Колридж

Оборотись туда,

Где слышен чей-то звонкий смех:

"Не мой, миледи, это грех,

Конь захотел сюда".

И вот за ним, во весь опор --

Смотрите! Что за ясный взор!

Какое гордое чело!

Тебе бы только серп луны,

Чтоб стать Дианой старины,

Дочурка славного Дю Кло.

Темнее сна, лорд Джульен ждал,

Быстрее сна, к нему скакал

Конь Элис в блеске дня!

Пропела меткая стрела,

Не вскрикнув, Элис замерла

И покатилась из седла,

В крови, к ногам коня.

1802 (?)

ЮЛИЯ⁴

Medio de fonte leporum

surgit amari aliquid 1.⁵

Как розан вешний, Юлия цвела —

Прекрасна, добродетельна, мила.

Поэты прелестям ее дивились,

Поклонники, как божеству, молились;

Но лишь один из них ответный пыл

В разборчивой девице заронил —

Блестящий Флорио, повеса юный,

Взлелеянный Венерой и Фортуной.

Еще уста красавицы хитрят,

Но жест и взгляд о страсти говорят;

Тут Флорио, предчувствуя победу,

Заводит о супружестве беседу

И радости, что дарит Гименей,

Живописует вдохновенно ей;

Минута та последних колебаний,

Что лишь согласье делают желанней!

Вот на колени с пылкостью двойной

Пред ней он падает... Но боже мой!..

О феи, покровительницы мосек!

В какую сторону глядел ваш носик?

Зачем вы не успели как-нибудь

В последний миг щеночка оттолкнуть?

Как допустили вы, чтоб тушей всею

Влюбленный мопсу сверзился нa шею?

О, злобный рок! Подъемля к небу взор,

В котором только грусть, а не укор,

Несчастный взвыл в тоске неутолимой —

И пал у ног хозяйки недвижимый.

Дух отлетел — остался только прах...

Гнев и печаль у Юлии в глазах;

Нa Флорио они должны пролиться,

Мгновение — и буря разразится!

Но бури он бежал — поклявшись впредь

Щенят в соперниках не потерпеть!

Он вскоре занялся другим предметом,—

И ничего не потерял на этом.

Бедняжка Юлия! Что делать ей?

Увы! О злополучнейший из дней! —

Утрачены в единый час прескверный

И преданный жених, и мопсик верный!

1789

ПАДЕНИЕ БАСТИЛИИ

Ты слышала ли крик Французской всей земли?

Зачем же медлишь ты? Не жди и не надейся!

Прочь, Тирания, прочь! У варваров, вдали,

Оплачь былую мощь, оплачь свои злодейства!

Во все века, сквозь стоны бытия

Угадывались ты и ненависть твоя;

Но Вольность, услыхав напутствие Презренья,

Сломала цепь твою и раздробила звенья,

Как лава, что в земле родил глубинный взрыв,

Прорвала путь себе, руины сотворив!

Дыхание людей на вздохи изошло,

Надежды луч устал светить потемкам этим,

Лишь изредка, во сне, забыв дневное зло,

Унылых возвращал к друзьям и милым детям;

Но вот они, разбуженные вдруг,

Смотрели с ужасом удвоенным вокруг

И ускользали прочь, покорствуя Страданью,

Смерть призывавшему отчаявшейся дланью;

Иные же, сгорев, утратив разум свой,

В прилив Безумия бросались с головой.

Но полно вам, скорбя, кровоточить, сердца!

Не надо больше слез — ведь вижу каждый день я,

Что Воля дождалась счастливого конца,

Что Добродетель длит победное движенье,

Что, не страшась, крестьянин-патриот

Глядит восторженно, как колос в рост идет;

Его душа навек ушла от плена злого,

И смело зазвучит раскованное слово,

И душу в жизнь вдохнет Свобода — мудрый друг:

Свободна будет кровь, свободен сердца стук.

Одна ли Франция отвергнет старый трон?

