Даркевич

Даркевич В. « . . . И ЕДИНУЮ ЧАШУ СМЕРТНУЮ ИСПИЛИ»

Журнал «Наука и жизнь» №3, 97 г.

Среди исторических мифов, столь распространившихся в наше время и переоценивающих многие ценности, особенно модным стало мнение, что монгольское нашествие 1237—1241 годов, охватившее огромные территории Восточной Европы и обширные об­ласти между Балтийским морем и Адриатикой, было закономерно и не имело таких губи­тельных последствий для Руси, как об этом говорит традиционная историография. Сто­ронники столь необычной концепции делают при этом вид, что нет на этот счет свиде­тельств разноязычных письменных источников, нет множества археологических дан­ных, красноречиво говорящих о катастрофе и ее масштабах. Они забывают (либо попро­сту не понимают), что любое разрушение высокоразвитой цивилизации, а особенно — завоевателями, стоящими на более низкой ступени развития (это к понятно: вся твор­ческая энергия такого народа уходит на подготовку к далеким грабительским походам), — всегда трагедия для порабощенного народа и его культуры.

Апологетом монгольских завоевателей, к сожалению, в свое время выступил попу­лярный не только среди специалистов, но и в широких кругах читателей историк-тюрко­лог Л. Н. Гумилев. Маститый ученый по сути вывернул русскую историю ХШ—XIV веков наизнанку. Вот одно из его утверждений: Русь, переживавшая в ту пору этнический упа­док, разучившись не только воевать, но и защищаться («вялая Древняя Русь», по сло­вам исследователя), перестала интересоваться внешним миром, лежащим га ее грани­цами. Главную же угрозу для Руси Гумилев видел в «железном натиске» Ливонского ор­дена, что тоже весьма спорно.

Я, археолог, многие годы занимающийся изучением погибших в огне монгольского нашествия русских городов, стою в этом серьезнейшем для нашей истории вопросе на иных позициях.

В 1235 году на курултае – собрании высшей знати армии, высшей знати в столице Монгольской империи было принято решение о грандиозном по размаху походе на Волжскую Булгарию и Русь. Во главе армии, включавшей до 70 тысяч .конных воинов, стал внук Чингисхана"-"Бату "(в русской истории известен как Баты) — талантливый и .често­любивый полководец. Вместе с принцами крови — членами правящего дома — в по­ход на русские земли отправились и стар­шие сыновья всех монголов, включая владельцев уделов и ханских зятьев.

В течение 1236—1242 родов татаро-монго­лы "'завоевали Волжскую Булгарию, Русь, Польшу, Венгрию, вызвав панику в Запад­ной Европе. В неожиданном появлении «не­известного и безбожного народа» современ­ники усматривали страшное стихийное бед­ствие, Господне наказание за людские гре­хи. Ходили слухи: вышедшие из чуждого и враждебного мира («тьмы внешней») завое­ватели и есть те самые дикие «народы не­знаемые» Гог и Магог, которых, согласно древней легенде, заклепал в далеких горах еще Александр Македонский. По мере про­движения монгольских войск, оставляющих позади себя опустошенные города и веси, ужас перед свирепостью «сынов Измаиловых» все нарастал:

В жировых окраинах просвистев осою,

Саранча надвинулась черной полосою,

Выкосила пастбища смертною косою,

Жалами язвящими изготовясь к бою.

Женщины и отроки мучимы и биты,

Реки полноводные нынче не защита -

Для плывущих на мехах все пути открыты!

Племя Тартара, татары,

Зверский род кровавой кары,

Словно волки и гиены,

Коих манит запах тлена!

«Стих о татарском нашествии» : (Зальцбургская рукопись XIII века).

В обыденном сознании, да и в литературе (к примеру, в поэзии символизма) не изжи­то представление о «скифах»-монголах, как о свирепых варварах, которых «тьмы, и тьмы, и тьмы», как о «дикой орде» — так писал А. Блок в стихотворении «Скифы». В ней ви­дели стихийную необузданную силу, сметающую все на пути, и противопоставляли ее «интегралу», то есть технической цивилизации «пригожей Европы».

