, нам не всегда удавалось выдержать на современном уровне, в том числе в урбановедении.

Так или иначе, но несмотря на “прорывы” 60-х годов - а, возможно, именно благодаря им - непоспевание отечественного урбановедения за динамикой непрерывно меняющегося мирового научного фона стало ощущаться все более болезненно.

Но особенно сказывалась и еще сказывается стандартность, клишированность в постановке и решении общих проблем, начиная с узких, ус­ тарелых определений “социального”, “комплексного” и т.д.

Как известно, в мировой урбанистике имеется множество расхожде­ ний, и они упираются уже в понимание того, что такое средневековый (западноевропейский) город. В Средние века было как бы два определе­ ния города. Официально городом считалось поселение, получившее от властей статус города, закрепленный особыми грамотами. В обществен­ ном мнении, кроме того, фиксировались и свойства такого поселения: стена и укрепления, много улиц и жителей, величественная ратуша, со­ бор, много церквей и других больших зданий, порт, рынки и админист­ ративные учреждения, скопление всевозможных властей, зрелища, пе­ страя уличная толпа. Так выглядит город во многих традиционных за­ падных описаниях: житиях святых, записках путешественников.

В новое время, включая XIX столетие, не упуская все эти черты, ос­ новное внимание уделялось праву и институтам средневекового города, т.е. тем его специфическим свойствам, которые в феодальных условиях ()ыли необходимы каждой социальной клеточке и отдельной персоне, (>формляли их интегрированность в это строго стратифицированное об­ щество, закрепляли в нем их особое, точно отмеченное место.

15

Отдавая в самой общей форме должное городу как явлению с чрез­ вычайно богатым содержанием и широкими функциями, как динамиче­ скому началу западного Средневековья, советская медиевистика долгое время основное внимание уделяла его функции “разрыва натурально­ сти”, развития товарно-денежных отношений и взращивания социаль­ ных элементов нового, буржуазного строя, а также его техники, техно­ логии производства. И в нашей историографии гранитно закрепилось лишь узкое определение средневекового города как центра ремесла и торговли, акцентируя, таким образом, его место в области экономики, разделения труда.

В принципе такое определение, если относить его к хозяйственной области, в целом справедливо. Легко, однако, заметить, что в этом смыс­ ле оно справедливо также в отношении античного города или нового и уже поэтому не выявляет его средневековую специфику. И при всех ус­ ловиях оно обедняет характеристику феномена города, с его мощным многообразием функций и черт, искажает представления о нем, как о сущностной структуре феодально-средневекового общества.

Нельзя не обратить внимание, что такая трактовка, как будто исхо­ дящая из исконного марксизма, на самом деле также искажает и сам марксизм. Это происходит из-за заострения свойственных марксизму черт: недооценки политико-правовых, духовных, личностных факторов и, в то же время, абсолютизации экономического детерминизма. Более того, и в области экономических детерминантов выделен лишь один: ма­ териальное производство и, в меньшей мере, обращение товаров. А та­ кие важнейшие экономические факторы, как среда, народонаселение, оставлены в пренебрежении - не говоря уже о политических и других, тогда так называемых “надстроечных”, моментах.

Возвращаясь к определению средневекового города, интересно про­ следить, какой отпечаток это клише наложило на решение отечествен­ ными урбановедами вопроса о социальной природе и месте города в рам­ ках средневековой эпохи. Долгое время советские медиевисты, можно сказать, отказывали ему в феодальности: как центр товарно-денежных отношений он противопоставлялся феодальной деревне, поскольку фео­ дальное понималось исключительно как натурально-хозяйственное, причем в буквальном, узком значении слова. Город связывался с гряду­ щим капитализмом, оценивался как двигатель феодальной формации, но действующий извне ее. (Сегодня, через призму лет, видно, как здесь сказалась общая ситуация в послереволюционной историографии, когда только классовый подход й “польза для пролетариата” считались мери­ лами истинности научного труда ученого.)

Уже в 60-е годы такая позиция стала смущать, и некоторые медие­ висты начали выходить из положения за счет тезиса о “двоесущности”, амбивалентности средневекового города, который “и феодален, и не­ феодален” одновременно. Нефеодально в городе его хозяйственное уст­ ройство и социальное содержание, прежде всего форма собственности, феодально же все остальное: типы общностей, политическая организа­ ция, место в социальной иерархии, наконец, менталитет. Это “осталь­ ное” интегрирует город в господствующую общественную систему. Оче­

16

видно, что здесь имеет место еще одно знакомое клише: узкая трактов­ ка сущности, социальной природы феодализма как общественной ос­ новы Средневековья. Он мыслится как одномерный, моноукладный, к тому же снова сводится к хозяйственной жизни и состоянию собствен­ ности.