Свобода, выбор твой — Лютеция одна ли?

Вот Бельгии сыны вокруг твоих знамен —

Но и врагов твоих знамена запылали...

Ты свет несешь, идя из края в край,

Иди и головы пред бурей не склоняй,

Чтобы у разных стран, по всем меридианам,

Была одна душа, враждебная тиранам!

И все же первым пусть среди других племен,

Свободнейшим из всех пребудет Альбион!

1789

МОНОДИЯ НА СМЕРТЬ ЧАТТЕРТОНА

Не странно ли, что смерть душе страшна?

Ведь с легким сердцем предаются сну

За ночью ночь, до гробовой межи,

Младенцы, дети, юноши, мужи.

Но дважды странно, если жизнь дана

Как краткий вдох в пути на крутизну.

Прочь, злобный призрак! Царь чудовищ, сгинь!

Лавину тьмы и ужасов низринь

На преступленья в мантиях державных!

Я — над могилой юноши, по ком

Звонит набат в отчаянье глухом.

Щедра Природа — жаден хищный Рок.

И колокол гудит с таким надрывом,

Как плачет мать о сыне, сбившись с ног:

Вернись домой веселым и счастливым!

Поэт! Заслон неосвященных плит

Тебя от злобы и нужды хранит.

Не подождав естественной черты,

Ты здесь нашел покой, под этим дерном.

Ты! Разве прах быть может назван «ты»?

Пред Господом, в сиянье животворном,

Перед престолом высшей доброты

Ты славишь мощь любви в греховном мире

(Не сомневайся, дух!) на царственной псалтири.

Но плачу, не избегнув размышлений

Над тем, какою смертью умер гений.

И часто в черный час воображенья

Над ядом застываю в отвращенье,

И тошно мне — я трепещу над телом,

Распухшим, посинелым,

Хоть гнев рыданьям воли не дает

И разве что слезой на кромке глаз блеснет.

Не здесь ли люди в песнях знали толк?

Не здесь ли были исстари поэты

Вниманием согреты?

Но все же голос Спенсера умолк,

И утомленное борьбою тело

От одиночества окоченело.

И Отвэя удел

Тихий хор стихий отпел,

Когда под грохот бури беспощадной

Сразил поэта голод кровожадный.

Наперсник Мысли, баловень Фортуны,

Покинул Эйвон сладкопевец юный.

С душою легкой он летит вперед

И звучный стих стремит в полет

О том, как Элла смел в бою с врагами.

Бурлит, клокочет и поет

Шальных стихов водоворот,

П в пляске с бесноватыми стихами

Вскипает в жилах кровь, горячая, как пламя.

Но вот еще сильней пылают щеки,

И на лице такое торжество,

Перед которым слепнет естество,

И мощью дышит вымысел высокий.

Вот выросли крыла — и он стремглав

Взмьгаает ввысь для песенных забав.

Отрада сирым, страждущим бальзам,

Он слышит плач вдовы и стон калеки;

Он вымысел стремит к таким мирам,

Что вытравляет горе в человеке.

Какую мощь для слабых он припас,

Какую ширь — для узнических глаз!

Отчизне верен, он берет клинок —

И укрощен тиран, и распростерт у ног.

Стихий свободных вдохновенный сын!

Цветок, явивший миру слишком рано

Свой аромат неповторимо пряный!

Кто в мире злобы выживет один?

Как серафимы в небе ни старались,

Мороз побил листы, и черви внутрь пробрались.

Куда девался этот ясный взгляд

И жар, которым дух твой был объят?

Мечтатель дерзкий, юноша мятежный!

Я вижу снова твой тревожный шаг,

И бледен лоб, как будто первый знак

Явила смерть в заботе неизбежной.

Но в час, когда старушечьей рукой

Нужда тебе давала

Навеки усыпляющий настой,

Когда ты яд уже хотел хлебнуть,

Любовь, как ангел, встала за спиной

(Она была усталой и больной)

И внутрь души велела заглянуть,

Чтоб отогреть замерзнувшую грудь.