А между тем завоевания монголов, дошед­ших до Адриатики, их победы над русскими княжескими дружинниками и над закован­ными в броню западными рыцарями, поко­ренные ими сотни хорошо укрепленных го­родов объясняются отнюдь не громадным численным превосходством. Последние исследования доказывают, что его сильно пре­увеличивали. Общим местом давно уже стал и тезис о «феодальной раздробленности» Руси, при которой погрязшие в междоусо­бицах князья не могли объединиться для организованного отпора общему врагу.

Основные причины успеха монгольских завоеваний; на мой взгляд, в другом. Замыш­ляя военную экспансию в сторону процве­тающих цивилизованных государств, Чингис­хан, человек могучей воли и выдающихся организаторских способностей, коварный и хитрый политик и человек жестокий, не ос­танавливавшийся ни перед чем, сумел создать лучшую в Евразии армию. Он командовал не рыхлыми скопищами кочевников, а вели­колепно организованным мобильным войс­ком, спаянным железной дисциплиной. За малейшее нарушение и простого война, и начальника высшего ранга ожидала смерт­ная казнь. Бегство с поля боя считалось ве­личайшим позором, неповиновение приказу — тяжелейшим преступлением. По страте­гическому и тактическому искусству, особен­но при фланговом охвате неприятеля, по внезапности и подвижности, по самим мас­штабам — кампании, проведенные

Победоносный исход сражений решала легкая, маневренная конница — Чингис­ханом и его преемниками, не имели тогда равных в истории.главная удар­ная сила монголов. С большой скоростью она преодолевала огромные расстояния, вела бой и на пересеченной местности. Лобовые атаки сочетались с заманиванием врага; посред­ством традиционного приём степняков — притворного бегства. И вдруг, на полном скаку, повернувшись к преследующим, кон­ники осыпали "Их дождем смертоносных стрел.

Воина защищала куртка из буйволовой кожи. Монголы были отличными стрелками: уже в два—три года мальчика сажали на коня, учили управлять лошадью и упражняли в стрельбе из маленьких луков.

Их копья — просмоленные,

Огнем воспламененные,

Их стрелы пролетают вдаль,

Их стрелы пробивают сталь,

Их стрелы бьют, а наши нет,

И недруг, лют, за нами вслед,

Как барс на жертву, прядает,

Дождем каленым падает!

«Стих о татарском нашествии».

Лук — грозное оружие монгольского всад­ника. Для его изготовления примёняли бересту, рыбий клей, бамбук, оленьи рога, нату­ральные шелковые нити, сухожилия крупных животных. Особый лак предохранял оружие от сырости и усыхания. Стрелы до метра длиной, с перьевыми стабилизаторами, вы­резали из древесины сосны. Археологам хо­рошо известны крупные железные наконеч­ники монгольских стрел, специально проды­рявленные в лопастях. Свист, издаваемый ими при полете, нагонял страх на атакуемых. Каждый воин имел два или три лука, один из которых предназначался для поражения отдаленных целей. У воина обычно было два колчана: в одном из них были стрелы с закаленными стальными наконечниками проби­вавшие доспехи, в другом — облегченные, для стрельбы на дальние дистанции. Самые сильные богатуры натягивали тугой лук «до уха», что позволяло метать стрелы до 700 метров, при натягивании «до глаза» дальность полета достигала 400 метров. Вооружение легкой конницы включало сабли "и копья с крюками для стаскивания противника с сед­ла. ;Воины искусно владели арканами;