В течение последнего тридцатилетия ситуация вообще стала изме­ няться. Как и многие ведущие ученые Запада, относящие города к внут­ рисистемным структурам средневековой эпохи, большинство отечест­ венных медиевистов утвердилось во мнении, что в принципе город того времени был феодальным. Тогда же, с конца 60-х годов, в нашей медие­ вистике наметились некоторые новые исследовательские аспекты. Это, прежде всего, изучение города в связке “город - деревня” (Я.А. Левиц­ кий, Л.А. Котельникова, А.А. Сванидзе, В.Е. Майер). Позднее, в 80-е го­ ды дошла очередь и до нового осмысления характера городской собст­ венности (Н.А. Хачатурян). Конечно, для всеобщих историков оказался поучительным (хотя он и недостаточно пока учтен) опыт исследовате­ лей русского средневекового города, которые видят в нем центр пере­ распределения ренты, то есть органичный элемент даже узко понимае­ мого феодального строя, а также труды по городам средневекового Во­ стока (в частности, О.Г. Большакова). В этом кардинальном вопросе еще много неясного, нужны новые и более широкие подходы и углуб­ ленное изучение всех сторон городской жизни. Только комплексный подход может стать основой создания новой модели средневекового го­ рода, время для которой давно наступило.

Неясности в отечественной историографии (как, впрочем, и в миро­ вой) касаются также определения природы средневекового бюргерства как категории населения. В советское время считалось аксиомой, что средневековое, по своей социальной сути феодальное, общество дели­ лось на два противостоящих класса: феодалы и феодально зависимые крестьяне. Остальное население - это дополнительные слои, прослойки, группы и т.п. В послевоенные годы стали определять средневековых го­ рожан как существующий наряду с “основными классами”, но столь же основной социальный слой и сословную группу (немецкие историки пря­ мо называют их “средним классом”). Как быть с этими дефинициями, да еще имея в виду недостаточную определенность социальной характери­ стики данного слоя (феодален - нефеодален?). И не пора ли вспомнить, что внутриклассовые и внутрисословные группы и классы-сословия в целом не только противостояли друг другу, но и дополняли друг друга, неся разные, но взаимозависимые социальные функции?

И, конечно же, средневековое общество было не “двучленным” Не было оно и “трехчленным” в библейском понимании ранних средневеко­ вых авторов (“молящиеся, воюющие, пашущие”, где под “пашущими” понимались лишь люди, занятые физическим, преимущественно кресть­ янским трудом). На самом деле оно не существовало и не могло сущест­ вовать без города и горожан - так же, как без короля, сеньоров, служиreлей культа и разного рода крестьян. Города и бюргерство являлись не только закономерными, не только необходимыми, но и системообразу­ ющими структурами и социальными силами мира Средневековья.

17

Убедительные аргументы в пользу такого широкого толкования по­ явились в результате новых работ по генезису средневековых городов. Как известно, в вопросах о времени и общих условиях возникновения средневекового города неопределенность или стереотипы в категориях и позициях сказывались особенно долго, а влияние сложившихся в 30-е годы клише оказалось особенно стойким: средневековый город возник лишь на базе уже сложившихся феодальных отношений, как своего ро­ да их итог - и противопоставление им. Действительно, в раннее Средне­ вековье город не сложился как система - подобно тому, как не сложи­ лись еще окончательно и другие структуры феодального строя. Но, со­ гласно убедительным аргументам археологов, в своих предшествующих, а также ранних или зачаточных формах феномен города был известен и первому этапу средневековья, причем он участвовал в общем процессе складывания нового общества, средневековой цивилизации в целом. И это было присуще не только урбанизированным еще в античные вре­ мена территориям, но и “варварским” областям Европы (Л.А. Котельни­ кова, А.А. Сванидзе).

Пересмотр важных общих параметров генезиса средневековых го­ родов был одним из первых знамений следующего (после 60-х годов) и еще более решительного поворота к новым взглядам и оценкам в отече­ ственном урбановедении и, что особенно важно, к расширению его кру­ га интересов, что стало характерным для второй половины 80-х и 90-х годов.