Твой дом родной она тебе явила —

Твой дом родной, где на закате дня

Тебя с улыбкой слушала родня.

Смотри: сестра твоя страдает,

И безутешно мать рыдает.

Вглядись, как мается она,

Отчаяньем ослеплена!

Прочь руку от постыдной чаши с ядом!

И руку ты отвел под этим взглядом.

Но Горе и Отчаянье стеной

На жизнь твою опять пошли войной —

Напомнили сознанью каждый штрих

Любой беды, любого униженья,

Всех оскорблений, всех невзгод твоих,

Ухмылку злобы и оскал презренья.

И чтоб от боли сердце уберечь,

Ты холоду велел по жилам течь.

О дух благословенный!

Где б ни был ты — пред божеством

Поёшь хвалу делам небесным

В согласье с братством бестелесным

Или в неистовстве сверх меры

Летишь сквозь ангельские сферы —

Дай мне с таким же торжеством,

Как ты, владеть высоким даром,

Дай противостоять ударам,

Пред бурею судьбы не оробеть

И ясный, трезвый взор не утерять и впредь!

Приманчив лес на крутизне приречной,

Чья тень сладка Мечте простосердечной, —

Здесь любо ей в тени венки сплетать

И пристальным зрачком закаты наблюдать.

Здесь, в темноте безлюдной, бездорожной,

Любил скитаться юноша тревожный,

Таинственный, как тусклый сноп лучей,

Рябым пятном упавших на ручей.

И в час урочный — в час, когда стихии

Порабощают помыслы людские,

Под шорохи пещер, и грай, и вой,

Под клекот чаек над речной волной

Метался здесь скиталец одинокий,

Шепча в пути рождаемые строки,

И вдруг на гребне островерхих скал

Он застывал и взгляд в пучину увлекал.

О Чаттертон! Над бедным прахом плачет

Тот, для кого твой гений столько значит.

Прощай, страдалец! Траурный венок

Кладу на холм заброшенной могилы.

Но хватит посвященных смерти строк,

Не то для жизни недостанет силы.

С крыла Безумья на меня упав,

Прожжет Надежду горя черный сплав.

И как бы Рок по злобе не убил

Оставшийся во мне природный пыл.

Поэтому, печаль, меня покинь!

Воспоминанья от себя гоню —

Довольно мучить роковому дню

Мой ум. Стремлюсь туда, где моря синь

Граничит с яркой зеленью долины,

Где тихой добродетели приют,

Где в лунном свете пляшут и поют,

Отдавшись чарам ночи соловьиной!

О Чаттертон! О, если б ты был жив!

Я знаю — дав отпор печали тяжкой,

Ты вместе с нами бы меж мирных нив

На воле правил звонкою упряжкой.

И мы к тебе б сходились ввечеру,

Чтоб слушать величавую игру,

Чтоб славить песни музы молодой,

В сужденьях равной старице седой.

Мечты! Вы осушаете на миг

Печали и отчанья родник.

Но есть мечта, к которой дух стремится,-

К потоку Сасквеханны удалиться

И на холме, чей неспокойный бор

Ведет с речною гладью долгий спор,

Смиренный кенотаф тебе поставить,

Чтобы певца погибшего восславить,

И под раскаты ветров погребальных

Взвалить на ум громаду дум печальных.

1790—1834

ЭОЛОВА АРФА

Задумчивая Сара! Мне к руке

Щекой прижалась ты — и как приятно

Сидеть у нашей хижины, заросшей

Жасмином белым и тенистым миртом

(То символы Невинности с Любовью!),

Следить за облаками, на глазах

Тускнеющими, за звездой вечерней,

Как Мудрость, безмятежною и яркой,

Сияющей напротив! Как прекрасен

На грядках аромат! И как все тихо!

Далекий ропот моря о молчанье

Нам говорит.

А та простая лютня,

В окне прикреплена! Нет, ты послушай!