Конные соединения монголов отличались особой мобильностью; Конь — это крылья воителя достоинства скакуна — в быстроте и красоте бега, умении преодолевать любые дороги. Стремительные, они за день совер­шали трехдневный путь, оставляя за собой перевалы, кручи, горные, реки. С раннего детства сроднившись с конем, профессио­нальный воин считал позором ходить пеш­ком. Обученный конь и его "седок" обладали словно единым сердцем и волей: конь оста­навливался возле упавшего всадника или продолжал его волочить, когда тот имитиро­вал ранение или смерть, ложился возле ра­неного, чтобы он мог вновь сесть в седло, выносил хозяина из боя, был приучен к нео­жиданным для противника маневрам и «военным хитростям»: «Коней своих приучили, как собак, ворочать во все стороны», - пи­сал Марко Поло — итальянский путеше­ственник одним из первых познакомил ев­ропейцев с Центральной Азией и Китаем. Поздняя осень, зима, ранняя весна, когда молено было двигаться по руслам бесчислен­ных замерзших рек и речушек, а не форси­ровать их, — излюбленное время монголь­ских рейдов по Восточной Европе. Малорос­лые лошади обходились в многодневных пе­реходах минимальным количеством корма, они питались любой травой, добывая ее из-под снега, в течение нескольких суток до­вольствовались двумя-тремя горстями зерна. Редкая выносливость преданных животных избавляла монголов от необходимости заго­тавливать громоздкий кормовой провиант. Каждый воин имел не менее двух запасных коней.

Столь же неприхотливыми были и всадники «Голодая один день или два и вовсе ничего не вкушая, они не выражают какого-нибудь нетерпения, но поют и играют, как будто хорошо поели», — отмечал Плано Карпини, францисканский монах, посол папы римского в Монголии. Отправляясь в поход, они брали, с собой лишь небольшую палат­ку, глиняный горшок для варки мяса да два кожаных меха с кобыльим молоком. При внезапных набегах могли скакать дней де­сять, не разводя огня и питаясь только кро­вью своих коней, надрезая им кожу. Овечий сыр, сушеное мясо, просо с водой — обыч­ная пища монгольского воина в походных условиях.

После сражения на реке Калке, севернее Азовского моря», когда, объединенные войска русских князей и половцев потерпе­ли жестокое поражение от монголов в «злой и лютой сече» и «бысть вопль, и плачь, и печяль по городом и по селом», минуло 14 лет. Казалось, налетевшие грозной тучей полчища, несравнимые по ударной мощи ни с печенегами, ни с половцами, навсегда раство­рились где-то на востоке. Никто на Руси не смог, осознать, что битва на Калке — только «разведка боем», по-прежнему не утихал шквал междоусобных войн; «дьявол положи смятение великое» — писали о том времени летописцы. В конце 1237 года, разорив Волжскую Булгарию, мощная военная сила монголов втор­глась в пределы Рязанского княжества. Что могли противопоставить русские князья чу­довищной централизованной военно-админи­стративной машине завоевателей? Уже первые серьезные сражения с «нечестивым ца­рем Батыем» закончились полным разгромом русских дружин, вышедших во главе с их князьями навстречу врагу «во чисто поле». В «злой и ужасной, сече» с «погаными» на реке Воронеж полегли почти все рязанские : князья вместе со своим воинством и «воеводами крепкими»: великий князь Юрий Ингваревич с братьями — Давыдом Ингваревичем Муромским, Глебом Ингваревичем Ко­ломенским, Всеволодом Пронским и други­ми «удальцами и резвецами рязанскими». «Все равно умерли и единую чашу смертную испили» — слова из «Повести о разорении Рязани Батыем» (XIII век).

4 марта .1238 года на берегу реки Сити были разбиты владимирские полки во главе с кня­зем Юрием Всеволодовичем.

Вероятно, эти и последующие побоища с монголами вне городов происходили по од­ному сценарию. Сражение завязывала лег­кая конница. Осыпая врага издали дождем каленых стрел, раня и убивая людей и лоша­дей, то наступая, то притворно отступая, она расстраивала ряды противника, изматывала его, не вступая в ближний бой. «Бежит и назад поворачивается, стреляет метко, бьет и вражьих коней, и людей». Когда преследо­ватели обескровлены, «поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеж­дают врага» (Марко Поло). Построение кон­ного монгольского войска — центр и два крыла — благоприятствовало обходным ма­неврам, быстрому окружению противника. При ложном бегстве рассыпным строем мон­голы, внезапно обернувшись к увлекшимся преследователям, смыкали фланги, и те ока­зывались в окружении. В этот момент и уда­ряли засадные полки.