Повышается интерес к “запущенным” проблемам средневековой торговли, городского патрициата, организации власти, бюргерскому зе­ млевладению и др. Появляются сборники новых по подходам статей о системах малых групп (общностей), об этнических особенностях город­ ского населения, о месте и роли феодалов в городе и их связях с горожа­ нами и городской жизнью. Урбановеды усилили внимание к городскому праву (особенно в рамках ежегодного семинара по средневековому пра­ ву во главе с О.И. Варьяш и в саратовской школе), к городской семье, формированию интеллигенции. Предпринимаются попытки исследова­ ния городского быта (“круглый стол” в Центре, 1996). Организуются - при непременном участии медиевистов - конференции по трансистори­ ческим урбанизационным процессам (Э.В. Сайко). Одновременно неиз­ меримо расширяются непосредственные контакты с зарубежными уче­ ными и школами, в том числе в области смежных и вспомогательных ис­ торических дисциплин, что открыло более широкие возможности для изучения мирового опыта современного урбановедения.

Урбанистов по-прежнему привлекает социальная история, но аспек­ ты ее рассмотрения, само понятие социального изменились. В центре интереса встали микроструктуры, непосредственно связанные с челове­ ком, круг и формы общения, конкретные судьбы людей и малых групп. Особое внимание привлекается к повседневной жизни: особенностям трудовой деятельности, поведения и представлений, “культурной исто­ рии социального” - преломлению социального и политического через культуру, поведение, связи, мышление (П.Ю. Уваров, И.А. Краснова, Д.Э. Харитонович и др.). Отечественное урбановедение, - возможно,

18

еще не вполне ощутимо для читателя - проявляет все большее внимание к внутреннему миру человека как необходимому условию познания сре­ дневекового общества вообще и городского сообщества в частности.

Очевидно, что исследовательское поле урбановедения заметно рас­ ширилось. Вместе с тем, “смены вех” в урбановедении, как и во всей на­ шей медиевистике, сопровождались, естественно, известными крайно­ стями, в частности, упадком интереса к экономической истории, к соста­ ву, механизму действия и взаимодействия макроструктур, что стало при­ водить к размыванию общих представлений и понятий. Эта опасность была учтена при организации Центром истории западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени международной конференции “Феномен средневекового урбанизма” (Москва, 1993). Ведущей на ней стала идея об особенностях средневекового города как системной соста­ вляющей своей эпохи. Вызванный конференцией широкий интерес спе­ циалистов, как и ее результаты, стали импульсом, побудившим Центр начать работу над проектом “Город в средневековой цивилизации За­ падной Европы” (первый вариант проспекта был составлен уже в 1994 г.) - на основе цивилизационного подхода.

ИСТОКИ И ПРОЦЕСС СКЛАДЫВАНИЯ СРЕДНЕВЕКОВЫХ ГОРОДОВ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

С начала прошлого и до середины нынешнего столетия возникло более десятка теорий происхождения средневекового города: романи­ стическая (Тьерри, Гизо, Савиньи и др.), вотчинная (Нич, Эйхгорн), гильдейская (Вильде, Гирке), иммунитетная (Арнольд), марковая (Мау­ рер), рыночная (Зом, Шредер, Кейтген), из сельского прихода (Белов), купеческая (Пиренн, Ретшель), гарнизонная (Мэтланд), из объединения предприимчивых людей (Ретиг), ремесленная (Левицкий), а также их разновидности. Все они (включая постоянный спор о континуитете или дисконтинуитете средневекового города по отношению к античному предшественнику) имеют, так сказать, биографический характер: речь идет прежде всего о типе первичного ядра или первичных элементов го­ рода. На самом деле, если исходить из того, что город - сущностная часть общественной системы своего времени, его генезис может быть понят лишь в рамках сложения, формирования и развития этой системы

как продукт всеобщего разделения функций и статусов, охватывающе­ го все сферы жизни.

Конечно, на протяжении Средневековья роль наследия, исходного образца развития во всех странах Европы оставалась значительной. На­ помним, что Средневековью предшествовали в Европе две разные об­ щественные стадии, разные культуры. Южные регионы, входившие в средиземноморскую историко-культурную общность, уже прошли пернмй этап цивилизации в период античности, достигнув поистине блиста­ ющих вершин. Остальная Европа - многие германские народы, славяне, балты, угро-финны и др. - не имели этого прошлого, хотя уже отошли от первобытной архаики. Захватив Римскую империю, варвары не толь­

19