Под ласкою небрежной ветерка

Она, как дева робкая, упреки

Возлюбленному шлет, ему внушая

Быть повольнее! А теперь по струнам

Смелее он проводит, ноты плавно

Вздымаются по сладостным волнам —

Такие нежно-колдовские звуки

В час сумеречный эльфы издают,

Несомы ветерком из Царства Фей,

Где вкруг цветов медвяных нежно реют

Мелодии, подобны птицам райским,

Без отдыха, на крыльях неуемных!

Вне нас и в нас едино бытие —

Душа всему, что движется навстречу,

Свет в звуке, и подобье звука в свете,

И в каждой мысли ритм, и всюду радость.

По мне бы, право, было невозможно

Не возлюбить всего в обширном мире,

Где ветерок поет, а тихий воздух

Есть Музыка, уснувшая на струнах.

Так, дорогая! На пологом скате

Того холма я лягу в яркий полдень

И наблюдаю, щурясь, как танцуют

Алмазные лучи на водной глади,

Спокойно размышляю о покое,

И много мыслей зыбких и незваных,

И много праздных, призрачных фантазий

Проносится в мозгу недвижном, праздном,

Разнообразны, словно ветерки,

Играющие на покорной арфе!

А что, когда вся сущая природа —

Собрание живых и мертвых арф,

Что мыслями трепещут, если их

Коснется ветер, беспредельный, мудрый,—

И каждого Душа и Бог Всего?

Но ты мне взглядом легкий шлешь упрек,

Любимая! Тебе такие мысли

Неясно-дерзкие не по душе,

Ты требуешь смиренья перед богом,

Дщерь кроткая в семействе Иисуса!

Сказала мудро ты, благочестиво

Отвегнув домыслы незрелой мысли:

Они легко исчезнут — пузыри

В потоке Философского ключа.

Грех толковать мне о Непостижимом:

Лишь, трепеща, его хвалить я должен

С неодолимой внутреннею верой —

Того, кто милосердно исцелил

Несчастнейшего грешника и после

Мне даровал покой, и кров смиренный,

И деву, сердцем чтимую,— тебя!

24 августа 1795

ОГОНЬ, ГОЛОД И РЕЗНЯ

ВОЕННАЯ ЭКЛОГА

Место действия — заброшенная тропа в Вандее.

Ведьма Голод лежит на земле;

входят Ведьма Огонь и Ведьма Резня,

Ведьма Голод

Кто вас в эту слал страну?

Ведьма Резня

(Ведьме Огню)

Я ей на ухо шепну.

Ведьма Огонь

Нет! Нет! Нет!

Веселиться будет Ад,

Если звуки долетят.

Нет! Нет! Нет!

Шепнув, не оберешься бед.

Назвала его я раз,

Черти вняли мне тотчас,

Начался разгульный пляс»

Своды Ада смех сотряс,

И они, пока дрожали,

Смех нечистый умножали.

Нет! Нет! Нет!

Веселиться будет Ад,

Если звуки долетят.

Ведьма Голод

Еле слышно ты шепни,

По секрету намекни.

Ведьма Резня

Четверкой букв он заклеймен —

А вас кто слал?

Обе

Все он! Все он!

Ведьма Резня

Тайком он логово отпер мое,

И тысяч трижды трехсот бытие

Прервалось, чтобы кровь мне пошла

на питье.

Обе

А кто поил тебя?

Ведьма Резня

Все он!

Четверкой букв он заклеймен.

Пустил и крикнул: улю-лю!

Его я одного хвалю.

Ведьма Голод

Сестра, спасибо! Кровь течет,

Детей и женщин голод грызет.

Я на топком поле битвы ждала,

Череп и кости подобрала;

Мне колотушкой служили они,

Но ворона с волком попробуй спугни!

И я тогда пустилась прочь:

На пир их мне взирать невмочь.

Я услышала стон и визг и тотчас

К щели в лачуге приставила глаз...

И что предстало мне в тени?