Исход баталий зависел и от способа руко­водства войсками. И здесь столкнулись, как бы мы сегодня сказали, две военные доктри­ны. У монголов руководство сражением осу­ществлялось на расстоянии: полководец на­блюдал за перипетиями боя с возвышенного места, над которым развевался его стяг, от­сюда он давал необходимые указания. По­этому и жертвы среди высшего командного состава монголов были редки. Когда при многодневной осаде Козельска пали «три сыны темничи» (то есть командующего «тьмой» — десятитысячным войском), это было особо отмечено летописцем. Напротив, русский князь первым бросался в «полкы ратных», увлекая своим Мужеством дружи­ну и воинов. Но стремление «изломить ко­пье свое» в самой гуще боя с кочевниками не всегда приводило к удачному исходу сра­жения. Гибель вождя на поле брани лишь парализовывала управление ратями Стре­мясь к личному участию в битве, безоглядно действуя на свой страх и риск, князь зачас­тую не считался с общими задачами, не ко­ординировал их. Полагаясь на собственные силы и боевой опыт, он более заботился о своей личной чести-славе в глазах окружающих.

Ко времени нашествия на Русь монголь­ская армия накопила огромный опыт осады: городов. Еще при покорении Северного Китая захватчики вывезли оттуда осадные ма­шины и людей, умевших ими пользоваться, что позволило им успешно штурмовать ка­завшиеся неприступными города и крепос­ти. «Укрепления они завоевывают следую­щим способом. Если встретится такая кре­пость, они окружают ее; мало того, иногда они так ограждают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они весьма храб­ро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или на ночь не прекращают сра­жения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сме­няет в бою другое, так что они не очень утом­ляются» (Плано Карпини). О том же сооб­щают и русские книжники: «Поганые же ... осадили Рязань и огородили ее острогом», то есть город был «отынен», окружен сплош­ным частоколом прорваться сквозь это кольцо никто не мог. «Батыево войско пере­менялось, а горожане бессменно бились. И многих горожан убили, а иных ранили, а иные от великих трудов изнемогли» («Повесть о разорении Рязани Батыем»).

За тыном, который прикрывал монголов от стрел осажденных, устанавливали мета­тельные орудия (русское собирательное на­звание — «пороки»), рычажно-пращевые камнеметы достигали 8 метров в высоту и метали камни весом до 60 килограммов. Они сбивали «заборола» — верхние конструкции стен, лишая защитников прикрытия. Эти разрушавшие постройки шарообразные кам­ни археолога по сей день находят в крепос­тях, разоренных монголами.

Менее мощные камнеметы посылали взрывчатые «огневые снаряды» начиненные пороховыми веществами (в состав зажигательных смесей входили нефть и смола). Горожане не успевали тушить загоравшиеся укрепления, теремные строения, пылав­шие усадьбы. Постепенно огонь охватывал весь тесно застроенный деревянный го­род.

Большой урон защитникам наносили мострелы-баллисты, метавшие камни «в подъем человеку» и огневые снаряды. Стан­ковые самострелы, луки которых напрягали при помощи ворота, иногда достигали гигант­ских размеров. При осаде городов камнеметные батареи расставляли по периметру стен, сосредоточивая их в наиболее уязвимых ме­стах в несколько рядов — особенно вблизи ворот, где намечали проделать бреши. В ходе боя ударные позиции пороков меняли. Бомбардировка продолжалась беспрерывно и днем и ночью. Ряды обороняющихся таяли, оставшиеся в живых изнемогали от усталос­ти и уже не успевали восстанавливать руша­щиеся укрепления.

Вероятно, как и при разгроме Хорезмийского государства (1219 год), захваченных и плен молодых мужчин завоеватели брали в «толпу» для тяжелых осадных работ и обоз­ной службы. Во врёмя штурма крепостей «людей толпы» принуждали идти впереди войска, превращая их в мишени для своих же соотечественников. Руками пленных устанавливали осадные машины, рыли окопы засыпали рвы перед городскими стенами свежим хворостом и вели под них подкопы. По численности эти вспомогательные отря­ды часто превышали монгольское войско.