Обе

Ты нам на ухо шепни.

Ведьма Голод

Ребенок бил больную мать:

Обрекла я их с голоду умирать!

Обе

Кто так велел?

Ведьма Голод

Все он! Все он!

Четверкой букв он заклеймен.

Велел и крикнул: улю-лю!

Его я одного хвалю.

Ведьма Огонь

Я в Ирландии была!

Нивы и кусты я жгла,

И тускнел закат в огне!

Я шагала по стране,

Работа мне была легка,

Я хохотала, держась за бока:

Меня смешил взъяренный скот,

Когда средь пашен и болот

Он пробегал сквозь мрак и дым,

Рычащим пламенем гоним!

У хижин в зареве огней

Стреляли в голых бунтарей,

Огонь трещал, багрово-рыж,

И низвергались балки крыш

На злобных, немощных старух,

Чьи вопли мне ласкали слух.

Обе

Кто так велел?

Ведьма Огонь

Все он! Все он!

Четверкой букв он заклеймён.

Велел и крикнул: улю-лю!

Его я одного хвалю.

Все

Велел и крикнул: улю-лю!

О, как его я восхвалю?

Ведьма Голод

Голод — мудрости залог.

Буду грызть и грызть народ,

Чтоб народ терпеть не смог —

И его проклятый род...

Ведьма Резня

Он на клочья разорвет!

Ведьма Огонь

Неблагодарные! Вот срам!

И это ваш ответ дарам

Того, кто столько сделал вам?

Убирайтесь! Я одна

Остаюсь ему верна.

Он пекся восемь лет о вас —

И долг вернуть в единый час,

Бесстыжие, уж вам ли смочь?

Ступайте прочь, ступайте прочь!

<1798>

ГЕНДЕКАСИЛЛАБЫ В ДУХЕ КАТУЛЛА

Дорогая, внемли милетской сказке!

Обдуваем ветрами, в кущах лавра,

Храм, мерцая, над мысом возвышался;

И вставал в тонкой дымке над волнами,

Богом стад сотворен, прекрасный остров.

И с его берегов, суровых, дальних,

Часто челн доплывал при лунном свете

До пещеры, в подножье мыса скрытой,

Где средь миртов тропинка извивалась

И вела к рощам лавра возле храма.

Там, средь роз, Киферее посвященных,

Часто жрица, прелестна, как виденье,

Душу сыну богини изливала,

Утлый челн умоляла не оставить

И незримо по сумеречным волнам

Направлять, чтобы вновь пловец отважный,

Трепеща, мог поникнуть ей на лоно.

<1799>

БАЛЛАДА О ЧЕРНОЙ ЛЕДИ

Отрывок

Ветвистый, среброкорый ствол

Березы над ручьем поник,

Где, со скалы сбегая вниз,

Во мхах журчит родник;

Там Леди Черная сидит

В безмолвной муке рядом с ним,

И слезы тяжкие из глаз

Журчат ручьем двойным;

Пажа три раза в замок шлет,

Воздвигнутый на высоте,

Дабы к ней рыцаря призвал

С грифоном на щите.

Все ниже солнце; смеркся день,

А Леди, ужасаясь, ждет,

Мгновенья числит, замерев;

Что ж рыцарь не идет!

Вдруг,— легкий шелест над ручьем

Шатнулись дальние кусты...

«Мой нареченный! Мой жених!

Лорд Фолкленд, это ты!»

К нему припав, она спешит

Надежды выплакать и страх,

Ручьями слез гася огонь

Лобзаний на щеках.

«Велели у тебя спастись

Друзья, злокозненно дразня;

Укрой же на твоей груди

И защити меня!

Тебе, мой Генри, отдала

Я мир души и сердца жар.

О, Небо! Их назад не взять!

Все принесла я в дар!»

«Владетель замков — мой отец,—

Промолвил рыцарь ей в ответ,—

Их девять, и на всей земле

Прекрасней замков нет!

Прекраснейший из девяти

Моей возлюбленной сужден;

Дождись лишь ночи, и твоим

Владеньем станет он!

Как только вечер заслонит

Ладонью западный проем,

Сквозь мрак, среди мерцанья звезд,

Мы заскользим вдвоем!»

«Сквозь мрак? Среди мерцанья звезд?

Зачем же? Погоди, постой!..

О, боже! Он пред ликом дня

Мне дал обет святой!

Из дома отчего меня

Он должен полднем увести,

И дети в белом нам цветы

Рассыплют на пути.

Нас менестрелей встретит хор

Хвалой в честь молодой четы,

И дети в белом, встретив нас,

Рассыплют вновь цветы.

В перловых нитях смоль кудрей,—

Так я войду с любимым в круг

Веселых статных поезжан

И розовых подруг...»

1798

МЫСЛИ ДЬЯВОЛА

I

Дьявол утром, с ложа серного встав,

Покинул пределы Ада:

На Землю — на ферму свою — поглядеть

И узнать, как живет его стадо.

II

По горам он шел, по долам шагал,

Полезной прогулке рад,

И длинным хвостом непрестанно махал,

Как тростью машет фат.

III

Каков же дьявол был на вид?

О! По-воскресному франтовит;

Сюртук из алого сукна,

А в штанах дыра для хвоста видна.

IV

Он увидал: у конюшни бьет

Палкой змею адвокат,

И черту припомнились в тот же миг

Авель и его брат,

V

Ехал аптекарь на белом коне

По делу, и, как ни странно,

Дьявол припомнил друга: Смерть

В Откровениях Иоанна.

VI

Увидев, коттедж, а при нем

Для двух карет помещенье,

Ухмыльнулся черт: он всегда одобрял

Паче гордости униженье.

VII

Букинисту богатому дьявол сказал!

«Одинаковы наши призванья!

Я сам когда-то сидел, как баклан,

Возле Древа Познанья» 1.

VIII

Черт увидел, как рыла яму свинья

И сама же в нее попала;

«Она похожа,— нечистый изрек,—

На коммерцию Англии в нынешний век

Меж ними разницы мало».

1 Мистер Джон Мильтон, этот интереснейший из биографов дьявола,

Приводит сей анекдот в своем «Потерянном Рае», а здесь мы имеем собствен-

ное свидетельство самого дьявола относительно верности и точности этого

•некдота.

IX

Ряд одиночных камер предстал

В Колд-Батской тюрьме перед ним,

И нечистый был рад: он способ узнал,

Как усилить в Аду режим.

X

Там тюремщик узника заковал

Во мгновение ока в оковы.

«Что значит практика! — дьявол изрек.-

Раз-два — и готово!»

XI

И тот же страж отсидевших срок

Не спешил отпускать из-под кровли,

И черту припомнился долгий дебат

Об отмене работорговли.

XII

Он знакомую старую увидал:

На моленье она спешила

К методистам в часовню, и дьявол ей

Поклонился учтиво и мило.

XIII

Нос она задрала и сказала ему:

«Изыди! Крепка моя вера!»

И стала облизываться, воззрясь

На какого-то кавалера.

XIV

Он видел, как один министр,

Давно уж им любим,

В Палату некую прошел,

А большинство — за ним.

XV

И вспомнил из Писанья черт

О том, как в оный век

В сопровожденье гадов Ной

Прошествовал в ковчег.

XVI

Стал бедных грабить черт

Для богатого господина,

Одному шотландцу он руку пожал,

Не пугаясь сукина сына.

XVII

Увидев, как некий генерал

Багровеет, накачан вином,

Нечистый в пекло заспешил;

Ошибся дьявол: он решил,

Что все горит кругом.

1799

НАДПИСЬ ДЛЯ СТЕПНОГО РОДНИКА

Платан, звенящий пчелами, подобен

Намету патриархов! Пусть всегда

Его седые ветви осеняют

Источник малый с круглым водоемом,

Куда нависший камень не пускает