После длительной подготовки, когда уце­левших жителей охватывал «трепет велий зело», «безбожные татары» устремлялись на штурм. Летописи скупо, но достаточно кон­кретно рисуют картины гибели русских го­родов. Pязань, декaбpь 1237годa: «А в шес­той день спозаранку пошли поганые на го­род — одни с огнями, другие с пороками, а третьи с бесчисленными лестницами — и взяли град Рязань...» При взятии Владимира (февраль 1238 года) самыми уязвимыми мес­тами оказались ворота: «Взяли татары город до обеда от Золотых ворот... а с севера от Лыбеди подошли к Ирининым воротам и к Медным, а от Клязьмы подступили к Волжс­ким воротам и так вскоре взяли Новый го­род».

Киев, ноябрь 1240года: огромное войско Батыя окружило Киев: «...не бе слышати го­лоса человеческого от гласа скрипания те­лег его, множества ревения верблюд его, ржания от гласа стад конь его». «И начал Батый ставить пороки, и били они в стену безостановочно, днем и ночью, и пробили стену у Лядских ворот. В проломе горожане ожесточенно сражались, но были побежде­ны... И вошли татары на стену, и от большой тяжести стены упали, горожане же в ту же ночь построили другие стены вокруг церкви святой Богородицы (Десятинной. — В. Д.). Утром татары пошли на приступ, и была сеча кровопролитной; народ спасался на церков­ных сводах со своим добром, и от тяжести стены обрушились».

Всю мощь военной техники «племени Тар­тара» испытали на себе Польша и Венгрия; достоверные известия о нашествии достига­ли Германии и Франции:

Могуч коварной выучкой, пред городом предстанет,

С таранами подступится, с валов окружных грянет,

И будет меч под корень сечь; разящий у не устанет,

Ни здешнего, ни пришлого пощадой не поманит.

«Стих о татарском нашествии».

Bo главе обороны крупньх стольных городов стояли посадники и воеводы-тысяцкие, иногда к ним присоединялись младшие кня­зья с «малыми дружинами». Старшие («ве­ликие») князья или погибали на полях сра­жений или, как черниговский князь Михаил Всеволодович или галицко-волынский Дани­ил Романович, бежали в Венгрию. Самыми стойкими борцами выступили ополчения го­рожан; под защиту городских стен стекались обитатели окрестных поселений; В средне­вековье каждый боеспособный мужчина вла­дел оружием: при раскопках в слоях, отно­сящихся ко времени монгольских завоеваний, археологи обнаруживают топоры, ко­пья, рогатины, множество наконечников стрел, булавы, кистени. Оружие дружинни­ков — мечи или сабли, шлемы, кольчуги, це­нившиеся очень дорого, встречаются срав­нительно редко.

Горожане сопротивлялись с мужеством отчаяния, на осаждающих сбрасывали тяже­лые камни, бревна, лили кипяток-вар, пора­жали смертоносными стрелами, опрокиды­вали лестницы вместе с воинами. В рукопаш­ных схватках пускали в ход ножи, дреколье, все, что попадалось под руку. Мужчинам спешили на подмогу женщины и дети. Но силы оказывались слишком неравными. И когда через бреши в воротах в город вихрем врывались свирепые всадники на низкорос­лых лошадях, которые «секли людей, как траву», русичи продолжали защищать каж­дый квартал, улицу, дом, устраивая заграж­дения в проходах. Все происходило так же, как при захвате хорезмийской столицы Ур­генча. «Войско монгольское сосудами с не­фтью сжигало их дома и кварталы и стрела­ми и ядрами сшивало людей друг с другом», — писал персидский историк Джувейни. На Руси последними оплотами сопротивления становились каменные храмы. Отчаявшиеся люди искали спасения в «доме Божьем». От­туда сквозь шум боя доносились приглушен­ные «плач и рыдание», денно и нощно шло богослужение. Объятые смертной тоской люди, замаливая грехи, готовились к «ангель­ской кончине».

Взяв или осадив какой-либо крупный го­род, монголы продолжали наступление ши­роким фронтом. Их мобильные отряды со­вершали рейды в разных направлениях. Предварительная глубокая разведка достав­ляла детальную информацию о противнике. Функции лазутчиков-соглядатаев могли вы­полнять послы, проводники из числа уведен­ных в полон знали все дороги и тропы. Так, пока шла осада Владимира, монгольские рати, «как саранча, пожирающая траву», рассре­доточились по всему княжеству. Часть войск пошла к Ростову, часть - к Ярославлю, дру­гие соединения направились к Волге на Городец, пленив все земли по Волге до самого Галича Мерьского. Другие отряды захвати­ли Переяславль, покорив все окрестные зем­ли вплоть до Торжка. «И нет ни одного мес­та, и мало таких деревень и сел, где бы ни воевали они на Суздальской земле. Взяли они, в один месяц февраль (1238 год), четырнадцать городов, не считая слобод и погостов». Это только один из примеров планомерного тотального разорения обширных земель. Только города на северо-западе Руси сумели избежать погрома: Новгород, Псков, Смоленск , Полоцк.

Людям XIII века монгольское нашествие казалось мировой катастрофой, преддве­рием конца света — мирные земледельчес­кие поселения и процветающие города сме­тались с лица земли. Движение полчищ Чин­гисхана и его преемников стало поступательным: «зло простерлось на всех; оно шло по всем весям, как туча, которую гонит ветер». /С самого, начала завоеваний в полной мере проявилась система массового организованного террора для создания атмосферы страха. Если осажденный город упорно сопротивлялся, его ожидала жуткая участь. Пре­доставим слово русским летописцам.

Рязань: «И пришли в церковь соборную пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину, мать великого князя, со сноха­ми и прочими княгинями посекли мечами, а епископа и священников огню предали — во святой церкви пожгли, и иные многие от оружия пали. И в городе многих людей, и жен, и детей мечами посекли. А других в реке потопили, а священников и иноков без ос­татка посекли, и весь град пожгли, и всю красоту прославленную, и богатство рязан­ское, и сродников их — князей киевских и черниговских — захватили... Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и мате­ри о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые»... Тактика «вы­жженной земли» была призвана парализо­вать волю к сопротивлению, предотвратить восстания в тылу монголов.

Рязанское княжество: «А пленников одних распинали, других — расстреливали стрела­ми...» — жестокость захватчиков не знала границ.

Москва: «А людей избили от старца до грудного младенца, а город и церкви святые огню предали, и все монастыри и села со­жгли, и, захватив много добра, ушли».

Суздаль: «Старых монахов и монахинь, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей убили, а юных мона­хов, и монахинь, и попов, и попадей, и дья­конов, и жен их, и дочерей, и сыновей — всех увели в станы свои».

Владимир: «А епископ Митрофан, и кня­гиня Юрия с дочерью, и со снохами, и с вну­чатами, и другие, княгиня Владимира с деть­ми и многое множество бояр и простых лю­дей заперлись в церкви святой Богородицы... Татары же силой выбили двери церковные и увидели, что одни в огне скончались, а дру­гих они оружием добили».

Козельск, названный татарами «злым го­родом» за упорное сопротивление: «Когда Батый взял город, он убил всех, даже детей. А что случилось с князем их Василием — неизвестно; некоторые говорили, что в кро­ви утонул». «Плотоядцы» не щадили ни бес­помощных старцев, ни «отрочат», ни «сосу­щих млеко». Избиение мирных жителей не­зависимо от чина и звания, массовые казни пленников сопровождались грабежами: все добро, которое не успели надежно запрятать, — дорогое оружие, изделия из золота и се­ребра, шелковые ткани — доставались побе­дителям.

Варварски уничтожали произведения цер­ковного и светского искусства.) Владимир Церковь святой Богородицы татары разгра­били, сорвали оклад с чудотворной иконы, украшенный золотом, и серебром, и камня­ми драгоценными, разграбили все монасты­ри и иконы ободрали, а другие разрубили, а некоторые взяли себе вместе с честными крестами и сосудами священными, и книги ободрали, и разграбили одежды блаженных первых князей, которые те повесили в свя­тых церквах на память о себе. Все это тата­ры взяли с собой». Ныне только клады дра­гоценных женских украшений, наспех зап­рятанные в земле, подпольях или подпечных ямах сгоревших домов и время от времени находимые археологами или местными жи­телями, дают некоторое представление о навсегда утраченном богатстве-«узорочье». Сообщения письменных источников о «по­гибели Русской земли» полностью подтвер­ждаются археологическими исследованиями древнерусских городов и крепостей, широ­ко начатыми в послевоенные годы. Перед взором ученых открываются поистине тра­гические картины. В Старой Рязани обнару­жены братские могилы жертв монгольского нашествия. Погибших похоронили без гро­бов, в общих котлованах, причем смерзшу­юся землю разогревали кострами. Их поло­жили по христианскому обряду — головой на запад, с руками, сложенными на груди. Скелеты расположены рядами, вплотную друг к другу, в два-три яруса. Мертвых по­гребали в рубахах, от которых остались брон­зовые пуговки, золототканые шелковые лен­ты, нашивавшиеся на ворот и обшлага рука­вов, на женские головные уборы-очелья. Найден скелет беременной женщины; уби­тый мужчина прижимал к груди маленького ребенка. У части погребенных проломлены черепа, на костях следы сабельных ударов, отрублены кисти рук. В костях застряли на­конечники стрел. В некоторых местах най­дены скопления из десятков черепов, неко­торые со следами ударов острым оружием. Видимо, как и после взятия Ургенча, плен­ных «воев» методично перебили топорами и саблями {на долю каждого палача пришлось по 24 человека). Изучение рязанских антропологических материалов показало: большинство вскрытых захоронений принадлежит мужчинам от 30 до 40 лет (предельный возраст для того вре­мени) и женщинам от 30 до 50 лет. Много детских костяков от грудных младенцев до детей 6—10 лет. Это рязанцы, которых побе­дители истребили поголовно уже после взя­тия города. Такой состав полностью отвеча­ет репрессивной политике монголов: бое­способных мужчин убивали, юношей, деву­шек и молодых женщин распределяли меж­ду знатью и воинами. Искусных ремеслен­ников угоняли в Монголию.

Некоторые защитники Рязани не удосто­ились христианского погребения: они нашли смерть в подпольях домов под рухнувшими перекрытиями. Остальных захоронили по повелению вернувшегося в разоренный го­род рязанского князя Ингваря Ингваревича. При виде разоренного города и множества окоченевших трупов, в том числе своих близ­ких, князь «жалостно воскричал, как труба, созывающая на рать, как сладкий орган зву­чащий. И от великого того крика и вопля страшного пал на землю, как мертвый. И едва отлили его и отходили на ветру» («Повесть о разорении Рязани Батыем»). Вряд ли это ли­тературный прием: зловещая картина пре­вратившегося в головни цветущего града, внезапное потрясение действительно могло вызвать подобную реакцию у не привыкше­го скрывать своих эмоций средневекового человека.

Еще более ужасающие сцены Батыева раз­грома предстали глазам археологов в Киеве, Райковецком городке, в городах-крепостях Колодяжин и Изяславль во Владимиро-Волынском княжестве. В Киеве раскопаны гро­мадные братские могилы, в «городе Влади­мира» и на Михайловской горе — сгорев­шие, обвалившиеся жилища. В глинобитной печке одного из них спрятались, прижавшись друг к другу, две девочки-подростка, где их и застала гибель. Под руинами Десятинной церкви археологи расчистили тайник с че­ловеческими скелетами, здесь же лежали меч, топор, шлем, золотые и серебряные украше­ния. Судя по тому, что на дне ямы были най­дены заступы и ведра для вытаскивания зем­ли, киевляне предприняли отчаянную попыт­ку прорубить выход из-под церкви к склону горы, но погибли под рухнувшими сводами.